ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Онлайн чтение книги Волчий капкан
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я все еще ни на шаг не продвинулся с этим делом о СЭВ, и настроение у меня день ото дня становилось все хуже. В таком состоянии люди обычно делают массу глупостей, порой поступая совсем по-детски. На нашей улице живет, точнее, подвизается один человек с неизменной хозяйственной сумкой, который вот уже столько лет здоровается со мной, хотя мы никогда не были знакомы. Его неподвижный, выжидающий взгляд всегда меня раздражал. Сколько раз я зарекался оставлять без ответа его чересчур любезные приветствия, но не могу – какая-то неведомая сила заставляет меня кланяться и широко улыбаться. Чтобы избавиться от него, я начал ходить другой дорогой. Напрасно – он преследовал меня везде, низенький, неуклюжий, с голой шишковатой головой, весь скрюченный под тяжестью набитой хозяйственной сумки, с умоляющими собачьими глазами. И каждый раз история повторялась: этот человек замедлял ход, останавливался и приветствовал меня, а потом ждал ответного приветствия. Церемония, смысл которой был мне абсолютно неясен – быть может, он думал, что я какая-то важная персона или просто путал меня с кем-то? И знаете, как я поступил? Вчера прошел мимо него и не поздоровался. Последовала потрясающая реакция. Честное слово, более несчастного, более униженного человека мне видеть не приходилось. Однако почему? Чего он от меня хочет? Вот и сегодня то же самое. Взгляд его не выходил у меня из ума. Сначала исполненный тревожного ожидания, потом – немой вопрос и горькая обида. Да пошел он к черту! Как будто у меня других забот нет… Мне и так весь белый свет не мил, а он, заслуженно или нет, стал для меня олицетворением всего этого «белого света». Да и откуда было взяться другому настроению? Из розового списка генерала я выписал несколько имен и против каждого не смог написать ничего, кроме до обидного коротких примечаний. И это все, что до сих пор сделано. Если, конечно, не считать того, что эти примечания привели в движение немало людей, соответственно проинструктированных быть внимательными и очень осторожными, а также воспитанными и сдержанными, как дипломаты. В таких запутанных историях счастливая на первый взгляд карта редко оказывается на самом деле счастливой. Это как у уличных игроков в лондонском Сохо. Они сидят на углу улицы за маленькими столиками, и их ловкие пальцы без передышки тасуют три карты, из которых одна красная, а две другие – черные. Три карты раскладываются на столике, и публика начинает делать ставки. Искусство мошенника состоит в том, что, мешая и раскладывая карты, он всячески старается внушить, какая именно карта красная. Так что ты кладешь на нее свои денежки, а потом не перестаешь удивляться, почему не угадал. Я смотрел, смотрел на них и пришел к выводу – ставить надо, вопреки очевидности, на самую ненадежную карту. Красная непременно окажется среди тех, которые, по твоему убеждению, ею быть не могут. Так твой шанс выиграть возрастает до пятидесяти процентов. Открытие простое, но как объяснить его наивным английским провинциалам, которые сгрудились вокруг столика? В конце концов, я решил сам попробовать. Огляделся хорошенько, чтобы убедиться, что наших поблизости нет (у нас ведь азартные игры под запретом, а мы, сотрудники милиции, должны всегда служить примером, где бы мы ни находились). Вытащил я фунт и поставил на «проигрышную карту». Игрок посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я выиграл. Но когда я выиграл несколько раз подряд и набил карман хрустящими бумажками, он жестом дал мне понять, чтобы я испарялся. Воспитанно так, беззлобно, даже просительно. «Есть и другие столики», – говорил его взгляд. Я отошел. Однократное возмездие всех мошенников не исправит.

Повторяю: в запутанных историях явно счастливая карта редко оказывается действительно счастливой. Но пять "карт", которые сейчас я держу в руках, лишают даже этой иллюзии – в каждой из них что-то есть, однако совсем недостаточно, чтобы привлечь более серьезное внимание. Судите сами.

1.  Стилиян Герджиков . Возраст – 48 лет. До Девятого сентября 1944 года был членом подпольной студенческой организации. Осужден царским судом на сравнительно небольшой срок, в то время как его товарищам дают почти вдвое больше, а некоторых даже приговаривают к пожизненному заключению, хотя главным организатором был именно он. Поведение после Девятого сентября безупречно. Работает с утра до ночи, выкладывается без остатка, даже законный отпуск не берет. Однако в таком чрезмерном усердии можно усмотреть как стремление искупить вину, так и попытку заморочить людям голову.

2.  Мартин Соколов . 44 года. До Девятого сентября политической деятельностью не занимался. Был нейтрален, занимал чиновничью должность в «Продинторге» и поддерживал тесные дружеские контакты с коммунистами. В 1950 году, работая в Управлении железных дорог и учась заочно на юридическом факультете, был замешан в крупной валютной афере (контрабанда). Избежал тюрьмы лишь благодаря ходатайству влиятельного шурина. Потом, уже получив высшее образование, поступил на работу в Министерство внешней торговли (чувствуется рука того же родственника). Доверие вполне оправдал. Способен, отличается хорошим коммерческим чутьем, бескорыстен. Из старых грехов осталась, пожалуй, лишь тяга к светской жизни, проявляющаяся в регулярном посещении теннисных кортов и в случайных интрижках с дамами из этой среды. Жена – партийный работник районного масштаба, натура властная и с несколько сектантскими понятиями. Детей нет.

3.  Веселин Бойков . 53 года. Партизанил. После Девятого сентября комендант небольшого городка с перспективой служебного роста. Несносный характер заставляет его, однако, то и дело менять место работы. Перспектив становится все меньше, отчего его озлобленность растет. Упрям, обязателен, педантичен. Из надежных источников известно, что он завидует собственной жене, занимающей более высокий пост, часто угрожает ей разводом, оскорбляет (причем в присутствии других), обвиняет в том, что она карьеристка и приспособленка. За границу ездит редко, за загранкомандировками не гоняется. Двое детей – мальчик и девочка. Брат – летчик гражданской авиации. Сестра – продавщица билетов в фирме «Вагон-Ли Кук».

