Онлайн чтение книги Калле Блюмквист и Расмус Kalle Blomkvist och Rasmus
11

Урыцарей Белой розы существует множество тайных сигналов и предупредительных знаков. Не менее трёх разных сигналов означают «Опасность!». Например, если и союзник и противник находятся в поле зрения, и нужно незаметно сообщить союзнику, что он должен быть поосторожнее, применяется быстрое касание мочки левого уха. «Крик совы» призывал всех крадущихся по местности Белых роз поспешить на помощь. Вопль «Великая катастрофа» разрешается применять лишь в исключительных случаях, когда кому-то грозит смертельная опасность или он находится в крайне бедственном положении.

Именно в такое крайне бедственное положение и попала сейчас Ева-Лотта. Она во что бы то ни стало должна как можно скорее связаться с Андерсом и Калле. Она чувствовала, что они где-то поблизости. Рыщут, словно голодные волки, и ждут, когда же зажжётся свечка в её окне, означающая, что путь свободен. Но путь всё ещё не свободен. Никке и не думает уходить. Сидит и рассказывает Расмусу, как он, будучи молодым моряком, бороздил голубые просторы океанов, а Расмус, дурачок, не отпускает его, всё просит рассказывать ещё да ещё.

Ждать больше нельзя, надо спешить, спешить, спешить! Через час Петерс и Никке под покровом ночной тьмы отправятся за секретными документами.

У Евы-Лотты оставался один-единственный выход: она издала вопль «Великая катастрофа». И прозвучал он весьма устрашающе, как и подобает. У Никке и Расмуса аж кровь застыла в жилах. Придя в себя, Никке покачал головой и сказал:

– Ну всё, дело швах. Нормальный человек так орать не станет.

– Да нет же, это такой индейский клич, – пояснила Ева-Лотта. – Я подумала, может, вы захотите послушать. Вот, пожалуйста. – И она ещё раз пронзительно завопила.

– Спасибо, больше не нужно, – сказал Никке.

И он был прав, потому что где-то в темноте просвистел чёрный дрозд. Вообще-то после наступления темноты дрозды не имеют обыкновения петь, но Никке нисколько не удивился, а Ева-Лотта тем более. Она была невероятно рада. Калле и Андерс подали ей знак: «Мы слышали».

А вот как передать им важное сообщение о бумагах? Но на то они и рыцари Белой розы, чтобы всегда находить правильное решение. Тайный язык, разбойничий язык не раз приходил им на помощь, поможет и теперь.

Никке и Расмус ещё раз были повергнуты в шок, когда Ева-Лотта ни с того ни с сего вдруг очень громко и жалобно запела.

– Сос-поп-а-сос-и-тот-е боб-у-мом-а-гог-и поп-рор-о-фоф-е-сос-сос-о-рор-а зоз-а кок-нон-и-жож-нон-ой поп-о-лол-кок-ой, – пела она, к явному неудовольствию Никке.

– Эй, ты! – сказал он под конец. – Прекрати! Чего воешь?

– А это такая индейская песня. Про любовь. Я думала, вы её тоже захотите послушать.

– А я подумал, уж не заболела ли ты, – сказал Никке.

– Нон-е-мом-е-дод-лол-е-нон-нон-о! Сос-рор-о-чоч-нон-о! – продолжала петь Ева-Лотта как ни в чём не бывало, пока Расмус не заткнул уши и не сказал:

– Эва-Лотта, давай лучше споём «Лягушечки, лягушечки, ква-ква-ква-ква»…

А потрясённые Калле и Андерс стояли в темноте и слушали песню Евы-Лотты: «Спасите бумаги профессора за книжной полкой! Немедленно! Срочно!»

Если Ева-Лотта сообщила, что дело срочное и даже прибегла к воплю «Великая катастрофа», это могло означать только одно – Петерс каким-то образом выведал, где хранятся бумаги, и туда надо успеть попасть первыми.

– Бежим, возьмём лодку! – шёпотом скомандовал Андерс.

Не говоря больше ни слова, друзья без оглядки понеслись вниз по тропинке к пристани. Голодные и холодные, они бежали в темноте, спотыкаясь и обдирая руки и ноги. Им было страшно: казалось, что преследователи поджидают их за каждым кустом, но сейчас всё это не имело никакого значения. Важно было одно: профессорские бумаги не должны попасть в руки преступников. Поэтому их нужно опередить.

