Онлайн чтение книги Отравление в шутку Poison in Jest
Глава 17. РУКА

— Я снова запер подвал, — сказал Росситер, закрыв за собой дверь библиотеки. Он выглядел возбужденным, а его волосы были дико взъерошены. — Где тот парень — Том?

— Пошел что-нибудь поесть. Он скоро вернется. Что вы обнаружили?

Я предложил ему свой портсигар, так как его руки слишком дрожали, чтобы свертывать сигарету. Под глазами у него пролегли тени, и я заметил, что он недавно вымыл руки.

— Немногое, — ответил Росситер и с облегчением наполнил легкие дымом. — За перегородкой было несколько ящиков, расколотых на дрова. Должно быть, топорик лежал среди них. Очевидно, убийца прятался там и подобрал топорик… Что говорит Том Куэйл?

Я передал наш разговор. Его взгляд вновь стал рассеянным, его долговязая фигура развалилась в кресле.

— Ящики с вином находятся в противоположной стороне подвала. Эту свечу принесла Кларисса?

— Нет. По словам Тома, она уже горела на верстаке, когда он впервые увидел Клариссу.

— Я нашел банку с мышьяком в куче угля, — сообщил Росситер. — Не требовалось много усилий, чтобы спрятать ее там…

— Думаете, она была там все время?

— Нет. Любой, подбирающий лопатой уголь сегодня утром, наверняка ее бы заметил. Нет, я подозреваю, что банка находилась где-то еще и убийца спрятал ее в угле, разделавшись с Клариссой… Но там не оказалось бутылки с гиосцином. Боюсь, что убийца еще не закончил свою работу.

Хотя я ожидал этого, его слова обдали меня ледяным холодом.

— А почему он не закончил? — осведомился Росситер, выпрямившись в кресле. — Это самая дьявольская часть всего дела. Все так очевидно и так ужасно, что у меня большое искушение убраться отсюда, взяв с собой Джинни…

— Почему?

— Потому что если я останусь, — странным тоном произнес Росситер, — то буду вынужден сказать им правду.

Я уставился на него. Выражение пьяного гадальщика вернулось вновь — он выглядел еще более нескладным и нелепым, разбрасывая по креслу сигаретный пепел, но в его затаенной нервозности было нечто, от чего у меня пересыхало в горле.

— Вы думаете, что знаете…

— Боюсь, что да. Боже мой, почему этого не видит кто-нибудь другой?! — воскликнул Росситер, хлопнув ладонью по подлокотнику. — Почему этого не видите вы, Сарджент или еще кто-то, кроме меня? Ведь это бросается в глаза! Почему именно я должен все объяснить?.. Но рано или поздно мне придется это сделать.

— Это выглядит скверно для судьи Куэйла, — заметил я.

— Да, — кивнул он. — Очень скверно.

— И если Сарджент сможет доказать, что он это сделал… По-моему, Сарджент уже его подозревает.

Росситер вскочил как ужаленный и уставился на меня с идиотским видом:

— Судья Куэйл? Кто сказал, что он виновен?

— Разве не вы?

— О боже! — Он раздраженно махнул рукой. — Я никогда не говорил ничего подобного. Черт возьми, почему все понимают меня неправильно? У меня и в мыслях не было, что это дело рук старика. А что вас заставляет так думать?

Я вытер лоб.

— Но послушайте! Я думал, вы…

— Вы имеете в виду, — прервал меня Росситер, — что он специально отравил себя, чтобы отвести подозрения?

— Я не говорил, что я так думаю, — резко отозвался я. — Но вероятно, так думает Сарджент… Предположим, весь план с самого начала был нацелен на Туиллса и Клариссу. Отравление миссис Куэйл и самого судьи были всего лишь его обманным ходом. Судья дал миссис Куэйл мышьяк, зная, что Туиллс обнаружит это и не даст ей умереть. Он принял гиосцин, не сомневаясь, что Туиллс окажется рядом, немедленно распознает яд и спасет его. Помните: он лишь изредка потягивал бренди, которое налил себе, и аккуратно оставил почти полный стакан на каминной полке. Если бы он проглотил большую дозу, то наверняка бы умер…

— Погодите! — взмолился Росситер, подняв руку. — Каким образом судья отравил молочные тосты миссис Куэйл? Он не имел к ним доступа!

— Вы забыли, — возразил я, — что, когда Мэтт нес поднос наверх, судья Куэйл спускался вниз. Он остановил Мэтта, приподнял салфетку с подноса и просунул под нее руку…

— Понятно, — кивнул Росситер, наморщив лоб. — Продолжайте.

