Онлайн чтение книги Земля вызывает майора Тома Calling Major Tom
6. 11 января 2016 г. Умер Дэвид Боуи

Сорок шестой день рождения начинается для Томаса с известия о том, что умер Дэвид Боуи. «Вот так всегда, – думает Томас. – Да еще и на мой день рождения». Он достает из икеевского шкафа в гостиной свои виниловые пластинки с записями Боуи, рассматривая конверты и довольно долго задержавшись на обложке «Diamond Dogs», напоминающей кошмарное сновидение. На самом деле Боуи всегда действовал на него в детстве наполовину завораживающе и наполовину отталкивающе: весь тот психоделический апокалиптический ужас видео «Ashes to Ashes» и научно-фантастическое безумие «Ziggy Stardust». Томасу кажется странным, что Боуи, как выяснилось, было шестьдесят девять лет: по его ощущениям, тот мог бы быть одновременно старше и моложе. Боуи был вне времени, как созданные им персонажи. Боуи не мог умереть, как обычный человек, он был больше вымышленным, чем реальным.

Томас чувствует, что ему весьма грустно из-за всего этого. Он мог бы дать волю своей грусти и, прежде чем отправиться на работу, послушать что-нибудь из песен Боуи, чтобы почтить его память, если бы не ужасный звук сверления, доносящийся с улицы.

Томас отдергивает шторы в комнате и с недоумением смотрит на группу людей в ярких светоотражающих куртках, бодро ломающих асфальт на дороге. Он включает «Радио 4» на максимум, чтобы заглушить грохот, однако в ответ на это сосед сверху начинает безостановочно колотить по полу – потолку Томаса, – что действует не менее раздражающе, чем само сверление.

Затем Томас обнаруживает, что отключили воду. Это значит, что он не может принять душ. Он стоит посередине крошечного, покрытого грибком душевого поддона, с ненавистью глядя на молчащую душевую лейку. Он не сможет выйти на пробежку перед работой, если нельзя принять душ. Томас отправляется на мини-кухню – слишком громкое название для нескольких шкафчиков, не загромоздивших бы даже дом на колесах, – и рассеянно сует чайник под кран, прежде чем осознает, что воды, конечно же, нет. Ему не удастся выпить и чашку чая. Томас натягивает на себя банный халат и бросается вниз по лестнице, чтобы высказать свое недовольство рабочим, и лишь тогда ему на глаза попадается гора писем, адресованных «квартиросъемщику», лежащих на ящике электросчетчиков. Они покрыты тонким слоем пыли, свидетельствующей о том, что они лежат там уже какое-то время. Томас не понимает, почему он не замечал их раньше. Его подозрения падают на женщину с первого этажа – он видел иногда, как она роется в мусорных контейнерах в поисках жестяных банок и зачем-то моет их водой из двухлитровой бутылки, которую носит с собой в сумке-сетке: возможно, это именно она забирала все эти письма, а потом – по какой-то лишь ей одной ведомой причине – решила вернуть их обратно в холл.

Томас разрывает адресованный ему конверт и обнаруживает в нем письмо от водоснабжающей компании, оповещающей о трехчасовом отключении воды в этот самый день в связи с проведением необходимых технических работ. Письмо отправлено три недели назад. Томас берет конверт и громко стучит кулаком в дверь квартиры на первом этаже, пока ее обитательница – женщина неопределенного возраста с безумными глазами и копной седых кудрявых волос, одетая весьма причудливо, в футболку «Motorhead» и цветастую юбку, – не выглядывает наружу поверх цепочки.

– Это вы прятали письма? – спрашивает Томас, потрясая конвертом.

Женщина с изумлением смотрит на него, словно он размахивает перед ней дохлым воробьем.

– Это противозаконно – лезть в чужую корреспонденцию!

Голова женщины поднимается и опускается, в то время как она следит глазами за яростными взмахами конверта.

– Воду отключили, – говорит Томас.

– Как же я тогда буду мыть банки, хотелось бы знать?

