Онлайн чтение книги Загадочная жизнь мисс Айви
Глава 3

Шэнь высадил Айви у дома Уны Ким, но как только машина исчезла на горизонте, она тут же отправилась к широкой тупиковой улице, где располагался роскошный особняк Спейеров, весь из стекла и камня. Все дорогу ее сопровождал звон цикад.

Дверь открыл сам Гидеон: бордовая футболка подчеркивает проявившиеся за месяц бицепсы, вместо прежней стрижки ёжиком – модная причёска с рваной чёлкой. В животе у Айви запорхали бабочки.

– С днем рождения! – тихо выдохнула она.

– Ты изменилась.

– В какую сторону? (Да! Да! Да!)

– Я просто никогда не видел тебя вне школы, – Гидеон улыбнулся. Один зуб у него слегка выпирал, поэтому улыбка казалась немного ехидной, хотя на деле он был очень приятным мальчиком. Протянутый Айви подарок он принял с заметным смущением. – Ты могла прийти просто так.

Айви густо, словно сыпью, залилась краской.

Гидеон сказал, что все собрались на цокольном этаже, и пригласил девочку внутрь. Он даже предложил взять ее рюкзак – такие манеры , и это в четырнадцать лет! Айви сняла туфли, но он все тем же смущенным тоном попросил: «Не разувайся». Она последовала за ним по коридору, освещенному светильниками в форме факелов. Под ногами похрустывал жесткий леопардовый ковер.

– А там что? – поинтересовалась Айви, ткнув пальцем в сторону одной из дверей. Она пыталась запомнить как можно больше деталей, чтобы позже, у себя в спальне, раз за разом снова прокручивать в голове полученные впечатления.

– Комната для занятий.

Заметив жгучее любопытство во взгляде Айви, он показал ей и комнату для занятий, и кухню, и две гостиные, в одной из которых висели тяжелые дедушкины часы, похожие на следящий за каждым их движением стеклянный глаз.

Жилище в Фокс Хилл Айви считала всего лишь местом для ночлега, которое не принадлежало ни ей самой, ни ее семье. Но Гидеон про свой дом явно думал иначе. Все комнаты, мебель, разные безделушки, купленные на летних или зимних каникулах, – все это было «моим» или «нашим». Он владел абсолютно всем. Это ясно слышалось в его голосе, размеренном темпе речи и четкой дикции. Когда на уроках литературы нужно было рассказывать стихи наизусть, мистер Маркл, совмещавший обязанности преподавателя и главы клуба красноречия, рассыпался в похвалах насчет ораторских способностей Гидеона. Как-то тот поведал всему классу о своем секрете: раньше он страдал от заикания и целых десять лет ходил к логопеду. На это мистер Маркл заметил: «А что, лишним не бывает!» – и пока все смеялись, Айви вдруг осознала, что она потрясена до глубины души. Было трудно поверить, что Гидеону потребовалось затратить столько усилий на что-то такое простое, как речь. Примерно так же билась Нань, стараясь выучить английский по своему синему карманному словарику. Раньше Айви казалось, что Гидеону все дано от рождения. Интересно, а можно ли подобным образом освоить искусство владеть ?

В фойе они встретили старшую сестру Гидеона, Сильвию, которая училась в выпускном классе. Она поднималась вверх по лестнице, держа в руках поднос с пинтой мороженого, стаканом кофе из «Старбакса» и стопкой непонятной желтоватой жидкости, в которой плавали кусочки льда.

– Где ты нашла ключ от шкафчика?

– У Теда на подставке для ручек. Угостить?

– Нет, спасибо.

Сильвия встретилась глазами с Айви. Та немедленно отвернулась и сделала вид, будто внимательно рассматривает фотографию, на которой брат с сестрой уютно свернулись на шезлонгах и смеялись, глядя на заходящее солнце.

– «Дуб Финна», – сказала Сильвия, увидев, куда смотрит девочка.

– Что это?

– Наш летний домик в Каттахассете.

Летний домик , мысленно пометила про себя Айви.

– Не бывала там?

– Нет, – ответила Айви, боясь поднять глаза на Сильвию: уж слишком та была красива.

– Гидди обычно зовет туда своих друзей.

Полунамек на то, что пригласить могут и ее, был брошен так небрежно, что у Айви сильнее забилось сердце и закружилась голова.

– Меня зовут Айви, – прошептала она.

– Какое оригинальное имя.

