Онлайн чтение книги Поцелуй смерти Kiss the Dead
Глава вторая

Сотрудники полиции могут перейти в режим радиомолчания по многим причинам, в том числе из-за отказа аппаратуры. Это не повод тут же автоматически вызывать СВАТ или принимать аналогичные крутые меры, разве что послать сотрудников поопытнее проверить ситуацию на месте – так поступают, когда дело не связано с гражданами противоестественной природы. Но в ответ на такие слова, как «вампир», «оборотень-леопард», «зомби» и так далее тут же выезжают наши специальные группы – если они не заняты где-то в такой же достоверной ситуации, а не «возможной». Кто-то из них вместе с моим коллегой, федеральным маршалом Ларри Киркландом сейчас выполнял ордер на вампира, который перебрался в наш город, имея на хвосте действующий ордер от другого штата. Он убил последнего маршала, который пытался ордер «обслужить», поэтому ордер переслали по электронке маршалу, чья была очередь по списку, и таким образом задание попало к Ларри. Ордер на ликвидацию всегда считался ордером «без стука», то есть мы не обязаны объявлять о себе, входя в дверь. Обучать Ларри начинала я, но шлифовали его уже в ФБР. Сейчас он уже вполне взрослый, у него жена и ребенок, и я научилась не обращать внимания на тяжелое чувство, когда он уходит в одиночку на опасную охоту. Был еще более рутинный ордер на наркоторговцев, которых подозревали в цепочке смертей, и к этим тоже будет вызван СВАТ. Сент-Луис – город небольшой. В нашем СВАТ можно набрать людей на еще одну полевую группу, но мы ее не получим, пока не будем иметь доказательств, что дело плохо. До тех пор будут только те сотрудники, которых послали в адрес изначально, и мы, РГРПС. Честно говоря, иногда мне такое предпочтительнее. У СВАТ слишком много правил.

Прорезая ночь сине-красной мигалкой, мы с Зебровски подъехали к месту. Сирен мы включать не стали, только мигалки. В кино всегда вместе со светом идет звук, но иногда, вот как сейчас, когда выходишь из машин, все тихо, только крутятся и крутятся цветные лучи, чиркая снова и снова по массивным кирпичным зданиям и пустому булыжному двору. В девятнадцатом веке на этой пивоварне работала половина города, но уже много лет она заброшена. Кто-то ее купил и пытается убедить клиентов, что теперь тут будут квартиры и офисы, но в основном помещения тут снимают под фото- и видеосъемки. Стояли две полицейские машины, с виду пустые. Где же копы, которые в них приехали, и почему они не отвечают на вызовы по рации?

Из своей машины вышли детективы Клайв Перри и Броди Смит. Перри худощав, высок, одет аккуратно, но консервативно. Он афроамериканец, но кожа у него не так темна, как кажется в свете цветных мигалок. Смит – натуральный блондин, и в свете красно-синих огней кажется светлее. Перри ростом почти шесть футов, Смит немногим выше меня. Перри к тому же сложен как стайер – высокий и стройный, у Смита плечи широкие, а мускулы были бы устрашающие, посещай он тренажерный зал почаще. Белая рубашка Смита у ворота расстегнута, галстука нет, куртка всегда на плечах топорщится, будто ему трудно найти костюм по размеру и на его рост. Говорят, что противоположности притягиваются или, по крайней мере, отлично срабатываются. Для Перри и Смита это совершенно верно. Перри был в этой паре нормальный, а Смит – сверхнормальный. (Это звучит лучше, чем «экстрасенс» или «колдун».) Смит был участником экспериментальной программы полиции Сент-Луиса: у копов, имеющих экстрасенсорные способности, эти способности развивают и тренируют, выводя за пределы обычного «нутром чую». Начальство удивилось, что так много оказалось копов-экстрасенсов, а для меня ничего удивительного в этом не было. Почти любой коп вам скажет о своем нутряном чутье, об инстинкте, и почти любой скажет, что вот это-то и сохранило жизнь ему и его напарникам. При проверке выяснилось, что «нутряной нюх» – чаще всего латентные экстрасенсорные способности. Смит чует монстров, когда они начинают использовать какие-то свои умения. Если задержанный-ликантроп готов перекинуться, Смит это почует и предупредит присутствующих – или скажет задержанному, что лучше не надо. Он чует вампиров, когда они пытаются использовать свои вампирские чары. С мохнатыми у него лучше получается, чем с нежитью. Он чувствует, если при нем используются какие-то экстрасенсорные способности – например, когда я веду поиск нежити. У самого у него способности не очень велики – или просто еще не обнаружили, в чем его истинный талант. Поживем – увидим.