4.  Петр Чамурлийский . 46 лет. Боец испанских интербригад, участвовал в Сопротивлении во Франции и Греции. В конце второй мировой войны был добровольцем Болгарской армии, воевавшей на стороне союзников. Награжден орденом за отвагу. Холост. После Девятого сентября поступил в военное училище и до 1954 года служил в армии. Разоблачил подпольную группировку. По собственному желанию вышел в отставку в звании капитана, чтобы поступить в Высший экономический институт им. Карла Маркса. Медленно, но верно поднимался по внешнеторговой служебной лестнице, пока не получил высокий пост торгпреда в Швейцарии. В системе СЭВ работает сравнительно недавно. Участвует в заключении торговых сделок, связанных с поставками вычислительной техники из Франции, ФРГ и Италии. Нелюдим, замкнут. Ближайший родственник – впавший в детство дядя, которому он помогает деньгами и возит из-за границы лекарства. Друзей нет – только хорошие знакомые, которые до небес превозносят его как работника и общественника. Характер скрытный, мрачный.

5.  Недялко Станиславов . 42 года. Учился в Москве. Специальность – электроника. Потом стажировался во Франции. В течение многих лет не проявлял никакого интереса к женщинам, после чего вдруг проявил ненасытный аппетит. Злые языки утверждают, что до недавнего времени был абсолютно импотентен. Вылечила его одна медсестра самым простым и надежным в таких случаях способом – любовью. Верная, преданная, терпеливая, ничего для себя не желающая, она героически переносила его беспомощные ласки, поощряла его попытки вернуть мужскую силу. И чудо произошло – Станиславов снова почувствовал себя настоящим мужчиной. Естественно, речь зашла о женитьбе, даже свидетели были найдены. Однако свадьба не состоялась. Его первая измена (с какой-то студенткой) прошла без скандалов, медсестра понимала – надо же жениху увериться в своих вновь обретенных способностях. Однако интрижки стали следовать одна за другой, словно он хотел за несколько месяцев наверстать упущенное. К ужасу бедной женщины он даже перестал их скрывать. Обманутая – а она действительно его любила – медсестра совсем извелась и с горя тоже пустилась во все тяжкие. Однако, как я уже сказал, все эти сведения ненадежные, хотя Станиславов продолжает менять подружек с прежним остервенением и тратит на них бешеные деньги, не имея никаких дополнительных доходов.

Ну вот, выложил я перед вами все мои пять "карт", не считая ни одну из них козырной. Вместе они, может быть, и представляют какую-то ценность, и все же пока что это – пустые карты; с ними я могу только блефовать, да и то перед кем? Перед самим собой, Повторяю: порядок, в котором они представлены, не имеет никакого значения. Я спокойно мог бы начать с инженера-электронщика и кончить работягой Герджиковым, который неясно почему не разделил тяжкой участи своих друзей со студенческой скамьи. Я бы мог также вручить пальму первенства Мартину Соколову, а сразу после него поставить этого нелюдима Чамурлийского, который регулярно ездит на Запад, а машину себе так и не купил. И так далее, тасуя карты, как мошенники в Сохо, с той разницей, что мошенникам-то все ясно, им выигрыш обеспечен, а мне если что-то обеспечено, то скорее всего одни неприятности.

Наверное, я невольно поморщился, потому что Пырван направился обратно к двери.

– Постой, постой! – я начал быстро убирать со стола бумаги, чтобы кто-нибудь ненароком не заглянул в мои записки. Вечером я их прятал в несгораемый шкаф, а днем никого не подпускал к столу, не свалив их предварительно в ящик.

– Вы сказали "войди" или я не расслышал? – попытался оправдаться Пырван, все еще держась за ручку двери.

– Наверное, сказал. Не помню, – я показал ему на кресло. – Садись, пожалуйста. В ногах правды нет.

Я вдруг почувствовал себя перед ним виноватым. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как он получил от меня "добро" на расследование случая, на который сам натолкнулся, а мне и в голову не приходило спросить его, удалось ли до чего-нибудь докопаться, подтвердился ли не примитивно-уголовный характер дела. По горло погруженный в генеральскую "розовую водицу", я напрочь забыл, что Пырван решает самостоятельную задачу и что он, наверное, горит желанием поделиться со мной своими надеждами и проблемами. Однако и вправду ли горит? Скорее всего, он выложит мне все сразу с видом победителя, а не в час по чайной ложке, как предпочитает делать большинство моих подчиненных. Что ж, посмотрим. Я должен выслушать его внимательно и серьезно, какими бы пустяками все это ни оказалось. Надо его ободрить, хотя меня самого впору подбадривать.

– Как успехи на ковре? – спросил я, чтобы начать разговор.

– Нормально. Тренируемся… Тренер спрашивал, не больны ли вы?

– Ну, и что ты ему ответил? Ты ведь знаешь, что я не болен?

– Предоставил ему теряться в догадках.

– Значит, я должен перед вами обоими извиниться… Я заметил во внешности Пырвана нечто для меня новое – какую-то небрежность в одежде: и брюки не отутюжены, как обычно, и ботинки не чищены, и галстук не в тон с пиджаком – наверное, утром схватил первый попавшийся и даже в зеркало посмотреться не успел. Я вдруг почувствовал к нему особую близость и понял, что его безукоризненный вид всегда меня несколько смущал, – не доверяю я людям, которые неизменно выглядят, как манекен на витрине.

– Слыхал, что говорят про Косолапого? Он вроде собирается переходить в другую категорию, чтобы не встречаться с тобой на первенстве страны. Пожалуй, там у него действительно больше шансов. Ты как думаешь?

Пырван высокомерно усмехнулся:

– Мне все равно, где будет выступать Косолапый.

– Ты так уверен в себе?

– Конечно, я в пять минут могу с ним разделаться.

– А вот тренер твой так не считает.

– Знаю.

– А может, для него и лучше перейти в более высокую категорию. Я-то только раз его видел – и правда, похож на медведя. Как думаешь, посоветует ему тренер остаться в прежней категории?

– Не исключено.

– Пожалуй, трудновато тебе придется на первенстве, а? Другие опасные соперники у тебя есть?

– Нет… Впрочем, есть, но они из другой "категории", – теперь старший лейтенант смотрел мне прямо в глаза. – Я именно за этим к вам и пришел.

