Онлайн чтение книги Летний призрак Summer Ghost
Глава 4

На следующий день я позвал Рё и Аой встретиться в семейном кафе напротив станции. Приглашение оказалось внезапным, но они согласились.Первой пришла Аой.

— Давно не виделись, Томоя, — поздоровалась она, садясь за стол.

— Привет, — помахал я рукой. — Ну ты скажешь — давно. Постоянно ведь чатимся.

— Сегодня без школы?

Я горько усмехнулся:

— Пару уроков можно и пропустить.

Аой заказала дынную газировку и присосалась к трубочке.

Пока болтали, подтянулся Рё. Он быстро нашёл нас, сел рядом с Аой и принялся размахивать кепкой, как веером. На улице стояла неимоверная жара — лучи прямо прожигали кожу.

Рё же тяжело дышал и выглядел очень бледным. Похоже, здоровье было уже совсем никакое. Я принёс ему кофе со льдом:

— Простите, что так резко дёрнул. Не помешал?

— Да нормально, — устало улыбнулся парень. — Всё равно утром съездил в больницу.

— И как? — спросила Аой.

— Честно — паршиво. Таблетками почти еду заменил, чтобы хоть как-то замедлить прогресс, — ответил Рё и повернулся ко мне: — Так о чём, Томоя, хотел поговорить?

— Решил, что вы должны знать. Вчера вечером я поехал на аэродром…

Я рассказал, как снова встретился с Летним призраком, как она появилась лишь при сэнкоханаби, отделила мою душу от тела и как мы вместе парили в небе. Правда, немного боялся, что ребята примут меня за сказочника.

Лицо Рё и впрямь полнилось неверием.

— Летали? Угораешь, что ли?

— А я верю. Раз призраки умеют летать, логично, что и Томоя смог, когда душу отделили от тела. — В глазах Аой мелькнул блеск: — Вот бы поскорее умереть…

— Жуть. Не говори так, — мрачно отозвался юноша.

— Летать весело, но я позвал вас не это обсудить, — заговорил я. — Тут такое дело: Аянэ не самоубийца — совета мы от неё не получим.

Я вспомнил минувшую ночь и рассказал, как погибла Сато Аянэ.

На радиовышке Аянэ предложила посетить ещё одно место. Будто падающие звёзды, мы пронеслись над жилыми кварталами и попали в обеспеченный район на холме, с которого открывался вид на город. В центре возвышался самый настоящий особняк в викторианском стиле — возле него мы и приземлились. Крыльцо уютно освещал старомодный фонарь, что окружили застывшие в воздухе мотыльки.

— Что это? — поинтересовался я.

— Мой дом, — ответила Аянэ. — Сейчас в нём живёт только моя мама. Идём.

Девушка исчезла за парадной дверью. Я тоже проскользнул внутрь и очутился в просторном фойе, где царили мир и покой. Так и пахло старой древесиной прочных колонн и перил, что тянулись вдоль лестницы.

Из открытой двери, которая вела в гостиную, лился тёплый свет. Я заглянул внутрь и обнаружил пожилую женщину в простой одежде мягких оттенков; она сидела на диване за книгой. Женщина сходу напомнила Аянэ — наверняка её мать.

— Она всегда читает в это время, — сказала Аянэ. — Что раньше, когда я ещё была жива, что сейчас.

Девушка встала за спиной матери. Та не видела ни дочь, ни меня и не отрывала взгляда от страниц.

На стенах комнаты висели фотографии в рамках. На самой большой находилась Аянэ. По данным полиции она числилась без вести пропавшей — её мама всё ещё не знала о смерти дочери?

Аянэ нежно положила ладонь на руку матери.

— Три года назад мы поссорились из-за какого-то пустяка, — начала девушка отрешённо. — Не сошлись во мнении, что я буду делать после университета. Разговор зашёл в тупик, и я сбежала из дома.

Аянэ оставила маму и направилась в другую комнату. Я — за ней.

— Только сейчас понимаю: глупость сделала. Но в тот момент меня охватило смятение. На улице бушевал тайфун, и я выбежала прямо под дождь.

Она поднялась по лестнице, и мы вышли в коридор, в котором из маленького окошка лился лунный свет. Стены украшали картины импрессионистов. Аянэ дошла до одной из дверей и растворилась внутрь.