Мы с Зебровски официально не являемся напарниками. Федеральные маршалы обычно работают без напарников, а в Противоестественном отделе – всегда. Но с Зебровски я, наверное, за много лет работала больше, чем с любым другим копом. Мы друг друга хорошо знаем. Меня приглашали к нему домой на обед с его женой и детьми, а в последний раз мне было позволено привести двух своих возлюбленных-леопардов, с которыми мы вместе живем. Двое мужчин-«монстров», и мало того – живу я с обоими в грехе, а он разрешил мне привести их в свой дом, где собирались другие копы с семьями. Да, мы с Зебровски – друзья. Может, мы не делимся своими самыми потаенными секретами, но мы – копы-друзья. Это как друзья по работе, только тебя заливало его кровью, а его – твоей, и вы друг другу спасали жизнь. Но когда я выхожу работать с РГРПС, меня пытаются ставить в пару с нормальными. У Зебровски внутреннее чутье есть, но недостаточное, чтобы пройти тесты.

Мы проверили машины, убедились, что они пусты, и я тогда сказала то, что должна была сказать.

– Мы должны предполагать, что сотрудники ранены, так что я ссылаюсь на Акт.

То есть начинаю действовать на основании Акта о противоестественной опасности. Это такая дыра в заборе новых законов, более дружественных к вампирам, и эта дыра позволяет маршалам Противоестественного отдела бить вампиров на поражение, если они видят опасность для жизни людей и полагают, что промедление в ожидании ордера приведет к жертвам. Сейчас неизвестна судьба по крайней мере двоих сотрудников, может быть, большего их числа, если в каждой машине коп был не один. А еще – пропавшая девочка. Если мы хотим кого-нибудь спасти, надо иметь возможность стрелять в вампиров.

– Но вы не имеете права ссылаться на Акт до тех пор, пока не будет точно известно, что есть пострадавшие или заложники, – сказал Перри.

Он фанатичный приверженец правил, наш Клайв.

– Мы должны считать пропавших ранеными или убитыми, Клайв, – ответил Зебровски. – Анита вполне может сослаться на Акт. То есть она и все, кто ей помогают, имеют право бить на поражение ради спасения жизни людей, не ожидая ордера на ликвидацию.

Зебровски здесь был старше всех по званию, и он меня поддержал. Клайв поступил так, как поступают любители правил: последовал им. Потом он сможет себе сказать, что пытался предотвратить кровопролитие, и сам он, строго говоря, чист. Он кивнул:

– Ты здесь главный, сержант.

Зебровски не стал развивать тему и обернулся ко мне:

– Анита, фас!

Я приподняла бровь, но заводиться не стала. Его ухмыляющаяся физиономия была достаточно красноречивой – он с последним дыханием будет шуточки отпускать. Через какое-то время перестаешь обращать на них внимание, иначе замучаешься отгавкиваться.

– Минуту, – попросила я.

Если бы мы хотели к вампирам подкрасться незаметно, то искать их силой некроманта я бы не могла – они почуют. Но учитывая полицейские машины с мигалками – о скрытности говорить поздновато.