Я облокотился на стол, закурил и приготовился слушать, но мысли мои витали далеко. Пырван это как будто понял и не торопился начинать. В сквере за окном кричали дети. Я рассеянно думал, что детские голоса проникают сквозь самые толстые стекла. Как первые весенние лучи. Эх, мне бы сейчас взять удочку да махнуть на Искырское водохранилище. Поймать-то я ничего не поймаю, зато хоть почувствую, как пружинит земля, отыщу взглядом первый зеленый росток, порадуюсь. Вздохну полной грудью, чтобы стала она широкой, как у Пырвана.

– Ну, приступай! – поторопил я его почти сердито. – Не беспокойся, имя я запомнил – Милчо Половянский. Постоянный покупатель в "Корекоме", получает доллары от якобы богатой тетки, сменил три машины, нигде не работает, глаза – серые и мутные. Дальше продолжать?

Пырван явно удивился, но остался доволен.

– Я рад, что вы все запомнили. Не придется повторяться.

– А что-нибудь новенькое у тебя есть?

– Думаю, что есть, товарищ полковник, – живо отозвался старший лейтенант. – Именно это дает мне право считать случай не просто уголовщиной.

– Но ты же и раньше, с самого начала утверждал, что этот случай для нас?

– Вы забыли. Раньше я только предполагал, а теперь…

– Может, ты узнал, кто его снабжает долларами?

– Пока нет.

– Но и это ты узнаешь в один прекрасный день, не так ли?

Старший лейтенант долго смотрел на меня и потом сказал:

– Обязательно узнаю! – Он замешкался, вероятно, чтобы собраться с мыслями. – Во-первых, я хотел бы описать вам Половянского. Думаю, что это будет полезно. Он родился в 1920 г. во Враце. Рано потерял отца – еще когда учился в начальной школе. Мастерская отца по изготовлению кукол и карнавальных масок быстро пришла в упадок, оказалось, что мать напрочь лишена коммерческой жилки, да еще она взяла на работу нечистых на руку родственников. Мать и сын перебрались в Софию и поселились в купленной тут квартире (старуха по сей день там живет; она сохранила только одну комнату, а другие две продала, когда Милчо переехал). До Девятого сентября, гимназистом, Милчо целыми днями играл на бильярде. Там, в кафе, он познакомился и сблизился с группой ратников[3]Ратник – член фашистской молодежной организации в Болгарии., из-за чего позже, в 1947 году, долго находился под следствием. Было установлено, что в нелегальной деятельности организации он не участвовал и даже не знал о ней. Тем не менее, ненадолго выпустив на свободу, его вскоре на целый год упрятали в лагерь. Когда он снова появился в Софии, жизнь пошла своим чередом: игра на деньги, торговля из-под полы капроновыми чулками, бельем, косметикой, дамской обувью, кофе, в общем – чем под руку попадет. Жизнь его до сих пор проходит в основном в кафе. С помощью Одноухого, знаменитого в свое время картежника, он вынес из дома матери и продал почти все ее вещи, не пожалел даже последних драгоценностей. Половянский не брезгует ничем, играет в покер, бридж, нарды, кости, играет краплеными картами, фальшивыми костями, умеет передернуть не хуже самых прожженных заокеанских мошенников; его кумиром стал вечный герой Дикого Запада – киноартист Уоллес Бири, только с той разницей, что Уоллес Бири никогда не ноет и покоряет своей мужественностью, а Милчо часто задают взбучку и вышвыривают из кафе. Он зарегистрирован как игрок в азартные игры да еще рецидивист. Таких обязывают подписывать особую декларацию; когда это произошло, Половянский вроде бы опомнился, начал подыскивать работу. Одиннадцать месяцев и двадцать дней – вот и весь его трудовой стаж. Да и тот кончился печально. Из парка, куда он нанялся, его уволили за кражу роз. Он снова очутился в кафе, однако здесь произошло много перемен – не стало карт, не стало игры в кости, а Милчо все не мог забыть «золотые деньки». Ведь азартные игры были его единственной гордостью. О том времени он может говорить часами – была бы публика. Впрочем, слушатели всегда находились: мошенник скупердяем не был и угощал щедро.

– Мне удалось, – подчеркнул Пырван, – внедрить в их шайку нашего человека; он, между прочим, утверждает, что у Милчо есть чувство юмора и талант рассказчика. Врет он как сивый мерин, но так искусно, что слушатели верят. Взять хоть историю с разорванным тузом. Как-то во время крупной игры в покер при последней сдаче, когда никто не сказал "пас", хотя ставка была поднята в девять раз и достигла головокружительной суммы, Милчо под столом ловко разорвал надвое червового туза, присовокупил половинки к двум имевшимся у него на руках тузам и объявил каре. Или история с разбогатевшим портным. Пронюхал Милчо, что у того водятся денежки и что он до смерти любит играть в кости. И в один прекрасный день эта парочка уже перекатывала в ладонях кости. Милчо для такого случая раздобыл кости фальшивые: на какую сторону ни поверни – кругом одни шестерки. Меньше чем за час он обобрал портного до нитки. В конце концов тот настолько вышел из себя, что выложил на стол толстенную пачку банкнот и сказал: "Последний раз бросаем!" Милчо ловко подменил кости и бросил на стол фальшивые. Разумеется, выпал дубль – шесть и шесть. Одной рукой он быстро убрал фальшивые кости (вдруг портному придет в голову проверить!), а другой потянулся к залогу. Однако портной шлепнул его по руке: "Стой, ты куда тянешься? Ну-ка, прочь руки!" "Как куда? Ты что не видел, у меня дубль был?" "Ну нет, – ответил портной, – было не шесть и шесть, а шесть и четыре!" "Ты что, с ума спятил! Шесть и шесть было!" "Нет, я сам видел – шесть и четыре". "Шесть и шесть". "Шесть и четыре!" Тут Милчо не на шутку разозлился – это уж было слишком. Он разжал ладонь и показал фальшивые кости: "На, смотри, идиот несчастный, где ты видел шесть и четыре, когда здесь вообще четверок нет!"

