Онлайн чтение книги Нунивак
12. ЧАСЫ БЬЮТ И ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ

Слух о встрече «на самом высшем уровне», как сказал кто-то из колхозных остряков, быстро распространился по району. Приезжие первым делом расспрашивали об этой встрече, допытывались подробностей, разговоров, которые произошли на льдине в Беринговом проливе. Особенным успехом пользовался рассказ о том, как Таю именем советской власти отпустил нарушителей границы.

Надо отдать справедливость членам бригады Таю — эти рассказы с большой примесью выдумки шли не от них. Если есть какая-нибудь выдающаяся новость, никогда не бывает недостатка в добровольных «осведомленных очевидцах», которые рады без устали повторять всё с новыми и новыми деталями интересное сообщение.

Таю слышал из третьих уст о том, что произошло на льдине, и только качал головой, дивясь людской выдумке и изощренной фантазии рассказчиков.

В тот же день, когда вельбот после памятной встречи возвращался с промысла, Таю отправился на пограничную заставу и доложил всё, как было, начальнику.

Лейтенант Багров внимательно выслушал Таю.

— Редкая встреча, — задумчиво произнес лейтенант, в волнении отбивая пальцами какой-то марш на углу стола. — Хорошо, идите. Я извещу о вашей встрече начальство.

Через несколько дней Багров вызвал Таю и сообщил, что бригадир поступил правильно.

Казалось, после этого разговоры о необычной встрече утихнут. Но не тут-то было! Таю слышал собственными ушами, как заведующий колхозным клубом «Ленинского пути» Куймэль взахлеб рассказывал приезжим археологам, как советские люди помиловали нарушителей границы, приплывших в пролив чуть ли не целой эскадрой байдар. Пошли разговоры, что, дескать, если байдары американских охотников проникают в нашу акваторию, то и нам можно заходить в их воды и бить зверя в отместку за ущерб…

Однажды Таю, возвратившись с промысла, застал жену в слезах. Это было удивительно. Рочгына так редко плакала, что Таю даже был склонен думать, что она лишена этого важного женского свойства. Таю позабыл про свою усталость, про сон, который заставлял слипаться его ресницы, про голод, скребущий желудок чем-то тупым.

— Что с тобой стряслось? — бросился он к жене.

Вместо ответа Рочгына молча подала телеграмму. Таю схватился за грудь: что-то случилось с дочерью! Никто никогда не присылал им телеграмм, кроме Риты.

Долго не мог развернуть телеграмму Таю. Легкий листок трепетал, как на ветру, не желал раскрываться.

Пробежав глазами строки, написанные от руки радистом маяка, Таю облегченно вздохнул и тяжело повалился на плоский камень. В телеграмме, подписанной секретарем райкома Каля, Таю приглашали в райцентр для встречи с представителем областного управления КГБ. Усевшись, он подождал, пока отлегло от сердца, и сурово обратился к плачущей жене:

— Ну что ревешь? Что случилось? Тебя напугала телеграмма?

— Я боюсь, что ты не вернешься обратно в Нунивак, — всхлипывая, произнесла Рочгына.

— Ах, вот о чем ты плачешь! — с усилием улыбнулся Таю. — Ты это брось! Времена не те. Просто, наверное, хотят подробнее расспросить о встрече с братом и прекратить нехорошие разговоры… Лучше собери мне праздничный костюм и сходи к Емрыкаю: пусть завяжет узел на моем новом галстуке.

Таю уезжал в районный центр на знаменитом «Морже», который уже открыл навигацию. Проводы были немногочисленны: на берег пришли Рочгына и кое-кто из членов бригады во главе с председателем Утоюком. Моросил первый летний дождик, небо было хмурое, с вершины Нунивакской горы в море сползали клочья тяжелых туч. Таю кутался в черный прорезиненный плащ и прятал ноги в легкомысленных для здешних мест ботинках под широкие брюки нового костюма.

То ли небо в этом была виновато, то ли дело, по которому уезжал Таю, не предвещало ничего хорошего, но люди на берегу были хмуры, мало разговаривали. На лице Рочгыны Таю с неудовольствием заметил признаки сырости, но, призадумавшись, приписал это дождю: не станет его жена обманывать — обещала не плакать на берегу, на виду у людей.

