Онлайн чтение книги Аттестат зрелости
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Квартира Жарковых. Жаркова лежит на диване с компрессом на голове. Входит Леня. Жаркова поспешно садится, снимая компресс.

Леня. Мама, я разбудил тебя? Ты что? Опять голова болит?

Жаркова. Да нет. Немножко.

Леня. Нельзя тебе так много работать. Я сегодня несколько раз просыпался. Как ни посмотрю, у тебя все свет горит.

Жаркова. Ничего. Вот возьму летом отпуск, и отдохнем все вместе.

Пауза.

А ты все больше и больше становишься похожим на отца. Если бы он видел… Совсем большие дети… Вика уже взрослая девушка. Да, кстати, скажи, Леня, тебе нравится Валентин?

Леня. Валька? С чего это? Он мало кому нравится. Даже его друг, Женя Кузнецов, и тот от него отвернулся.

Жаркова. Почему же вы так относитесь к нему? Мне он показался таким приятным и культурным юношей.

Леня. Поучилась бы ты с ним хоть недельку, узнала бы его приятность. Это он в гостях такой, а на самом деле неподражаемый эгоист, даже не эгоист, а… эгоцентрик!

Жаркова. Позволь, позволь… почему же этот эгоцентрик так часто бывает у нас?

Леня. Так он же не ко мне ходит, а к Вике. Подружилась цапля с журавлем!

Жаркова. Эгоизм Валентина бросается тебе в глаза, а собственного ты не замечаешь?

Леня. Не понимаю, мамочка.

Жаркова. Разве тебе все равно, с кем дружит Вика? А если она полюбила этого эгоцентрика?

Леня. Кто? Вика? Да ты что, мама! (Смеется.)

Жаркова. Ей семнадцать лет. Это натура чистая, глубокая. Разочарование в первом чувстве может ранить ее душу. Разве мы с тобой, самые близкие ее друзья, не обязаны убирать все ненужное с ее дороги? Разумеется, так, чтобы она не заметила.

Леня (понимающе). Короче говоря, сделать так, чтобы он не бывал у нас?..

Жаркова. Нет. Это самое ненадежное. Надо показать его Вике в настоящем виде.

Леня. Это можно. Я расскажу ей, что его исключили из комсомола.

Жаркова. Исключили? За что?

Леня. Перестал работать и вообще натворил много глупостей.

Жаркова. И ты так спокойно говоришь об этом? Разве тебя это не касается? Почему же вы — комсомольцы — допустили до этого? Ведь это же ваш товарищ?

Пауза.

Говорил ли ты с ним после исключения?

Леня. Я?.. Нет…

Жаркова (сухо). Не ожидала. Разве тебе не понятно, что с ним случилась беда? Пусть даже по собственной вине, но беда. Не может же он быть безнадежным в свои семнадцать лет! Как вы мало думаете друг о друге. (Встает.)

Леня. Ты куда, мама?

Жаркова. В редакцию. (Уходит.)

Леня берет книгу и садится на диван, но книга уже его не увлекает. Стук в дверь.

Леня. Войдите.

Стук повторяется.

Войдите!

Стук.

Войдите, вам говорят!

(Срывается с дивана и раздраженно распахивает дверь).

В комнату со смехом врываются Вика, Клава, Гера и Женя.

Остроумнее ничего не могли придумать? Фантазии не хватило? (Ложится на диван спиной к ребятам и раскрывает книгу.)

Вика (подбегая к нему, стаскивает его с дивана на пол). Ты что так невежливо гостей встречаешь?

Леня. А кто перед экзаменами в гости ходит?

Гера. Ну, Вика, заступись хоть ты за нас. Мы с Женей в первый раз за всю неделю вышли. Знаешь, как занимаемся? Я и так уже ничего не соображаю.

Леня. А когда ты соображал?

Женя. Ты отчего такой злой, Леонид?

Вика. Не обращайте на него внимания. Ему, верно, от мамы за что-нибудь влетело.

Клава. Мне тоже от матери влетело.

Вика. За что?

Клава. Она хочет, чтобы я поступила в медицинский. А я не хочу. У нее, видите ли, мечта — видеть меня врачом. А если у меня своя мечта!

Женя. Надеюсь, не секретная?

Клава. Конечно. Я ее не стыжусь. Вы когда-нибудь в наших сибирских садах бывали?