В допросной произошел инцидент – случайная утечка сверхъестественной силы, и только после этого она начала применяться намеренно. Ну а сейчас ничего случайного уже не было. Большинству из тех, кто поднимает мертвых – вежливо называют – аниматоры, а грубо – короли или королевы зомби, – необходим ритуал, чтобы эту работу выполнить. Круг силы, мазь, ритуальные предметы, кровавая жертва – и при этом, считай, еще повезло, если за ночь удастся поднять одного зомби. Я же круг силы использую, чтобы до моих зомби не добрались бродячие злые силы, кровавая жертва позволяет мне поднять зомби в большем количестве и в лучшем качестве, но поднимаю я их только собственной силой. Используй я все атрибуты профессии, могла бы поднимать их целыми кладбищами.

Это я скрываю как можно тщательней, потому что таких возможностей не должен иметь никто. Абсолютно никто.

Даже я.

Я не столько призываю свою силу некроманта, сколько освобождаю ее. Наилучшее описание – как будто у меня в груди кулак, который я крепко сжимаю, сдерживая силу, чтобы не вырвалась. И вот я разгибаю пальцы, раскрываю ладонь, отпускаю это напряжение, которое у меня под ребрами почти всегда. Как будто делаю выдох после задержанного на всю жизнь вдоха, который наконец-то можно выпустить.

Может быть, отчасти это магия, и потому другим нужны все эти приспособления и притирания, но для меня это экстрасенсорная способность, и мне достаточно просто спустить ее с поводка. Сила некроманта – как холодный ветерок, веющий от меня наружу. При этом ни один волосок ни на чьей голове не шелохнется, и «ветерок», может быть, неточное слово, но я чувствую, как сила из меня просачивается, расходится кругами от брошенного в воду камешка, только этот камешек – я. И еще одно: сила идет мощнее и сильнее сконцентрирована в том направлении, куда я смотрю. За спиной я ее тоже ощущаю, но там она не столь сильна. Почему так – понятия не имею.

Стоящий рядом Смит поежился, а Клайв Перри даже отступил от всех нас на шаг. Он на самом деле ничего не чувствовал, но я узнала случайно, что его бабка, как и моя, была жрицей вуду, только его бабка была злой колдуньей, в отличие от моей. Поэтому возле меня он слегка напрягается, хотя со Смитом у него проблем нет.

Я стала искать нежить. Моя сила даже не останавливалась возле по-настоящему мертвых тел, ей без разницы – они или прочие предметы обстановки – инертные, и все. А потом попался проблеск вампира, будто что-то зацепило мое внимание. Я давно умею направлять свою силу, действовать ею как щупом, и вот за этим «ощущением», за этой энергией я и пошла. Если бы тяга стала сильнее, это бы значило, что там вампиры. Если нет – гули, зомби, а может – просто место, где вампиры побывали недавно. Но ощущение стало сильнее, еще сильнее, мою силу влекло в ту сторону.

– Сюда, – сказала я.

Все они уже бывали со мной на охоте и знали, что как только сила найдет вампиров, начинается гонка – успеем ли мы найти вампиров первыми, или они сбегут, или они найдут нас. Достав пистолеты, мы бросились вперед. От бега по булыжнику на шпильках я не раз выругалась вполголоса. Мужчины не могли идти первыми, потому что только я знала, куда нам.

Я побежала вперед на носках, не касаясь каблуками земли, держа ствол вниз. Натэниела я люблю, но пора мне перестать доверять этому стриптизеру одевать меня на работу. И еще мелькнула мысль, что каблук я не отмыла после того, как он побывал в груди у вампира. Они учуют на мне кровь, они даже могут понять, что это кровь Барни. Не решат ли они, что я его убила? Да плевать мне, что они там решат.

Донесся крик – высокий и жалобный, эхом прокатился по зданию. Мы побежали быстрее, и я почему-то знала, что «ощущение» вампиров идет оттуда же, откуда этот вопль.