«Морж», забрав почту и единственного в Нуниваке пассажира, вышел в пролив. Судно шло быстро, уверенно резало волну, держа курс в Берингово море. Таю не спустился в кубрик. Постояв на палубе, пока за мысом не скрылись жилища Нунивака, он вошел в капитанскую рубку — тесное помещение, в котором, вплотную касаясь локтями, едва могли уместиться двое.

За штурвалом вместо знакомого Пахомыча стоял молодой парень в распахнутой рубашке. Он с любопытством глянул на эскимоса, вошедшего в капитанскую рубку, несмотря на грозное предписание, запрещающее вход посторонним лицам.

— А где Пахомыч? — удивленно и немного раздраженно спросил Таю.

— А вы кто такой будете? — язвительно спросил парень.

Таю сбоку глянул на парня, на его руки, уверенно лежащие на штурвале, и медленно сказал:

— Научили тебя водить катер, а вот обращению со старшими, видно, позабыли.

Капитан смутился. Таю увидел, как в вырезе рубашки над полосатой тельняшкой густо побагровела белая кожа — единственный видимый участок кожи, пощаженный весенним северным солнцем.

— Степан Пахомович Терешкин уехал в отпуск, — сообщил капитан. — Беспокоился, как мы проведем первую навигацию без него. Вот идем первый рейс. В Беринговом море ещё ничего — льда нет, а в Чукотском — беда. Приходится идти вплотную к берегу. Пока справляемся.

— До этого где плавал? — спросил Таю.

— В Провиденском порту помощником на катере «Мечигмен», — ответил капитан.

— У Напауна? — спросил Таю.

— У него. Вот знает море! — с восхищением произнес капитан. — Говорят, что среди эскимосов побережья он лучший судоводитель.

— Всё может быть, — снисходительно заметил Таю, уязвленный похвалой. — Но наши морские охотники, которые ходят на вельботах, тоже не уступят ему.

— Слышал о них, — сказал капитан. — Тут об одном такое рассказывали. Да ведь он из вашего селения! Будто встретился с американцами в проливе и так их отчитал за Пауэрса! Хотел привести в пограничный пункт, но потом помиловал. Правда?

— Разное люди говорят, — уклончиво ответил Таю и заторопился в кубрик. — Пойду лягу, подремлю. Когда будем в райцентре?

— Ровно через пять часов, — ответил капитан, бросив взгляд на часы-хронометр, лежащие рядом с компасом.

Таю спустился в тесный кубрик. На верхней койке кто-то громко храпел. Сменный механик с аппетитом уплетал густую уху — рыбьи хвосты торчали из тарелки.

— Хотите? — предложил он Таю.

Таю отрицательно покачал головой и улегся на койку, покрытую пахнущим соляркой байковым одеялом.

Сон пришел быстро: на море Таю всегда хорошо спалось. Несколько раз он просыпался, слышал топот над своей головой, но тут же снова погружался в забытье, укачиваемый легкой качкой.

Что-то тревожное ворвалось в уши, и Таю быстро открыл глаза. На палубе выла сирена. Таю подождал. Сирена смолкла, но не прошло и минуты, как протяжный звук заставил Таю подняться на ноги. Он подошел к трапу, ведущему на палубу, взялся за поручни, но тут ему навстречу двинулись мокрые сапоги, осторожно ощупывающие скользкие деревянные ступеньки.

Матрос огляделся в полутемном кубрике.

— Я за вами, — сказал он, увидев Таю. — Капитан просит вас подняться на палубу.

Сейнер еле шёл — две гладкие волны медленно расходились от носа по маслянистой гладкой воде. Висел плотный туман, белесый, как разведенное сгущенное молоко. Палуба была мокрая и скользкая. Подошвы новых ботинок Таю скользили по ней, как по льду. Матрос несколько раз бережно поддержал эскимоса.

Капитан разглядывал крупномасштабную карту северо-востока и сосредоточенно морщил лоб. Одной рукой он поддерживал штурвал.

— Добрый вечер, — виновато поздоровался капитан. — Извините, что разбудил. Похоже, что мы заблудились. Идем восьмой час, а входа в залив всё нет.

— Как же собираетесь увидеть в таком тумане створ? — спросил Таю.

— Не знаю, — пробормотал капитан. — Наш радист запрашивает, чтобы другие суда или береговая радиостанция дали пеленг, но никто не откликается. Наверное, рация испортилась.

Пока капитан говорил, Таю заметил, как полоска над тельняшкой снова стала ярко-красной.

— Попробую помочь, — просто сказал Таю. — Прежде всего надо выйти к берегу.