Я прошёл следом и, по-видимому, попал в её комнату. Мебель и постельное бельё не меняли с того самого дня три года назад — лишь белыми простынями накрыли, чтобы ничего не запылилось.

Аянэ с печалью оглядела комнату:

— Лило как из ведра, дул бешеный ветер, а я шла и шла. Даже зонта не взяла. У меня с детства было место, в которое убегала после ссоры. Районная библиотека. Я рассчитывала спрятаться под её карнизом. Только, когда переходила дорогу, в глаза ударил яркий свет.

— Свет? От машины? — спросил я.

— Кто-то решил проехать на красный. Помню свет, удар. Меня отбросило… Но погибла я из-за другого. Открыв глаза, я поняла, что лежу на асфальте. Руки и ноги не двигались. Не уверена, что чувствовала боль. Я в оцепенении смотрела, как из машины вышел мужчина и приблизился ко мне.

Аянэ подошла к столу и пролезла под него сквозь стул и занавеску. Теряясь в догадках, я нагнулся, чтобы посмотреть, и встретился с её взглядом. Девушка лежала калачиком, плотно прижав колени.

— Очнулась я уже в маленьком тёмном месте. Наверное, в чемодане — большом таком, как раз для долгих путешествий. Да и на ощупь это явно был не деревянный ящик. Меня запихнули так, что даже пошевелиться не могла.

— Ужас… Но зачем?

— Водитель решил, что убил меня, испугался, и скрыл следы преступления, задумав похоронить.

— П-похоронить?!

— Я слышала, как он закапывал меня. Я стучала по чемодану, звала на помощь, но вырывался лишь хриплый стон. Сил не было. Я вслушивалась, ждала хоть какого-то ответа, но доносился только грохот поезда. С каждой лопатой становилось труднее дышать, сознание угасало… Так и закончилась моя жизнь. — Аянэ встала и прошла сквозь стол. — Очнулась я уже в небе над городом. Тело так и не нашли — поняла, поскольку мама по-прежнему ждала меня.

Девушка удручённо опустила взгляд в пол. От мысли, какое горе перенесла её мать, сковало в груди. Может, она до сих пор верит, что дочь найдётся.

Я нарушил молчание:

— Не знаешь, где тебя закопали?

— В том и дело, что нет, — ответила Аянэ. — Я всюду искала и в итоге сдалась. Даже если бы нашла — не откопала бы: призраки бесплотны.

Она проскользнула через занавешенное окно на улицу. Нырнув следом, я нашёл её на крыше — стояла на фоне звёздного неба.

— Мне столько всего хотелось попробовать, я мечтала путешествовать… — поделилась Аянэ.

— А сейчас что мешает? Даже за билет теперь платить не надо.

— Тут ты меня подловил, — со смешинкой прищурилась девушка. Только вот в её глазах читались печаль и смирение. — Пошли. Пора возвращаться.

Мы прилетели обратно на заброшенный аэродром. Моё тело находилось там, где и осталось, и по-прежнему держало пускавший искры сэнкоханаби. Меня вновь пробрала жуть — никогда не привыкну буквально видеть себя со стороны.

Тут я заметил:

— Кстати, в прошлый раз у тебя было мало времени. Сегодня мы общались куда дольше — почему?

— Потому что отделила твою душу от тела, — объяснила Аянэ.

Тело связывало с бренным миром. В теле душа контактировала с миром живых, и в то же время оно мешало общаться с миром духов.

Я подошёл, дотронулся до себя со спины и в следующее же мгновение оказался в своём теле. Внезапное ощущение тяжести чуть не пригвоздило меня к асфальту, а голову сковала усталость. Будто на мозг разом свалились несколько часов жизни, которые я провёл за пределами тела.

Я с трудом поднял взгляд: Аянэ теперь выглядела хрупкой и туманной, готовая исчезнуть в любой момент.

— Было весело, — сказала она. — Спасибо, что выслушал меня, Томоя.

Не успел я попрощаться, как Летнего призрака точно ветер сдул. Заколыхалась трава, вернулся стрекот насекомых. Бенгальский огонь выпал из руки на землю. Я стоял на взлётной полосе. Снова один.