Тук Пырван рассмеялся с какой-то, как мне показалось, долей восхищения этим мошенником. Конечно, и презрение слышалось в его смехе, но, как ни парадоксально, восхищение тоже. Выходит, моему прославленному борцу по душе подобные вещи? Наверное, это осталось с тех пор, когда у него был роман с Деси. Но, как только я поднял руку и многозначительно взглянул на часы, он перестал смеяться.

– Извините, я, кажется, увлекся, – смутился он. – Вы предупреждали говорить только о самом важном. Сам не знаю, почему все это показалось мне таким смешным. Действительно, только круглый идиот может сочинить такое! Я просто хотел показать, насколько сблизился с Половянским человек, который проник в шайку. Он может быть нам очень полезен.

– Из всего, что ты здесь рассказал, этого совсем не следует. Анекдоты и всякие байки рассказывают и незнакомым, особенно если человек не дурак выпить.

– А что вы тогда скажете о фразе, которую случайно обронил Половянский: "Я-то играю наверняка, меня на бобах не оставишь!"… Наш парень начал его расспрашивать издалека – повел разговор о тех, кто вкалывает, и о тех, кто ничего не делает, а живет припеваючи. Зашла речь и о том, что Половянский дважды выигрывал крупные суммы в Спортлото. Только за один год он выиграл один раз 5000 левов, а в другой – 4200. Конечно, такая возможность не исключена, но наш человек предполагает, что Милчо скорее всего просто купил выигрышные карточки за более высокую цену, чтобы "отмыть" часть своих доходов. Другую же часть – доллары "гамбургской тетушки" – он оправдывает продажей машин. Заметьте, что такие крупные деньги стали у него водиться только в последнее время, с тех пор, как он переехал из квартиры матери к человеку, к которому мы с вами скоро вернемся. Купил он выигрышные карточки или нет, нам пока не известно, эту задачу еще только предстоит решить, что совсем не просто.


– А теперь – самое интересное, – продолжил свой рассказ Пырван. – Тот, у кого живет Милчо Половянский, человек далеко не его круга. Бывший наш торгпред в Швейцарии, а сейчас важная шишка во внешней торговле и системе СЭВ. Как и почему он пустил к себе в дом такого типа, как Половянский, и с какой стати позволяет ему водить домой пьяные компании? Все это мне кажется по меньшей мере странным, а если припомнить еще таинственное происхождение валютных доходов Милчо и случайно вырвавшиеся у него слова о «беспроигрышной игре» – то тут я уже не могу удержаться от предположения, что речь идет не просто об уголовной афере. И еще кое-что: один раз наш человек провел целую ночь с пьяной компанией друзей Половянского в квартире этой важной персоны. Он заметил, что Милчо чувствует себя там совсем как дома – распоряжается и на кухне, и в гостиной. Случайно подобранные на улице девицы устроили танцы, подняли невероятный тарарам, но Милчо ни разу не сделал им замечания, чтобы вели себя потише.

– А хозяин-то был дома? – спросил я.

– Да, был. Милчо его пригласил, но тот отказался, сославшись на какое-то важное дело утром. Скоро все о нем забыли. А тот ничем о себе не напоминал. Самым странным мне кажется здесь то, что Половянский чувствует себя хозяином в этой прекрасной квартире.

– Да, действительно странно, однако возможно. У меня тоже есть приятель – у него хоть из пушки дома пали, он слова не скажет. Добряк! Почему бы не предположить, что владелец квартиры, где живет Половянский, именно такой человек?

Пырван задумался. Я едва сдерживался, чтобы не спросить, как зовут этого владельца. Если окажется, что это тот самый, то дело и вправду приобретает интересный оборот. Не придется ли мне в таком случае рассказать ему, на каких угольях сижу сам? Пырван наверняка обидится, что я не включил его в оперативную группу. Но в любом случае то, что он узнает о задаче, поставленной мне генералом, означает: его придется держать в курсе. Это надо хорошенько обдумать. Не хочется мне впутывать его в такие крупные дела – молод еще, зелен, да и важные соревнования на носу.

– Как ни жаль, – сказал Пырван, – но я все еще ни разу не видел хозяина этой квартиры, этого ангела с крылышками. Зато я хорошо знаю Половянского и могу вас заверить, что никакой, даже самый большой добряк не смог бы его вынести. Вы себе представить не можете, что это за отвратительный тип. Меня тошнить начинает каждый раз, когда я его вижу. Его запальчивость заставила меня предположить, что у Пырвана с этим мошенником могут быть какие-то личные счеты, однако решил спросить об этом потом – сейчас меня интересовало только имя хозяина квартиры.

– А как зовут этого, с крылышками? – спросил я весело. – Ты ничего больше не узнал о нем? Он случайно не родственник Половянскому? Есть у него жена, дети?

– Нет, никого у него нет, никаких родственников. Единственное, что у них общего, – это возраст. Они ровесники. Я проверял в ЗАГСе. Но это, конечно, не важно. Владельца квартиры зовут Петр Чамурлийский. Все его родственники умерли, кроме одного дядьки, то ли со стороны матери, то ли отца – не помню, не уверен.

Он! Тот самый! В моем списке под номером четвертым. В списке, составленном после стольких колебаний, в списке, стоившем мне стольких терзаний.

– Так ты говоришь, Петр Чамурлийский? Я, кажется, уже слышал это имя. Но в сфере внешней торговли он вроде бы не из самых важных птиц?

– Как раз из самых, товарищ полковник. И поездка на Запад для него все равно, что для нас с вами прогулка до центрального стадиона. Чуть ли не каждый месяц летает то в Париж, то в Болонью…

Я вдруг похолодел – мучаюсь тут как грешник, стараюсь действовать максимально осторожно, чтобы никто ни о чем не догадался, а этот юнец, как видно, вверх дном перевернул все Министерство внешней торговли, наводя справки не о ком-нибудь, а об одном из высших чиновников. Вот как человек может провалиться, без вины виноватый! Я с трудом овладел собой и спокойно спросил:

– Откуда тебе известны все эти подробности о нем? Бог знает, какую шумиху ты там поднял.

– Ну что вы, товарищ полковник, – улыбнулся он. – Я в министерстве вообще не был. Только в милиции. Да и там… совсем под другим предлогом, интересовался совсем другими вещами… Сами понимаете!