— Вот я пробую, — сказал капитан.

Таю глянул в широкий иллюминатор и увидел на носу, в туманной дымке матроса, опускающего за борт ручной лот.

Иногда мотор сейнера прибавлял обороты — давал энергию на генератор рации. Громкий писк морзянки доносился из полуоткрытой двери.

Берег показался неожиданно. Капитан тут же дал задний ход, забурлила вода за кормой, и серые скалы снова скрылись в тумане.

«Морж», попятившись, медленно двинулся вперед, подбираясь к берегу.

Скалы постепенно проступали из тумана. Таю вышел на палубу и долго изучал берег. Вернувшись, он сказал капитану:

— Промахнул ты, брат, мимо залива. Километров на тридцать вышел южнее. Поворачивай катер и осторожно плыви на виду берега.

«Морж» быстро развернулся, поплыл обратно.

Когда показались высокие мачты районной радиостанции, капитан с посветлевшим лицом повернулся к Таю и весело сказал:

— Большое спасибо! Ах ты, чёрт! Я и забыл назвать свое имя. Миша Павлов меня зовут, а вас?

— Таю.

Капитан вытаращил глаза.

Эскимос медленно вышел из рубки на палубу.

Время было около полуночи. На берегу никого не было, кроме одинокого пограничника и представителя районной почтовой конторы.

Попрощавшись с капитаном, Таю сошел с сейнера и направился в райком. Заспанная дежурная отперла ему дверь и, зевая, сказала:

— В гостинице мест нет, и Каля велел постелить вам в его кабинете. Чай на столе, в термосе. Спокойной ночи.

Дежурная вышла. Таю остался один. Он оглядел знакомый кабинет, подошел к столу и налил стакан чаю.

В углу на полу громко тикали большие часы с ярким желтым кругом на маятнике. Две массивные гири свисали на цепях, способных удержать упряжку собак.

Таю лег на постель, предупредительно приготовленную на широком клеенчатом диване. Он закрыл глаза, и перед ним закачался туманный берег, потом льды в проливе. В памятной дымке возникло сильно постаревшее лицо брата Таграта… Неужели Таю неправильно сделал, отпустив несчастную байдару? В чём его проступок? Разве не самым правильным было бы то, что сделал он легко, от сердца именем Советского правительства? Кто-то в разговорах помянул, что Таю зря сказал об этом — ведь никакой официальной должности он не занимает. Пусть так. Но он коммунист, член партии, стоящей у власти государства. Почему он не имеет права говорить от имени государства?.. Утоюк, провожая Таю на сейнер, ясно сказал, что он боится, как бы Таю не увезли… Хороший, милый человек Утоюк! Он искренне переживает за своего друга, который уже однажды пострадал за свою честность и прямоту… Нет, не может быть, чтобы Таю не поняли… Ну, что бы изменилось, если бы бригада привела американскую байдару на пограничный пункт? Отпустили бы их немного позже, только и всего. Может быть, зря он решил показать брату, что тот потерял? Показать, кем стал на советской земле эскимос Таю — человек, который может говорить от имени правительства. Если бы его так поняли… Что принесет завтрашнее утро?

Таю ворочался на диване, укладываясь поудобнее. Он закрыл глаза, стараясь ни о чём не думать, ожидая прихода сна. Громкое тиканье часов становилось всё приглушеннее, и вдруг ясный чистый звон заполнил комнату. Часы пробили двенадцать раз. Когда погас последний звук, растворившись в тишине, Таю мысленно произнес: «Полночь». Он повернулся на другой бок.

Потревоженные звоном мысли снова потекли ровной чередой. После возвращения в Нунивак, когда на время утихнет охотничья страда, надо съездить в «Ленинский путь» и посмотреть, как идет строительство домов. Кэлы говорит, что в бухте Провидения для колхоза уже заготовлено около тридцати домиков, которые надо будет только поставить. На помощь колхозной строительной бригаде прибудут плотники из Чукотстроя. Вырастет целая новая улица. Место выбрали возле ветродвигателя, на ровной площадке: с одной стороны — лагуна, с другой — море… Дети будут ходить по ровной земле…

Подкравшийся сон был отпугнут громким звоном. Таю зажег свет и посмотрел на часы: половина первого. Маятник чванливо ходил из угла в угол, как важный начальник, которому нет дела до беспокойных мыслей Таю.

