Онлайн чтение книги Архив
Глава третья. 1

Поздним вечером, когда окончательно остановилась и без того полусонная архивная жизнь, когда, готовясь к ночи, из всех коридоров, ниш и приделов бывшего монастыря, подобно теплому туману, выползала тишина и когда каждый шаг, даже самый осторожный, вламывался выстрелом, Захар Савельевич Мирошук отправился домой. К жене Марии, что весь вечер названивала и кричала, что ей надо идти к больной сестре, что у соседей сверху прорвалась вода и, возможно, потечет к ним; чтоб, проходя по Речному, не забыл в гастрономе купить майонез.

Мирошук не прикасался бы к телефону, но каждый раз ему казалось, что звонит Гальперин, а оказывался голос, знакомый Мирошуку уже более четверти века.

Гальперин так и не позвонил, хотя Мирошук просил его об этом, сказал, что будет ждать. Самому же позвонить Гальперину рука не поднималась.

Миновав узкую горловину перехода, Мирошук вступил в помещение, где несколько часов назад закончилось собрание. Остановился у дощатого возвышения и привалился плечом к фанерной перегородке.

Хаотично сдвинутые стулья с прямыми спинками напоминали возбужденных людей, сидящих в зале, а откинутые сиденья – подобие разинутых в крике ртов… Все это миражом рисовалось перед глазами Захара Савельевича, отзываясь в душе тоскливой, неясной виной…

Он взобрался на возвышение, сел на свое, некогда председательское место. Воображение хранило недавнюю баталию, и в то же время пустой зал своей покорностью словно удовлетворял тщеславие Мирошука. Было бы так в жизни, вздохнул про себя директор. Нет, шумят, чего-то требуют, кроют друг друга, ярятся. Сколько дрязг приходилось разбирать на бывшей работе, в коммунальном хозяйстве! Думал – в архиве его ждет спокойная жизнь, все в прошлом, нечего делить. Ан нет! Оказывается, не тише, чем в коммунхозе. И даже словами теми же бросаются, а ведь, казалось, люди образованные!

Мирошук еще раз вздохнул, припомнил, как однажды от ревизионной комиссии исполкома ему довелось присутствовать на собрании работников культуры. У многих выступающих к тому же были профессионально поставленные голоса… Неделю после этого Мирошук в себя не мог прийти… Разные люди, а когда сцепятся – словно одной краской всех окрашивает. И вправду, вышли мы все из народа, дети семьи трудовой… Видно, в гневе все это и проявляется. Или сущность людская такова?! Как-то у Гальперина на столе Мирошук увидел записную книжку. Добротную, в темно-коричневом сафьяновом переплете с вензелем. Дневник барона Врангеля, того самого, голубых кровей. Стал читать, в глазах зарябило от некоторых страниц. Очень прогневала барона собственная супруга, разбила какой-то фамильный бокал. Ох и выдал ей барон в дневнике, куда там участники сегодняшнего собрания! Не выбирал слов его превосходительство…

И вновь мысли Мирошука вернулись к Гальперину. Может, переломить себя, позвонить самому?

Собрание, которому, казалось, не будет конца, как-то сразу завершилось. Признаться, Мирошук толком и не понял, что произошло. Шум, крики. Толкотня в проходе. Куда-то вдруг исчез Гальперин. Порученец Шелкопрядов так и не выступил, потому как люди покидали зал, никого нельзя было задержать. Позже Мирошук узнал, что какая-то женщина съездила Брусницыну по физиономии…

Мирошук сидел в кабинете, просматривал перечень сданных в спецхран документов из архива Управления внутренних дел и ждал, что придут, расскажут, как это обычно бывает, – кто-нибудь да заглянет, словно случайно, чтобы донести до ушей директора новость. Но так никто и не зашел…

Мирошук спустился с деревянного возвышения. Подумал, что надо наконец соорудить на этом месте нормальную сцену, с занавесом, с транспарантами, с бюстом вождя в глубине. Надо, чтобы люди чувствовали строгость. А то рассаживаются, как на завалинке, вытягивают шеи, если хотят что-то разглядеть, возникает суета, отсюда – беспокойство. И вообще, он затянул с ремонтом. Стыдно признаться – свой человек в исполкоме, а не может пробить косметический ремонт! Конечно, после его ухода из системы никто его и в грош не ставит. Но ничего, Мирошук еще вернется на орбиту, не напрасно хранит до сих пор пропуск в исполкомовскую столовую…

Сегодняшнее собрание внесло в душу Мирошука смуту и давно не испытываемую печаль.