– Половянский как личность мне ясен, – продолжал старший лейтенант, – а вот его ровесник Чамурлийский пока нет, хотя и это со временем прояснится.

Очень меня смущают их взаимоотношения. Как в них разобраться? У меня самые ужасные мысли в голове вертятся. Ну, а если именно он дает Половянскому доллары? Если они сообщники?.. Нет, просто не верится. С чего бы это такому человеку, как Чамурлийский, связываться с таким отпетым проходимцем, который к тому же давно на примете у милиции? И потом – Чамурлийский прилично зарабатывает, семьи у него нет, от загранкомандировок остается и валюта, но на эту валюту ему машины в "Корекоме", конечно, не купить, следовательно, доллары Половянский получает от кого-то другого. И не за просто так. Вопрос только – за что? Просто голова идет кругом! А что, если Половянский собирает разные сведения, передает их Чамурлийскому, а тот, в свою очередь…

– Глупости, – прервал я его. – Какие сведения может собирать тип вроде Половянского? Где он бывает, к чему имеет доступ? В наше время за кордоном никто не станет платить за ресторанные сплетни. Даже если Чамурлийский и шпион, то он никогда в жизни не пустит к себе в дом бывшего шулера, спекулянта и бездельника.

– Да, но ведь пустил же! Боец интернациональных бригад, участник Движения сопротивления во Франции и Греции, доброволец в конце второй мировой войны, после Девятого сентября служил в армии, разоблачил подпольную группировку. Изучал экономику, был торгпредом в Швейцарии, специалист в области управления и планирования народного хозяйства, отличный работник и общественник, но в личной жизни исключительно замкнут. А ко всему этому – к худу ли, к добру ли – нужно добавить и случай с Половянским, со всем, что из него вытекает. Куда же смотрели мои помощники, почему до сих пор не сообщили, с кем живет Чамурлийский? Разумеется, будь он шпионом, он ни за что не стал бы держать дома подобного типа, разве только если этот тип каким-то образом пронюхал о его темных делах. Довольно неправдоподобно, но… факт остается фактом – человек, имеющий положение в обществе, всеми уважаемый, ценный специалист пустил к себе в дом мелкого уголовника и терпит его. Случайно это или нет? Я поднялся из-за стола:

– Товарищ старший лейтенант, с сегодняшнего дня ни шагу без моего ведома, самостоятельно ничего не предпринимать! Ясно?

– Так точно!

– На первое время сделаем вот что: дадим задание нашему человеку устроить еще одно посещение квартиры Чамурлийского. Там он должен будет "случайно" разбить или испортить какую-нибудь дорогую вещь, принадлежащую хозяину квартиры, и внимательно наблюдать за реакцией Половянского. Станет он паниковать или беззаботно махнет рукой? Нам нужны именно такие незначительные доказательства.

– Половянский – истеричный тип, и разораться он может по любому поводу, все зависит от его настроения. И потом, зачем? Разве нам не достаточно того, что мы уже знаем? То, что он чувствует себя в квартире хозяином и водит туда пьяные компании, – бесспорный факт, а если будет испорчена дорогая вещь, это может насторожить Половянского.

– Тут все зависит от нашего человека. Ему нужно так обернуть дело, чтобы Половянский сам заговорил о владельце квартиры. Что-нибудь вроде: "Эх, Милчо, что же я наделал? Как ты теперь будешь оправдываться перед хозяином? Может, лучше я сам ему объясню? Я за все заплачу, не хочу, чтобы ты из-за меня нажил неприятности. Что он за человек? Ругаться не будет? Вот ведь незадача! Дай бог, чтобы все обошлось!" Пырван покачал головой:

– Мне кажется, что вряд ли мы что-нибудь выиграем от этого трюка, но попробовать можно.


Кафе «Бамбук» расположено в одном из самых приятных мест Софии – на углу между Народным театром и Городским садом. Это почти в самом центре, но машин и прохожих здесь мало. Внутри уютно – зал разгорожен низенькими барьерчиками, за каждым из них умещается вдвое больше людей, чем можно предположить на первый взгляд. Круглые и квадратные столики имеют то же чудесное свойство. Щедро заставленный бутылками буфет, богатый выбор сигарет. Дверь на кухню почти не заметна, а аромат туалета не смущает обоняния. Публика здесь самая разношерстная, особенно вечером. Тогда в кафе хозяйничает молодежь, и после семи здесь почти невозможно найти свободное место. Самое спокойное время утром, часов до десяти – тогда можно и газету прочитать, и письма, и чаю попить, и тихо побеседовать с друзьями; самые солидные клиенты, из тех, кто поддерживает репутацию заведения, приходят к обеду, пьют кофе или итальянский вермут, но больше часа обычно не задерживаются. Мы с Пырваном появились там как раз в момент, когда писатели, поэты и художники, расположившиеся на самых видных местах, уже поглядывали на часы и один за другим вставали. Никто их не удерживал, в «Бамбуке» существует неписаное правило: за столик «к своим» можешь садиться, не спрашивая разрешения, и уходить, когда пожелаешь.

Шляпки, кепки, шляпы – так выглядит "Бамбук" в обеденное время. А ближе к вечеру – блестящие лысины, пышные шевелюры, элегантные прически, бакенбарды… Лично мне милее квартальные забегаловки. Об этом кафе мне рассказал Пырван, пока мы шли по улице. Я не мог не заметить, что с каждым шагом он становится все более нервным и разговорчивым. Похоже, что-то не давало ему покоя, но он пытался это от меня скрыть. Когда мы подошли к кафе, он, вместо того чтобы направиться прямо к двери, крадучись подошел к окну со стороны Народного театра и заглянул внутрь.

– Ну как, все чисто? – засмеялся я.

– Да я не поэтому. Просто привычка, – ответил он, не очень, впрочем, убедительно.

Интересная привычка! Как только мы вошли, он стал шарить глазами по столикам, всматриваясь в лица и спины. Я вынужден был сделать ему замечание. Такое откровенное разглядывание могло привлечь внимание окружающих.

