Онлайн чтение книги Простая история
IX

На последний вечер Хануки Гильденхорны пригласили Гурвицев к себе. Поводом явился выигрыш Софьи в лотерею.

Пора было выходить из дому, но Цирл сказала Гиршлу:

— Мы с отцом еще не готовы. Не жди нас, отправляйся сам, а мы подойдем позже. Ты же знаешь, кто там будет, жалко пропустить что-то интересное. Судя по количеству вина, закупленного Гильденхорнами сегодня в лавке, будет пир горой. Для такого торжества стоит надеть свежую сорочку.

Когда Гиршл пришел к Гильденхорнам, хозяин дома уже сидел со своими друзьями за карточным столом. Гиршл был одет весьма прилично, но, не привыкший бывать в обществе, он то и дело ощупывал себя, проверяя, на месте ли галстук, не сползли ли носки. Так он и стоял, неуверенно проводя рукой по одежде.

У Гильденхорнов собралось много народу. Здесь были: Лейбуш Чертковер, симпатичный, но легкомысленный человек, истый хасид и не менее истый картежник; Гимпл Курц, тот самый, который учил ребят Талмуду в школе; одноногий Мотши Шайнбард, модно одетый и веселый, от костыля которого пахло свежим лаком; тесть Гильденхорна Айзи Геллер. Обменявшись с Гиршлом приветствием, они вернулись к своим картам. Из многих других половину Гиршл не знал.

Гиршл остался в одиночестве, но тут к нему подошла Софья. Заверив, что счастлива его видеть, она спросила, когда придут его родители. Однако, не дождавшись ответа, она исчезла, потому что ей надо было присматривать за пирогами в духовке — как бы они не подгорели. Оставшись снова один, Гиршл стал следить за Ицхоком Гильденхорном, в присутствии которого он всегда чувствовал свою незначительность. Гильденхорн был человеком, который каждого ставил на место — нравилось оно тому или нет. И не потому, что он был так уж умен — встречались люди и поумнее. В отличие от большинства жителей Шибуша, поглощавших столько мучных изделий и картофеля, что раздавались в ширину, он был необыкновенно высок. Бог добр, но бережлив: если кто-то хочет округлиться, пусть себе растет в ширину, зато роста ему не будет дано, — другим Он дает рост, но обделяет дородностью.

Гиршл стал размышлять о тех, кто сидел за карточным столом. Человек, которого звали Чертковером, казалось бы, должен быть чертковским хасидом, а Лейбуш был бобовским хасидом. Иногда имя никак не гармонировало с характером человека. Гимпл Курц, фамилия которого означала «короткий», был действительно маленьким и толстеньким человечком, однако у Мотши Шайнбарда, фамилия которого означала «пышная борода», подбородок был гол как колено. Фамилия Шайнбард подошла бы больше Лейбушу Чертковеру, который на самом деле был вовсе не из Черткова. Или взять, например, Балобана, курильщика, сидевшего рядом с Айзи Геллером. Что могло означать имя Балобан?

Наблюдая за тем, как Балобан курит сигарету за сигаретой, молодой Гурвиц тоже почувствовал потребность закурить. Он вынул сигарету, но у него не оказалось спичек. Гиршл не был особенно привержен к курению, но полагал, что человеку его возраста следует курить, нравится ему это или нет. Впрочем, он никогда не брал с собой спичек: неприятная необходимость просить у кого-то спичку удерживала его от курения.

На этот раз Гиршл подошел к Балобану, чтобы прикурить от его сигареты. Тот, поглощенный картами, вынул ее изо рта и передал Гиршлу — так бросают монетку надоедливому нищему. Гиршл покраснел, сердито затянулся и закашлялся, отчего настроение его испортилось. Выкурив одну сигарету, он зажег от нее вторую. Чем больше он курил, тем глупее себя чувствовал, а чем глупее себя чувствовал, тем больше курил. Табачный дым и аромат сигарет смешивались с запахами, доносившимися из кухни, и Гиршл почувствовал, что ему необходим глоток свежего воздуха. Он боялся, что его стошнит и он покроет себя позором. Карты настолько быстро переходили из рук в руки, что сами руки как бы исчезали. Потом и карты исчезли. Гиршл уже ничего не различал, кроме маленьких красных и черных человечков, которые издевательски плясали перед ним.

Он встал. Голова его кружилась. Зная, что таких маленьких человечков не бывает, он оглядел комнату. От табачного дыма у него кружилась голова. Он вознамерился выйти на улицу, но вспомнил историю о человеке, который ушел со званого обеда, не попрощавшись с хозяевами, а на следующий день его обвинили в том, что он украл в этом доме какую-то ценную вещь. Гиршл знал, что с ним такое не произойдет, но на всякий случай вынул руки из карманов, чтобы продемонстрировать — он ничего не стащил.

В этот момент дверь открылась и вошла Мина. Гиршл собрался с мыслями и направился навстречу, поздороваться, помочь снять пальто и перчатки.

Через минуту они уже беседовали как старые друзья. Гиршл ни на минуту не умолкал, чтобы поддержать разговор. Он боялся, что Мина оставит его одного, и говорил с ней о чем угодно. Никогда он так много не разговаривал. С одной темы он перескакивал на другую.

Мина, с которой никто так оживленно еще не беседовал, стояла как приросшая к месту. Она ловила каждое слово Гиршла, уши ее пылали. Взглянув через плечо и убедившись, что картежники не обращают на него ни малейшего внимания, Гиршл принес два стула, для себя и Мины. Затем он возобновил свой монолог, а Мина молча слушала. Молчание девушки не произвело на него большого впечатления, но ее внимание льстило ему.