Андерс и Калле пережили несколько ужасных минут, прежде чем отыскали вёсельную лодку, не запертую на замок. Каждую секунду они ждали, что из темноты вынырнет Блюм или Никке, и когда Калле осторожно столкнул лодку с мостков и взялся за вёсла, его сверлила одна только мысль: «Сейчас они появятся, я уверен – вот-вот появятся…»

Но никто не появился, и Калле налёг на вёсла. Вскоре друзья были вне пределов слышимости, и Калле грёб так, что вода пенилась вокруг вёсел. Андерс молча сидел на корме и вспоминал, как они плыли к острову, – неужели это было вчера утром? Казалось, с тех пор прошла целая вечность…

Спрятав лодку в зарослях тростника, они побежали искать мотоцикл. Они оставили его в кустах можжевельника, но где же эти кусты и как их найти в такой темноте?

Немало дорогих минут ушло на отчаянные поиски. Андерс так нервничал, что искусал себе пальцы. Где он, этот злосчастный мотоцикл? Калле тем временем искал его на ощупь в кустах.

Ой, да вот же он! Нашёлся! Пальцы любовно обхватили руль, и Калле быстро вывел мотоцикл на лесную дорогу.

Им предстояло проехать около пятидесяти километров. Калле посмотрел на наручные часы: стрелки в темноте светились.

– Сейчас половина одиннадцатого, – сообщил он Андерсу, хотя тот и не спрашивал его об этом. Слова прозвучали как-то зловеще.

В это же самое время точно те же слова произнёс инженер Петерс, обращаясь к Никке:

– Сейчас половина одиннадцатого. Пора собираться.

Пятьдесят километров… сорок километров… тридцать километров до Лилльчёпинга! Они неслись как угорелые. Ночь была мягкая и тёплая, но дорога казалась бесконечно долгой. Нервы у них были на пределе, они то и дело прислушивались: не догоняет ли их тот самый автомобиль… Каждую секунду им казалось, что их вот-вот осветят фары машины, которая нагонит их, обгонит и исчезнет вместе с последней надеждой – спасти документы, так много значащие.

– «До Лилльчёпинга тридцать шесть километров», – прочёл Никке. – Прибавь-ка газу, шеф!

Но инженер Петерс ехал с той скоростью, которая была ему приятна.

Он снял руку с руля, чтобы предложить Никке сигарету, и сказал с довольным видом:

– Я ждал так долго, что готов подождать ещё полчасика.

Лилльчёпинг! Город спал безмятежно, как всегда. Калле и Андерс даже немного возмутились. Мотоцикл промчался по хорошо знакомым улицам, далее по дороге вверх к развалинам замка и остановился у виллы доктора Эклюнда.

А чёрному автомобилю оставалось проехать ещё несколько километров до небольшого щита с надписью: «Добро пожаловать в Лилльчёпинг!».

– Ничего более страшного в моей жизни ещё не было, – прошептал Андерс, когда они крались по веранде.

Он осторожно подёргал дверь, и она поддалась. «У киднепперов не хватило даже ума закрыть за собой дверь, – подумал Калле. – Как же можно оставлять не запертым дом, где хранятся бумаги ценою в сто тысяч крон?! Но всё к лучшему – сэкономим уйму времени, ведь сейчас дорога каждая минута».

«За книжной полкой…» – за какой из них? У доктора Эклюнда, сдавшего на лето свою виллу, этих книг и книжных полок видимо-невидимо. В гостиной, к примеру, книжные полки стоят вдоль всех стен.

– На это уйдёт вся ночь, – говорит Андерс. – Откуда начнём?

Калле размышляет, хотя времени страшно мало. Но иногда стоит пожертвовать минуткой, чтобы найти решение. Что сказал Расмус своему отцу? «Я подкрался вечером, когда ты думал, что я сплю, и тогда я увидел…» Где же Расмус стоял? Уж точно не в гостиной…

Спальни расположены на верхнем этаже. Малышу не спится, он тихонько спускается по лестнице… и прежде чем папа услышал его шаги, Расмус видит нечто занимательное и останавливается. «Вероятно, он стоял на лестнице в прихожей», – подумал Калле и бросился туда.

С любого места на лестнице через открытую дверь в гостиную видна только одна полка – та, что у письменного стола.

Калле мчится обратно в гостиную и вместе с Андерсом отодвигает эту полку от стены. Полка скребёт пол, издавая пренеприятный скрежет. Но для мальчиков это единственный звук в мире, который они сейчас воспринимают. И потому машину, остановившуюся около виллы, они не слышат.

Ещё, ещё чуть-чуть, и они смогут заглянуть за полку. Пресвятой Моисей! Да вот же он – коричневый конверт, крепко пришпиленный кнопками! Калле дрожащими руками с трудом вытаскивает свой нож и начинает откреплять им конверт.