Когда я говорил, все мелкие детали складывались у меня в голове в единое целое. Покуда я отказывался признавать возможность виновности судьи, я мог закрывать глаза на эти детали. Но теперь, когда все было сказано, они представали передо мной с убийственной четкостью…

— Если мы согласимся, — продолжал я, чувствуя, что меня уносит бурный поток, — что Туиллс заподозрил наличие подобного плана, то все, что он говорил и написал, становится ясным. Прежде всего, вы знали, что судья употребляет морфий?

Росситер провел ладонью по глазам.

— Я не знаю, как вы это выяснили, — угрюмо отозвался он. — Джинни говорила мне, что подозревает это.

— Морфий вызывает фантазии, видения, искаженный взгляд на действительность. Это производное опиума.

Предположим, судья вообразил, что кто-то пытается до смерти напугать его белой мраморной рукой. Зная о морфии, мы вправе усомниться, что такая рука вообще существовала! Но галлюцинация была настолько сильной, что, хотя судья обсуждал, кто мог его отравить, он категорически отказывался обсуждать белую мраморную руку. Судья съеживался при одном упоминании о ней, и я сам видел, как его охватил детский страх из-за стука в дверь… Кто еще в этом доме видел руку? Никто. Мэри кажется, будто она видела что-то похожее, но это мог быть всего лишь кусок упаковочной бумаги, потревоженной ветром в буфетной.

Судья думает, что весь дом объединился против него. Он сам говорил нам об этом. К тому же он потерял свои деньги, и это не дает ему покоя. Если бы он смог вернуть деньги, то восстановил бы прежнюю власть над семьей, принудив всех к повиновению. И, наконец, последняя соломинка — судья думает, что они сожгли его рукопись. Возможно, кто-то действительно ее сжег. А может быть, это сделал он сам, так как, по-видимому, она его не слишком интересовала. Или же все это очередная наркотическая галлюцинация…

Росситер шевельнулся в кресле.

— По-моему, вы нагромождаете кучу смешанных мотивов. Значит, вы думаете, что судья замыслил план убить Туиллса и Клариссу и что Туиллс знал об этом?

— Вспомните, что Туиллс говорил в самом начале. Первые слова, которые я от него услышал, были: «Да простит меня Бог! Кажется, это моя вина». А потом его разговор с судьей за дверью библиотеки, который я не слышал, так как Туиллс отказывался говорить в чьем-либо присутствии. Что, если он сказал: «Я знаю, что это вы дали ей мышьяк»? Именно потому судья и вошел назад с диким взглядом, прежде чем яд подействовал на него…

— Продолжайте.

— Должно быть, он знал о морфии и его последствиях. Помните, что он не тревожился из-за опасности, грозящей другим. «Если они попытаются кого-то отравить, то это буду я», — сказал он Клариссе. А мне Туиллс говорил, что той ночью ждет посетителя. Он не ложился спать, ожидая его, но яд подействовал раньше таким образом, какого он не сумел предвидеть. Туиллс бодрствовал, защищая себя и Клариссу, но кто-то его все-таки посетил.

Что касается плана, то Туиллс мог подозревать о нем или же просто думать, что судья, находясь в состоянии безумной мстительности, вызванной наркотиком, хочет убить кого-нибудь в доме. Возможно и то и другое, но в любом случае Туиллс знал, что должен стать первой жертвой. Потому что он рассказал судье о действии гиосцина и даже показал, где хранится яд, когда больше никого в комнате не было.

— Кажется, я понимаю. Какой вывод вы собираетесь сделать? — спросил Росситер. — Последний ваш пункт трудно опровергнуть. Что-нибудь еще?

— Только психологический момент. Вы ведь знаете особенности личности судьи — его чопорность, его концепцию семейного долга, его взгляды на жизнь…

— Ну?

— Разрушение этой личности «неправильным» поведением семьи могло причинять ему нестерпимые муки и довести до жажды убийства. В основе всего могут лежать традиции, завещанные ему предками. И это решающий фактор.

— Почему?

Я поднял со стола томик стихотворений Гейне.

— Вспомните все, что мы только что обсудили. Это отвечает на все вопросы, записанные Туиллсом:

Я медленно положил книгу.

— На вопрос номер три — о корнях мотива — дан единственный утвердительный ответ со ссылкой на авторитет двух знаменитых психологов.