– Отец знает, что ты знаешь про подставку. Не забудь положить ключ на место, – предупредил Гидеон.

Сильвия закатила глаза:

– Да ладно тебе. У него самолет в шесть утра. Он даже не заметит.

Она бесшумно поплыла вверх по лестнице. Из-за черной выглаженной юбки она походила на служанку, разносящую напитки, но за ней длинным шлейфом тянулся приятный кисловатый аромат, напоминающий запах океана и лимонных деревьев.

Когда Айви спустилась за Гидеоном вниз, никто не подал вида, что знает ее, разве что пара ребят обменялась косыми взглядами и сдержанными улыбками. Хороший знак: если бы с ней начали носиться, это значило бы, что своей ей не стать. Гидеон показал ей угол, где лежали спальные мешки, и сказал, что можно оставить вещи прямо там. Том Кросс выхватил у него подарок: «Что это?» – и стал читать поздравительную открытку вялым, измученным голосом. «Надеюсь, в следующем году у нас будут общие занятия…» Том был кривляка с рыжевато-каштановыми кудрями и кучей веснушек по всему телу, которые издалека выглядели как густой слой загара; что бы он ни затеял, у него всегда находились слушатели. Закончив с открыткой, он бросил бинокль в кучу подушек.

– Кажется, у твоего отца уже есть такой?

– Да, но у меня-то нет.

– А где мой подарок? – повернулся Том к Айви.

– А когда у тебя день рождения?

– Ого, она разговаривает! – выпучил глаза Том.

В бешенство при виде Айви пришла только Уна Ким. Когда-то они были, можно сказать, подружками – две одинокие азиатки, только Айви потише и победнее, а Уна потолще и побогаче. Но летом после шестого класса Уна уехала в Корею и вернулась совершенно другим человеком: она сбросила семь килограммов, завила волосы, начала носить линзы и сделала себе новый нос. Оставалось только избавиться от Айви, гадкого утенка, который напоминал ей о прошлом, – и однажды Уна по секрету шепнула Лизе Джонсон, мол, Айви назвала ее «тупой коровой» (гнусная ложь), которая «не в состоянии произнести ни одного слова длиннее пяти букв» (а вот это правда). Однако больше всего Уну злило то, что Айви сама надумала двигаться дальше и даже нашла место, где будет обедать в гордом одиночестве (у фонтана, читая всякие загадочные книги). Впрочем, Уна не оставила ей шансов. Из этой ситуации Айви извлекла важный урок: нужно уметь правильно выбирать момент.

Лиза с близняшками Саттерфилд отделились от мальчиков и направились к новой гостье. Скрепя сердце следом пошла и Уна. Девочки сели в круг. Вайолет Саттерфилд предложила сделать Айви завивку; осмотревшись, та увидела, что у всех одноклассниц волосы подняты в причудливые прически, словно их ударило током. «Хорошо», – храбро согласилась она. У Вайолет сделалось такое лицо, словно она собиралась сжечь Айви волосы или побрить ее налысо. Чтобы скрыть волнение, девочка стала надувать пузыри из давно изжеванной резинки.

Вайолет принесла щипцы и рявкнула на Уну, чтобы та подвинулась. «Сама подвинься», – огрызнулась та, но просьбу выполнила: подавшись влево, она немного отодвинулась от остальных. Айви заметила, что Уна не носила лифчик: через тонкую ткань ее хлопкового платья просвечивали соски размером с четвертак. Хенри Фитцджеральд и Блейк Уитни решили проверить, не боится ли она щекотки, и, поочередно тыкая ее под ребра, таращились на ее прыгающую, словно два шарика с водой, пышную грудь.

– Как называется такая обезьяна… – вдруг проговорила Лиза, – у нее еще розовое лицо?

– Бабуин? – предположил Генри.

– Да, точно! Смотрите, Уна похожа на большого прыгающего бабуина.

С этим трудно было поспорить: от стыда у бледной обычно Уны стало ярко-розовое лицо. Айви поняла, почему Лиза и близняшки были с ней так милы: они решили наказать Уну за то, что у той была большая грудь. Девочка почувствовала, что ее переполняет надежда. Как гласит один из основных законов физики, систему невозможно изменить, но можно перенастроить.