У пятого ряда, где особенно перемешались стулья, Мирошук остановился. Надо бы немного подровнять, нехорошо, как в детском саду. Он ухватил за спинку и подлокотник ближайший стул и спрямил, подгоняя к ровной линии. Взгляд его, скользнув к подножью, приметил какой-то предмет, сжатый двумя боковинами. Раздвинув стулья, Мирошук увидел женскую сумочку с оборванным ремешком. Он подобрал находку, стряхнул подлипшую пыль с темно-коричневого кожзаменителя. Сумочка была из недорогих. Да и содержание на вид довольно тощее… Это ж надо, подумал Мирошук, в такой раж впали, что и пропажу не заметили. Или искали, не нашли? Надо сдать дежурному, на вахту… Он открыл сумочку. Деньги Мирошук узрел сразу – тридцать рублей, и все пятерками. Зеркальце. Ключи. Затертая коробочка с косметикой… Мирошук перебирал содержимое, извлек удостоверение, раскрыл. С фотографии глядело живое женское лицо, довольно миловидное, а волосы просто хороши – светлые, длинные, прямые. Удостоверение принадлежало аспирантке Варенцовой Ксении Васильевне. Кого только не было на собрании, подумал Мирошук, возвращая удостоверение в сумку. И тут палец его нащупал фотографию. В первое мгновение Мирошук не поверил глазам – Гальперин? Конечно, Гальперин! И главное – в галстуке. Пожалуй, это изумило Мирошука не меньше, чем сама фотография. За время совместной работы он никогда не видел Гальперина в галстуке. Так вот чья эта сумка, подумал Мирошук и вновь потянулся к удостоверению. Раскрыл. Сблизил фотографии. Рядом с милым женским лицом Гальперин, в своем галстуке, казалось, выглядел моложаво и даже кокетливо… А ведь старше меня почти на шесть лет, подумал Мирошук. Он продолжал рассматривать обе фотографии. И каким-то сложным ходом проецировал отношения этих двух людей на свою судьбу. Если толстый и пожилой Гальперин мог сразить сердце такой аспиранточки, то ему, мужчине в самом соку, директору архива, и сам бог велел, сколько приходят к нему молодых женщин за допуском к работе с фондами?! А некоторые из них вообще красавицы. Поговоришь с иной – и одинока, и хороша собой, и материально обеспечена, никаких забот – ухаживай напропалую. «Дед вот не терялся, не то что я», – Мирошук сейчас думал о Гальперине с особым уважением, замешенным на сладкой мужской солидарности, он хотел сейчас сближения и откровения с Гальпериным.

Захваченный колесом «тяготения», он испытывал еще большую горечь и за свою робость, за то, что не проявил характер, не заверил подпись Гальперина без этого собрания, без оглядки на вышестоящее руководство. Не обратись он к ним за советом, те бы и ухом не повели, даже и рады были бы, что их обошли стороной в таком скользком вопросе.

– Сколько можно себя втаптывать в грязь?! – вслух произнес Мирошук.

Хмурые монастырские потолки возвращали ему слова, будто они исходили с небес, наполняя гордыней душу. Он сейчас был доволен собой. Он давно подметил, что многие из тех, кто вел себя независимо и своенравно, казалось, и физически как-то меняются. Прямо на глазах. Это случалось редко, за всю свою жизнь Мирошук сталкивался с двумя-тремя случаями, но запомнил… Он еще ничего не предпринял из задуманного, но сама мысль о допустимости такого шага спрямляла его сутулую спину.

Мирошук спустился в служебную проходную.

Дежурный милиционер читал газету. Сегодня дежурил не тот кавказец с газельими глазами, а другой, вялый, добродушный, родом из Каховки, со смешной фамилией – Колыхалло. Электрический чайник стоял на табурете и лупил упругим столбом пара. Мирошук выдернул из розетки шнур и с укоризной посмотрел на дежурного.

– Вы мне весь архив плесенью покроете.

– Так вин тихо фурчит, зараза, – дежурный опустил газету, – тут статью печатають. Люди клад нашли и сдали государству. Хде они таких людей шукают, не знаю? Только, мобыть, через прессу?

– Сами милиционер, а удивляетесь.

– Так то и дивлюсь, потому что милиционер, – Колыхалло смотрел на директора чистым взглядом.

– Вы вот что… Я сумочку нашел в зале, – произнес Мирошук. – Появится хозяйка – отдайте. Там тридцать рублей денег, удостоверение… ну и прочее, – Мирошук запнулся, подумал, наверняка дежурный проверит содержимое, увидит фотографию Гальперина, пойдут сплетни…

– Хох, и вы клад нашли? Ну дают! – хлопнул Колыхалло по широким бокам и засмеялся, выкатив здоровые белые зубы. – Передам, отчего ж не передать?

– Нет, пожалуй, я сам, – у Мирошука созрела идея. – Просто, если придет кто, спросит. Фамилия ее Варенцова. Ксения Васильевна. Скажите – сумка у директора, в полной сохранности.

– Чё? Не доверяете? – обиделся Колыхалло. – Тот раз ваша секретарша шум подняла, мол, дежурные у нее чай сперли.

– Бросьте, бросьте. У меня план изменился. Надо повидать эту женщину, и все, – проговорил Мирощук.

– Воля ваша, – кивнул милиционер. – Скажу, если надойдет.

– И ладно. А чайник так не оставляйте. Самый враг архива – плесень.

– Тю! Шо он там дает за эту плесень? Весь монастырь цветет, ремонту треба. А тут чайник, с гулькин нос… Послежу, если на то ваше желание.

