Онлайн чтение книги Золотое руно
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ. Толстые мосиноэхии и другие

Когда они проходили мимо мыса Зефир в тот вечер, Автолик крикнул своим товарищам:

— Вон там раскинулись владения мосиноэхиев, и вы мне не поверите, когда я вам скажу, что они за народ, ибо я прочел недоверие в ваших глазах, когда описывал вам обычаи тибарениев. Поэтому я вообще ничего не скажу, а предоставлю вам основывать свои суждения на вашем опыте обещания с этим исключительным народом.

Не успел Автолик это сказать, как они отыскали пляж, защищенный от западных ветров, бросили якорь, сошли на берег, развели костер из прибойного леса и пообедали, выставив надежную стражу. Но Автолик заверил их:

— Вам нечего бояться мосиноэхиев, которые, увидя наш огонь, удалятся в свои деревянные замки и останутся там на всю ночь. Наутро любопытство побудит их явиться к нам с дарами. Опасно странствовать по их землям, ибо они часто роют ямы на диких зверей по лесным тропам, и если в одну из них попадает несчастный путник, они его считают честной добычей и безжалостно убивают. Но они не опасны, когда вооруженные люди встречаются с ними в открытую.

Ночь прошла без тревог, и как только солнце начало нагревать пляжи, на берег спустилось двое мосиноэхиев, чтобы навестить пришельцев, как и предсказывал Автолик. Вид у них был столь забавный, что аргонавты разрезвились взрывом неудержимого смеха. Мосиноэхиев, мужчину и мальчика, воодушевил этот очевидный знак дружелюбия, и они начали смеяться. Мужчина запрыгал, а мальчик захлопал в ладоши. Мужчина нес щит в виде плюща, сделанный из шкуры белого быка, копье невероятной длины с крохотным наконечником и скругленным тупым концом, и корзину, полную орехов, плодов и прочих лакомств. На нем была короткая белая рубаха, лицо его оказалось раскрашено чередующимися полосами — желтыми и голубыми. Голову увенчивал кожаный шлем без гребня, завязанный хвостом белого быка. Мужчина был заметно толст.

Обнаженный мальчик был еще толще — просто невероятным толстячком, и с большим трудом мог ходить, пот выступал у него на лбу при каждом шаге. Его бледное лицо и мертвенно-белая кожа наводили на мысль, что последнее время его неделями держали в темноте и кормили, как быка в стойле, что и подтвердилось, когда пошли расспросы. Его массивные бедра были обильно татуированы цветами и листьями. Мужчина, который был вождем, привел мальчика к лагерному костру и подарил его и корзину с лакомствами Ясону великодушным жестом, протянув руку, чтобы получить ответный дар. Тогда аргонавты засмеялись еще громче, ибо заметили, что мощные ягодицы мальчика выкрашены одна — желтым, другая — голубым, и на каждой белым и черным нарисован глаз.

Ясон растерялся. Он не знал, что сказать или сделать. Автолик, который умел немного объясняться по-масиноэхийски, вышел вперед и от имени Ясона поблагодарил вождя за подарок, объявив, что мальчик восхитительно толст.

— Так и должно быть, — вскричал вождь, — если учесть, сколько вареных каштанов мы впихиваем в него день за днем и ночь за ночью.

Ясон спросил вождя, через Автолика, какой дар он хотел бы получить взамен. Вождь ответил, что он хотел бы получить женщину, которую привезли с собой аргонавты, хотя она уже не первой молодости и, кажется, полужива от голода после долгого плавания из Египта — он так и сказал «из Египта» — и поручился, что раскормит ее в несколько недель так, что она будет напоминать спелую тыкву. А пока, дабы показать, что он ее не презирает за то, что она такая тощая, он завладеет ею у них на глазах в знак приязни. Автолик покачал головой при этом бесстыдном предложении, но вождь, потрясая копьем, стал настаивать, что он должен перевести это Ясону, и Автолик перевел. Слова его возбудили столь неумеренный смех, что вождь простодушно решил, что аргонавты рады избавится от тощей женщины и приобрести в обмен пухлого мальчика. Он засеменил вперед, к Аталанте, совершая первые прыжки похотливого танца, и сорвал с себя шлем и рубаху.