* * *

Вымыв руки мятным мылом, Айви не спеша уложила волосы, поправила блузку и слегка похлопала по щекам, чтобы вызвать легкий румянец. От нечего делать она открыла зеркальный шкафчик и осмотрела его содержимое: жаропонижающее, ватные шарики, запасное жидкое мыло с отшелушивающим эффектом. В углу стоял полупустой пузырек французских духов. Его Айви распылила на шею и запястья. Еще дальше в шкафчике лежала пачка бинтов, а за ней скрывалась старая черная резинка, к которой пристало несколько переливавшихся золотом и серебром волосков. Айви натянула ее на запястье. «Привет, Гидеон», – прошептала она, пытаясь изобразить нежный взгляд Сильвии. После этого она закрыла дверцу и спустилась вниз.

В девять часов к ним заглянули родители Гидеона; они принесли с собой четыре коробки пиццы, свежее печенье с шоколадной крошкой и две большие упаковки мороженого. Если хочешь узнать все о человеке, достаточно посмотреть на его семью – и Айви вдруг как будто поняла гораздо больше о Гидеоне. Его мать оказалась моложавой женщиной в укороченных брюках цвета хаки и зеленой блузке без рукавов, обнажающей сияющие белые плечи, а отец – статным и идеально выбритым сенатором от Массачусетса, поименно знавшим всех друзей сына.

– Кажется, мы раньше не встречались, – обратился он к Айви, крепко пожав ей руку, и, увидев, с каким обожанием она на него смотрит, добавил, что она всегда может рассчитывать на теплый прием.

Около часа ночи Гидеон приглушил свет и поставил фильм « Убийства в Хэкридже ». Айви подождала, пока он выберет место, и быстро села рядом. В этот момент весь мир за пределами дивана словно бы перестал существовать. Айви волновали лишь его дыхание, небольшие перемены позы и поднятое к экрану мягко освещенное лицо. Во время особенно жестокой сцены она наигранно закрыла уши, специально задев его локоть. Он сказал «упс» и положил руку на спинку дивана. Если бы она откинулась назад, то почувствовала бы волосы у него на предплечье.

– Нравится кино? – спросила Айви шепотом и придвинулась так близко, что почувствовала запах попкорна у Гидеона изо рта.

– Немного предсказуемо, – прошептал он.

Фильм тянулся дальше: на экране сменялись темный лес, заброшенные сараи и ванная, из которой капала кровь. Лиза, Уна и близняшки с большим энтузиазмом хватались за мальчишек, стоило на экране появиться бензопиле. Айви не смела себе такого позволить, но постаралась незаметно наклониться поближе к Гидеону, и спустя некоторое время их колени соприкоснулись. Все тело охватила вспышка жара. Гидеон плотнее прижал к ней свою теплую и тяжелую ногу. Теперь они сидели бедро к бедру. Наконец-то! Сбылась мечта последних трех лет. Айви не отводила взгляд от экрана, чтобы не выдать свои чувства и не смутить именинника. Гидеон изредка подергивал ногой, но тут же снова прижимался к ней, будто напоминая о своем присутствии, – а она прижималась к нему, как бы давая знать, что все понимает. В таком положении они провели остаток фильма.

Поползли финальные титры. Покрасневшая Айви взглянула на Гидеона, думая о том, что следует ему сказать. От увиденного у нее упала челюсть. Гидеон откинулся на спинку дивана: глаза закрыты, рот слегка приоткрыт. Иными словами, он крепко спал.

* * *

Будучи тревожной по натуре, Нань спала очень чутко, а иногда и вовсе не могла уснуть. Больше всего ее занимали две вещи: деньги и здоровье семьи. По ночам ее мучили кошмары, будто дочь облизывает грязные палочки для еды, на которых полно микробов, наедается мороженого, от которого у нее начинает болеть живот, и дрожит от холода, лежа под тонюсеньким одеялом в продуваемом всеми ветрами доме. В будущем Айви с большим удивлением обнаружит, что бурная фантазия матери передалась и ей.

Нань проснулась с первым лучом солнца и разбудила мужа:

– Поезжай к той кореянке пораньше. Наверняка она даже не спала. Нельзя было ее пускать.

Она заставила мужа позвонить домой Кимам. Они взяли у них номер на школьном концерте в седьмом классе, думая купить своей дочери скрипку (чего так и не сделали). По мере продолжения разговора растерянное лицо Шэня постепенно приобрело взволнованный, а в конце и вовсе угрюмый вид. Повесив трубку, он рассказал жене, что Айви у корейской семьи не было. Уна отправилась на день рождения – возможно, вместе с ней пошла и их дочь.