Всё это время Аой и Рё молча слушали меня. Лёд в стакане уже растаял, а за окном по-прежнему палило безжалостное солнце. Лишь когда я договорил, Рё полез в сумку, достал всевозможные таблетки и капсулы и залпом проглотил, запив водой.

— Выходит, — подала голос Аой, — убийцу не нашли?

Я покачал головой:

— Нет. Аянэ это и не нужно. Справедливости не жаждет, зла не держит — одним словом, ей всё равно. Только сожалеет, что мама ещё не знает правду. Наверное, поэтому и не нашла покой.

— Вот она и бродит по городу в виде призрака, — подытожил Рё.

Кто умер с терзаниями, остаётся прикован к миру живых. Аянэ жалела, что ушла из дома после ссоры с мамой. Она не говорила об этом прямо — полные печали глаза сказали за неё всё.

Вдруг парень спросил:

— И? Что будешь делать?

— В смысле? — смешался я.

— Зачем ты об этом рассказал? Да, мы узнали, что Летний призрак — не самоубийца. Но зачем нам знать, как она умерла?

— Так-то незачем. Просто решил поделиться.

— Это всё?

Мне понятно, к чему Рё клонил. После колебаний я заговорил:

— Хотел услышать, что скажете вы. Как думаете, мы сможем найти тело Аянэ?

Юноша ожидал нечто подобного и даже бровью не повёл. Чего не сказать об Аой.

— ЧТО?! — воскликнула она на всё кафе. — Найти тело?!

Наш столик мгновенно собрал на себе подозрительные взгляды гостей и официантов. Рё слабо хлопнул девушку по голове, шикнув:

— Дура, не кричи так.

— Простите, просто удивилась сильно.

— Аянэ отказалась искать тело: всё равно бы не откопала, — вернул я разговор в прежнее русло. — Она даже сказать-то никому не может. Но, если будем работать вместе, вернём его матери.

Рё тяжело вздохнул:

— А нафига? Лишняя головная боль только.

— Знаю, тоже так думаю. Поэтому растерян.

Мы Аянэ ничем не обязаны, да и обещаний я никаких не давал.

— К чёрту, — махнул рукой парень и встал: — Мне и так недолго осталось — лучше буду играть и делать, что хочу.

Он потянулся за бумажником, но я остановил:

— Нет-нет. Я заплачу.

Рё чуть кивнул и пошёл к выходу. Мы с Аой провожали его удаляющаяся спину, пока та не скрылась за дверью кафе.

— Как думаешь, он сердится? — задалась вопросом Аой.

— Сердится? Почему?

— Я и ты можем сами решать, сколько еще жить, а Рё — нет. И всё равно мы думаем о смерти. Разве это не должно его злить?

— Такой человек не пошёл бы на форумы для самоубийц, так что не разозлился бы, — честно ответил я. — А что ты думаешь о поиске тела?

— Даже не знаю, получилось бы или нет. Да и вряд ли узнаем, — усомнилась Аой и задумалась: — На самом деле я бы и рада протянуть руку, но разве Аянэ просила нас помочь?

— Ни слова не сказала.

— Тогда я бы ничего не делала. Зачем без спроса совать нос в чужое дело? Тем более, это жестоко.

— Почему жестоко?

— А ты представь: что почувствует её мама, когда подтвердят смерть дочери? Она этого не перенесёт. Пока Аянэ считается без вести пропавшей, есть надежда, что жива и невредима. Быть может, лучше оставить её мать в покое?

— Ну, справедливо.

Я разрывался. Как поступить? Сказать горькую истину или сохранить надежду, зная, что никто уже не вернётся?

— Сам-то хочешь искать тело? — посмотрела на меня Аой.

— И да, и нет.

— А почему хотел бы?

Мне вспомнилось, как Аянэ с любовью положила ладонь на руку матери, когда та читала.

— Даже не знаю, — задумался я. — Но точно не из-за благодарности.

В глазах девушки загорелся огонёк, будто ребёнок нашёл новую игрушку.

— Ага, так ты влюбился — вот и ищешь причину, чтобы встретиться.

— Вполне возможно, — кивнул я.

— А? Правда, что ли?

Я мало смыслил в романтике. Я всем сердцем наслаждался временем с Аянэ, когда мы парили по звёздному небу, держась за руки. Да и по музею тоже впервые гулял с девушкой. Вчера я не придал этому значения, но, вероятно, Аянэ и впрямь покорила меня.