Женя. Ну, бывал.

Клава. Во какие яблоки там выращивают. (Показывает обеими руками.)

Гера (соединяя большой и указательный пальцы). Вот какие!

Клава. Ну и неправда! Вот какие! Я садоводом буду.

Леня. Клава, когда я окончу институт, то обязательно приеду производить геологоразведку где-нибудь поблизости от твоего сада. Ты угостишь меня своими яблоками и виноградом?

Клава. Может быть, даже персиками. Виноград — старо. Он уже давно у нас растет.

Женя. Прекрасная у тебя мечта, Клава. Вырастить в Сибири персики… Молодец!

Гера. А я про вас обоих очерки напишу. И сфотографирую. Сниму Клаву с корзиной яблок и подпишу: «Знаменитый сибирский садовод-мичуринец Клавдия Попова, добившаяся от каждой яблони высокого…»

Леня. Удоя…

Клава. Урожая!

Леня. Герка обязательно напишет «удоя». Он у нас рассеянный.

Гера. Это ты рассеянный. Помнишь, Женя, как он написал вместо «шестикрылый серафим» — «и шестикратный сарафан на перепутьи мне явился».

Смех.

Вика. А вы, Женя, куда?

Женя. В Томск, в университет, на исторический.

Леня. Преподавать будешь?

Женя. Не только преподавать. Какие интересные книги можно написать, зная историю! Написать, например, о нашем крае… Край, который был при царизме местом каторги и ссылки, стал одним из самых богатых и чудесных краев нашей родины. Клавин дедушка был сослан сюда за революционную деятельность. Клавин отец сражался против Колчака, а Клава собирается разводить здесь фруктовые сады и выращивать персики… Разве это не историческая книга получится?.. А вы, Вика, куда?

Вика. А я учительницей буду.

Гера фыркает, но Женя строго его останавливает.

Вот прихожу я в класс. Сидят передо мной тридцать «семилеток». Даю я им букварь и говорю: «Милые дети, любите эту книгу. Она научит вас грамоте. Пройдут года, вы станете врачами, учителями, писателями… Вы прочитаете тысячи книг, но эту, самую первую свою книгу, никогда не забывайте». И станут мои ученики так хорошо учиться, что из класса в класс будут переходить с одними пятерками…

Клава. Все?

Вика. Все. Я доведу их до пятого класса, а там они перейдут к другим учителям.

Леня. Вот тогда они и засыпят твоих паинек.

Вика. Не беспокойтесь! Они хорошо подготовлены. Я буду преподавать у них литературу до десятого класса. Все годы они будут учиться только на пятерки и четверки.

Клава. Ну, это даже скучно. Ни разу и двойки не получить…

Вика. А им не скучно. Они трудолюбиво учатся и дружно помогают друг другу. И вот наступает выпускной вечер. Все выпускницы в белых весенних платьях, с цветами. «Сегодня у нас необычайный выпуск! — говорит директор. — Тридцать учеников окончили школу с золотыми и серебряными медалями».

Гера. Так это ж небывалый случай в истории!

Женя улыбается, Клава и Леня хохочут. Леня падает на диван и прикладывает колбу компресс. Гера «приводит его в чувство», обмахивая газетой.

Вика (немного обижена этой шуткой). Мало ли чего раньше не бывало, а потом случалось! Мало ли вообще чудес случается в наши дни…

Леня. Да ты пойми, у каждого разные способности.

Женя. Вот ты пойми, что она мечтает, стремится к этому. Разве плохо мечтать быть мастером своего дела?

Гера. Нет, тут дело, конечно, в способностях. Знай я так математику, как Валентин…

Клава. Кстати, почему не пришел Листовский?

Леня. У него большие неприятности.

Гера. Ничего себе «неприятности»!

Клава. А что?

Леня (неохотно). Его на днях исключили из комсомола.

Вика. Что? Что ты говоришь? Нет, ты шутишь.

Женя. Такими вещами не шутят.

Вика. Женя, он виноват?

Женя. Да. Он оказался не тем, за кого мы его принимали.

Гера (Жене). Я никогда не мог понять твоей дружбы с ним. Если бы ты, Вика, знала, как он относился к товарищам. Если бы слышала, что он говорил на комсомольском собрании. Женя, верно я говорю?

Женя. Не знаю… я еще не совсем… может быть, мы слишком жестоко… Я все время думаю об этом.