– Она дала мне адрес мальчика.

–  Мальчик?  – Сердце Нань словно ушло в пятки. – Ох уж эта твоя чертова дочь! Вставай! Нужно ехать! Поднимайся, лентяй! Не дай бог с ней что-то случилось! А если уже слишком поздно ?!

– Слишком поздно для чего?

* * *

Мистер Спейер едва успел зачерпнуть тесто для панкейков и вылить его на шипящую сковороду, как в дверь зазвонили. Айви сидела за столом, залитым солнечным светом, и слушала разговоры о местной бейсбольной команде. Когда Гидеон пригласил ее на ближайшую игру, ее лицо расплылось в такой широкой улыбке, что заболели щеки. Она сияла от радости всю ночь; наверное, даже спала с дурацкой улыбкой. Но не успела она ответить, на кухню вернулась Сильвия.

– Тут пришли какие-то люди и спрашивают свою дочь, – сказала она с сомнением в голосе.

Айви развернулась на стуле. Веселье кончилось.

Мистер Спейер был ошеломлен. Но любезность, отточенная годами, все же позволила ему, как и Гидеону, вежливо поздороваться. После этого он окинул взглядом все семейство – на пороге стояли и Нань, и Шэнь, и Мэйфэн, и Остин – и сдавленно произнес:

– Вы же все за Айви?

Девочка вскочила на ноги. Ее охватила паника. Она уже открыла рот и собиралась что-то сказать, но тут же одернула себя. Нельзя говорить на китайском при таком количестве свидетелей.

– Собирай вещи, – приказала Нань на своем родном диалекте, переводя взгляд с голых ног дочери на упавшую с ее плеча лямку пижамы и растрепанные волосы. Будто под гипнозом, Айви наблюдала, как ноздри матери раздувались при каждом вдохе. – Живо!

Ненадолго воцарилась тишина, но Остин робко сказал, что проголодался. Он не раз проделывал такое дома, чтобы защитить сестру от всеобщего гнева.

– Можно мне немного блинов? – уже громче спросил он. Мэйфэн сжала его руку. Мистер Спейер предложил всем подождать Айви в гостиной.

Собрав вещи, Айви вернулась на первый этаж, где случайно подслушала доносящийся с кухни разговор одноклассников: «Да у ее мамаши не все дома… как будто она наглоталась антидепрессантов… От бабушки несет луком… Я видела ее отца. Он работает у нас в школе. НЕТ! Да! Так она попала в наш класс… Тс-с! Психопатка…»

– Мне ее жаль, – вдруг послышался голос Гидеона.

– А, вот чего она везде таскается за тобой! Думает, ты втрескался в нее. Ты же такой ми-и-и-илый и кла-а-а-ассный… – разразился диким смехом Том.

Айви попятилась назад. Сердце едва ли не выпрыгивало из груди. В горле пересохло.

В гостиной было не лучше. Остин сидел на ковре по-турецки и с большим удовольствием, судя по порозовевшему лицу, уминал поданные мистером Спейером панкейки. Остальные члены семейства Линь разместились на кожаном диване светло-коричневого цвета, спины у всех прямые как тростинки. При виде Айви они тут же встали. Шэнь схватил дочь за предплечье и повел к входной двери.

– Остин, нам пора, – резко обратилась Нань к сыну.

– Но я еще не доел!

– Один… два… тр …

Остин ринулся к матери, вытирая хлынувшие слезы.

– Спасибо, что пришла, – Гидеон в нерешительности замер у двери.

– Пока, милая, – попрощался мистер Спейер. – Надеюсь, скоро увидимся.

Айви не могла взглянуть ни на отца, ни на сына. Ей казалось, будто происходящее вокруг – плод ее воображения, а на самом деле она сейчас лежит в ванне. Дорога до машины была такой утомительной и заторможенной, словно все и правда происходило под водой: вот синхронно включаются разбрызгиватели на газоне, вот равномерно переливается на солнце изумрудная трава, а в воздухе стоит сладкий аромат жимолости, который еще не один год будет преследовать ее во снах.