— Может, ты и права, — продолжил я. — Может, я просто ищу встречи.

Аой надулась:

— Отстой. Я-то хотела подколоть, а ты всё запорол.

— В общем, спасибо. Был рад услышать и тебя, и Рё.

— Пожалуйста.

Мы вышли из семейного кафе. Солнце палило так, что, казалось, воздух плавился.

— Ну и жара. — Я прикрылся рукой от лучей. — На таком пекле и помереть можно.

— Похоже, сделаю это раньше, чем наложу на себя руки. Пощадите.

Мы помахали друг другу на прощание и разошлись, щурясь от солнца.Школьные курсы шли весь август. Я исправно ходил на занятия и решал задачники из университетов, в которые не собирался поступать. Единый экзамен назначили на середину января — к тому времени меня уже не станет.

С датой я ещё не определился — просто решил покончить со всем до конца года. Где-то между 24 и 31 декабря: мне нравилось, как город преображался в преддверии Рождества и Нового Года. Несмотря на холода, на улице становилась чуточку теплее.Когда решил покончить с собой где-то между праздниками, я написал Рё и Аой.

— Замётано, — ответил Рё. — Если буду на ногах, схожу на похороны оставить цветы.

— Тоже приду глянуть на твоё лицо, если не умру раньше, — написала Аой.

Я всё-таки боюсь смерти: закричал, когда Аянэ отпустила меня, и я полетел вниз. Умирать резко расхотелось. Хотя я просто был не готов. Отказываться от суицида не собираюсь.

На перерыве во время курсов я наткнулся в интернете на статью о старшекласснице, которая бросилась под поезд. Сперва даже решил, что это Аой всё осточертело, и она пошла вперёд меня с Рё. Однако, когда прочёл внимательнее, обнаружил, что произошло это в другом конце страны, — точно не Аой.

Попались и иные истории о самоубийцах. Как мать-одиночка, которая едва сводила концы с концами, убила двоих маленьких детей и повеселилась. Как мужчина средних лет, присвоивший деньги компании, оставил письмо с признанием вины, в парке облил себя бензином и поджёг. Как работницу мэрии двадцати лет домогался начальник; в итоге она приехала к нему домой, разожгла угли в машине и задохнулась от угарных газов.

Способов лишить себя жизни полно. И всё же я возмутился от истории с матерью. Наверняка она страдала, а психическое здоровье оказалось надорвано. Тем не менее нельзя было забирать с собой детей: они же толком ничего не понимали. Если задумал суицид, совершай его в одиночку, не губи жизнь другим. Это неписаное правило.Согласно исследованиям, люди, которые покончили с собой или думали об этом, испытывают суженное сознание. Из-за депрессии они сами загоняют себя в положение, единственным выходом из которого видят смерть. Интересно, ко мне это тоже относится? Не знаю. Человеку легко не заметить, что стал ограничен разумом.

Наступил вечер, курсы закончились, и я направился домой. По пути к станции я миновал магазин художественных товаров — ходил в него постоянно, когда рисовал в средней школе. Мимо меня прошли студенты, только что покинувшие магазин. Они что-то весело обсуждали. По виду я сразу определил: ребята из университета искусств. Я остановился и посмотрел им в спины. В груди что-то сжалось.

Тут же к обочине подъехала знакомая машина. Окно опустилось.

— Томоя.— Мама.

— Знала, что у тебя должны были закончиться занятия. Садись.

Я сел на пассажирское сиденье. Мать дождалась, когда пристегнусь, и тронулась. Она ездила на работу на машине, и, если освобождалась раньше, подвозила меня после подготовительных курсов. За что я ей был искренне благодарен.

Мама водила спокойно. Я слушал радио и смотрел в окно. На стоянке у круглосуточного магазина сгрудились старшеклассники. Девушки и парни болтали и смеялись — должно быть, возвращались с пляжа или парка развлечений.

Мать заметила мой взгляд в зеркале.

— Впустую прожигают каникулы, — едко съязвила она. — Не опускайся до их уровня: сейчас они веселятся, а потом ничего не добьются в жизни.