Ненавижу, когда противник занимает верхние этажи, потому что наверх есть только два пути: лифт или лестница, причем и тот и другой плох – они знают, что ты идешь, и могут устроить засаду. Здоровенный разболтанный грузовой лифт, единственный имеющийся, просто металлическая клеть. Коробка смерти, если у них есть пистолеты. Не пойдет.

Оставалась лестница, такая узкая, темная и сырая, что, будь моя воля, ни за что бы туда не полезла.

Сверху донесся еще один вопль. Выбора не было, так что мы полезли вверх.

Лестница оказалась такой узкой и крутой, что пришлось сбросить туфли на шпильках. Как только босые ноги коснулись холодных сырых ступеней, я поскользнулась из-за чулок. Блин!

Места едва хватило, чтобы Смит и Перри протиснулись мимо, пока я, сев на ступени, отстегивала чулки от подвязок. Зебровски стоял рядом с пистолетом в руке, держа под контролем лестницу. И обошелся совершенно без подразниваний, пока я стащила чулки и бросила их на лестнице. Уж если Зебровски не отпустил по такому поводу шуточки, то дело серьезно.

Я встала, ощущая босыми ногами ступени, но уже не оскальзывалась, поднимаясь следом за Зебровски. Все же я в одной руке держала пистолет, а другой держалась за стену – на всякий случай. И чуяла запах крови – и этой крови было много.

Ухвативши Зебровски за локоть, я догнала его, нас почти стиснуло в узких стенах. Двумя пальцами я показала не на глаза, но на кончик носа. Он понял, что я что-то унюхала, а что-то – это обычно бывает кровь. Он пропустил меня мимо себя, давая идти впереди. Зебровски знал и то, что меня труднее ранить, чем его, и пропустил вперед, будто я – здоровенный забияка, щит из мышц. Я миниатюрна, но охрененно крута – из-за вампирских меток.

Густой темнеющей лужей засыхала на лестнице кровь. Чуть выше лежал незнакомый мне патрульный. Хорошо, что незнакомый, подумала я и тут же устыдилась этой мысли. Светлые глаза смотрели неподвижно и слепо, лицо застыло маской смерти. Горло с одной стороны было вырвано так, что пульс щупать не на чем: вырвано вместе с артерией.

В липкой крови остались отпечатки обуви: Перри и Смит прошли дальше. Я попыталась не наступать босиком на пятна крови, но это было невозможно – разве что перелезть по мертвому полисмену. Этого мне не хотелось.

Под ногами хлюпала загустевающая кровь. Я заставила себя думать не об этом, а лишь о том, чтобы скорее поспеть на помощь ушедшим вперед. Там должен быть еще один полисмен, если не больше – в зависимости от того, ехал он с напарником или без. Сосредоточившись на живых, я оставила мертвых на потом, но трудно было не обращать внимания на кровь, от которой на каждом шагу ноги прилипали к камням. Кровавые следы Перри и Смита тоже вели наверх. Невозможно было не проследить дорогу к месту преступления, не наступать в кровь, не…

Еще один высокий пронзительный вопль сверху, и теперь я знала, что это женский голос:

– Не трогайте их! Никого не трогайте!

Не оглянувшись на Зебровски, я бросилась вверх по лестнице. Ступени такие крутые, что быстрее оказалось, если помогать себе свободной рукой, опираясь на ступени. Я лезла вверх, как на крутой каменистый склон, и когда добралась до открытой двери наверху в просторный зал, оказалась на четвереньках. Пуля не попала мне в голову, а клацнула об стену выше.