Как только они переступили порог дома и закрыли за собой входную дверь, Мэйфэн постаралась удержать Нань, рука которой устремилась к уху Айви. «Беги. Давай. Быстро! » Но это не особо помогло: Нань схватила из миски апельсин и бросила им в убегающую дочь. К своему несчастью, Айви в этот момент обернулась, и летящий фрукт попал ей прямо в лоб. По носу потекла холодная струя. Поначалу она подумала, что это кровь, но провела по коже пальцами и увидела на них полупрозрачную жидкость. Апельсин от удара лопнул пополам.

* * *

– Сейчас я преподам тебе урок, – заявила Нань.

Айви собралась с духом. Мать быстро прошла мимо нее к их общей с Мэйфэн комнате, так что девочку обдало волной воздуха. Распахнулась дверь. Спустя мгновение Айви поняла, что происходит.

– Нет! Не надо!

Она встала перед матерью, отчаянно защищая свой комод, но та оттолкнула ее и, по очереди открывая ящики, принялась охапками выбрасывать из них одежду. В какой-то момент ей попался черный кассетный плеер с изношенными наушниками.

– Это ты ей купила? – развернувшись, спросила Нань у Мэйфэн.

– Да, – опустив голову, ответила сознающая свою причастность к происходящему Мэйфэн. И красть, и врать она умела хорошо.

Нань сунула руку в очередной ящик. Ее движения ускорились. Черные колготки. Рваные джинсовые шорты. Серебряные кольца. Пенал с наполовину использованной косметикой. Три просроченные библиотечные книги. Стопка кассет. Платье с узкими лямками, которые Айви рассчитывала когда-нибудь надеть на школьный бал; зацепившись за угол комода, оно полетело на пол, словно пронзенная стрелой птица.

– Всегда считала тебя прохиндейкой, – задыхалась Нань, – но я даже представить себе не могла столько вещей!

Она замолчала, видимо, от переизбытка чувств. Даже Шэнь, тихо вошедший в комнату, не осмелился пресечь мародерство, которое учинила его жена. Но когда дело дошло до дневника в кожаном переплете, Айви будто проснулась от гипноза, в который ее ввели тонкие, как у паука, пальцы матери, царапавшие обложку.

–  Прекрати! Это личное!

Она подалась вперед в попытке выхватить дневник у Нань из рук, но осталась ни с чем, почувствовав лишь неприятное пощипывание под ногтями.

– Посмотри, что ты наделала! – закричал Шэнь, схватив дочь за плечо. – Нельзя. Перечить. Матери!

Сквозь застилавшую глаза пелену ярости Айви все же заметила неровную красную полоску на щеке матери. По форме она напоминала обвиняюще направленный на нее палец.

Нань быстро вышла из комнаты, но спустя пару секунд вернулась с огромным мусорным мешком. Айви заметила, с тревогой и облегчением одновременно, что дневник избежал участи остальных вещей. Нань принялась ходить по комнате, методично собирая с пола и кровати выброшенные из комода вещи.

– Нань? – настороженно обратился к ней муж.

– Хватит стоять истуканом. Лучше помоги мне. Отнеси этот мешок в мусорный контейнер. Возьми с собой Остина.

Шэнь так и поступил.

– Мальчики… трогали тебя прошлой ночью? – спросила Нань.

– Нет, – ответила Айви.

– Она еще ребенок, – вступилась Мэйфэн.

– Блудница – вот кто она.

– Это была обычная вечеринка! – запротестовала Айви.

– Не верю, что даже ты покупала ей весь этот мусор. Значит, она набрала все это сама. Хватит давать ей деньги. Я же говорила тебе так не делать .

– Она скоро перейдет в старшие классы. У нее же должны быть хоть какие-то средства. Так она научится правильно их тратить, повзрослеет, – ответила Мэйфэн.

–  Повзрослеет?  – рявкнула Нань. – Ты воспитала ничтожество. Она не задумывается о последствиях и постоянно нам лжет…

Айви зажмурилась и зажала уши, вызывая таким образом зевоту, которая заглушала пронзительный крик матери. Однако в таком состоянии трудно продержаться долгое время, и каждый раз, ослабляя усилия, она снова и снова слышала бумерангами носящиеся по комнате упреки:

– Шастает полуголая в доме этого американца! Перед его родителями! Она обожает их! А нас ненавидит!