Мы сели за маленький столик прямо у стойки бара. Я заказал кока-колу для Пырвана, а себе – пятьдесят граммов виноградной ракии и вареное яйцо с красным перцем. Барменша торчала как раз над нашими головами. Ее царственный вид портили складки двойного подбородка.

– Взгляните в сторону вон того столика за перегородкой в конце зала! Это компания Половянского. Наш человек тоже там. Можете угадать, кто он? Если угадаете – с меня причитается!

Улыбнувшись, я согласился на игру и спросил, заметил ли его "наш человек".

– Кажется, заметил, – ответил Пырван, и я добавил, что это значительно облегчает мою задачу.

Итак, я принялся разглядывать лица пятерых мужчин, занявших столик в конце зала. Ни один из них не смотрел в нашу сторону. Хоть и разного возраста, все они были чем-то похожи. Сидели в плащах, склонив друг к другу головы так, чтобы их разговор не был слышен окружающим. В них было, как бы точнее сказать, что-то настороженное и тревожное. И встретились они за этим столом, явно заранее договорившись.

– Второй слева, тот, что к нам спиной. Это он, – сказал я уверенно.

Изумленный Пырван смотрел на меня так, будто видел впервые.

– Да вы просто гений! Как же вы узнали? Скажите мне, пожалуйста!

– О, по нескольким приметам, – ответил я скромно и пригубил свою рюмку.

Я использовал старое испытанное средство. Детскую считалку. Последний слог пришелся как раз на этого человека. Вот и весь трюк. А Пырван думает обо мне невесть что, хотя… зачем мне его разубеждать?

Старший лейтенант, однако, был явно неспокоен и часто поглядывал на дверь. Может, боялся, что Половянский опоздает или вообще не придет. Вдруг перед нами возник какой-то прыщавый верзила в школьной форме. Он что-то пробурчал и уселся на единственное свободное место за нашим столиком. Пырван нахмурился:

– Эй, друг, ты где находишься? Вас что, так в школе учат.

Ни слова не говоря, верзила встал и пересел за соседний столик.

– Пускай бы себе сидел, – сказал я. – Ты что, сказать мне что-то хочешь?

– Вот именно. Это опять-таки связано с Милчо Половянским. Я сначала подумал, что это не очень важно, но теперь… она может с минуты на минуту появиться, сядет за их столик, и вы. – Он набрался смелости и добавил: – Одним словом, Половянский встречается с одной особой, которую мы оба хорошо знаем… Что я говорю! Вы-то ее вообще не знаете, только слышали о ней. Догадываетесь, кто она, а? – Пырван забарабанил пальцами по не очень свежей скатерти, ему было явно трудно выговорить это имя. Я решил ему помочь:

– Уж не Десислава ли? Иже нарицаемая Деси? Венец твоих японских приключений?

Он вздохнул с облегчением:

– Да, она. Вы и вправду волшебник! Вокруг Половянского вертятся и другие женщины, но она у него, так сказать, постоянная. Можно сказать – любовь, – добавил он с насмешкой.

Между столиками расхаживал продавец лотерейных билетов. Я поманил его, он подошел.

– Ну, выбирай! – сказал я Пырвану.

– Сначала вы, вам сегодня везет.

Я оторвал два билета, дал один старшему лейтенанту, а другой сунул в верхний карман пиджака. Пырван подозрительно смотрел на меня. Наверное, удивлялся моему молчанию и тому, что до сих пор не потребовал от него объяснений, почему его признание так запоздало.

– Я и сам не знаю, почему сразу вам не сказал, – начал он смущенно. – Может быть, потому что… мне казалось: не такая она, не может быть замешана в махинациях Половянского. Тем более, ей известно, что она уже меченая овечка. Она с ним спит только ради денег, и как только они кончатся, моментально испарится. За деньги она готова и с последним пройдохой… Вот до чего докатилась.

– А раньше ведь не такая была, а? Разборчивая…

Пырван изменился в лице.

– Не знаю, какой она была, но в последнее время она совсем уже на все махнула рукой… Вот появится Половянский, вы его увидите. Нет, она в этом не замешана. Я ее знаю – трусиха и страшно боится милиции. Когда ее сцапали у того хирурга, что хотел с меня кожу драть, она чуть в обморок не упала… Мы же с вами разговорились о хозяине квартиры Половянского, вот я и забыл про нее.

– Что это ты оправдываешься? Ну забыл так забыл, хватит об этом. Другое дело – хозяин! Учитывая его великодушие по отношению к Половянскому, он и вправду фигура интересная. Позаботься о том, чтобы завтра-послезавтра проинструктировать "нашего человека". Я тоже, может быть, с ним поговорю. Ваза или еще что-нибудь – все равно. Для нас главное – реакция Половянского на этот поступок. Здесь одно-единственное словечко, одно восклицание могут дать больше, чем сто исписанных страниц.

– А что, если нам прямо сейчас сказать "нашему человеку" о задании?

– Нет, лучше не надо. Видишь ли, вот-вот может появиться кто-нибудь, кто не должен нас видеть вместе. Запомни этот адрес. Будете встречаться только там. И никогда – на улице! А что касается Десиславы-Деси, то пока оставим ее в покое. Хотя наблюдать за ней, конечно, нужно. Твои предположения могут оказаться ошибочными.

Пырван задумался:

– От нее чего угодно можно ожидать… – Он вдруг переменился в лице, покосился на дверь и уткнулся носом в стол.

Я обернулся. К нам приближалась бесподобная красавица лет тридцати, одетая в сильно приталенный замшевый костюм. Она была подстрижена, как солдат к концу первого года службы, – короткие шелковистые волосы словно блестящий золотой шлем обрамляли ее красиво вылепленную голову. Лицо ее поражало неожиданно грубыми и в то же время необычайно привлекательными чертами: широкие, алчно выпяченные губы, высокие скулы, огромные глаза. Я не очень-то понимаю в женщинах, но могу поклясться, что с длинными волосами она была бы намного красивее. Сидевшие поблизости мужчины приумолкли. Каждый ощупывал ее взглядом, и она прекрасно это понимала. Ни на кого не глядя, она замечала всё.