Клава (обнимая Вику). Ты очень огорчилась, Викочка?

Гера (делая знаки Клаве). Я пошел.

Клава. И я с тобой. До свидания, Вика. (Целует ее.)

Леня. Я провожу вас, ребята.

Клава, Гера и Леня уходят. Женя следует за ними, потом возвращается.

Женя. Вика, я вас понимаю. Мне тоже было очень больно.

Вика. Простите, Женя, но мне сейчас никого не хочется видеть.

Женя медленно идет к дверям. Входит Валентин. Мальчики на мгновение останавливаются, смотрят друг на друга, потом Женя быстро уходит. Вика этого не видит, так как стоит спиной к ним.

Валентин. Вика!

Вика. Что?

Валентин. Вы всё знаете?

Вика. Да. И мне жаль, что я не узнала вас раньше…

Валентин. Но, Вика, послушайте…

Вика. Что бы вы почувствовали, если бы увидели, что я ворую чужие вещи… или ругаюсь… вообще веду себя недостойно, что бы почувствовали?

Валентин (твердо). Этого не может быть.

Вика. Ну, а если бы… что бы вы почувствовали?

Валентин. Я бы… все же я не отвернулся бы от вас, Вика.

Вика. В таком случае…

Валентин. Что?

Вика. В таком случае мы с вами разные люди. (Резко поворачивается.)

Валентин. Но, Вика, что же мне теперь?..

Вика (на пороге). Теперь мне все равно… (Уходит.)

Валентин стоит с опущенной головой, потом срывается с места и выбегает из комнаты, чуть не сбив с ног Леню, который появился в дверях.

Леня. Стой! Куда? Валька, вернись! (Выбегает за Валентином.)

За дверью слышна возня, затем Леня втаскивает Валентина за руку и толкает его на диван.

Валентин (вскакивает и замахивается на Леню. Яростно). Пусти! Тебе еще чего надо!

Леня (так же). Не пущу! Сядь! Тебе говорят, сядь! (Сдергивает с Валентина кепку.) Никуда я сейчас тебя не пущу!

Валентин. Пусти, лучше не тронь! Я могу ударить!

Леня. Попробуй, получишь сдачи!

Валентин. Идите вы все от меня!

Леня. Спокойно! Райком мог и не утвердить решения.

Валентин. Утешаешь? Нужны мне твои утешения!

Леня. А ты без истерик. Тебе надо снова заслужить доверие товарищей, а ты бесишься, как гимназистка!

Валентин (устало садясь). Эх, Ленька, Ленька, ничего ты не понимаешь…

Леня (садясь рядом с Валентином). Понимаю — не маленький.

Валентин. Так ты говоришь, могут и не утвердить?

Леня. Могут.

Валентин. А вот ты на месте Кострова настаивал бы на утверждении? Только честно.

Леня. Хорошо. Честно. Вчера бы настаивал, а сегодня нет.

Валентин. Почему?

Леня (вставая). Взгляд изменился.

Валентин (тоже вставая). Ну, я пойду.

Леня. Куда ты торопишься? Вика угостит нас чаем. (Заметив испуг Валентина.) Вы что, поссорились? Вика!

Валентин (поспешно). Не надо, я пойду. (Идет к дверям, потом медленно возвращается и крепко жмет Лене руку.)

Оба мальчика взволнованы этим необычным для них рукопожатием. Валентин уходит.

Леня (бежит за ним, зовет его и, не догнав, бросается в комнату Вики). Вика! Ты ему что сказала?

Молчание.

Я тебя спрашиваю, что ты ему сказала?

Вика (выходя). Оставь, Леонид.

Леня. Нет, не оставлю. Я знаю, как ты можешь сказать!

Вика. Не надо, Ленечка!

Леня. Нет, надо! Бить лежачего?

Вика. Замолчи!

Леня (рассвирепев). Как бы не так! Я только начал! Разыграла из себя непреклонную добродетель, выгнала! Осудила! Разве настоящие друзья так поступают? Ведь не может же он быть безнадежным в свои семнадцать лет!

Вика. Неужели так трудно помолчать немножко?

Леня. Не трудно, а невозможно. Конечно, он виноват, ошибался. Так что же теперь, повесить его, что ли?

Вика. Если ты не замолчишь сейчас же, я не знаю, что я сделаю… я… я… (Бросается в кресло и громко, горько плачет.)

Леня (растерялся. Садится на диван и старается не смотреть на сестру). Ну вот! Сразу же и реветь!.. Тебе говорят, перестань… или реви, что ли, потише, а то соседи подумают, что я тебя отлупил. (Подходит к Вике и садится на ручку кресла.) Просят же тебя как человека, реви тише.

Вика рыдает еще громче.

(В отчаянии.) Что я, обязан вас всех утешать!

Вика (сквозь всхлипывания). Он сказал, что он бы от меня не отвернулся! (Кладет брату голову на грудь и плачет еще сильнее.)

Леня (обнимая ее и вытирая ей своим носовым платком глаза и нос.) Эх ты, моя принципиальная!

Опускается занавес спектакля. На стене плакат: «Достойно сдадим экзамены на аттестат зрелости!» Высокий школьник и два маленьких школьника стоят у правой кулисы. Высокий заглядывает в скважину двери, за которой идут экзамены. Маленькие тоже пытаются заглянуть.

Высокий (отталкивая мальчиков). Тсс! Чтоб тихо было. А то совсем прогоню!

1-й школьник. Ну, дай посмотреть.

2-й школьник. Хоть одним глазком.

Высокий. Кшш!

1-й школьник. Такой большой, а подглядывает!

Высокий. Вы чего? Экзамена не видели?

2-й школьник. Так это ж государственный.

Высокий (делится своими наблюдениями). Пьет… воду…

1-й школьник. Кто? Кто пьет воду?

Высокий. Секретарь райкома… Ишь улыбается…

1-й школьник. Кто? Кто улыбается?

Высокий. Директор. Борис Иванович тоже… улыбается… Тсс! Кончил… Листовский кончил. Кладет билет. (Вскакивает и бежит.)

Мальчики за ним.

Школьники. Что? Что такое?

Высокий. Костров идет!

Школьники убегают. Входит Валентин, за ним Костров.

Костров. Подожди, Листовский!

Валентин. Что?

Костров (протягивая ему руку). Дай руку! Знаешь, я часто бываю на экзаменах, но даже от студентов не слыхал такого. Молодец! Здо́рово! Особенно понравилось мне, как ты охарактеризовал патриотизм советского человека. Как-то по-своему, искренне и убедительно. Я даже разволновался.

Валентин. Спасибо.

Костров. Ты что? Вроде и не радуешься?

Валентин. Как может радоваться человек, который потерял самое дорогое…

Костров. А-а!

Пауза.

А не случилось ли так, что человек только тогда и понял, что у него самое дорогое, когда потерял его?

Валентин (не сразу) . Случилось.

Костров. Тогда я рад за этого человека. (Обнимает Валентина за плечи и идет с ним к выходу.) Ты понимаешь, Валентин, такой человек, если он действительно понял, что́ у него самое дорогое, самое главное, — будет за это бороться.

Костров и Валентин уходят. Входит Леня, за ним Гера.

Леня. Уже?

Гера. Уф! Я как зарядил, так и трещал без остановки, пока вся обойма не кончилась.

Леня. Страшно, правда? Глянешь на комиссию — и обомрешь. Секретарь райкома даже приехал. А добавочных тебе не задавали?

Гера. Хватит и основных.

Леня. Герка, скажи по совести, как я отвечал?

Гера. Честное комсомольское, здорово. С таким жаром, и все даты правильно. Борис Иванович просто таял. За пять ручаюсь.

Леня. Да… а письменная?

Входит Женя и, улыбаясь, подходит к мальчикам.

Ну как, Евгений?

Женя. Кажется, благополучно. (Проходит.)

Вбегает Ваня.

Ваня. Ты куда, Жень?

Женя. Спать, спать, спать… (Уходит.)

Ваня. Вы бы слышали, ребята, как он отвечал! Бледный, глаза горят, как у Медного всадника…

Леня. Ну, чего ты лапти плетешь?

Ваня. Ничего я не плету. Как у Евгения из «Медного всадника». Вы бы послушали, как он рассуждал о Печорине. «Человек, говорит, не может жить в одиночестве. Трагедия Печорина — в одиночестве». Ну и еще что-то в этом роде! Задали ему два-три вопроса — ответил как из пушки!

Гера. Ну, а сам-то ты ответил?

Ваня. Я? Как из пушки.

Проходит Тамара. Мальчики переглядываются и окружают ее.

Гера. Тамара, Тамарочка! Скажите, что у нас по письменной литературе?

Тамара. Да я почем знаю!

Ваня. Вы знаете, Тамарочка, и должны по дружбе нам сказать.

Тамара. Предположим, я знаю, но я не имею права…

Гера. Формальности и предрассудки!

Леня. Мы же завтра все равно узнаем!

Тамара. Нет, правда, неудобно как-то…

Гера. Неудобно людям добро сделать?

Ваня. Неудобно только в трубе сидеть, когда печка топится.

Тамара. Ну хорошо, только…

Леня. Не беспокойтесь. Перед вами три могилы.

Тамара. Ну, смотрите. (Вытаскивает записную книжку.) У вас, Леня, пять, у вас, Ваня, кажется, четыре, у Геры пять.

Гера подпрыгивает от радости. Входит Валентин.

(Не замечая Валентина.) У Жени, конечно, пять, у Листовского четыре, у Юры, кажется…

Валентин. Четыре? У меня четыре?

Тамара (смущенно). У вас есть неправильный перенос и одна орфографическая… Но вы не огорчайтесь. Ваше сочинение все равно очень хорошее.

Валентин быстро уходит.

Ну вот! Зря я вас послушала. Не надо было ничего говорить. (Уходит.)

Ваня. Улыбнулась Вальке золотая медаль и ручкой издали помахала!

Леня. Как тебе не стыдно злорадствовать? У него больше шансов на золотую медаль, чем у любого из нас.

Гера. Да. Все-таки жаль Вальку.

Школьники расходятся.

КАРТИНА ВОСЬМАЯ

Веранда, увитая цветами. Небольшой садик с клумбами. За столом, стоящим в саду и накрытым к вечернему чаю, сидит Грохотов и читает газету. Входит Костров.

Грохотов. А, Ванюша! Наконец-то! Загордился, брат, загордился. Стал начальником. Редко заходишь.

Костров. Здравствуйте, Борис Иванович. Честное слово, некогда. Через час бюро. Я, Борис Иванович, к вам посоветоваться.

Грохотов. Ты о Листовском?

Костров. Откуда вы знаете?

Грохотов. А вот вижу тебя насквозь, и все. Бывало, придет Ваня Костров на урок, сидит смирно, не шевелится, а мне уж известно, что Ванюша домашнего задания…

Костров. Не приготовил. А ведь правда! Всегда спросите, когда уроков не приготовишь. Ребята даже удивлялись. Думаю я, Борис Иванович, о Листовском. Ведь не в том задача, чтобы отбросить, а в том, чтобы исправить.

Грохотов. Это ты правильно.

Костров. Вот вы, Борис Иванович, старый большевик, опыт у вас громадный. Как бы вы поступили?

Грохотов. Тут, видишь, не об одном Листовском заботиться надо. Эта история должна воспитать и других ребят. Я бы на твоем месте…

Входит Валентин. Он растерян, стоит молча.

( Удивленный, замолкает, затем спохватывается и подходит к Валентину.) Валюша! Вот спасибо, что завернул ко мне! (Берет Валентина за плечи, смотрит ему в глаза и обнимает.)

Валентин (в отчаянии уткнулся в плечо Грохотова). Борис Иванович!

Грохотов. Ничего, ничего. Потом легче будет.

Валентин. Мне так тяжело, Борис Иванович, одному.

Костров. Одному? И это говорит комсомолец!

Валентин. Вы же исключили меня!

Костров. Во-первых, райком еще не утвердил, а во-вторых, если бы даже утвердил, так неужели бы ты перестал считать себя комсомольцем и не делал бы ничего, чтобы заслужить доверие товарищей?

Валентин. Товарищи… Даже Женя…

Костров. Даже Женя… А ты понимаешь, чего это ему стоило? И не ты ли в этом виноват?

Валентин. Мне тяжело, Борис Иванович, тяжело и стыдно, а так хотелось сейчас быть с ребятами.

Костров. Потому-то ты и пришел сюда. Ведь Борис Иванович — это ребята, школа, комсомол. Это должно было случиться.

Валентин. Что же мне теперь делать?

Костров. Перед тобой вся жизнь. Разве можно терять веру в себя из-за того, что споткнулся в начале пути? Разве мало есть товарищеских рук, готовых и наказать за дело и поддержать в беде. А ну-ка, вставай и голову выше, пожалуйста. Идем!

Грохотов. Куда ты его зовешь, Ваня?

Костров. Со мной. На бюро.

Валентин. На бюро? Сейчас?

Костров. Да. Придешь и честно расскажешь о своих ошибках. Но чтобы без твоего ложного самолюбия. Честно. По-большевистски. Понимаешь?

Валентин. Понимаю.

Грохотов. Ты, Валюша, зайди ко мне после бюро.

Костров. Он зайдет, Борис Иванович, обязательно зайдет.

Валентин. До свидания.

Грохотов. Счастливой дороги, мальчики.

Костров и Валентин уходят. Грохотов прохаживается по саду. В калитку просовывается голова Вани.

Ваня. Можно?

Грохотов. Конечно.

Ваня (входя). Здравствуйте, Борис Иванович!

Грохотов. Здравствуй, дружок. Почему у тебя такая таинственная физиономия?

Ваня (торжественно). Борис Иванович, я явился к вам с дипломатическим поручением от инициативной группы десятого класса.

Над забором показываются головы мальчиков. Ваня им делает знаки, чтобы они скрылись.

Грохотов. Слушаю вас, господин дипломат.

Ваня. Во-первых, примите уверения в совершеннейшем к вам почтении, любви и уважении…

Грохотов. Допустим, принимаю, а что же во-вторых?

Ваня. Борис Иванович, завтра выпускной бал, будет много приглашенных, вручение аттестатов, цветы, родительские восторги и все прочее. Но мы решили сделать маленький семейный праздник своего класса. Вот так, знаете, посидеть и вспомнить за рюмкой водки…

Грохотов (грозно). Что?

Ваня. Нет, нет, за бокалом вина…

Грохотов (еще грознее). Что, что?!

Ваня (струсив). За кружкой пива, честное слово, ну, в крайнем случае, за стаканом чая. Так вот, мы решили взять и нагрянуть к вам, потому что мы вас очень любим, Борис Иванович. Можно, а?

Грохотов. Спасибо, мальчики. Конечно, можно!

Ваня (радостно). Можно! (Громко.) Ребята, можно!

Один за другим входят школьники из десятого класса. Они здороваются с Борисом Ивановичем и украдкой приносят корзину, закрытую газетой, и букет. Становятся все в круг и поют свою песню. Витя аккомпанирует на гармони.

Все (поют).

Грохотов (поет им в тон).

Все. Конечно, нет!

Грохотов. Ну, дорогие гости, рассаживайтесь!

Ребята вытаскивают из дома стулья, ставят чайник на плитку. Видно, что они здесь не впервые. Все садятся за стол.

Ваня. Борис Иванович, а помните, когда мы перешли в пятый класс, вы нас также собрали у себя? Анна Михайловна угощала нас чаем с пончиками.

Грохотов. Помню… она вас любила.

Гера. А Ленька пятнадцать пончиков съел! Он с детства подавал большие надежды.

Леня. А ты конфет в карманы насовал! Молчал бы лучше!

Гера. Кто, я?

Ваня. А Юрка чай на скатерть пролил.

Юра. Вот уж что неправда, то неправда!

Грохотов. А ты не сердись. Быль молодцу не укор.

Леня (задушевно). Даже странно подумать, что сегодня мы собрались все вместе в последний раз.

Грохотов. Но это не значит, что мы навсегда расстаемся. Вы разъедетесь учиться и будете мне писать. А раз в год, когда приедете на каникулы к родителям, мы будем встречаться. Хотя бы здесь, у меня.

Гера. Борис Иванович, представьте себе… через несколько лет, предположим, двадцатого августа, в шесть часов ноль-ноль минут, к вам в гости являются несколько солидных граждан. «Кто это? — вопрошаете вы, указывая на элегантного гражданина с черными усиками. — Неужели Леня?» Какой Леня! Перед вами известный геолог, открыватель неизвестных руд. Леонид Михайлович Жарков.

Леня поднимает только что открытую им коробку консервов.

Леня. Позвольте, позвольте! А кто этот пижон в клетчатых брюках, на широком ватном плече которого болтается «лейка»? Какое знакомое и… нахальное лицо! Впрочем, что это я? Ведь это журналист Георгий Иванович Коробов, более известный под псевдонимом «барон Мюнхаузен».