Вытряхнув последний ящик, Нань вытерла слезы и ушла в гостиную. Однако последнее слово всегда оставалось за Мэйфэн, поэтому она крикнула дочери в спину:

–  ТОЛЬКО СЕЙЧАС решила взяться за воспитание? Да ты слишком бедна, чтобы вырастить собственных детей! Посмотри на себя! Ты даже английский толком выучить не можешь! Позорище! На какие деньги? Неудивительно, что она не слушает тебя и потеряла всякое уважение…

– Я не сделала ничего такого, – прошептала Айви, оставшись одна.

И в самом деле, где она так сильно провинилась, чтобы заслужить подобное наказание? Ее вещи полетели в мусорный мешок, как и вся ее жизнь. Однажды Айви назвала Романа и его друзей жалкими нищебродами, но теперь сама превратилась в нищебродку. У нее ничего не осталось. Она была никем. А хотя…

Кое-что все-таки уцелело. Кое-что ценное.

* * *

Айви ощущала приближение неизбежного – краха. Ее охватило приятное чувство, какое человек обычно испытывает в ожидании большого вкусного ужина. Раньше она считала свою любовь к Гидеону совершенно тайной, но, как оказалось, Том все знал. Еще и сказал, что она «таскается» за ним по пятам. Разве так было? Неужели все это видели? А Гидеон сказал, что ему ее жаль… Выходит, он пригласил ее к себе из жалости? А ведь это куда хуже ненависти.

Айви прислонилась к стене. Голова все еще болела. Из гостиной доносилась ругань Мэйфэн и Нань, которые боролись за нее, словно два голодных льва, отстаивающих право полакомиться пойманной дичью. Эта какофония сопровождала ее всю жизнь. В какой-то момент воцарилась тишина, и мысли Айви тоже успокоились. Боль от пережитой несправедливости утихла, и ее место занял отчаянный план. Мир – несправедливая штука: наказания сыплются из ниоткуда, а грехи только поощряются. Главное – правильно выбрать момент.

Айви полезла в шкаф и достала старую бейсболку, которую посильнее натянула на лоб, чтобы скрыть синяк. Затем она вышла в гостиную и попросила разрешения сходить в библиотеку. Нань отчищала застывший на плите нагар, Мэйфэн сидела на стуле и вязала свитер. Воздух был настолько пропитан ядом недавней ссоры, что казалось, при желании можно было бы ощутить его вкус.

– Только вернись до обеда, – наказала Мёйфэн и перевела глаза на Нань в ожидании услышать возражение – но та даже не повела бровью.

Айви завязала шнурки. Тишина. Игра в молчанку. Что-то новенькое. Выйдя на улицу, она повернула направо и направилась к зданию, за которым заканчивался район Фокс Хилл. Пристанище семьи Ру было на первом этаже, окна располагались чуть выше уровня глаз. Жалюзи закрыты.

Протиснувшись между кустов, она постучала по запыленному окну. Никто не вышел. Пришлось постучать, еще раз, чуть громче. Наконец жалюзи открылись и показался сонный Роман в трусах в клеточку. На щеке у него отпечатался след от подушки. Он поднял окно и раздраженно спросил, что ей нужно.

Айви смотрела на него с отстраненным любопытством. Под глазами цвета морской пены видна пара глубоких шрамов, на щеке, в необычном месте, ямочка. Он заметил, что она его разглядывает. На смену проблеску удивления пришла сжавшая челюсть судорога. Он наконец понял намерения Айви, которые вполне ясно читались на ее пылающем лице.

– Зайдешь или как? – он отошёл от окна.

* * *

Взобравшись на пыльный подоконник, Айви оглядела заваленную рисунками и карандашами комнату. Сесть было некуда, поэтому она спихнула на пол смятый кусок серой бумаги и повалилась на скрипучий матрац. От него пахло немытыми волосами или травой вперемешку с землей, будто Роман жил в лесу.

– Мама дома?

– У нее ночная смена. – Снова эта ухмылка. – А что?

Айви вздрогнула, вспомнив слова Нань: «Есть два типа людей, которые не спят по ночам: грабители и распущенные женщины» . На мгновение ее охватило чувство жалости к Роману, но его быстро сменило отвращение. Чтобы избавиться от неприятного осадка, она сосредоточилась на том, что в нем было ей приятно: на глазах и гладкой коже рук.

– Мы с мамой поссорились. Они узнали о вечеринке и увезли меня оттуда при моих… – Она не смогла выговорить слово «друзья» . – В общем, теперь меня все ненавидят.

– Мама не ненавидит тебя.