Эти дети не поступят в хороший ВУЗ, не найдут достойную работу и станут разочарованием для их родителей — в этом мама не сомневалась и не упускала случая отпустить нелестные замечания. Они просто гуляли с друзьями — разве это что-то плохое? Впрочем, спорить я не собирался.Деловой район постепенно сменился жилыми кварталами. По радио шли новости: рассказывали, как где-то заграницей террорист-смертник убил множество ни в чём неповинных людей. Считается, из-за религии. Во имя веры такие экстремисты расставались с жизнью, забирая чужие, и были убеждены, что их дело правое.

— Как учёба? — вырвала мама меня из мыслей. — Что вы сейчас проходите по математике?

— Всякое: биномиальные коэффициенты, определение пересечения прямой с параболой графически.… — перечислил я.

Она всегда расспрашивала меня по темам, что изучали в школе, и с досадой вздыхала, когда мы натыкались на вопрос, в котором я ещё плавал.

— В твоём возрасте у меня всё получилось, — приговаривала мама.

Вот и сейчас мать стала читать нотации. Сердце сжалось, я стыдливо понурил плечи от своей никчёмности. Мой балл находился гораздо выше среднего, я должен был гордиться собой, однако привитое с детства ощущение, что мог бы сделать лучше, отравляло душу.

— Определился с университетом? — спросила мама.

— Да.

Я заполнил бумажную форму с профориентацией, как и подобает безупречному ученику. Когда начнётся второй триместр, сдам классному руководителю. Особого смысла в этом не было. К экзаменам меня уже не будет.

Мать кинула взгляд через зеркало и добавила:

— Помни, что тебе очень повезло. Учёба в вузе стоит бешеных денег. Когда я ходила в университет, работала на полставки, потому что росла в бедной семье. Ты же устроился весьма вольготно. Я день и ночь тружусь, только чтобы ты жил без нужды и хорошо учился.

Плотная застройка за окном закончилась, начались пригороды. И чем дальше мы ехали, тем труднее мне становилась дышать. Испытывала ли Аянэ то же самое, когда её закапывали в чемодане?

Каждая лекция — пытка. Хотелось вырваться. Хотелось сбежать. Открыть дверь и выпрыгнуть из несущейся машины. Наконец-то добиться свободы! Но умом я понимал: только наврежу. К счастью, разум ещё не ослеп.

Как умру, станет легче. Хотя отец разочаруется во мне, ведь в его религии всякая жизнь принадлежит богу. В том числе и моя. Самоубийство — тоже убийство. А убить — восстать против него. Спокойствия в загробном мире тогда не видать.

Я — неверующий, и такие запреты меня не трогали. Я благодарен богу, что он сотворил человека, но моя жизнь принадлежит мне. Только чувство вины перед отцом подтачивало.

— Я вынесла и родила тебя. Я позабочусь, чтобы ты выбрал правильный путь, — сказала мама.

Последнее слово всегда было за матерью. Она выбирала, как мне поступить; также, как выбрала «подходящие» для меня университеты. Я ничего не делаю наперекор: уже давно опустил руки. Может, оттого и хочу пойти на самоубийство? Хочу доказать, что моя жизнь принадлежит мне? Вплоть до того, что сам решу, когда умру.

— Наверное, у меня нет тяги к жизни.

Аой написала в нашем общем чате целую простыню.

— Я вечно переживаю из-за пустяков, которые другие не замечают. Могу забыться, сказать что-то лишнее, а потом долго не находить себе места. Хочется умереть.

Девушка писала просто так. Она не ждала ответа, не искала совета.

— Смерть — один миг. Можно потерпеть один миг, чтобы после спать вечно. Думаю, как лучше это сделать. Пока остановилась на сероводороде.

— Если не получится, жестоко поплатишься, — предостерёг я.

Рё поддержал:

— Была же история с одним парнем. Семья пыталась его спасти и в итоге сама надышалась. Так себе идея.

Порой наши разговоры касались способов, как лишиться жизни.

— Аой, напомни, ты говорила, что день смерти выберешь по погоде?

— Да. Хочу проснуться утром, одёрнуть занавески и, увидев чарующее голубое небо, решить: вот он, мой день. Поэтому хочу умереть легко и быстро. Может, просто повеситься.

— Как насчёт снотворного? Пачку разом.

— Не знаю. Для передозировки его нужно очень много.