Я вздрогнула, но резко обернулась на звук, чтобы стрелять в ответ. Стрелок стоял с пистолетом в руке, и я всадила пулю ему в грудь, только потом заметив, что другой рукой он держит за локоть девушку, а она пытается вырваться. Он повалился на спину, потащив ее за собой. Я уловила движение и успела заметить бросившегося на меня вампира, но повернуть ствол не успевала. Грохнул еще один выстрел, и вампир свалился рядом со мной с дырой в груди, но продолжал ко мне тянуться. Я машинально всадила пулю ему в голову, он перестал рваться ко мне, застыл с открытым ртом, поблескивая клыками. В дверях, направив пистолет на упавшего вампира, стоял Зебровски. То ли он застрелил вампира, то ли… Смит пригнулся за промышленных размеров металлическим щитом, расположенным возле двери. И его пистолет показывал в ту же сторону. Краем глаза я заметила лежащего рядом Перри. Смит затащил его под прикрытие, и это было получше, чем у нас с Зебровски. Щелкнул еще выстрел, и Зебровски пригнулся, нырнул обратно за дверь, но я стояла слишком далеко. Повернувшись, я увидела мальчика с пистолетом – высокий, прямой, самоуверенный, он медленно целился в меня. Я всадила пулю ему в грудь раньше, чем он навел ствол. Он согнулся, закрывая рану собой, и свалился набок. К выпавшему из его руки пистолету бросился другой подросток.

Я перешла в стойку для стрельбы с колена и застрелила его тоже.

– Это же дети, Анита, дети! – вопил Смит.

Он оставался за прикрытием, я – на виду.

– Кто тронет оружие – убью! Кто кого-нибудь тронет, убью на месте! Все ясно?

Послышалось угрюмое бормотание: да, ага, и кто-то один бросил: «Убийца, сука!» У некоторых глаза расширились от испуга. В группе были еще подростки, но и взрослые попадались. То есть здесь собралась большая группа – вампиры всех сортов и размеров.

– Руки держать на виду! Ну?

Все подняли руки – кто до смешного высоко, кто едва-едва.

– Руки на голову!

Не все поняли, у некоторых был недоуменный вид.

– Руки на голову, как по телевизору показывают, – сказал Зебровски. – Ну, давайте, все знаете.

Я встала, держа их под прицелом, но поглядывая на того, которого застрелила первым. Девочка всхлипывала, стараясь освободиться от его хватки, но либо у него пальцы свело смертельной судорогой, либо он не был вполне мертв. Одна девятимиллиметровая пуля, даже с серебряной оболочкой, убивает вампира не всегда.

Вампиры в тени послушались Зебровски. Смит вышел из укрытия, и я заметила, что Перри шевельнулся. Он не убит – уже хорошо – и не настолько тяжело ранен, чтобы Смит счел необходимым остаться рядом и зажимать рану или что-то еще делать. Еще лучше.

Я сместилась к девочке и первому вампиру. Она посмотрела на меня, лицо заплаканное, глаза испуганные.

– Не отпускает, – сказала она.

Она пыталась отогнуть хотя бы один палец, чтобы освободиться, но рука оставалась зажатой. Вампиры умирают не так, как люди: иногда так и застывают в судороге, но…

Я медленно и осторожно, почти бесшумно ступая босыми ногами по половицам, пододвинулась. Но это вампир, он бы услышал даже, как у меня сердце бьется. К ним не подкрасться ни на несколько футов, ни на несколько ярдов…

Он резко сел, взметнул пистолет, но не успел прицелиться, как я всадила пулю ему в лоб. Девочка снова вопила, но теперь смогла освободиться и броситься от вампира прочь мне в объятия, ища утешения, но мне нужно было убедиться, что он надежно, по-настоящему мертв и обезоружен, так что я ее оттолкнула и сказала:

– Быстро туда, где все. Ну!

Толкнула слишком сильно, она упала, но я уже шла к лежащему вампиру. У него в руке все еще был пистолет, а мне нужно было, чтобы его там не было.

Я подобралась ближе, держа пистолет двумя руками. Дернись он – я бы снова в него выстрелила. Глаза у него таращились, широкие и бессмысленные, как у полицейского на лестнице. Может быть, он и правда мертв, но…

Я всадила вторую пулю рядом с дыркой у него в голове, и еще одну чуть пониже второй дыры в груди. Можно было бы пистолетом прострелить насквозь ему голову и сердце, но грязи будет много, и случайно можно прострелить пол навылет. А Смит или Зебровски могли вызвать подкрепление. Нехорошо, если случайно подстрелить копа на другом этаже. Пули не всегда уважают полы и стены. Нужен мой вампирский комплект из машины.

