Онлайн чтение книги Изгнанники в лесу
XXXVII. Неожиданный гость

Долго сидел Гуапо над своей маримондой. Все остальные уже поужинали и отошли немного в сторону, чтобы быть подальше от сильного огня. Они с интересом рассматривали различные породы птиц, которые находились на берегу реки. Там были ярко-желтые фламинго и разные породы ибисов; тигровые журавли, названные так потому, что оперение их по цвету и пятнам напоминает ягуара. Среди высокого камыша, покрывавшего берег, прогуливались аисты, которые со своими большими гребнями походили на фазанов, но только внешне; мясо их до такой степени горько, что даже и неразборчивые индейцы не хотят его есть.

На сухой ветке, которая выдавалась над водой, сидел одинокий алкион, или зимородок, а большая гарпия, орел-рыболов, как и родственный ему белоголовый орел Северной Америки, летали над самой водой, высматривая добычу; мускусные утки громадными стаями носились в воздухе.

Подобно алкиону, одиноко сидела на выдавшейся вперед ветке ракоедка, интересная птица, родственная цапле. Клюв ее имеет вид двух лодочек, положенных одна на другую своими впадинами. Время от времени птица эта прыгала в воду, которая в этом месте была неглубока, и ловко вытаскивала то рыбку, то лягушку, то какое-нибудь из ракообразных животных.

Там же можно было заметить и птицу, которая внешне очень походила на водяную курицу. Да и нрав ее тоже во многом напоминал ее. Это была хакана или чуза, как называют ее в тех местностях. В Южной Америке, а также в тропических странах старого континента существует несколько видов этой птицы.

Хакана величиной бывает с обыкновенную курицу. Только шея ее гораздо длиннее и ноги выше; когда она стоит, то достигает больше двух футов высоты. Цвет перьев ее темно-бурый, на голове у нее гребень из двенадцати черных перьев, каждое длиной в три-четыре дюйма. На сгибах крыльев — шпоры, почти в два дюйма длиной; она пользуется ими только для самозащиты; это очень мирное существо, которое никогда никого само не затрагивает. Но более всего в хакане наблюдателя, пожалуй, поражает длина ее ног. Четыре пальца — три впереди и один сзади — настолько велики, что могут накрыть площадь почти такой величины, как и ее тело, что сильно мешает ей ходить по земле. Но зато она может бегать по листьям кувшинок и других водяных растений, не погружаясь в воду, откуда достает себе насекомых и личинки, которые составляют основную ее пищу.

Когда птица эта спокойна, она обычно молчит; но при малейшей опасности издает резкий крик. А так как слух у нее настолько тонок, что она может различать шум самых легких шагов на очень далеком расстоянии, то индейцы приручили ее и используют как ночного сторожа; хакана верно несет свою службу и всегда предупреждает о приближении врага. Испано-американцы тоже держат хакану, чтобы она охраняла их птичьи дворы, защищала домашних птиц от хищников. Она внимательно следит за малейшими движениями доверенного ей поголовья и защищает его с невероятной храбростью, почти всегда удачно, по крайней мере ни при каких обстоятельствах не оставляет своего поста.

В этих местах водились и другие птицы. Между ветвей деревьев порхали целые стаи попугаев, ар, трогонов, куруку, туканов и других птиц родственных им пород. Немного подальше на одном дереве, отягощенном плодами, сидели каменные петушки, белоснежного цвета птички величиной с нашего дрозда; у основания широкого их клюва есть довольно большой мясистый нарост, который свешивается вниз, как у индейки. Птицу эту еще называют «птица-колокольчик» за ее звонкий и частый крик, который она издает в полдень, то есть в то время, когда в тропических странах вся природа засыпает.

Все это разнообразие растительного и животного мира на каждом шагу давало повод дону Пабло рассказывать семье самые интересные истории; время проходило незаметно, и никто не думал о сне. Гуапо все еще сидел перед костром, внимательно наблюдая, как жарится маримонда; она начала уже обугливаться, и запах ее приятно щекотал ноздри индейца; он то и дело помешивал огонь длинной палкой, то отгребал в сторону золу, то подвигал ближе к маримонде горячие уголья и заранее предвкушал наслаждение своим ужином.

Вот наконец обезьяна изжарилась. Гуапо поднялся, взял в одну руку нож, в другую — палку, раздвоенную на конце, наподобие вилки, и наклонился над маримондой, чтобы вынуть ее из костра, как вдруг — о ужас! — земля заколебалась под его ногами так сильно, что он с большим трудом смог сохранить равновесие, а затем, прежде чем он успел прийти в себя, раздался страшный шум, земля приподнялась и разверзлась — печь, уголья, пепел, изжарившаяся маримонда и сам Гуапо разлетелись в разные стороны. В первую минуту, конечно, невозможно было объяснить себе это странное явление ничем иным, как землетрясением. Но вскоре выяснилось, что это совершенно не то: в мутной грязи, выкинутой из раскрывшейся ямы, испуганные путешественники увидели гигантское туловище крокодила.

Чудовище, одно из наиболее громадных, какие только встречаются, имело до восемнадцати футов в длину и открыло свою громадную зубастую пасть, втянуло в себя воздух, и из его горла вырвался рев, напоминавший рев быка. К громкому крику наших путешественников присоединились крики ужаса всех птиц.

Но индеец, как только понял причину случившегося, тотчас успокоился и, отыскав топор, который, к счастью, лежал не очень далеко, хладнокровно начал приближаться к крокодилу с намерением нанести ему удар у основания хвоста, — единственное уязвимое место во всем теле этого чудовища. Но животное, быть может, догадавшись об угрожавшей ему опасности, опередило индейца, быстро вильнув хвостом. Гуапо мгновенно отлетел в сторону — конец хвоста чудовища задел его и отбросил шагов на десять. Он отделался более чем легко; вероятно, крокодил не вполне еще вышел из оцепенения; этим только и можно объяснить вялость удара; будь он нанесен со всей силой, чудовищное пресмыкающееся непременно сломало бы жертве ноги. Гуапо быстро вскочил и поднял свой топор; но крокодил, пролежав, быть может, несколько месяцев погребенным в земле, теперь, увидя в двух шагах от себя воду, повернулся, бросился к реке и исчез.