– Мне-то какое дело? – рявкает он, и женщина моргает при каждом его выкрике. – Хотелось бы знать, как мне самому мыться?

Она критически оглядывает его с головы до ног:

– Симпатичный халатик.

Томас с надменным видом удаляется обратно в свою квартиру, где обнаруживает, что вдобавок к отключенной воде еще и скисло молоко в холодильнике. Так что, даже если бы он предусмотрительно набрал в чайник воды до ее отключения, ему все равно не удалось бы выпить чашку «Эрл Грей», потому что он терпеть не может чай без молока. Итак, молока у него нет. Значит, он не может и поесть хлопьев. Имеется лишь немного апельсинового сока – буквально один глоток.

На этом неприятности не заканчиваются. Когда Томас собирается уже уходить на работу, появляется почтальон и вручает ему стопку писем. Среди них ни одной поздравительной открытки. Впрочем, он не особо и ждал. Томас Мейджор не слишком часто предается размышлениям на эту тему, но иногда ему кажется, что он является членом какого-то особого клуба на планете Земля. Ни семьи, ни друзей, и работа, где он сознательно избегает взаимодействий с людьми, насколько это возможно. Томас подозревает, что, вероятно, таких людей на самом деле не так уж и мало. Время от времени ему попадаются в газетах статьи об одиночестве – особенно в преддверии Рождества. Однако они всегда написаны в таком ключе, как будто не иметь никого близкого – это что-то плохое. Между тем одно из писем, врученных ему хмурым почтальоном, оказывается из разряда личной корреспонденции – это пухлый коричневый конверт с его именем, официально напечатанным в окошке. Томас открывает письмо, стоя на пороге, и долго читает отпечатанные листы и приложенный к ним листочек-стикер с несколькими строчками, написанными рукой его жены Дженет. В конце концов он сворачивает письмо и кладет его в карман.

Проходя мимо рабочих, с грохотом сверлящих дорогу, Томас недовольно бросает:

– Могли бы и больше побеспокоиться о предупреждении жильцов, знаете ли.

– Да отвали, – весело говорит ему мужчина в светоотражающей куртке, со свисающей изо рта самокруткой. Томас запоминает название фирмы-субподрядчика, чтобы можно было впоследствии написать официальную жалобу на поведение рабочего.

Его поезд из Паддингтона переполнен до невозможности.

Когда он идет пешком от станции Слау до БриСпА, начинает лить дождь.

Свой зонт Томас забыл в поезде, так что до работы он добирается промокший до нитки.

Едва переступив порог офисного здания, он наталкивается в холле на толпу людей, вооруженных записными книжками, диктофонами, фотоаппаратами и мохнатыми микрофонами.

И наконец, добравшись до своего рабочего стола, Томас обнаруживает в электронной почте письмо с темой «Срочно», адресованное ему от самого директора Баумана, с которым ему довелось обменяться лишь парой слов за всю свою карьеру. Это было два года назад на рождественском корпоративе, куда Томаса, вопреки его абсолютному нежеланию, все же уговорили пойти.

Директор Бауман:

– А… Томас, верно? Вам нравится работать в БриСпА?

Томас:

– Да не особо.

Он мог бы и не ограничиться этим, а высказать намного больше, но директор Бауман, пошевелив бровями, отправился обмениваться банальностями с другими сотрудниками.

Если директор Бауман и помнит ту их беседу, во всяком случае, он ничем этого не выказывает теперь, когда Томас стоит в его кабинете, откуда открывается самый великолепный вид на Слау, какой только можно себе представить. В отличие от крошечной каморки, где Томас проводит свое рабочее время, кабинет Баумана по своему замыслу должен служить, очевидно, воплощением принципов эргономичного дизайна: это выражается прежде всего в наличии дорогого стола каплевидной формы и собственной кофемашины. Большое промышленное здание, перестроенное под офисы, где располагается и просторный эргономичный кабинет Баумана, и клетушка Томаса, представляет собой главное управление Британского космического агентства – БриСпА. Весьма неуклюжее сокращение, зачастую напоминающее Томасу какой-нибудь дорогостоящий и бесполезный агрегат для фильтрации воды. Изначально предполагалось использовать просто БСА, что казалось более логичным, однако, как выяснилось, с претензиями против этого могла выстроиться целая очередь из организаций с тем же сокращением, среди которых (и это далеко не полный список) Орган по стандартизации вещания, Ассоциация строительных обществ, известный производитель мотоциклов «Би-Эс-Эй Компани» (чье название, как Томас с удивлением обнаружил, изначально расшифровывалось как Бирмингемская компания стрелкового оружия), Британская сэндвич-ассоциация и Белорусская социалистическая громада.