— Да и странно это: встал, посмотрел, какой на улице чудесный день, и пошёл спать обратно.

— Ничего странного. Кто по утрам не думает вздремнуть ещё чуток?

— Или навсегда.

Я переписывался в пути из школы и обратно, а также на переменах — всё лето ходил на курсы. Аой на каникулах целыми днями сидела дома. Рё же, если не бывал в больнице, приглядывал за младшими товарищами из баскетбольной команды либо проводил безмятежное время в кругу семьи.

— А правда, что можно повеситься лёжа на кровати?

— Надо только зацепить верёвку выше шеи. Слышал, в больницах постоянно так кончают с собой.

— Таков твой план, Рё?

— Если болезнь прикуёт меня к койке. В идеале хотелось бы по-другому — не хочу успеть превратиться в инвалида.

Могу понять. Особенного такого спортсмена, как Рё.

— Бороться с болезнью бессмысленно. Мне осталось недолго, и умру я на своих условиях: пока ещё буду на ногах, найду высокое место с красивым видом и прыгну.

До конца каникул осталось десять дней. Лето вот-вот закончится. Встретимся ли с Летним призраком после? Аянэ видели лишь летом. Появится ли она осенью, если зажжём сэнкоханаби на заброшенном аэродроме? Или просто никто не пускает фейерверки в другое время, вот её и не видели?

Но когда кончается лето, и начинается осень? В Японии это июнь, июль и август. Метеорологи утверждают, мол, дни, в которые средняя температура достигает двадцати градусов по Цельсию, — летний сезон. Явится ли к нам Аянэ в сентябре, если будет так же тепло?

— Так что там с телом Аянэ? — полюбопытствовала Аой. — Не искал?

— Нет. Учёбы полно.

Не увижусь с Аянэ этим летом, уже не помогу: покончу с собой до конца года. Так она и останется пропавшей без вести, и вечность бродить ей, терзаясь от сожалений. Вопрос вновь и вновь возникал в голове: что я должен делать?

Стоял один из последних дней августа. Я вернулся домой с курсов и обнаружил в зале на столе свой альбом для рисования, который прятал глубоко в шкафу. В прошлый раз я делал наброски вчера и точно помню, как закопал его за всей зимней одеждой. Я стоял в ступоре. Как он тут оказался?

В комнату из кабинета вошла мама и постучала ладонью по столу:

— Садись, Томоя.

Она прожигала меня взглядом полным укора, будто ребёнка, который не слушался на людях. По спине пробежал холодок.

— Опять рисовал? — спросила мать, стоя с другой стороны стола.

— В перерывах, чтобы отвлечься.

— Почему скрывал?

— Потому что выкинешь, если узнаешь. Зачем ты залезла в шкаф, не спросив?

— Не пререкайся. За квартиру плачу я и правила устанавливаю тоже я.Мама открыла альбом и стала молча его листать. От звенящий тишины я слышал, как тикали часы. Шелест страниц оглушал. Мать продолжила:

— Я запретила рисовать, чтобы ты сосредоточился на учёбе.

— Сказал же. Я этим занимаюсь только в перерывах.

— Пойми, я очень переживаю за тебя, и не хочу, чтобы снова зациклился на своих каракулях, как в младших классах.

По мнению мамы, искусства ничего не стоили.

— Я не говорю, что рисование вовсе не нужно. Оно полезно, когда надо вложить детям чувство красивого, — уточнила мама. — Но начальная школа — предел. Ты же и в средней рисовал. Мне было очень стыдно, а ты ещё и в старшей продолжил.

Она положила альбом обратно на стол. Была открыта страница с наброском Сато Аянэ — во весь рост, ноги чуть приподняты над землёй. Мне понравилась работа: карандашные штрихи хорошо передали таинственность и потустороннюю природу. Девушка словно плыла, заставляя зрителя поверить: перед ним неземное создание.

Я вздохнул и сказал, что мать хотела услышать:

— Хорошо. Я перестану рисовать.

— И как мне поверить, что ты сказал правду и не хочешь просто скорее закончить разговор? — усомнилась она.

— Что мне сделать, чтобы ты поверила?

Тишина. Я со страхом ждал, что мама ответит. В конце концов она протянула мне альбом:

— Порви его. Вырви по одной каждую страницу и выкинь в ведро. Тогда я тебе поверю.