Грохотов. Значит, ты все-таки решил стать журналистом, Гера?

Гера. Несмотря ни на какие насмешки некоторых будущих геологов. Между прочим, я его так опишу в какой-нибудь статье, так по знакомству разукрашу…

Ваня. Прекратите междоусобицу. Не скажете ли вы мне, кто этот молодой человек с таким самоуверенным выражением лица? Как небрежно кивнул он нам головой. Вы, может быть, воображаете, что он приехал навестить вас? Как бы не так! Он просто совершает турне по этой… как ее…

Юра. Проклятой Сибири!

Гера. Валька! Валька Листовский! Клянусь вечным пером, Валька!

Леня. Как тебе не стыдно!

Грохотов. Не кажется ли вам, друзья мои, что вы ужасно бессердечные и безжалостные молодые люди?

Ваня. Нет, Борис Иванович, нисколько не кажется. Ну вот ни на капельку.

Леня. Ну и зря. А мне кажется, что мы типичные свиньи. Вот и сейчас, мы даже не позвали его.

Гера. Вы знаете, какое у него состояние?

Грохотов. Знаю. Он был у меня перед вашим приходом.

Ваня. Клянчил пятерку за письменную?

Женя (свирепо). Ванька!

Грохотов. Нет, Ванюша, ты ошибся. Валентин очень страдает. Он, конечно, все понял, и ему тяжело без вас.

Пауза.

Оставим этот разговор, друзья, надо поздравить наших медалистов. Есть там у меня где-то бутылочка вина. Гера, помоги мне.

Грохотов и Гера уходят. Мальчики поспешно вытаскивают из корзины бутылки и закуску. Быстро расставляют все на столе. Ваня открывает консервы. Затем все садятся вокруг стола и застывают на местах. Входят Грохотов с бутылкой вина в руках и Гера с подносом, уставленным бокалами.

Это что ж такое, друзья мои? Ну, раз так, разрешаю разлить по бокалам.

Ваня. Раз начальство разрешает разлить — есть разлить! (Разливает вино.) Юрка, на скатерть не пролей!

Леня. Тост, товарищи, гост! Пусть Борис Иванович скажет тост!

Женя. За дружбу!

Грохотов. Да, Женя, за дружбу и за честь нашей школы. За то, чтобы ваши дела прославили ее в будущем. За то, чтобы Леня стал хорошим геологом. Гера — талантливым журналистом, а может быть даже писателем, и запечатлел бы в своих произведениях наш родной суровый край. Чтобы Женя стал крупным историком, ну, а ты, Ваня, — дипломатом. Выпьем за то, чтобы Валентин поскорее встал в строй и сделался бы знаменитым математиком…

Входят Витя и Валентин. Оба радостно взволнованы. Увидев мальчиков, Валентин застывает на пороге.

Витя. Борис Иванович! Не утвердили!

Грохотов. Заходите, Валюша, заходи!

Леня. А Борис Иванович как раз за тебя тост поднимал…

Юра. За то, чтобы ты стал знаменитым математиком!

Валентин. Борис Иванович, что это? Почему все здесь?

Грохотов. Я рассказал ребятам о нашем разговоре. О том, что ты осознал свою вину. Я думаю, что от настоящих друзей ничего не надо скрывать. Оказывается, мальчики были уверены, что ты именно так и поступишь. Они решили отпраздновать это событие.

Мальчики недоуменно и весело переглядываются.

Собирались они сбегать за тобой, но я сказал, что ты придешь, обязательно придешь. А Женя пришел затем, чтобы протянуть тебе руку и сказать, что дружба восстановлена.

Валентин (бросаясь к Жене). Женька!

Женя (не сразу. Он поражен). Я… Валентин… Валя… (Бросается к Валентину и подает ему руку.) Забудем о старом.

Валентин. Нет, нет. Я не хочу этого забывать. Этого я не имею права забывать. (Пожимает руку Жене.)

Гера. Вот гоголевские типы! Да обнимитесь же!

Мальчики крепко обнимаются.

Валентин. Ребята… я… Леня…

Леня. Ничего не говори, мы всё знаем. Дайте Борису Ивановичу закончить тост. Валька, бери рюмку.

Грохотов. Мальчики, за вашу дружбу, за ваше счастье, за нашу родину, сыновья мои.

Занавес