– Но на самом деле я не совсем понимаю, – говорит Томас, начиная подозревать какой-то розыгрыш, – почему именно я?

Брови директора Баумана исполняют небольшой танец. Томасу приходит в голову забавная мысль: что если эти брови являются разумными существами, поселившимися на лице Баумана и полностью контролирующими его, тогда как сам он сидит в своем теле, как в западне, безмолвно крича изо всех сил? Томас принимается раздумывать над тем, какова может быть цель этих пришельцев. Возможно, это представители инопланетной формы жизни, и они подчинили себе директора Баумана, с тем чтобы вернуться обратно в космос. Пока он предается этим размышлениям, директор Бауман не перестает говорить. Главная мысль, как удается уловить Томасу, состоит в том, что у него «ученый вид».

– Ученый вид?

Бауман машет рукой, поясняя.

– Ну да, знаете ли. Эти ваши волосы. Лабораторный халат. Эти карандаши, торчащие из кармана. Сразу видно, что ученый. Чего не скажешь сейчас о большинстве других наших сотрудников. Вот в прежние времена, я помню, ученые действительно выглядели как ученые.

– Прямо как в программах Открытого университета, которые раньше показывали по утрам.

Бауман смотрит на него с любопытством. Томас представляет себе, что его брови в этот момент обрабатывают полученную информацию, решая рассмотреть Открытый университет в качестве возможного альтернативного способа покинуть Землю. Бауман берет свой мобильный телефон и начинает что-то там набирать.

– Что вы делаете? – спрашивает Томас.

– Пишу заметку, чтобы поговорить с отделом по работе с персоналом, – рассеянно отвечает Бауман. – Больше лабораторных халатов. Больше сотрудников такого типа, как в Открытом университете. Хорошая идея, Томас.

Томас смотрит в окно. Дождь льет как из ведра. Каждое утро, приходя на работу, он бормочет себе под нос: «Давайте, милые бомбы, обрушьтесь на Слау»[5]Цитата из стихотворения Джона Бетчемана «Слау». (Примеч. перев.). . Секретарша на ресепшн всегда смотрит на него как на чудака или, может быть, как на какого-то «спящего агента».

– Так что я все-таки должен делать?

Бауман откидывается на спинку своего кожаного кресла.

– Сегодня большой день для БриСпА, Томас. Очень большой. Величайший. Все держалось в секрете, но сегодня нам предстоит сделать грандиозное объявление.

– А, так вот почему столько прессы в холле. А я было подумал… не знаю, почему-то я подумал, что это как-то связано с Дэвидом Боуи.

Сказав это, Томас тотчас осознает, как глупо это звучит.

Бауман энергично кивает – или, во всяком случае, это делают его брови.

– Да уж, для нас это весьма неприятное событие.

Директор поднимается в глазах Томаса на одну ступеньку. Потом Бауман продолжает:

– Если честно, я был очень обеспокоен сегодня утром, что у нас все полетит к чертям из-за этого. Вы же знаете, что такое СМИ. Знаменитость то, знаменитость се. Дело в том, что мы не могли заранее раскрывать все карты. Клаудия все утро обзванивала журналистов, убеждая их прийти к нам, заверяя, что это действительно того стоит. – Бауман поднимается и подходит к окну, наблюдая за потоками дождя, струящимися по стеклу: – Я хочу сказать, черт возьми, как же иногда не вовремя все происходит.

– Ему было всего шестьдесят девять.