Мне не надо было спрашивать Пырвана, кто эта женщина, – ее имя и так было написано у него на лбу. Приблизившись к нашему столику, она презрительно повернула голову в другую сторону. На затылке ее волосы острым треугольником уходили под воротник пиджака. Я наклонился к Пырвану и прошептал:

– Пригласи ее за наш столик!

Он откачнулся, крайне изумленный:

– Но мы поссорились и не разговариваем.

– Ничего, попробуй!

Старший лейтенант как робот встал из-за стола и деревянной походкой приблизился к ней:

– Деси, можно тебя на минутку?

Женщина даже не обернулась, хотя явно слышала его – я понял это по тому, что она слегка замедлила ход. Пырван вернулся рассерженный и красный до ушей.

– Догони ее!

Он подчинился, но каким смущенным выглядел в этот момент чемпион Европы, которому и "медведи" нипочем! Он подошел к женщине, протянул было руку, но так и не посмел коснуться ее. Она резко повернулась к нему, взглянула на него прищуренными глазами и довольно громко сказала:

– Чего тебе?

Пырван понизил голос до шепота. По взгляду красавицы я понял, что он говорит обо мне. Я встал и поклонился, указывая ей на свободный стул. Все это я проделал ужасно вежливо, ну прямо вылитый светский лев.

Деси, явно заинтригованная, смерила меня взглядом и улыбнулась. Хороша, черт побери! Половянскому можно только позавидовать!

Улыбка ее становилась все более обещающей. Я по-прежнему торчал там в неудобной галантной позе. Мне показалось, что Пырвану причиняют боль взгляды, которыми мы обменивались. "Это она нарочно его дразнит", – подумал я.

– Неужели вы не понимаете, что наше счастье в данный момент зависит от вас и только от вас? Почему бы вам не сделать так, чтобы все мужчины здесь лопнули от зависти?

– Так, значит, это твой дядя? – промолвила Деси, не сводя с меня глаз. – Тебе есть чему от него поучиться. Между вами нет ничего общего.

– Раз ты так говоришь, наверное, так оно и есть, – промямлил Пырван.

– Разумеется, так оно и есть. И любой, кто тебя знает, это подтвердит.

– Дети, давайте не будем спорить, – сказал я. – Наш бедный забытый столик нас ожидает. Мы вас не задержим, мадемуазель. Знаете ли, единственное, чего я не могу простить Пырвану – это того, что до сих пор он мне про вас и словом не обмолвился!

– Правда? – удивилась она. – Впрочем, он не из болтливых, и это делает ему честь. Но только это!.. Как бы то ни было, мы с вашим, как его там, племянником знакомы очень мало. Не правда ли, товарищ спортсмен?

– Ну, раз ты так говоришь.

– Да-а, а дядя твой приятный человек! Жаль, что вы так друг на друга не похожи. Не зря ты его долго прятал – сравнение было бы отнюдь не в твою пользу.

Пырван повернулся ко мне, его и без того темные глаза стали совсем черными:

– Она на меня из-за чего-то сердится, но не хочет сказать, почему.

Деси презрительно рассмеялась:

– Чтобы я на тебя сердилась? Господи, этого еще только не хватало!

– Ну, а раз ты не сердишься, – сказал Пырван, и взгляд его слегка потеплел, – то почему бы тебе не подсесть к нам? Ради дяди. Он-то ни в чем не виноват.

Глаза Деси остановились на его широких плечах, ей было явно не до меня. Я уже был уверен, что она сядет за наш столик, но для проформы продолжал играть роль влюбленного с первого взгляда.

Наконец она согласилась.

– Так и быть, я бы выпила с вами чего-нибудь, но при одном условии. Вы не будете сердиться, если я в какой-то момент перейду за другой столик. У меня здесь свидание.

– Согласен на любые условия, – развел я руками. Те пятеро из кабинета в глубине зала привстали со своих мест. Мы медленно шли по проходу под завистливыми взглядами пьяниц. Однако мои восторги по поводу красоты Десиславы были уже боле сдержанными. Вот когда мы сядем друг против друга, я ее хорошенько рассмотрю и тогда выскажу окончательное мнение. Пырван отодвинул стул:

– Пожалуйста… Деси, здесь тебе будет удобнее.

– Мне все равно, я ненадолго.

Я и прежде видывал людей, которые быстро напиваются, но Деси побила все рекорды. Уже после второй рюмки коньяка глаза у нее затуманились, она стала облизывать свои полные губы и истерично смеяться без всякого повода. Разговор вертелся около моей персоны, однако это не могло ввести меня в заблуждение – я был лишь ширмой, от которой все ее слова отскакивали и рикошетом с удвоенной силой попадали в того, кому они предназначались. Интересно, чем кончится эта комедия? Сдастся ли Пырван?.. Не знаю, что представляла собой Деси, когда притворялась влюбленной в него, но теперь она выглядела запущенной и неухоженной – увядшее лицо, загрубевшая шея, облупившиеся остатки лака на ногтях. Только волосы у нее были молодые и блестящие, но и они казались чужими на фоне этого внезапно покрасневшего лица. Пырван часто поглядывал на меня, как будто бы хотел сказать: "Нет, она была не такая, поверьте мне!" Мне показалось, что он не имел бы ничего против того, чтобы остаться сидеть вот так, под пристальными взглядами окружающих, до самого вечера, а потом продолжить игру в другом месте и без докучных свидетелей. Мало-помалу меня начало охватывать беспокойство. Я уж не говорю о своей профессии, но я все-таки еще и человек семейный, щепетильный, степенный, заботящийся о своей репутации. Мне было очень неприятно, что все то и дело поглядывали в нашу сторону. В этих взглядах уже не было зависти, только насмешка и сочувствие. "Хватит кривляться", – так и вертелось у меня на языке, но вместо этого приходилось расточать благосклонные, одобрительные улыбки… Куда же подевался этот Половянский? Появится он наконец или нет? И вообще, из-за него притащил меня сюда Пырван или для того, чтобы познакомить с "женщиной своей мечты"?.. Не завидую я ему. Если и завидую, то только тому, что у него есть Росица, тому, что он молод и что молодость дает ему право быть обладателем этого хрупкого цветка.

Десислава вдруг умолкла, и глаза ее потемнели от злобы.

– Что случилось? – спросил встревоженно Пырван. – Почему ты на меня так смотришь?