Последовала долгая пауза. Росситер снова взъерошил волосы.

— Вы ведь сами этому не верите, не так ли? — осведомился он.

— Я не говорил, что верю. Я сказал, что этому, вероятно, верит Сарджент. И Рид тоже. Рид — старый друг судьи… — Я поколебался, вспоминая утро. — Очевидно, Рид заметил следы инъекций на предплечье судьи, когда заглянул повидать его. Думаю, он пришел к выводу, что судья совершил все это в состоянии наркотического опьянения. Несомненно, Рид пытался защитить судью и старался изо всех сил убедить всех, что смерть Туиллса была самоубийством. Вот что в первую очередь вызвало у Сарджента подозрения.

Мы умолкли, услышав, как кто-то спускается по лестнице. Женский голос что-то протестующе бормотал, а судья Куэйл ворчал в ответ. Поднявшись, Росситер бросил сигарету в камин и подошел к окну. Он рассеянно смотрел наружу, когда вошли судья Куэйл и Мэри.

Судья выглядел постаревшим и осунувшимся; его глаза мигали при свете газа.

— Я в полном порядке. Отпусти меня, слышишь? — Он стряхнул руку Мэри и посмотрел на нас, прикрывая глаза ладонью. — Боюсь, джентльмены, некоторое время назад мне нездоровилось. Позвольте присесть.

Судья опустился в кресло. Его голова подергивалась.

— С нервами трудно справиться, джентльмены. Немногим доводилось видеть то, что увидел я…

— Не говори об этом, папа! — воскликнула Мэри, бросив на меня злобный взгляд.

— Это меня сломило. — Судья неуверенно протянул руку. — Полагаю, джентльмены, вы были в подвале?

Покрасневшие глаза встретились с моими. Я кивнул:

— Были, сэр.

— Самое странное, — продолжал он, — что я не могу вспомнить, как там оказался. Я помню, как вышел из этой комнаты. Направился в столовую и сел… — Его рука прижалась ко лбу. — А в следующий момент я уже спускался по лестнице в подвал. Я чувствовал, что если поработаю руками… — он посмотрел на свои руки, судорожно сжимая и разжимая их, — то мне станет лучше. Пилой, рубанком или топо…

Мэри стиснула его плечо, когда он приподнялся.

— Не важно, — пробормотал судья, снова садясь. — Я нажал кнопку выключателя, но свет не зажегся. Мне даже не показалось это странным, джентльмены, — я счел это само собой разумеющимся. Впереди горела свеча. Потом я споткнулся обо что-то на полу и наклонился, чтобы пощупать это…

— Значит, это вы кричали? — быстро спросил я.

Склонившись вперед, судья шевелил руками в нескольких дюймах от пола, словно увлажняя их в луже. Кровь начала заполнять голубоватые вены у него на лбу. Услышав вопрос, он поднял взгляд:

— Что-что? Не знаю. Может быть.

Мои прежние теории рушились, как песчаные замки. Судья даже не думал, что его могут подозревать. Он не заявлял о своей невиновности, как должен был делать человек, которого застали с испачканными кровью руками. Ему это и в голову не приходило. Могли ли все эти ужасы происходить в момент провалов в его сознании, не оставляя о себе никаких воспоминаний? Я представил себе его долговязую фигуру, спускающуюся по лестнице и бредущую в сумраке подвала…

— Когда вы спустились туда, судья? — спросил я. — Перед тем, как мистер Росситер и я увидели вас в холле?

— Должно быть. Мне кажется, я пробыл там всего минуту.

— И вы никого не видели в подвале?

— Боюсь, что я не помню. У меня создалось впечатление, — он наморщил лоб, — что кто-то прошел мимо меня, задев мой локоть, когда я спускался. Но я не уверен…

Я повернулся к Мэри:

— Ты знаешь, что случилось?

Она кивнула, безмолвная и жалкая. Ужас и злость исчезли — Мэри застыла, положив руку на плечо отца.

— Ты слышала крик?

— Да.

— Где ты тогда была?

— В буфетной, чистила картошку. От страха я не могла сдвинуться с места.

— Дверь буфетной выходит на площадку лестницы в подвал, не так ли? — продолжал я. — Значит, ты могла все слышать лучше, чем кто-либо другой. Ты вышла посмотреть?

— Нет! Я не осмелилась. И я не знала, что крик донесся из подвала. — Она теребила складки клеенчатого фартука. — Я просто сидела там. Потом встала и положила картошку в раковину, но от страха рассыпала ее…

— Ты долго пробыла в буфетной?