Ровно в час Таю вскочил с дивана, догадавшись, что часы бьют через каждые полчаса. Он подошел к высокому полированному футляру и потянул дверцу. Она не поддавалась: часы были закрыты на замок. Тогда Таю принялся раскачивать тяжелый футляр, но маятник упрямо не хотел останавливаться. Тяжелый металлический круг ложился на стенку, но стоило Таю поставить часы в вертикальное положение, как они снова начинали невозмутимо отбивать время… Повозившись с трудолюбивыми часами, Таю оставил их в покое и вернулся на диван. Промучившись до трех часов, он вышел из кабинета.

На улице стояла предутренняя тишина. С моря поднимался туман, пронизанный лучами встающего солнца. К столбу со знакомым Таю знаком, запрещающим останавливаться транспорту, была прислонена широкая деревянная скамья. Таю подошел и улегся на ней.

…Резкий свисток заставил его вскочить. Перед Таю стоял милиционер.

— Ай-ай-ай, — качал он головой. — Выпил? И не нашел другого места, как устроиться на ночлег перед райкомом и райисполкомом? Не стыдно?

Таю успел взглянуть на солнце. Оно было высоко. На море не было даже намека на ночной туман.

— Сколько времени? — спокойно спросил Таю, сладко зевая.

Его, казалось бы, невинный вопрос разгневал милиционера.

— Я тебе покажу, сколько времени! Пройдем-ка, гражданин, в отделение!

Глянув на раскрасневшееся лицо блюстителя порядка, Таю понял, что с ним бесполезно спорить, и послушно зашагал к домику на берегу моря.

— Видать, не первый раз, — ворчал идущий за ним милиционер. — Дорогу знаешь.

Огибая продовольственный магазин, Таю столкнулся с секретарем райкома. Каля шел с полными ведрами воды.

— Таю? — удивился Каля. — Куда это вас ведут?

— В милицию, наверное, — ответил Таю.

— За что?

— Спал в неположенном месте. Под знаком, запрещающим остановку транспорта, — сказал Таю, улыбаясь.

— Так точно! — подтвердил милиционер.

— Вот что, товарищ Смирнов, — обратился Каля к милиционеру. — Отпустите задержанного. Я сам с ним разберусь.

— Есть! — ответил милиционер и поднес руку к козырьку.

— Ну, пошли чай пить, — сказал Каля Таю.

Милиционер так и остался с приложенной к козырьку рукой.

Каля шел медленно, стараясь не расплескать полные вёдра.

— Мы ждали вас до десяти вечера, — сказал он.

— Немного задержались, — объяснил Таю. — Капитан на «Морже» молодой, вышел километров на тридцать южнее входа в залив.

— А почему вы ночевали на улице? Я же велел приготовить постель у себя в кабинете.

— Вот что, Каля, — сказал Таю. — Если ты захочешь кого-нибудь крепко наказать — постели ему на ночь в твоем кабинете.

— А что такое? — Каля поставил на землю ведра.

— Часы, — ответил Таю. — Очень громкие у тебя часы. И часто бьют: через каждые полчаса. И чем ближе время, когда сон самый сладкий, они увеличивают число ударов… Уж как я с ними ни боролся: хотел остановить, а они заперты, качал из стороны в сторону, а они всё идут! Пришлось выйти на улицу и лечь на скамью. И тут помешали.

Каля почесал затылок.

— Как это я не подумал?.. Извините, Таю. А я даже, представьте, днем-то в делах и не замечаю, как они громко звенят… Остановить их действительно трудно, пока завод не выйдет. Часы-то особенные, корабельные. Их подарил нашему райкому адмирал Папанин. Не боятся никакой качки.

— В этом я убедился, — улыбнулся Таю.

Напившись чаю на квартире секретаря, Таю и Каля вместе пошли в райком. Кабинет уже был убран, и огромные часы продолжали отстукивать время. Когда они начали бить девять часов, Таю вздрогнул и бросил на них недружелюбный взгляд.

— Ну рассказывайте, — сказал Каля, садясь за свой стол.

Таю посмотрел на него и удивился. Как он раньше не замечал удивительного свойства письменного стола изменять внешность человека! Каля за гладкой поверхностью зеленого сукна казался совсем другим человеком. Вот только что рядом с ним был соплеменник, свой близкий человек, а сел за стол — стал другим, далеко отодвинулся.

— Знаешь, Каля, я так с тобой разговаривать не могу, — сказал Таю.

— Что такое? — удивился Каля.