– Красивый ты. Поэтому.

– Ты это только теперь поняла? А там, в конце зала, это, случайно, не твои дружки? Все время на нас глаза пялят. Чего доброго, подумают, что мы тебя уже заполонили.

– А-а, значит, ты меня гонишь?!

Пырван через силу рассмеялся:

– Дядя, ты только послушай, что она говорит. Нет, но нам уже пора идти.

– Куда ты спешишь? – сказал я. – Здесь так уютно.

Несколько мгновений Десислава оставалась безучастной. Она по-прежнему смотрела только на Пырвана, и в глубине ее глаз поблескивали злые искорки.

– Дай руку!

– Что? – не понял он.

– Эта гадость… Она по-прежнему там?

– Я тебя не понимаю.

– Не строй из себя идиота! Покажи мне ее!

Пырван повернулся ко мне:

– Это она про татуировку, дядя. Она ее терпеть не может.

– А ты, значит, ее сохранил?

– Почему бы и нет?

Десислава, казалось, даже дышать перестала.

– Знаешь, кто ты? – прошипела она. – Ты самый большой дурак на свете!

Деси охватила обеими руками свою мальчишескую голову. Она была совсем пьяна. Часы показывали два.

– Хотите кофе? – спросил я.

Она повела плечами, чтобы сбросить мою руку, и сказала:

– Можно, но с коньяком.

– Раньше ты столько не пила, – осторожно заметил Пырван.

– Раньше не пила, а теперь пью! Что мне еще остается? Я хочу вас кое о чем спросить, – Десислава повернулась ко мне. – Как вы относитесь к татуировкам? В смысле… Вы их одобряете? Уверена, что нет. Ведь это – для грузчиков, портовых рабочих…

Она тихонько вздохнула. Злобные искорки в ее глазах погасли.

– Я знаю, что ты мне не поверишь, но я и вправду терпеть не могла эту девушку, – сказала она, прикоснувшись к руке Пырвана. – Мне все казалось, что ты меня с ней сравниваешь. Впрочем, нет, скорее я просто стеснялась показаться с таким кавалером на пляже. Иногда ведь даже мелочи могут все испортить. Знаю, знаю, что ты мне не поверишь. Я и не хочу, чтобы ты мне верил, нет никакого смысла…


Половянский появился в пятнадцать минут третьего. Деси встала и покорно последовала за ним, даже не попрощавшись с нами. На память о ней на столе остался ее мокрый носовой платок. Половянский и Деси подсели к своим друзьям в конце зала, среди которых был и «наш человек». Неприятный голос Половянского продолжал еще звучать у меня в ушах:

– Ах, вот она где, моя куколка! – Его глаза, увеличенные толстыми стеклами очков в золотой оправе, безразлично скользнули по нашим лицам, не удостоив нас внимания. – Платить за что-нибудь нужно? Говори, не стесняйся, банк располагает суммами размером до ста тысяч. – Он не смотрел на нас, но явно хотел обидеть. – Нам предстоит решить исключительно важный вопрос: где мы будем обедать. Так что пошли, вставай! Половянский. Человек без возраста. Глядя на него, думаешь, что он носит меховой воротник даже летом, в самую жару. Я его встречал раза два на улице зимой и запомнил его по этому меховому воротнику вокруг тощей шеи. Сейчас на нем был костюм из какой-то лилово-серой материи, со шлицами сзади с обеих сторон. Брюки прямые, как трубы, нарочно не выглаженные. На пальцах у него блестели перстни. И если правда, что каждый человек похож на какое-то животное, то он, пожалуй, напоминал… да, помесь лисицы и гиены: та же остроносая физиономия, тот же размазанный темный рот – как будто он только что ел шоколад.

Пырван нетерпеливо ждал, когда я наконец выскажу свое мнение, уверенный, что оно совпадет с его собственным. Однако я разочаровал его:

– Приятный мужчина. Современный тип. И знает, как обращаться с капризной женщиной.

– Неужели вы это всерьез? Я как на него взгляну, так у меня все внутри переворачивается.

– Вполне возможно, хотя явно не все так считают…

– О, не обращайте на нее внимания. Она уже совсем докатилась… Раньше хоть алкоголичкой не была.

– А кое-чем похуже!

– Наверное, вы правы… Впрочем, почему бы ей и не быть замешанной в его аферы? Да от нее всего можно ожидать. Как вы думаете, может, мне за ней понаблюдать?

– Пожалуй, это будет нелишне. Насколько я понял, она не прочь с тобой помириться.

– Вы хотите сказать…

– Да. Если у нее все еще есть телефон, позвони ей, назначь свидание – в конце концов, мы ничего не теряем. Между прочим, она бывает дома у Половянского, знакома с хозяином его квартиры?

– Бывает, конечно. И раз уж она там ошивается с утра до ночи, то они просто не могут не знать друг друга.

– Вот и прекрасно!

Пырван посмотрел на меня, хотел было что-то сказать, но передумал. Он опустил глаза и начал играть коробком спичек.

– Я отнюдь не настаиваю, – предупредил его я. – Сам решай, нужно это или нет.

– Но раз я и так буду следить за Половянским, то не все ли равно?

– Тише! Они выходят…

Компания во главе с Половянским прошла мимо нас. Все выглядели оживленными и явно были в прекрасном настроении. Рестораны закрываются в три, так что они торопились. Деси шла последней, как я думаю, нарочно. Однако она не остановилась около нашего столика и даже не взглянула в нашу сторону. Пырван отнесся к этому вроде бы безучастно, но через минуту, когда уже ничто не привлекало его взгляда, он обернулся и произнес угрожающе:

– С каким удовольствием я свернул бы этому типу шею!

И знаете, что в этот момент пришло мне в голову? Дай бог, чтобы я ошибался! Так вот, я подумал, что Пырван отнял у угрозыска дело Половянского, чтобы лично отомстить своему недостойному сопернику и сделать все возможное, чтобы стены тюрьмы как можно скорее разлучили того с Десиславой. Нужно будет спросить его, давно ли ему стало известно об этой "любви": до того, как он взялся за этот случай или потом?

Такой уж я плохой человек! Вечно во всем сомневаюсь.


Читать далее

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть