Онлайн чтение книги Цена счастья
Глава 3

Фанни и Серена хотели после похорон уехать из большого дома как можно быстрее. Но прошло еще несколько недель, прежде чем они обосновались во Вдовьем доме. В этом красивом старинном особняке, стоявшем на краю парка недалеко от маленького городка Куэнбери, когда-то жила вдовая старшая тетка Серены. Пятнадцать месяцев назад она умерла, и теперь в доме оставался только старый слуга, так как различные планы его заселения, выдвигавшиеся то одним, то другим дальним родственником, в силу каких-то причин терпели неудачу. Как выяснилось, чтобы сделать дом обитаемым, необходимы были некоторые переделки и ремонт.

Серена распорядилась тут же начать ремонтные работы, забыв о своем изменившемся статусе в Милверли. Кузен застал ее в развороченной гостиной разговаривающей с плотником, и, когда они ехали верхом обратно в Милверли, Хартли ошеломил девушку следующим замечанием: «Я рад, что ты отдала распоряжения Стейнсу. Если бы я вчера не был так занят, то приказал бы ему самому явиться к нам и сделать все, что тебе от него потребуется». Серена почувствовала, будто ей дали пощечину. — Извини меня, — с трудом проговорила она. И хотя кузен очень мягко заверил Серену, что ей совсем не нужно извиняться, она была подавлена, понимая, что совершила ошибку, которая, скорее всего, вызовет у него неудовольствие. Серена попыталась загладить неловкость, Хартли сказал, что прекрасно ее понимает, повторил, что она всегда может считать Милверли своим домом, и распрощался, выразив желание ускорить подготовку к ее отъезду.

Но даже если бы во Вдовьем доме все было готово для немедленного переселения. Серена вряд ли смогла бы сейчас покинуть Милверли. Упаковка ее и Фанни личных вещей оказалась делом более трудным и долгим, чем им казалось. Сразу же возникло множество непредвиденных трудностей, и кроме того, Хартли постоянно обращался к ней за советами и информацией. Серена не могла не пожалеть кузена — он был стеснительным и нерешительным человеком, скорее трудолюбивым, нежели способным, к тому же перемена в его положении просто потрясла Хартли.

Возможность стать преемником графа всегда казалась ему весьма призрачной, а так как и сам граф разделял это мнение, Хартли ни разу не дали шанс ознакомиться со всеми деталями управления таким большим поместьем. До этого он обитал в более скромном имении, довольствуясь тихой спокойной жизнью со своей женой и семейством. Сейчас же уже несколько недель он чувствовал, как на него обрушился груз проблем, связанных с наследством, титулом и землями. В присутствии Серены он ощущал себя ничтожеством, и это было неприятное чувство. Но на самом деле Хартли был благодарен ей и знал, что без нее оказался бы в гораздо худшем положении, так как кузина всегда могла растолковать ему значение всяких таинственных слов, изрекаемых управляющими и посредниками, — сам он еще не привык чувствовать себя с этими людьми свободно. Хартли знал, что все они внимательно наблюдают за ним, думая, что молодой граф обладает знаниями, каковых на самом деле у него не было. Он опасался, что, признавшись хотя бы раз в своем невежестве, уронит себя в их глазах, и поэтому надеялся, что Серена объяснит ему все. А та считала, что кузену станет легче, если рядом с ним будет его жена, — судя по многочисленным оценкам, у Джейн более сильный характер, чем у мужа.

Но новая графиня не собиралась приезжать в Милверли, пока не будет продан их лондонский дом. Похоже, она была очень занята, и почти ежедневно муж получал от Джейн письма, в которых она спрашивала, следует ли ей продать какие-то предметы мебели или же отправить в Милверли; что, на его взгляд, она должна сделать с новым ландо; стоит ли нанять карету агентства «Пикфорд», чтобы перевезти тяжелые ящики. Писала она и о многих других проблемах того же плана.

Поэтому Серена решила, что ей самой придется провести несколько дней в Лондоне. Нельзя было доверить подготовку дома в Гросвенор-сквер для нового владельца исключительно слугам. Фанни, которую всегда утомляли путешествия, уклонилась от поездки. И Серена, согласившаяся выполнить все ее поручения, выехала в нанятой по такому поводу почтовой карете, сопровождаемая только служанкой. Для нее это было в новинку, так как раньше она всегда путешествовала или в обществе отца, или под присмотром почтового курьера. Но это ее не пугало. Скорее молодая женщина находила забавным самой расплачиваться на почтовых станциях, где она ночевала, самой нанимать лошадей и форейторов, самой заказывать для себя ужин. Но леди Тереза, у которой Серена гостила, была шокирована сверх меры. Она не осмелилась даже предположить, что сказал бы об этом отец Серены. Наконец, объяснив поведение племянницы ее разрывом с Ротерхэмом, леди Тереза с явным удовольствием вспомнила свою собственную юность, когда она не могла даже прогуляться по парку в Милверли без сопровождения лакея.

В сложившихся обстоятельствах посещение дома на Гросвенор-сквер вызвало у Серены грустное чувство, и кроме того, ей было неприятно узнать, что леди Спенборо уже обшарила весь особняк снизу доверху. Серена была поражена, когда домоправитель по секрету сообщил ей эту новость, — ей просто не верилось, что такое поведение возможно. Никто не отрицал, что ее светлость имеет полное право на посещение дома, но осмотр был проведен настолько бестактно, что произвел отталкивающее впечатление, от которого трудно было избавиться. Сама графиня нанесла утренний визит леди Терезе в ее доме на Парк-стрит специально для того, чтобы объяснить Серене, что ей просто необходимо было срочно посетить графский особняк на Гросвенор-сквер. Ее в высшей степени дипломатичная речь начиналась словами;

«Осмелюсь предположить, что вы были немного удивлены…» Серена простила ее, однако не забыла этот инцидент и была солидарна со своей теткой, когда та позднее назвала поведение графини возмутительным и наносящим ей урон в глазах общества. Но ее поступок не был для леди Терезы неожиданным, так как она никогда не любила Джейн, с самого начала распознав под ее пресной вежливостью желание замаскировать свою примитивность, что вызвало у леди Терезы пренебрежение к молодой женщине. Джейн и одевалась плохо, и не обладала хорошими манерами, и слишком баловала своих детей.

Только в ноябре Фанни и Серена наконец поселились во Вдовьем доме. Прибытие в Милверли леди Спенборо и ее жизнерадостного семейства сопровождалось огромной шумихой, и двум женщинам пришлось выдержать такое количество булавочных уколов, что Серена с готовностью согласилась с Фанни, когда, принявшись за свой первый ужин в новом жилище, та воскликнула: «Как же здесь хорошо и удобно!» Измученная напряжением последних недель, девушка поверила, что сможет быть счастлива в новой обстановке, и с надеждой смотрела в будущее. Ощущение тесноты, думалось ей, пройдет, когда она привыкнет жить в небольших комнатах, ей даже будет забавно общаться с соседями, которых раньше она принимала лишь по праздничным дням. Серена была уверена, что здесь ей будет чем заняться и чем заинтересовать себя.

Ох уж эти радостные надежды! Ей предстояли испытания гораздо большие, нежели она думала. Она предвидела, что будет тяжело переживать смерть отца, однако не могла и подумать, что придется тосковать по вещам, еще год назад казавшимся ей такими скучными. В том мире, где она жила раньше, зимнюю скуку разгоняли поездками: то на неделю в Бадминтон, то в Уобарне, — псовой охотой, бесчисленными приемами. Теперь этому пришел конец — она и не думала, что ей будет так их не хватать. Серена вспоминала, как не раз яростно противилась тому, чтобы пригласить кого-нибудь погостить в Милверли. Но это мало помогало — она была воспитана именно для такой жизни, и забыть о ней было нелегко. Она испытывала боль и тогда, когда переступала порог родного дома в Милверли.

Вторжение кузена с семьей в этот дом казалось ей событием не менее страшным, чем захват Рима готами. Молодая женщина понимала, что подобное к нему отношение неразумно, и долгое время даже от Фанни скрывала острую неприязнь, охватывавшую ее всякий раз, когда новые хозяева нарушали какую-либо банальную, но освященную временем традицию. «Мы думаем» или «Мы предпочитаем» — эти слова очень часто слетали с языка Джейн, и произносились они с таким спокойным самодовольством, которое само по себе воспринималось как оскорбление. Что же касается Хартли, она просто заставляла себя поддерживать отношения с человеком, столь недостойным быть преемником ее отца.

Серена допускала, что ее кузен стремится делать все как следует, и отдавала себе отчет в трудностях, с которыми он сталкивался. Но когда Хартли откровенно признался, что не создан для верховой езды, и провозгласил, что хочет продать скаковых лошадей своего предшественника, Серена была потрясена так, словно тот объявил себя последователем Магомета. Она не успокоилась даже тогда, когда Хартли заявил о своем желании заняться охотой, — неумение держаться в седле, по ее меркам, не делало ему чести.

Фанни видела, как злилась Серена, и сочувствовала ей, однако не могла разделить эмоций девушки. Перемены в собственной жизни вполне устраивали молодую вдову. Ей никогда не было уютно в Милверли, а Вдовий дом сразу понравился. Столовая, в которой могло поместиться не больше шести человек, прелестная гостиная и уютный будуар для завтрака были ей гораздо больше по душе, нежели анфилада полудюжины огромных салонов. Она была только рада, когда, вместо бесконечных гулких коридоров, увидела здесь два холла, расположенных один над другим. Фанни нравилось советоваться с домоправительницей о том, какой салат готовить к баранине, как лучше сохранить в желе яблоки сорта «пепин». Нравилось проводить утро в кладовой или разглядывать постельное белье. В этом Серена была ей не помощница. Она просто ничего не смыслила в подобных вещах. Для нее было естественным повелевать — молодая женщина великолепно управляла хозяйством отца и с наслаждением утирала нос пожилым леди, которые находили ее слишком юной для подобных занятий. Но ее представление о домашних делах сводилось к тому, чтобы вызвать к себе домоправительницу или лакея и дать им общие указания. Если бы хоть раз на стол был подан плохой ужин, Серена тотчас же позаботилась бы о том, чтобы подобное больше не повторялось. Однако составить меню этого ужина ей было бы так же трудно, как самостоятельно сварить яйцо или застелить постель.

В свое время Фанни с удовольствием передала в руки Серены бразды правления в Милверли. Теперь Серена с радостью предоставила мачехе заниматься домашними делами во Вдовьем доме. Молодая вдова наслаждалась тем, что может выполнять эти обязанности, и находила много интересного в таком небольшом пространстве. В Милверли все было не так — чем более пышные приемы устраивались там, тем больше они пугали Фанни. По натуре она была скромницей, причем не очень понятливой. Вдобавок она вышла замуж почти сразу же после окончания школы, так что просто не успела много узнать о мире, в котором жил ее муж, и совсем уж ничего не ведала об обитателях этого мира. Доброта и скромность помогали ей во многих испытаниях. Но только сама Фанни знала, какого труда ей стоило в течение всех этих месяцев после свадьбы участвовать в беседах, где так небрежно упоминались события, о которых она и понятия не имела, или люди, с которыми она никогда не встречалась. Зато ее вполне устраивало, когда к ней в гости приезжала из Гренджа миссис Эйлшэм или Джейн рассказывала забавные истории о своих детях. Серена же находила все это крайне скучным и с трудом подавляла зевоту во время подобных бесед.

Обитательницы Милверли, хотя и были знакомы со многими дворянами, живущими по соседству, никогда не завязывали с ними тесных отношений. Пропасть между Милверли и более скромными поместьями была слишком глубока, чтобы они могли приезжать друг к другу в гости. Да, пятый граф Спенборо был любезен со своими соседями, а Серена неукоснительно соблюдала правила вежливости. Но считалось, что ужин или вечерний прием в Милверли не требовал ответного приглашения. В дни охоты, когда его светлость забирался слишком далеко от своего поместья, он частенько перекусывал в доме какого-нибудь знакомого охотника. Иногда графа сопровождала Серена, оба они бывали забрызганы грязью по самые уши, и, по общему признанию, не было гостей более непритязательных и общительных, чем отец и дочь. Однако после того, как вас проведут по парадной лестнице особняка в Милверли, передавая от одного лакея к другому, после того, как вы, пройдя несколько залов, попадете в большую гостиную, где вас примет юная леди Спенборо, а потом усядетесь в столовой за стол, где вас ждет, по словам лорда, «обычный скромный ужин», вы поймете, что не много найдется дам благородного происхождения, которые бы решились без внутреннего содрогания пригласить хозяев Милверли к себе в дом.

Когда Фанни и Серена обосновались во Вдовьем доме, многие окрестные дворяне почувствовали себя неуверенно и, за исключением некоторых совсем уж бесцеремонных личностей, выжидали, как обе женщины поведут себя по отношению к соседям, прежде чем навязывать им свое общество, — ведь это могло и не понравиться вдове и ее падчерице.

— А в результате, — сказала однажды Серена, прекрасно понимая, что именно беспокоит наиболее деликатных их соседей, — мы с тобой, дорогая Фанни, оказались в обществе семейства Айбсли и этой жуткой Лейлхэм! Должна сказать, что сегодня утром я столкнулась в Куэнбери с миссис Оррелл и открыто обвинила ее в пренебрежении к нам. Так вот, она в своей обычной бесстрастной манере сообщила мне с какой-то нехорошей усмешкой, что старая леди Оррелл посоветовала ей не торопиться присылать нам приглашение, потому что это поставит ее на один уровень с леди Лейлхэм. Можешь себе представить, как я взорвалась!

— Но ты сказала ей, как мы будем рады принять ее у себя?

— Конечно, сказала. Но ты будешь потрясена, Фанни! Мы с ней вдоволь посплетничали и пришли к выводу, что леди Лейлхэм — абсолютная плебейка. Не злись на меня! Я знаю, как тебе нравится ее общество.

— Ну, Серена… Ты же знаешь… Что я могу поделать? Сэр Уолтер Лейлхэм был другом твоего дорогого отца, и поэтому мы не можем оттолкнуть ее. Не могу понять, как он на ней женился!

— О, он был разорен. А у нее было огромное состояние, а может, она была богатой наследницей или что-то в этом роде. Мне жаль ее дочерей: леди Лейлхэм полностью подчинила их себе и, будь уверена, считает, что они найдут себе блестящих мужей. С Эмили у нее этот номер может пройти, не спорю. Но ей не удастся всучить свою веснушчатую дочку кому-нибудь породовитее, чем простой баронет.

— Серена, как ты можешь? — запротестовала Фанни.

— Конечно, я не смогла бы…

— Пожалуйста, будь серьезной. Думаю, Энн через год-два станет такой же, как ее сестра Эмили. А Эмили ведь очень хорошенькая, правда ведь? Я только надеюсь, что эту девочку не заставят делать то, что ей не по душе.

— Вот что я тебе скажу, Фанни: не удивлюсь, если окажется, что леди Лейлхэм подлизывается к тебе с одной-единственной целью — она надеется, что ты возьмешь Эмили под свое покровительство.

— О, ты ошибаешься! Кроме того, в этом нет необходимости. Она, похоже, знает всех в округе и появляется везде, где только можно.

— Используя титул Лейлхэмов! Но она проницательна, насколько это для нее возможно, и прекрасно понимает, что ее только терпят. Людей такого сорта приглашают на светские рауты, но никогда не зовут на ужин с друзьями.

Фанни признала правоту Серены, однако добавила:

— Все же ее манеры совсем не вульгарны, и нельзя сказать, что она угодничает.

— Ну, в ее манерах есть какая-то утомительная официальность, присущая тем, кто не осмеливается выпрямиться из-за боязни оказаться не на высоте, а ее пресмыкательство — наихудший вид этого древнего искусства. Клянусь, но по мне уж лучше подхалимство, чем эта нелепая демонстрация своей значимости. «Мы с вами, дорогая леди Спенборо…», «Как мы с вами знаем, леди Серена, знатные дамы смеются…». Тьфу!

— Да, это ужасно. Нелепо. Но мне нравится Эмили. А тебе? Она такая жизнерадостная девушка, с такими естественными, искренними манерами!

— Ее слишком легко подавить. Стоит посмотреть на ее виноватый вид, когда мать, словно василиск, осуждающе взирает на дочь. Я допускаю, что Эмили естественна и красива. Но если ты обнаружила в ней больше мозгов, чем может уместиться в твоем наперстке, значит, ты обладаешь просто необыкновенной проницательностью, моя дорогая.

— Ты такая умная, Серена! — наивно воскликнула Фанни.

— Я? — изумилась молодая женщина.

— О да! Все так говорят, и это правда.

— Фанни, дорогая, о чем ты? Я не претендую ни на что, кроме простого здравого смысла.

— Нет, у тебя есть нечто гораздо большее! У тебя острый ум, и ты всегда знаешь, что сказать людям. Помнишь, супруги Каслри останавливались у нас в прошлом году? Я была просто в восторге от того, как умно ты повела с ними разговор! А сама я не могла придумать ничего, кроме нескольких пустых фраз.

— О Боже, какая чепуха! Уверяю тебя, это не что иное, как привычный трюк. Ты забываешь, как долго я вращалась в свете. Вот достигнешь моего возраста и будешь вести себя точно так же.

— Нет, никогда мне это не удастся, — покачала головой Фанни, — я так же глупа, как Эмили Лейлхэм… И я уверена, что часто просто раздражаю тебя.

— До сих пор — ни разу! — объявила Серена, слегка покраснев, но шутливым тоном. — Господи, да если у меня появится новый поклонник, я постараюсь, чтобы ты не попалась ему на глаза. А то на твоем фоне я покажусь ему синим чулком. И тогда прощайте мои надежды на респектабельный брак!

Фанни расхохоталась, потом обе умолкли. Однако Серена с изумлением поняла, что ее мачеха говорила правду. Да, она любила эту милую женщину, но порой ее действительно раздражало простодушие Фанни и частенько хотелось общества кого-нибудь другого, равного ей по уму.

Серене также было непросто привыкнуть к тому, что она считала бездельем, и еще труднее было отказаться от охоты. Ей все равно рано или поздно пришлось бы это сделать, так как она находилась в глубоком трауре, но если бы Фанни разделяла с ней страсть к верховой езде, они могли бы хоть иногда проехаться вместе верхом. Но та была весьма нервной наездницей, готовой скакать рядом с Сереной по ровным дорожкам иноходью и впадавшей в панику при одной мысли о том, что придется преодолеть малюсенькое препятствие. Хартли же рассматривал лошадей лишь как средство передвижения из одного места в другое.

Своих охотничьих лошадей Серена решила отослать в Таттерсолс. У себя она оставила лишь резвую чистокровную кобылку, которую можно было поставить в конюшню при Вдовьем доме. Эта конюшня была построена так, что здесь могли разместиться не более шести лошадей, и, хотя Хартли вежливо попросил Серену продолжать считать конюшню в Милверли своей, гордость не позволяла девушке быть обязанной новому графу. Фанни, знавшая, какую боль это причиняет падчерице, была потрясена ее решением. Однако Серена, не желавшая, чтобы ее рану бередили или даже просто замечали, небрежно бросила: «А, ерунда! Какой смысл держать лошадей, если я все равно не буду на них ездить? Я не смогу позволить себе кормить их досыта, а кузен Хартли вовсе не обязан делать это за меня».

Незадолго до Рождества их посетил лорд Ротерхэм. Одно из его поместий, Клейкросс-Эбби, в отличие от расположенного в другом конце Англии родового гнезда Ротерхэмов, находилось милях в десяти от Куэнбери. Оно было небольшим, и маркизу нравилось жить там. Он приехал верхом в один из дождливых сумрачных дней. Ротерхэма ввели в гостиную, где Серена сидела в одиночестве, занятая вязанием бахромы, что она, правда, делала не очень умело.

— Бог мой. Серена! — воскликнул маркиз, переступая через порог.

Никогда раньше она не была так рада видеть его. Забыв о размолвке, Серена с восторгом встретила того, кто в этот момент олицетворял для нее потерянный мир.

— Ротерхэм! — воскликнула она, вскакивая и протягивая навстречу ему руки. — Какой приятный сюрприз!

— Бедная девочка, тебе, наверное, здесь очень тоскливо.

— Посмотри, чем я занимаюсь, — засмеялась Серена. — Мне скучно до слез, уверяю тебя. Я заказала в Лондоне новые книги, рассчитывая, что они развлекут меня, по крайней мере, в течение месяца, но неосмотрительно проглотила в один присест «Гая Мэннеринга». Ты читал его? Мне он понравился больше, чем «Уэверли». Теперь мне осталось прочитать «Семейную жизнь пастора» — ужасно нудное чтиво! Еще — «Историю Новой Англии», для которой у меня не хватает чувства юмора, и скучнейшую «Жизнь Наполеона» в стихах — как это тебе понравится! И еще, можешь себе представить, «Исследование ренты»! Фанни так и не удалось научить меня сносно вязать на пяльцах, поэтому я с отчаяния вяжу бахрому. Но хватит об этом! Сядь и расскажи мне, что происходит в мире.

— Мне ничего не известно. Ты, должно быть, сама знаешь, что Веллингтон и Каслри одолели старого Блюхера. Что же касается остального, то единственные сплетни, дошедшие до меня, заключаются в том, что сэр Хадсон Лой приглядел себе красивую вдовушку, а принцесса Уэльская разъезжает по Италии в великолепном экипаже, запряженном пони кремового цвета. Наверное, репетирует свое появление в Астли. А теперь расскажи мне, как твои дела.

— Терпимо. Что привело тебя в Глостершир? Намерен провести Рождество в Клейкроссе?

— Да, вынужденное жертвоприношение на алтарь долга. Моя сестра приезжает туда завтра вместе со всеми своими чадами — я даже не знаю точно, сколько их. А кузина Корделия, ошибочно полагая, что я жажду увидеть моих воспитанников, в четверг доставит туда мне весь свой выводок.

— Какой аншлаг! Думаю, тебе не следовало приглашать их в Делфорд.

— Да я и не приглашал. Августа известила меня, что мне будет приятно увидеть их всех. А что касается того, чтобы забрать на этот год старшего отпрыска Корделии в Лейсостершир, то нет — благодарю покорно! Я слишком уважаю своих лошадей и не хочу, чтобы Джерард у меня в гостях сломал шею.

Серена помрачнела и произнесла сурово:

— Жаль, что ты не можешь относиться к мальчику с большей добротой.

— Смог бы, если бы у его матери не было этой доброты в избытке, — холодно отозвался Ротерхэм.

— Думаю, доброта тебе вообще не присуща. У тебя нет ни терпения, ни угрызений совести, Айво.

— В твоих устах, дорогая Серена, подобная критика звучит весьма странно.

Она покраснела:

— По крайней мере, я надеюсь, что угрызения совести мне не чужды.

— Я тоже на это надеюсь, хотя пока не замечал.

Ее глаза сверкнули, она хотела нанести ответный удар, но сдержалась и после секундного замешательства сказала:

— Прошу прощения! Ты напомнил мне — и весьма кстати, — что твое поведение по отношению к воспитанникам меня не касается.

— Хорошо сказано! — с одобрением произнес маркиз. — Ты положила меня на обе лопатки, и я не стану делать даже попытки подняться. Ты вольна порицать мое поведение по отношению к моим воспитанникам сколько тебе угодно. Но зачем тратить на меня эти язвительные замечания? Корделия обязательно нанесет тебе визит и с восторгом выслушает твое мнение на мой счет — оно ведь совпадает с ее точкой зрения.

— Неужели мы не можем пробыть вместе хотя бы десять минут без ссор? — воскликнула Серена. В этот миг в комнату вошла Фанни.

— Думаю, прошло больше десяти минут, так что мы оба можем поздравить себя с явным достижением. — Ротерхэм поднялся и поцеловал руку Фанни. — Как поживаете? Не нужно смущаться, я заехал всего лишь засвидетельствовать вам свое почтение и уже слишком задержался. Надеюсь, у вас все хорошо?

Фанни никогда не знала, как отвечать на подобные речи. Она зарделась и пробормотала, что она так рада… что надеется видеть его за ужином… что они не ожидали…

— Спасибо, но я не смогу остаться. У меня нет никакого дела к Спенборо, и я заехал к вам просто по пути в Милверли.

— Не нужно срывать злость на бедной Фанни! — возмутилась Серена.

— Но мне же чужды угрызения совести! — бросил в ответ маркиз. — Леди Спенборо, моя сестра решила провести Рождество в Клейкроссе и поручила мне узнать, принимаете ли вы гостей?

— О да! Будем рады видеть у себя леди Силчестер! Пожалуйста, заверьте ее… Как это мило с ее стороны!..

Ротерхэм поклонился и распрощался с ними. Фанни с облегчением вздохнула:

— Как я рада! Миссис Стоув сказала, что палтус нужно выбросить, и необходимость готовить на скорую руку ужин для лорда Ротерхэма приводила меня в отчаяние. Ну и вид у него был! Что это вывело его из себя?

— Ты еще спрашиваешь. Разумеется, я!

— Серена, милая, ты не должна была этого делать.

— Я и не собиралась ссориться. Только сказала ему кое-что резкое. Сказала правду, но не думала, что мои слова заденут его за живое. Жаль, конечно, но, думаю, если бы мы не поссорились из-за этого, то обязательно повздорили бы из-за чего-нибудь другого.

— Неужели? Теперь он, наверное, не приедет к нам снова? — с надеждой произнесла Фанни.