– Вот именно! – восклицает Бауман, вновь поворачиваясь к Томасу. – Я рад, что мы с вами смотрим в одном направлении, Томас. Всего шестьдесят девять! Он мог бы продержаться и еще какое-то время, не сомневаюсь. Однако при сложившихся обстоятельствах я вовсе не уверен, что мы сможем потеснить его с первых полос. Я имею в виду, мы должны это сделать, но в наши времена никогда не знаешь, чего ожидать. Мы, понимаете ли, лелеем надежду, что наш проект станет настоящей бомбой десятилетия или даже целого века, а потом вдруг кто-то вроде… вроде Джастина Бибера портит воздух или что-нибудь в этом роде, и все оказываются полностью поглощены этой новостью. Но вам-то беспокоиться не о чем, для вас все будет предельно просто.

– Что именно от меня требуется?

Томас сомневается, не пропустил ли он мимо ушей в процессе разговора какую-то важную информацию.

– Ничего особенного – просто побудете с ним до начала пресс-конференции, потом выйдете вместе к журналистам, показывая своим видом, что вы ученый. Потом уйдете. – Бауман окидывает Томаса критическим взглядом. – Мы дадим вам планшет.

– Но кого я должен сопровождать? – спрашивает Томас.

Большая комната для переговоров была оборудована для пресс-конференции. Томас ждет, прихлебывая чай, в маленькой комнате, расположенной дальше по коридору, вместе с человеком, который как будто медитирует, сидя с закрытыми глазами на своем мягком стуле. Томас, восседающий на табурете, бросает на него быстрый взгляд.

– Так, значит, вам предстоит стать первым человеком на Марсе?

Мужчина выглядит крепким, лет под сорок, с бритой головой. На нем объемный оранжевый комбинезон с черным кольцом для шлема и множеством карманов и нашивок БриСпА. Космический скафандр. Он открывает глаза и смотрит на Томаса.

– Да. Именно так. И это большая честь.

– Вы военный?

– Королевские военно-воздушные силы. Летал на «Уэстлендах». Летчик-испытатель до недавнего времени. – Он протягивает руку. – Теренс Брэдли. Командир авиакрыла в прошлом.

Томас пожимает его руку, ненавидя Теренса Брэдли, командира авиакрыла в прошлом, за неизбежно сокрушительное рукопожатие.

– Дорога длиной в шесть или семь месяцев, – говорит Томас. – В зависимости от того, сколько займет переход по гомановской траектории. И столько же обратно, плюс время, пока придется дожидаться следующего противостояния планет – вероятно, еще месяца три-четыре. Так что это как минимум полтора года, а то и больше.

Брэдли устремляет взгляд куда-то в пустоту.

– Обратной дороги не будет.

Томас смотрит на него в изумлении.

– Что?

Брэдли прищуривает глаза.

– Какой у вас допуск к информации?

Томас помахивает своим планшетом.

– Полный. На самом высшем уровне. Именно поэтому я здесь.

Брэдли кивает.

– Ну вы знаете все эти проекты по колонизации Марса? На то, чтобы их реализовать, потребуются годы, и для них еще нужно все подготовить. Это и есть моя работа. Установить солнечные батареи, несколько жилых модулей, наблюдать за ирригационными рвами.

– Вы отправляетесь на Марс копать канавы? И вы не сможете вернуться?

– У меня есть шанс продержаться до прибытия первой коммерческой миссии. Есть шанс. Это зависит от того, насколько хорошо мне удастся все обустроить и смогу ли я выращивать сельскохозяйственные растения в жилых модулях. – Он улыбается. – Я знаю, о чем вы думаете. Звучит ужасно, не правда ли? Самоубийственная миссия. Но именно к этому меня готовили всю мою жизнь.

– Ужасно? – говорит Томас. – Отправиться на Марс навсегда? Подальше от всего на нашей планете?

Брэдли печально кивает. Томас качает головой:

– Это звучит потрясающе.

Наступает недолгая пауза, после чего Томас говорит:

– Вы слышали, что умер Дэвид Боуи?