– Надо же, мы успели! – шепчет Андерс, страшно бледный от напряжения. – Успели ведь!

Калле держал в руке конверт, рассматривая его с благоговением, – он же оценён в сто тысяч крон! Собственно говоря, его вряд ли можно оценивать в деньгах. Какой триумф! Какое сладкое, горячее, пронзительное чувство удовлетворения!

И тут они вдруг услышали. Услышали что-то жуткое и угрожающее. Крадущиеся шаги на веранде. Скрип дверной ручки… Входная дверь медленно открывается…

Лампа на письменном столе освещает их бледные лица. В отчаянии они смотрят друг на друга, от страха их подташнивает. Через несколько секунд дверь откроется – тогда всё пропало. Они пойманы, как две крысы в капкан. Те, кто стоят в передней и сторожат вход, не пропустят никого с коричневым конвертом ценой в сто тысяч крон.

– Бегом по лестнице на второй этаж, – шепчет Калле.

Ноги у них подкашиваются, но каким-то сверхъестественным образом им удаётся проскочить переднюю и взбежать по лестнице.

А потом всё происходит так стремительно, что мысли и здравый рассудок путаются в сплошном хаосе, они слышат лишь возмущённые голоса, хлопанье дверей, громкие восклицания, ругательства, топот ног, бегущих вверх по лестнице, и – караул, что делать? – чьи-то быстрые шаги прямо у них за спиной.

Вот оно – окно с той самой занавеской, что так игриво колыхалась на ветру. С тех пор словно тысяча лет прошла! А за окном – приставная лестница, путь к их спасению… возможно… возможно… Они переваливаются через подоконник на лестницу, слезают, нет – скатываются вниз и бегут, бегут так, как никогда ещё не бегали за всю свою недолгую жизнь. Бегут, несмотря на то, что из окна доносится жёсткий голос Петерса:

– Стой, стрелять буду!

Но ведь здравый рассудок куда-то подевался!

Они несутся дальше, хотя должны понимать, что жизнь их висит на волоске. Они бегут так быстро, что им кажется: ещё немного, и сердце у них разорвётся.

Опять они слышат своих преследователей… Куда спрятаться от этого жуткого топота, от этих звуков, которые будут отдаваться эхом в их снах всю жизнь? Найдётся ли на земле такое место?

Они мчатся вниз, в город. Уже совсем близко. Но силы им изменяют. Преследователи неумолимо приближаются. Спасения нет, всё погибло, через секунду всё будет кончено…

И в этот миг они увидели его! В свете уличного фонаря они отчётливо разглядели хорошо знакомую долговязую фигуру в полицейской форме.

– Дядя Бьёрк! Дядя Бьёрк! Дядя Бьёрк!

Так кричат тонущие в открытом океане.

А дядя Бьёрк машет им предостерегающе: нельзя же так шуметь, когда на дворе ночь!

Он направляется к ним, не подозревая, что в эту минуту он для них дороже собственных мам.

Калле кидается к нему и, задыхаясь, обхватывает его руками.

– Дядя Бьёрк, миленький, пожалуйста, задержите вон тех преступников!

Калле оборачивается и показывает пальцем в сторону преследователей, но там ни души. Топот прекратился. Калле вздыхает, сам не зная, отчего – от облегчения или от огорчения. Он понимает, что пытаться изловить киднепперов здесь бесполезно. Вместе с тем он понимает и другое: он не может рассказать дяде Бьёрку, что произошло на самом деле. Профессор ясно дал понять: пока Расмус не будет в полной безопасности, полицию в это дело вмешивать нельзя. Сейчас Петерса поглотила ночная тьма. Он, наверное, спешит к своей машине, чтобы побыстрее вернуться на остров, к Расмусу! Нет, полицию вмешивать нельзя, нельзя и действовать вопреки решению профессора. Даже если это решение самое разумное.

– Вот как, знаменитый сыщик опять начеку? – с улыбкой произносит дядя Бьёрк. – Так где же они, преступники?

– Удрали… – выдыхает Андерс.

Калле угрожающе наступает другу на ногу, но в этом нет необходимости. Андерс и так знает, что когда речь идёт о преступлении, он должен уступить лидерство Калле.

А Калле ловко отшутился, и дядя Бьёрк заговорил совсем о другом.

– Ребята вы, конечно, хорошие… – начал он. – Да вот только сегодня утром я встретил, Калле, твоего папу и, уж будь уверен, он был очень сердит. И не стыдно вам вот так убегать из дому? Вам бы давно пора вернуться! Ну да ладно. Хорошо, что вы, наконец, дома.

– Да нет, мы ещё не дома, – отвечает Калле. – Мы ещё не вернулись.