– Нет, не она. Все остальные. Те, кто был на дне рождения. Они такие вещи наговорили… Я…

Роман поднялся со своего стула, сел рядом с ней и осторожно приобнял за плечи:

– О господи. Мне так жаль. Но не стоит так расстраиваться, богатенькие оболтусы самые мерзопакостные в мире.

Айви уткнулась ему куда-то между плечом и грудью. Она не заплакала ни при одноклассниках, которые сплетничали об ее семье, ни при родителях, которые буквально вытащили ее из дома Гидеона, но с Романом все было иначе. Он был единственным человеком, к которому она могла прийти в такую минуту. От этой мысли у нее буквально началась истерика.

Он протянул ей бумажный платок. Она вытерла слезы и высморкалась. Он все еще обнимал ее за плечи. Она взглянула на него сквозь влажные ресницы. В центре радужка у Романа была серая, но вокруг расходились голубые пятнышки, напоминавшие рыбью чешую. Внезапно она сильнее прижалась к нему.

– Ой!

– Прости.

Она сняла бейсболку. Он прильнул к ней. Их губы встретились, но Роман не двигался с места. Смущение? Неприязнь? Айви уже была готова отстраниться, но спустя мгновение он взял ее за подбородок и поцеловал по-настоящему. Ими овладела дикая страсть: они кусали и облизывали друг друга, тяжело дыша; под носом у Романа даже появились капельки пота. Глаза у обоих были широко открыты. Айви удивила невыразимая нежность, с которой на нее смотрел Роман.

Они оторвались друг от друга, чтобы вдохнуть.

– Ты такая красивая.

Эти слова растопили сердце Айви. Такого чувства она еще никогда не испытывала.

– Скажи еще раз, – попросила она.

Роман опять приподнял ее подбородок, и снова… и снова… и снова… С каждым поцелуем к ней постепенно возвращалась уверенность. Наконец она решительно опустила руку и развязала шнурок на своих махровых шортах.

* * *

В мире Айви насчитывалось всего несколько более гнусных и аморальных (ее самое нелюбимое прилагательное) поступков, чем лишение девственности назло собственной матери. Но какой во всем этом смысл, если хранить это в тайне от пресловутой матери (да и всех остальных), словно охраняешь собственную жизнь? Она сама не могла себе этого объяснить. Это было глубоко личное.

Конечно, она бы предпочла, чтобы это был Гидеон, – да и любой встречный, честно говоря, подошел бы больше: все чисто, никто не стесняется, а потом произошедшее можно попросту вычеркнуть из памяти. Правда, в конечном счете все это оказалось не так важно. Она запомнила только сильное давление, будто Роман пытался протиснуться в отверстие, о наличии которого она даже не подозревала, ощущения от прикосновений его потного тела и резкую боль. На уроках биологии говорили, что в такие моменты у девочек может открыться кровотечение, но с Айви ничего подобного не случилось. Даже с невинностью не получилось нормально расстаться.

Спустя некоторое время Роман поинтересовался, занималась ли она этим раньше.

– Да, – солгала Айви.

– С кем?

– С одним парнем из школы, – ответила она и, прежде чем он успел что-либо спросить, добавила: – А ты?

– Ты у меня первая.

– Врешь.

– Я серьезно.

Он вытащил сигареты из письменного стола и закурил, стоя у окна.

– Можно мне одну?

Он молча протянул ей пачку. Айви поместила сигарету между указательным и средним пальцами, на отцовский манер, и сделала затяжку. Почти тут же комната поплыла и закружилась. Айви откинулась на мятые серые подушки.

– И все-таки, откуда у тебя этот синяк? Цвет нехороший, – заметил Роман.

– Наступила на швабру.

Их глаза встретились. Он явно все понял, и в этот момент она его ненавидела. Он отвел взгляд.

– Ты голодна? В холодильнике есть пара пирожков. И водка, можно смешать с соком. Тебе понравится.

В тоне Романа послышалось чересчур знакомое искусство владеть .

Да, когда таким голосом говорил Гидеон, за этим чувствовалось восхищение и гордость за каждый предмет, а Роман как будто бы говорил о чем-то грязном и незаслуженном. Хотя должно было быть наоборот: ведь Гидеон родился в богатой семье и не делал ничего ни для того, чтобы жить в роскошном доме, ни чтобы получить хорошее образование или десять лет ходить к логопеду. Роман же – мать работала проституткой, а отец то ли сидел в румынской тюрьме, то ли вовсе уже умер – подрабатывал в местном супермаркете. Гидеон не сделал ничего, чтобы заслужить расположение Айви, а Роман дал ей сорок долларов. Такова цена ее невинности. Сорок американских долларов.