Брэдли смотрит на него так, как будто он сообщил, что хлеб подорожал на два пенса за буханку. Потом пожимает плечами:

– Никогда не был его фанатом. Мне больше по душе Крис Ри, если честно.

Он становится неприятен Томасу еще больше.

В комнату входит женщина в дорогом костюме и легким движением откидывает с лица свои каштановые волосы.

– Привет, – она удостаивает Томаса лишь беглого взгляда. – Я Клаудия из пиар-отдела. Все журналисты в сборе. Мы подержим их еще десять минут, чтобы накалить атмосферу. Грамотный расчет времени очень важен в таких делах. Честно говоря, мы несколько опасались неприятностей из-за смерти Боуи, но сейчас, судя по всему, у нас аншлаг. – Женщина смотрит время на своем айпаде. – Я позвоню вам на телефон в этой комнате, когда пора будет выходить. Думаю, сначала вам нужно будет постоять перед ними несколько минут с видом… астронавта… – чтобы они могли сделать хорошие снимки. Старайтесь, например, смотреть куда-нибудь вдаль. Как будто в космос или что-то в этом роде. И обязательно позируйте перед флагом БриСпА. Нам жизненно важен хороший пиар на первых полосах. И еще, полагаю, некоторые журналисты захотят сделать с вами селфи. Это прекрасно. Это замечательно. Все эти фото будут в «Твиттере» к ланчу.

Клаудия смотрит на Томаса:

– Теперь вы. Сопровождаете командира авиакрыла Брэдли на его место, потом отходите. Никакого позирования, хорошо?

Когда женщина уходит, Брэдли закрывает глаза и снова погружается в медитацию. Томас говорит:

– Не хотите чашку чая? Может быть, она станет для вас последней.

– До моего полета еще почти год. Предстоит много всего. Подготовка в Звездном городке в России.

– В таком случае, для чая еще много времени. Если, конечно, вам удастся раздобыть приличный чай в России.

Брэдли вздрагивает и морщится.

Томас медленно отпивает чай и смотрит на него поверх своей чашки.

– С вами все в порядке?

Их взгляды встречаются.

– Глуррк, – произносит Брэдли.

– Что это значит? «Чай» по-русски?

Брэдли выкатывает глаза, прижимает руку к груди и соскальзывает со стула на пол. Теренс Брэдли, командир авиакрыла в прошлом. Живой в прошлом.

– Черт возьми, – вырывается у Томаса.

Брэдли, как кажется, уже не дышит. Томас делает все возможное, чтобы уложить астронавта в наиболее безопасное, по его представлению, положение, хотя это больше походит на укладывание спящего ребенка. Потом Томас бросается к двери. Он ищет Клаудию, но натыкается на охранника, играющего на телефоне.

– Он потерял сознание. Астронавт. Брэдли. Похоже, он мертв.

– Черт, – бросает охранник. Он убирает телефон и начинает кричать в свою рацию.

Двое мужчин с зеленой сумкой для первой помощи бегут по коридору и отодвигают Томаса в сторону. Они смотрят на Брэдли, потом друг на друга и одновременно говорят:

– Черт.

Один из них хватает телефон, висящий на стене, и кричит в трубку. Другой начинает стаскивать с Брэдли оранжевый скафандр.

Затем Томас вновь оказывается в глубине маленькой комнаты, когда в нее врываются мужчина и женщина в медицинской одежде. Мужчина сжимает руки в замок и принимается ритмично надавливать на грудь Брэдли. Женщина распахивает пластиковый чемоданчик и достает оттуда дефибриллятор. Мужчина останавливается, наклоняется, чтобы прижать свой рот к губам Брэдли, и делает три сильных выдоха. Потом он смотрит на женщину и говорит:

– Черт.

– В сторону, – говорит женщина, в то время как мужчина разрывает на Брэдли его белую майку. Тело астронавта содрогается, когда женщина прижимает к его телу электроды и дефибриллятор дает разряд. Оба медика поднимают руки, требуя тишины, после чего переглядываются.

«Черт».