Мирошук попрощался с дежурным за руку, пожелал спокойной ночи и вышел.

После ярко освещенной служебки вечер ослепил темнотой. Мирошук постоял, дожидаясь, пока обретут очертания контуры улицы. И тут заметил маячившую невдалеке чем-то знакомую фигуру. То ли цвет непокрытых волос проявлял рыжину в проступившей белесости вечерней улицы.

– Колесников, что ли? – опознал Мирошук.

– Колесников, – нехотя подтвердил Колесников и без особого усердия шагнул навстречу.

– Что вы тут делаете?

– Боюсь завтра на работу опоздать, – буркнул Колесников.

– А? Похвально, – серьезно ответил Мирошук. – Ждете кого? Все вроде разошлись.

– Жду, – помедлив, ответил Колесников. – Договорились.

– Ждите, ждите, – Мирошук помялся. Порыв, что овладел им в безмолвном зале, продолжал распирать душу благородством, в то же время гордыня сдерживала его, как бы набрасывая уздечку. – Вы не знаете, что там произошло, на собрании… Я так и не понял.

– Я тоже не разобрался, – уклонился Колесников.

– Жаль, – поморщился Мирошук. – А насчет ваших претензий, Евгений Федорович, мы подумаем на дирекции. Софья Кондратьевна человек хоть и горячий, но здравомыслящий.

Колесников не поблагодарил, лишь сдержанно кивнул, мол, слышу, посмотрим, не в первый раз обещают.

Мирошук надулся и, не простившись, отошел.

Фонари уже распустили свои прозрачные юбки, и улицы обрели привычный вечерний облик – с магазинами, толпой, транспортом.

«А может быть, пустое все это? – червячком шевельнулась мысль в голове Мирошука. – Не валять дурака – сесть сейчас в трамвай и домой, а?!»

Мирошук знал, что Гальперин живет в каком-то из двух девятиэтажных домов, еще довоенной застройки, что выходили фасадом на площадь Труда. Вспомнил, что Гальперин не раз поминал магазин в первом этаже своего дома. Действительно, в первом этаже ближайшего дома размещался гастроном. Мирошук миновал арку и очутился в просторном дворе, часть которого захламили ящики, бочки, коробки и прочая дребедень.

Мирошук решил подойти к освещенному подъезду и достать наконец записную книжку, где значился адрес Гальперина. И тут он увидел рядом с подъездом машину «скорой помощи». Совершенно убежденный, что «скорая» вызвана к Гальперину, он замер в растерянности, невольным движением забираясь в тень, что падала от широкого козырька. Еще эта сумочка, что уродливо оттопыривала карман плаща… Мирошук простоял несколько минут.

Раздался стук дверей, из подъезда вышли два молодых человека в белых халатах, с чемоданчиками в руках. Громко переговариваясь и смеясь, они направились к машине. Остановились, достали сигареты. Мирощук, пользуясь заминкой, шагнул к молодым людям.

– Простите… Вас вызывали к Гальперину? Илье Борисовичу? Что-нибудь серьезное?

Один из врачей высек огонь из зажигалки, протянул зажигалку товарищу, прикурил сам, мельком оглядел Мирошука и ответил:

– Все в порядке, папаша. Все в порядке!

Подобрав полы халатов, молодые люди поочередно влезли в машину. Подмигивая поворотным сигналом, словно раздувая щеку, машина круто взяла с места и вырулила по дуге к арке ворот.

У дверей лифта собралось довольно много людей, и Мирошук решил подняться по лестнице, да и невысоко – четвертый этаж.

С каждой ступенькой его ноги тяжелели, а движения становились вялыми. Пыл, с которым он сюда шел, угасал, а о благородном порыве напоминала лишь сумочка, что камнем оттягивала карман и при движении задевала рукав плаща, вызывая раздражение.

Мысль, что, казалось, червячком проникла в мозг, занимала Мирошука все больше и больше, набухая подобно дождевому червю, и теперь, на лестнице, где-то между вторым и третьим этажом, полностью подчинила себе сознание. Нет, никаких не может быть случайностей. Наивно думать, что всем все «без разницы». Если все происходит так, как происходит, стало быть, кому-то это нужно. Все предопределено в этом мире, и не ему ломать это предопределение.

Маленькая дамская сумочка, казалось, росла в кармане. Вот она уже прорвала ткань и, увеличиваясь в размерах, превращалась в громоздкий неудобный баул.

Мирошук повернулся и решительно зашагал по лестнице вниз, перескакивая ступеньки и обкладывая себя нелестными словами. А баул, нет, уже не баул, а чемодан, казалось, путался в ногах, больно бил углами по коленям.

Вся эта затея выглядела настолько наивно и глупо, что Мирошук мог определить цвет этого фантастического чемодана, казалось, чемодан шаркает по стене подъезда, оставляя темно-коричневые струпья кожимита.

Очутившись внизу, Мирошук толкнул дверь подъезда, выскочил во двор и, обегая, словно капканы, пустые ящики и бочки, бросился к арке и вон, на улицу.