Аталанта скорчила ему горгонью гримасу, но это его никоим образом не обескуражило. Когда он начал развязывать свой набедренник, она повернулась и побежала. Он с воплями кинулся в погоню, но Мелеагр подскочил к нему сзади и сшиб с ног, так что вождь рухнул плашмя на груду острых камней. Он поднял крик, и толстый мальчик заорал, точно роженица. Тогда бдительные мосиноэхии бегом спустились на берег из ближайшего своего деревянного замка, вооруженные дротиками, громоздкими, как у вождя, копьями и такими же белыми щитами в виде листа плюща. Фалер, Ясон, Адмет и Акаст с луками и стрелами встали, чтобы прикрыть отступление товарищей, которые быстро сняли с якоря корабль. Но когда дикари обнаружили, что их вождю не причинено вреда и что толстый мальчик не похищен, они не стали нападать на арьергард, который благополучно взошел на борт, не выпустив ни стрелы.

У Ясона так и осталась подаренная корзина с угощением, состоявшим из плоских и свежих лепешек, винограда, яблок, груш и каштанов, некоторого количества икры макрели, неприятно пахнущей, и хвостов камбалы; а также куска медовых сот. Он разделил между аргонавтами лепешки и плоды, а рыбу выкинул за борт. Соты же сберег для Бута.

— Я был бы рад выслушать твое мнение об этом меде, благороднейший Бут, — сказал он. Но прежде, чем Бут успел подойти к нему, Автолик и его брат Флогий выхватили соты из руки Ясона и швырнули их в море следом за подгнившей рыбой.

Бут пришел в ярость.

— Как, вы отбираете у меня дарованное мне, ах вы, пара фессалийских пиратов! — вскричал он. — Ясон предложил мне соты, потому что знаю о меде не больше, чем любой человек в Греции, и он хотел услышать мое мнение.

Автолик ответил:

— Возможно, афинянин — несмышленыш. Но мы не в Греции, как напомнил нам царь Амик, пока мы шли по Мраморному морю. Мы с моим братом Флогием выбросили соты, потому что мед в них ядовит и потому что, как верные аргонавты, мы ценим твою жизнь.

Гнев Бута утих. Он воскликнул в изумлении:

— Шершни и осы! Тот раскрашенный дикарь действительно хотел меня отравить? И я обязан жизнью вашей бдительности? Возможно, он облил соты соком смертоносного аконита, который, как я видел, растет в мариандинских полях?

— Нет, — сказал Автолик, — зачем?! Мед здесь от природы ядовит, так как собирают его с растения, называющегося… да, именно с аконита. Самая его малость приведет в безумие любого, кто к нему не привык, и вынудит без чувств упасть наземь.

— Это просто выдумка, я не верю ни одному слову, — сказал Бут, снова рассердившись. — Пчелы — мудрые, трезвые создания, куда мудрей и трезвей человека, им и в голову не придет запасать в своих сотах ядовитый мед или перерабатывать ядовитую пыльцу. Кто видел когда-либо одурманенную пчелу? Ответьте мне!

— Называй меня лжецом, если тебе угодно, — сказал Автолик. — Но воздержись хотя бы от того, чтобы пробовать любой мед на этом побережье. Мед мосхиев, данников колхидского царя Ээта, столь же ядовит. Пчелы собирают его не с аконита, а с прекрасного алого цветка, понтийской азалии, которая растет на северных склонах высоких армянских гор.

— Я не назову тебя лжецом, ибо ты — мой верный товарищ, но ты глубоко заблуждаешься, — сказал Бут. — Пчелы никогда не садятся на красные цветы, и хотя мед часто используется преступниками, особенно — преступницами, как готовое средство скрыть яд, который они подбрасывают своим врагам, чистый мед ни разу не вредил даже мухе, с какого бы цветка его не брали. Я заявляю, что любой, кто верит противоположному, легковерен и невежествен.

Орфей заиграл приятную мелодию, Автолик пожал плечами, и ссора прекратилась.

Вскоре «Арго» прошел мимо ущелья, из которого вытекает река Харистотес, и аргонавты увидели ряд трехместных челноков, выдолбленных из древесных стволов, быстро уходящих вверх по течению. Гребцы носили головные уборы из перьев грифа.

— Троянские работорговцы часто совершают внезапные высадки на этот берег, — объяснил Автолик. — Тех, кого они захватят, используют потом для работы в каменоломнях.