У Мины почти не было знакомых молодых людей, если не считать четырех или пяти учителей в пансионе, из которых одни были холостыми, другие женатыми. Она никогда не была любимицей педагогов, тем более не приходилось ей гулять с кем-нибудь из учителей в парке. Для них она была всего лишь одной из учениц, плата за учебу коих служила источником их жалованья. Они не уделяли ей особого внимания, сводя к минимуму тот объем знаний, которые им надлежало передать ей. Так что, сидя возле Гиршла, она была удивлена вдвойне — и тем, что он не устает от ее общества, и тем, что ей так интересно с ним. Сначала она задавала себе вопрос, были ли те мужчины, которыми увлекались ее подружки, столь же обаятельными, как Гиршл. Отказавшись в конце концов от сравнений, она всецело сосредоточилась на беседе.

Гиршл же старался не ударить лицом в грязь. Он разглагольствовал на самые разные темы, говорил хорошо модулированным голосом и не заикался, как с ним случалось, когда он разговаривал с Блюмой. Этому способствовала и Мина, которая не смотрела на него недоверчиво, как Блюма.

Так Гиршл сидел и разговаривал, не пытаясь при этом произвести впечатление на Мину, как прежде на Блюму. Мина и Блюма были такие разные, по-разному следовало и разговаривать с каждой из них. Но поскольку в последние дни он вообще ни с кем не разговаривал, теперь он с радостью поговорил бы и с той, и с другой.

Вдруг Гиршл заметил, что на них смотрят. Он покраснел, забыл, о чем говорил, и замолчал на полуслове.

Именно в этот момент Гильденхорн, все еще с картами в руке, засмеялся и воскликнул:

— Посмотрите на этих двух голубков, как они воркуют!

Гиршл смутился. Ему было страшно стыдно: публично оскорбили не только его, но и Мину. Обида, нанесенная их чести, которую он не сумел парировать, привела его в бешенство. Ему было стыдно взглянуть на людей. Но, подняв голову, он увидел, что все дружески и ободряюще улыбаются. Ему в жизни не приходилось видеть столько пар ласковых глаз, глядевших на него с одобрением. Прежде чем он мог понять, что происходит, Гимпл Курц подошел к нему, взял за руку и процитировал несколько стихотворных строк о юноше в прекрасном саду, которого автор поэмы подстрекает сорвать растущие там плоды. При этом он так подмигнул, что ни у кого не осталось сомнений: под юношей имеется в виду не кто иной, как Гиршл, под садом — Мина и т. д.

Что должна подумать Мина о человеке, поведение которого так опозорило ее? Гиршл не смел взглянуть на нее. Он как бы окаменел, и, пожалуй, только пожар или война могли вернуть ему способность двигаться.

Однако у Провидения были совсем другие планы. Когда Гиршл был еще искоркой в глазу своей матери, ангел небесный провозгласил:

— Гиршл, сын Боруха-Меира, предназначается Мине, дочери Гедальи.

И когда Гиршл наконец поднялся со стула, в руке у него была рука Мины. Глаза девушки сияли. Казалось, она ожидала этого мига с тех самых пор, как ангел провозгласил предначертание Всевышнего.

Что заставило Гиршла взять руку Мины? Он только хотел сказать ей:

— Прошу вас, не считайте, что я в этом виноват!

Но прежде чем он успел промолвить эти слова, Ицхок Гильденхорн подошел к нему, хлопнул по плечу и произнес:

— Вот молодец! Теперь ты мужчина среди мужчин!

Придя в ужас, Гиршл выдернул свою руку из руки Мины. Гильденхорн схватил ее и провозгласил:

— Их гратулире!

Сказать жениху «Их гратулире!», конечно, не то же самое, что «Мазл тов!». «Их гратулире!» подобает говорить тому, кто сорвал куш в карточной игре. Однако тот же ангел, объявивший на небе об их обручении, решил заговорить на земле голосом Гильденхорна, и никто из гостей не усомнился, что Гиршла поздравляют с помолвкой.

Софья подбежала к Мине, крепко обняла ее и громко чмокнула в губы. Потом улыбнулась и сказала:

— Я в абсолютном восторге! Ты обязательно расскажешь мне, как господин Гурвиц сделал тебе предложение. Он притворялся таким невинным, что никто и не догадывался о его чувствах к тебе. Недаром говорят: в тихом омуте черти водятся!

При этих словах она схватила Гиршла за руку и стала трясти ее так, что сама раскраснелась. Все столпились вокруг молодой пары, наперебой жали обоим руки и желали им счастья.

Лейбуш Чертковер, взяв деньги со стола, послал кого-то за шампанским. Чашку, в которой лежали эти деньги, он разбил о стену.

Мотши Шайнбард, стуча костылем по полу, кричал:

— Мазл тов! Мазл тов!

— Надо бы сообщить родителям жениха и невесты, — сказал Айзи Геллер Гимплу Курцу.

Однако не успел Гимпл выйти из дому, как на пороге появились они сами. Шестое чувство подсказало им, что происходит.

Гедалья Цимлих приложил руку к грудному кармашку, в котором он держал деньги, будто тут же хотел вручить приданое. Борух-Меир от удовольствия потирал руки и повторял: «Друзья! Друзья!» — будто хотел дать понять, что он считает ответственными за происшедшее всех присутствующих. Цирл протянула руку Гедалье. Тот взял ее левой рукой, поскольку правой по-прежнему придерживал левый карман.

— Почему ты держишься за сердце правой рукой? — спросила его жена Берта. — Левой было бы удобнее!

Гедалья заметил допущенную им ошибку и поменял руку.

— Где… — начал он.

— Где жених, ты хочешь спросить? — прервала его жена.

Гедалья кивнул головой, как безъязыкий, радующийся, что его поняли.

— И Мина?

Хотя ему только что сообщили о помолвке, он все еще не верил своим ушам.