Она сунула окурок в полупустую банку из-под газировки. Стремление разрушать уже прошло. На смену ему пришло сожаление.

– Ты куда?

– Домой.

– Зайдешь как-нибудь?

– Не знаю.

Она спрыгнула на улицу из окна, хотя вполне могла выйти через дверь.

Проскользнув домой, Айви увидела, что Мэйфэн обжаривает мясо. Квартиру наполнял аромат чеснока и зеленого лука.

– Как дела в библиотеке?

– Хорошо, – ответила Айви. Она задержалась в дверном проеме: проницательной бабушке хватило бы одного взгляда, чтобы понять, что ее прежняя внучка исчезла навсегда. Часть ее даже хотела, чтобы это произошло. Но Мэйфэн лишь попросила ее помыть руки и снять «эту странную бейсболку».

В конце коридора виднелась полоска света из-под двери. Из комнаты родителей доносился приглушенный разговор, но из-за шума вентилятора невозможно было разобрать, что именно они обсуждали. Айви направилась прямиком в ванную.

Она не торопясь рассмотрела свое отражение и заметила, что ей очень идут распухшие губы. Но через пару мгновений снова нахлынуло отвращение, и, чувствуя себя полным ничтожеством, она ударила по зеркалу – однако, увидев собственный незамутненный, решительный взгляд, тут же испытала изумление и восторг. Кожа покрылась мурашками: она зашла даже дальше, чем изначально задумала.

Выйдя из душа, Айви услышала из гостиной звуки бейсбольного матча: родители вышли из спальни. Она ушла к себе в комнату и закрыла дверь, но вскоре услышала голос Остина. Он спрашивал у Нань, не вернулась ли Айви.

– Оставь сестру в покое. Ей нездоровится.

– Но утром она выглядела хорошо.

– Она больна изнутри.

Айви выглянула из комнаты и поманила брата к себе, прижав указательный палец к губам.

– Можешь зайти в мамину комнату и кое-что там найти? Я не знаю, где это лежит, поэтому придется покопаться в ее вещах.

– А что тебе нужно?

Она описала свой дневник – кожаный переплет, небольшая золотая застежка.

– Ты как-то видел меня с ним, помнишь?

Остин сказал, что все понял, и ринулся в спальню родителей. Айви легла на кровать, но ждать пришлось недолго.

– Он лежал на тумбочке, – похвастался брат, вручая ей дневник. – Даже не пришлось возиться.

В знак признательности она нежно подергала его за мочку уха и попросила поскорей уйти, чтобы мать не заметила их вместе. Оставшись одна, она взглянула на дневник, который когда-то считала самым ценным своим приобретением. Теперь это был лишний груз.

Айви разрезала корешок и вытряхнула все страницы на ковер. Одну за другой она разрезала их на полоски и высыпала в огромную пластмассовую миску, в которой Мэйфэн каждый день грела ноги перед сном. Затем налила туда горячей воды. Гора бумаги расплылась в серую кашу, напоминающую пюре из несвежего картофеля.

Настало время перемен. Старшая школа – новое и важное место. В сентябре она поднимет воротник рубашки, заплетет французскую косу с накрахмаленной лентой и попытает счастья в команде поддержки или лакроссе. В сентябре она перестанет красть. И общаться с Романом – теперь это все постыдный балласт, за который, помимо прочего, нужно еще и ответственность нести. Она очистит свою память от этих неприятных моментов, закроется от прошлого и даст себе обещание никогда о нем не вспоминать. Позже, в старших классах и колледже, она будет беззаботно следовать своим желаниям и оказываться на задних сиденьях автомобилей, внутри закрытых горок на детских площадках и в разнообразных съемных комнатах; она будет бесшумно заниматься сексом в присутствии соседок, повернувшихся к забрызганным пивом стенам и делающих вид, будто они спят. Все это время она будет повторять одну и ту же ложь, прямо противоположную тому, что когда-то сказала Роману: « Ты у меня первый. Я девственница, никогда этим не занималась». Ей будут верить: ведь она уже давно осознала, что правда не имеет никакого значения, – жить с этой мыслью было куда легче.

Отстоявшись, даже мутная вода становится прозрачной.