В тот день они доплыли до Священного мыса, где кончаются земли мосиноэхиев и начинаются владения амазонок. Этот мыс, посвященный Богине Подземного Мира, все они, а не только Линкей, смогли увидеть с расстояния в шестьдесят миль. Конический холм поднимается на самой его оконечности, а вокруг него — красноватые скалы. Но они не сделали попытки высадиться, а плыли всю ночь; ибо все, кого они встречали, предупреждали их, чтобы держались подальше от амазонок.

Амазонки чтят Триединую богиню, и мужчины племени, к которому они некогда принадлежали (и само название которого теперь забыто), отличались теми же привычками, что кентавры, этики, сатиры или любые другие пеласги. Но когда эти мужчины начали возбужденно говорить об отцовстве — услыхав сперва это слово от какого-нибудь армянского или ассирийского путника, и вздумали превозносить Отца Зевса, забыв Богиню, женщины посовещались (во многом так же, как женщины Лемноса) и решили восстановить ее власть, если потребуется, силой. В одну ночь они разоружили и убили своих мужчин, вернее, всех взрослых — и предложили отсеченные у них гениталии как мирную жертву Матери. Затем стали добросовестно упражняться в боевых искусствах. Любимым их оружием были короткая секира и лук, они сражались верхом, так как на их равнинах водились прекрасная и рослая порода лошадей. Они выжигали себе правую грудь, чтобы иметь возможность в полную силу и беспрепятственно натягивать тетиву, откуда и пошло их название — амазонки, или безгрудые. Они не убивали детей мужского пола, как женщины Лемноса, но вместо этого ломали им ноги и руки, чтобы сделать их непригодными для войны, а впоследствии учили их ткать и прясть и выполнять домашнюю работу. Однако в них жила та же естественная жажда любви, что и у женщин Лемноса, а делить ложе со своими хромоногими рабами они считали недостойным. Поэтому они воевали с соседними племенами и брали себе возлюбленных из храбрейших среди пленников, после чего безжалостно предавали их смерти. Такая политика вынуждала их постепенно расширять свое государство во всех направлениях, дальше, чем потребовалось бы в любом другом случае; они были народом немногочисленным, и плодородной равнины реки Термодон было им вполне достаточно. Однако вскоре они пришли к взаимопониманию с макрониями, свирепым и красивым племенем, которое обитало на высоких холмах в глубине суши. Каждую весну молодые макронийские мужчины встречались с молодыми женщинами Амазонии в пограничной долинке, и там сочетались; из детей, рожденных от этих сношений, амазонки оставляли себе девочек, а мальчиков отдавали макрониям.

Таков был, по крайней мере, рассказ Автолика, и он подтверждал сообщения Геркулеса. Геркулес выиграл пояс царицы Ипполиты без борьбы, ибо она влюбилась в него, когда он явился с макрониями, своими друзьями, на ежегодное любовное соитие, и она сама подарила ему свой пояс. И только по чисто случайности он вступил в конфликт с ее телохранительницами, пять или шесть из которых поразил своими стрелами; макронии ревновали по поводу его успеха у амазонок и распустили лживый слух о том, что его тайным намерением было похитить Ипполиту и увести ее в рабство.

Аргонавты плыли всю ночь, а в полдень на следующий день, встревоженные необычным видом неба, вытащили свой корабль на берег под укрытием мыса Ризос примерно в девяноста милях к востоку от Священного мыса. Мыс Ризос расположен на территории племени, называющегося бехирии. Холмы в глубине суши здесь исключительно высоки.

Ясон шутя спросил Автолика:

— А что за народ эти бехирии? У них песьи лица? У них головы растут под мышками? Они едят песок и пьют морскую воду? В чем их особенности?

— Бехирии, — ответил Автолик, — имеют такие особенности. Они говорят правду, они имеют только по одной жене и верны им, они не ведут войн против соседей и, будучи полностью невежественны насчет существования любых богов и богинь, проводят жизнь без страха перед воздаянием за грехи. Они верят, что, когда человек умирает, он обращается в ничто, поэтому не страшатся богов. Земли их также не знают лихорадок, которые терзают их соседей, и настолько плодородны, насколько можно было бы желать. Я часто подумывал о том, чтобы там поселиться; одно плохо — когда я умер бы, кости мои остались бы непогребенными, а я ведь столь верующий грек.

Оттуда, где они высадились, было только два дня пути при попутном ветре до колхидского морского порта Фасиса в устье реки Фасис. В отдалении, на севере и востоке, растянулась по краю моря неровная белая полоса горы Кавказа с покрытыми снегом вершинами.