Появляются еще двое медицинских работников с носилками, после чего четверо медиков, двое санитаров первой помощи и охранник уходят, забрав Брэдли и оставив Томаса наедине со скомканным оранжевым скафандром, выглядящим так, словно его обладатель, собиравшийся стать первым человеком на Марсе, каким-то образом вдруг испарился.

Томас смотрит на него некоторое время. Ему кажется, будто нужно что-то сказать, но единственное, что приходит ему в голову, уже было произнесено много раз всеми другими.

Вдруг звонит телефон на стене. Это Клаудия.

– М-м-м-м, – произносит Томас.

– Все готово. Ведите его сейчас.

Томас чувствует, что должен рассказать ей обо всем случившемся, но ему удается лишь выпалить:

– Дэвид Боуи умер.

– Да, – раздраженно отвечает Клаудия. – Об этом мы уже говорили.

Затем телефон умолкает. Томас смотрит на лежащий на полу скафандр.

«Ужасно? Отправиться на Марс навсегда? Подальше от всего на нашей планете?»

Он сует руку в карман своего лабораторного халата и достает конверт, полученный этим утром, – единственная его корреспонденция на день рождения. Это письмо от Дженет. Вернее, от ее адвоката. Документы на развод. И еще бумажка-стикер с написанным ее рукой коротким посланием. «Надеюсь, ты не будешь упрямиться, Томас. Я встретила человека. Пришло время двигаться дальше. Время для новых горизонтов».

Он знал, разумеется, что этот момент наступит. Они расстались уже пять лет назад. А до того три года практически не разговаривали. Первая пара лет их брака тоже была тернистой. В действительности, размышляя об этом теперь, Томас приходит к выводу, что, вероятно, был лишь один год – как раз в самой середине всего этого, – когда их отношения были близки к тому, что их можно было хотя бы с натяжкой назвать счастливыми. Он всегда знал, что она встретит кого-нибудь другого. «Она заслуживает быть счастливой, – думает он, но тут же перечеркивает эту мысль. – Нет, не заслуживает. Никто не заслуживает быть счастливым. Люди заслуживают пищу, и воду, и кров, и соблюдение всех этих основных человеческих прав, но не счастья. Оно не является жизненно важным». Он же как-то научился обходиться без счастья – с тех пор как ему было всего восемь лет.

Телефон снова звонит, но Томас его игнорирует. Он засовывает письмо обратно в карман своего халата, после чего раздевается до нижнего белья и облачается в оранжевый скафандр. Затем он спокойно покидает комнату и проходит по коридору до двери, возле которой стоит молодая женщина.

– Это… что… такое?.. – говорит она, но, прежде чем ей удается произнести что-либо еще, Томас проскальзывает мимо нее, открывает дверь и устремляется навстречу нетерпеливому гулу конференц-зала.

Начинают щелкать вспышки фотокамер, и гул голосов становится еще громче, когда директор Бауман объявляет со своего места за столом в переднем ряду:

– А теперь с огромным удовольствием представляю вам человека, которому предстоит первым ступить на Марс…

Томас выступает вперед и машет журналистам.

– Томас Мейджор, – громко произносит он.

На какое-то мгновение повисает тишина. Томас кидает взгляд на побледневшую Клаудию. Брови Баумана вновь начинают на его лбу ожесточенную схватку. Еще троих человек в костюмах Томас смутно узнает по их фотографиям в вестибюле. На стене за столом президиума висят флаги Великобритании и БриСпА.

Клаудия поднимается и машет всем рукой:

– Э-э-э, прошу вашего внимания… у нас есть анимированная инфографика нашего проекта… эм-м-м… запланированного полета и это…

Однако все внимание прессы уже обращено на Томаса. Он сгибает руку, напрягая мышцы под своим скафандром. Приятное ощущение. Потом один из репортеров в переднем ряду говорит:

– Томас Мейджор? Майор… Том?

Вспышки камер возобновляются с новой силой, все начинают кричать одновременно, задавая вопросы, и Томас отчетливо слышит, как Бауман тихо произносит: «Это что – какая-то шутка?»