— Минут двадцать. О, Джефф…

— И ты слышала, как кто-то спускается?

— Да. Я слышала отца, так как знаю его походку. Перед ним спустились еще двое.

Я возбужденно шагнул вперед, и она отпрянула.

— Но я не видела их, Джефф. Один спустился задолго до папы, а другой всего за несколько минут. Вероятно, это были Кларисса и…

— Но ты никого не видела?

— Нет.

— А где была Джоанна?

— Она полировала серебро на задней веранде, но часто заходила в столовую и могла кого-то видеть.

Я посмотрел на Росситера. Он рассеянно изучал стол, и я знал, что от него не дождаться помощи. Когда он хотел, то мог рассуждать здраво, но сейчас, казалось, всего лишь извинялся за свое присутствие.

— Мэри, — сказал я, — пожалуйста, позови сюда Джоанну.

— Но папа…

— С ним все будет в порядке.

Мне предстояла трудная задача. Судья Куэйл откинулся на спинку кресла — он выглядел бесстрастно, но было слышно его свистящее дыхание через нос. Я подошел к нему:

— У меня есть для вас новости, сэр. Можете послушать меня минуту?

В его полузакрытых глазах мелькнул слабый интерес.

— Пока что я в здравом уме, мистер Марл, — ответил он, пытаясь говорить резко. Но слова, казалось, причиняли ему боль.

— Ваш сын Том здесь, сэр.

Его руки вцепились в подлокотники. Минуту он не шевелился и не говорил.

— Вы не возражаете против этого? — спросил я.

Отрешенный взгляд медленно переместился с противоположной стены на меня.

— Нет, не возражаю. Должен признаться, что я даже рад.

Глаза закрылись полностью. Это был всего лишь шепот, чуть громче свиста дыхания. Но напряжение внезапно исчезло, морщины разгладились, и судья приобрел вид человека, который после ночи ужасов наслаждался отдыхом.

— Надеюсь, с моим сыном все в порядке? — осведомился он, не открывая глаз.

— Он побывал в больнице, сэр. Но сейчас ему лучше.

— Да. — Его пальцы слегка напряглись. — Он писал нам. Я был рад выслать ему деньги, в которых он нуждался. Мне это не составило труда.

Мелкая и жалкая ложь, судья Куэйл! Деньги послал Туиллс, потому что у вас их не было, и вы притворились, что отказываетесь выполнить просьбу сына, не желая признавать, что остались без гроша в кармане. Теперь я понимаю, почему вы закричали, когда вчера вечером я постучал в дверь библиотеки так, как обычно стучал Том. После его ухода вы считали, что выгнали его из дома, а после того письма представляли его себе больным и несчастным в чужом краю, думающим, будто отец ненавидит его. И вы не могли выносить это, судья Куэйл…

— Он скоро встанет на ноги, сэр, — сказал я. — Думаю, Том намерен остаться дома.

Старик кивнул, словно во сне. Больше не было сказано ни слова, пока не открылась дверь, впустив Джоанну и Джинни. Вздрогнув, судья открыл глаза и обернулся. Он все еще выглядел бесстрастным, но явно хотел увидеть Тома. Взгляд Джинни спрашивал меня: «Ты рассказал ему?» Я кивнул. Джоанна с восковым лицом мялась у двери.

— Я хочу поговорить с вами, Джоанна, — сурово сказал я, подражая манере Сарджента. — Слышите меня?

— Да. О чем? Я ничего не делать.

— Мисс Куэйл сказала, что вы полировали серебро на задней веранде во второй половине дня. Это правда?

Она выпятила нижнюю губу.

— Да, правда. Я все время была там.

— И ни разу не выходили в передний холл?

— В передний холл? Выходить один раз. Мне показалось, что я слышать кого-то у парадная дверь, и я пойти посмотреть. Но это уходить окружной детектив и другой мужчина, а вы их провожать. Поэтому я вернулась.

— А вы никого не видели у двери на лестницу в подвал?

— Видела! Кто-то высунул оттуда голову — вот так. — Джоанна проиллюстрировала упомянутое действие.

Я шагнул вперед, едва не споткнувшись о ногу судьи Куэйла. Все сразу напряглись. Мой голос в наступившей тишине прозвучал неестественно громко:

— И кто же это был?

— А?

— Я спрашиваю, кто это был! Отвечайте!

— Вот она. — Джоанна кивнула в сторону Джинни.