Я взял альбом и погрузился в мысли. В моих же интересах было не спорить и поступить, как просят. Я всегда могу купить другой и делать наброски в тайне дальше, сказать, что больше не буду рисовать, не имея ни малейшего желания держать слово перед мамой.

Только мне нравилось, что нарисовал. Как я, Рё и Аой шли к заброшенному аэродрому, как я и Аянэ гуляли по ночному музею, как сидели с ней на вершине радиовышки. Я не мог просто так избавиться от этих воспоминаний.

Я сомневался.

— Что? — вырвала меня мать из размышлений. — Не можешь?

Я посмотрел на рисунок Аянэ, парившей в воздухе. Не отксерокопировал и даже не сфотографировал. Всё, что осталось, — выжечь портрет в памяти.

При каждом споре с мамой мне казалось, будто я нахожусь не в своём теле, смотрю на него со стороны. Всякие эмоции исчезали, собственная воля пропадала. Когда мать заставляла слушаться её, я превращался в бездушную куклу. Я знал, что это за ощущение. Диссоциация.

Я взял обеими руками страницу с Аянэ и потянул в стороны. Верхняя часть дала трещину, и лист разорвался пополам. Мама удовлетворённо кивнула. Тогда я стал рвать страницу снова и снова, пока она не превратилась в мелкие куски бумаги. За одним листом последовал второй.Когда от альбома осталась груда бумажного мусора, мать заговорила:

— Правильное решение. Лучше с головой уйти в учёбу: таланта у тебя всё равно нет. Иначе никогда не повзрослеешь. Скоро будем ужинать.

Мама улыбнулась и пошла на кухню готовить. Собрав рваные рисунки, я выбросил в мусорное ведро.

Будь младше, уже заплакал бы. Будь человеком достойнее, в споре отвоевал бы право рисовать. Но я прожил с матерью столько лет, что уже давно отказался от нормальных отношений мамы и сына. Бесполезно стоять на своём. У меня нет сил хотя бы одно слово поперёк сказать. Я строил из себя отличника, поскольку оба знали: больше ни на что не гожусь.

Диссоциация преследовала меня весь вечер. Казалось, душа покинула тело. Только это не было так приятно, как с Аянэ.Полночь. Я убедился, что мама спит, обулся и выскользнул из дома, не издав ни звука. На улице меня встретил влажный ветерок, игравший в кроне деревьев.

В свете бесчисленных фонарей я бродил по мощённой набережной вдоль реки. Бесцельно. Просто хотел подышать свежим воздухом. Я будто себя разорвал, когда избавился от рисунков.

Я остановился, глянул на речку и увидел в отражении лишь свою тень, падающую от ночного фонаря.Когда умру, освобожусь ли от удавки, что меня душит? Узнаю ли, наконец, что такое покой?Хотелось встретиться с Аянэ. Я вспомнил ночь, когда стал духом и вспарил в небо вместе с ней, оставив тело на взлётной полосе. Тогда я был свободен.Когда стану призраком, избавлюсь ли от удушья? Если да, то, может, сейчас и рвануть?

Речка текла мелкая. Если и топиться, то надо пройти дальше — где она впадает в большую и глубокую реку. Там-то и можно будет спрыгнуть.Тем не менее Аянэ сожалела и после смерти. Я видел, с какой печалью она смотрела на маму. Если избавиться от оков, всё равно не найдёшь покоя? Удавка удушья не отпустит и после смерти? Аянэ так и будет скитаться по улицам города, томясь от сожаления. Возможно, её душа не избавится от страданий, даже когда матери не станет.

Я всё шёл куда глаза глядят. Умереть можно в любой момент. Необязательно ждать до конца года. Но прежде хотелось бы поговорить с Аянэ в последний раз.

Что она думает о своём теле? Зарытое в чемодане не пойми где, наверняка уже разложилось. Её впрямь устраивает всё как есть? Или в глубине души по-прежнему надеется, что кто-то отыщет его?

Если Аянэ правда того желает, я помогу. Не страшно прожить ещё пару недель, задыхаясь от удавки. Если это избавит сердце Аянэ от сожалений, я открою чемодан и дам ей вздохнуть свежим воздухом.