— Садись со мной рядом, а то разговор у нас получится не такой, какой я хочу, — сказал Таю.

— Ладно, — пожал плечами Каля и уселся на стул рядом с Таю.

Таю обвел глазами кабинет: он много хотел сказать, но не знал, с чего начать. Надо было за что-то зацепить нить разговора и потом уже разматывать клубок мыслей. В широкое окно заглядывало море, спокойное, гладкое, будто отлитое из стекла.

— Давай, Каля, я тебе расскажу всё по порядку, как было, — решился, наконец, Таю.

— Я слушаю, — кивнул Каля.

Таю рассказал всё, как было.

— Может быть, я нарушил пограничный порядок, но не считаю себя виновным, — закончил Таю.

Каля сидел молча, видимо обдумывая сказанное Таю. Потом встал и зашагал по комнате. Секретарь ходил медленно, соразмеряя свои шаги с качанием маятника.

В кабинет постучали.

— К вам пришел Иван Максимович, — доложила дежурная.

— Пусть войдет, — обрадованно сказал Каля и повернулся к Таю: — Это из областного управления КГБ.

Иван Максимович был одет в гражданское платье — обыкновенный черный пиджак и брюки, заправленные в высокие сапоги. Из-под пиджака выглядывала темная рубашка без галстука. Рядом с Иваном Максимовичем Таю казался настоящим франтом. Лицо представителя КГБ было обыкновенное, русское. Даже, можно сказать, веселое — в серых глазах таился смех, сверкал маленькими звездочками.

— Здравствуйте, — громко сказал Иван Максимович и подал руку сначала Таю, а потом Каля.

— Давайте поговорим, — обратился Иван Максимович к Таю и уселся верхом на стул напротив него.

— Поговорим, — насторожился Таю.

— Рассказывайте.

Таю вопросительно посмотрел на Каля и снова повторил рассказ. На этот раз он говорил сухо, без воодушевления, о брате упомянул вскользь.

Таю мешали глаза Ивана Максимовича. Звездочки прыгали по зрачку, то вспыхивая, то угасая.

— Кончили? — спросил он, когда Таю замолк.

— Кончил.

— Сколько времени приблизительно продолжалась встреча? — спросил Иван Максимович.

— Часа три, — неуверенно ответил Таю.

— Ну, вы молодец, товарищ Таю! — неожиданно сказал Иван Максимович. — Поступили, как настоящий советский человек, хозяин своей земли. Спасибо за сообщение.

— Это всё? — удивленно спросил Таю.

— Всё! — весело ответил Иван Максимович. — Вот только забыл предупредить. Вы там своим скажите: если они увидят чужую байдару или другое судно в наших водах, пусть задержат до прихода пограничников. Вы за этим проследите. Знаете, какое сейчас время? Государственный департамент объявил шпионаж своей официальной политикой. Слышали о полете Пауэрса?

Таю кивнул.

— Вот так. Надо быть бдительным, — сказал Иван Максимович и пожал крепко Таю руку на прощание.

Таю вышел из кабинета секретаря со смешанным чувством разочарования и удивления. Не замечая ничего вокруг, он шел к морю. Почему же его так мало спрашивали? В чём дело? И вдруг догадка светлым лучом пронеслась у него в голове: ему просто очень и очень доверяют! Таю расправил плечи и огляделся. Он стоял у самой воды. Волна шипела на прибрежной гальке и лениво откатывалась в залив. Слева на берегу высились большие кучи каменного угля, за ними виднелся временный деревянный причал. Таю подумал: надо бы подсказать Каля, чтобы причал перенесли подальше от устья речки. А этот в хорошую волну быстро смоет и унесет в море. Да и уголь очень близко к воде…

На другой день Таю уехал в Нунивак на «Морже». Сейнер делал обратный рейс.

— Здравствуйте, товарищ Таю! — приветствовал его капитан.

— Здравствуй, здравствуй, — ответил эскимос. — Как сходил в Лорино и Янракыннот?

— Погода отличная, — весело сказал капитан. — Одно удовольствие плавать. Вот только туманы мешают.

— Ты смотри осторожнее в туман, — предостерег Таю. — Знаешь, ведь тут близко государственная граница. Слышал про Пауэрса?

— Как же!

— Вот так! — многозначительно произнес Таю и направился к люку. — Пойду прилягу. Буду нужен, разбудишь, не стесняйся.

«Морж» отошел от причала и взял курс в открытое море.