– Ты детей застрелила! – кричал на меня Смит.

Мне не хотелось отходить, когда голова и грудь у вампира все еще целы, поэтому я нагнулась, взяла вампира за спину джинсовой куртки и потащила к другим убитым вампирам. Смит шел за мной, норовя то ли ссору затеять, то ли непонятно что. Я бросила вампира рядом с телами подростков, теперь я видела всех сразу. Если кто из них шевельнется, буду стрелять еще.

Смит даже толкнул меня в плечо, заставив чуть податься назад.

– Ты, блин, застрелила их! Детей убила!

Я глянула на него сердито, но присела возле подростков и оттянула губы у первого тела, обнажив клыки. Показала Смиту клыки второго.

– Ты знала, что они вампиры? – сказал Смит.

– Ага.

Его гнев сразу угас, и вид стал смущенный.

– Они на нас бросились в дверях. Перри вбили в стену.

– Он сильно ранен? – спросила я, поднимаясь от кучи мертвых.

– Могут быть переломы плеча и руки.

– Пойди, Смит, посмотри, как там твой напарник.

Он кивнул и пошел смотреть. Зебровски подошел ко мне, не отводя пистолета от стоящих на коленях подростков. В этой группе не было взрослых лиц. Наклонившись ко мне, он шепнул:

– Ты как-то говорила, что когда некромантия у тебя включается на полную, ты не всегда можешь отличить вампира от слуги.

– Ага.

– И ты не знала, вампиры они или нет, пока их не застрелила, – сказал он тихо.

– Не знала.

– Ты когда Смиту показывала, проверяла, есть ли клыки?

– Нет, я знала, что это вампиры.

– Откуда?

– Посмотри на раны, – сказала я.

Он посмотрел.

– И что?

– Кровь не такая, – объяснила я.

– Не вижу разницы.

– Слишком густая. Человеческая кровь чуть пожиже, даже кровь из сердца.

Он глянул на меня, снова на задержанных.

– Черт, Анита. А ведь жуть, как подумать, что ты это знаешь.

Я пожала плечами.

– Если бы впереди шел ты, заколебался бы ты, подумав, что это могут быть подростки-люди?

– Не знаю. Они не намного старше моей старшей.

– Тогда хорошо, что впереди шла я.

Он посмотрел на убитых ребятишек.

– Ну, да.

Но голос прозвучал неуверенно.

Я подошла поближе к пленникам. Во-первых, чтобы лучше их видеть. Во-вторых, перестать обсуждать с Зебровски мое решение стрелять по вампирам, допуская при этом, что они могут быть подростками из плоти и крови. Я не сожалела о выборе, сделанном за долю секунды между жизнью и смертью, но какой-то тоненький голосок во мне интересовался, как же это я могу нормально жить с таким выбором. Меня беспокоило, что я хладнокровно отправила на тот свет двух ребятишек, которым никак не больше пятнадцати лет. Я абсолютно спокойно смотрела на поставленных на колени и твердо знала, что если сейчас на нас нападет еще один вампир, я его тоже пристрелю, не обращая внимания на видимый возраст, расу, пол и религиозные убеждения. В работе ликвидатора я не допускаю никакой дискриминации и убиваю без разбора.

Именно это я и показала своим лицом, глазами, и увидела, как их охватывает страх. Одна из женщин начала тихо плакать. Если тебя до слез боятся монстры, о чем это говорит? Может быть, о том, что вопрос, кто монстр, а кто не монстр, решается в зависимости от того, у кого в руках пистолет. А может быть, о том, что я отличный работник.

Глядя на двадцать с лишним перепуганных лиц, я испытывала неприятные чувства оттого, что они меня боятся, но знала, что если попытаются напасть, я их убью. Так что да, пусть боятся. Так лучше.