Онлайн чтение книги Робин Гуд Robin Hood
XVI

— Мод, Мод, мисс Мод! — веселый голос летел вслед за девушкой, которая в одиночестве и задумчивости гуляла в саду поместья Гэмвеллов. — Мод, прекрасная Мод, — нетерпеливо и нежно повторил голос, — где вы?

— Я здесь, Уильям, я здесь, — ответила мисс Линдсей, поспешно подходя к молодому человеку с самым доброжелательным видом.

— Как же я счастлив видеть вас, Мод! — радостно воскликнул Уилл.

— И я рада нашей встрече, раз она вам доставляет удовольствие, — любезно ответила девушка.

— Конечно, она доставляет мне величайшее удовольствие, Мод. Какой чудесный вечер, не правда ли?

— Чудесный, Уильям, но вы ведь, наверное, хотели мне не только это сказать?

— Прошу прощения, Мод, у меня есть что вам сказать, — смеясь, ответил Уилл, — но восхитительное спокойствие этих сумерек наводит меня на мысль, что сейчас приятно было бы погулять в лесу.

— Так вы хотите пойти осмотреть место завтрашней охоты?

— Нет, Мод, мы идем завтра в лес не с такими мирными целями, мы идем… Ах, я забыл, что не должен никому об этом рассказывать. А ведь я иду на дело, которое может стоить мне покалеченной но… Ах, я глупости говорю, Мод, не слушайте меня. Я пришел пожелать вам доброй, спокойной ночи и попрощаться с вами…

— Попрощаться, Уилл? Что это значит? Вы идете на опасное дело?

— Ну, так что же? Даже если это так, то с луком и палкой, крепко зажатой в твердой руке, нетрудно победить. Но тсс!.. Это все я просто так говорю, не придавайте этому значения.

— Вы обманываете меня, Уильям, вы хотите, чтобы ваш ночной поход остался для меня тайной.

— Этого требует осторожность, моя дорогая Мод, неосмотрительное слово может очень дорого обойтись. Солдаты… Ах, я совсем с ума сошел… сошел с ума от любви к вам, прелестная Мод. Вот вам вся правда: Маленький Джон, Робин и я собираемся влес. И перед уходом я хотел попрощаться с вами, нежно попрощаться с вами, Мод, потому что, может быть, мне больше никогда не выпадет счастье… Я говорю как ребенок, Мод, да, как ребенок. Я пришел попрощаться с вами только потому, что не могу уйти из усадьбы, не пожав вам ручки, и это правда, истинная правда, уверяю вас, Мод.

— Да, Уилл, это правда.

— А почему это я всегда прихожу к вам поздороваться и попрощаться, Мод?

— Не мне вам это объяснять, Уилл.

— Ах, и правда, Мод, — радостно воскликнул молодой человек, — не вам мне это объяснять! Вы, может быть, не знаете, дорогая Мод, вы, может быть, не знаете, что я люблю вас больше, чем отца, братьев, сестер и всех моих добрых друзей. Я могу уйти из усадьбы, собираясь отсутствовать несколько недель, и ни с кем не проститься, кроме матери, конечно, но я не могу расстаться с вами даже на несколько часов, чтобы не пожать ваши маленькие белые ручки и не унести с собой как благословение ваше нежное пожелание: «Доброго пути и скорого возвращения, Уилл». А вы, Мод, не любите меня, — грустно сказал бедный юноша, но в его прекрасных голубых глазах не долго стояла печаль, и он снова заговорил, уже веселее: — А я надеюсь, что вы все-таки, в конце концов, полюбите меня, Мод. Я надеюсь и терпеливо жду вашего благоволения; не торопитесь, не мучьте себя, не навязывайте своему сердцу чувство, которое для него неприемлемо. Это чувство само придет, Мод, и в один прекрасный день вы сами себе скажете: «А я, кажется, люблю Уильяма, немного… ну, совсем немного». А потом пройдут дни, недели, месяцы, и вы станете любить меня больше. И .ваша любовь будет все расти и расти, пока не станет такой же огромной и страстной, как моя. Нет, Мод, такой, как моя, она не может стать, даже если вы захотите. Я так вас люблю, что не могу даже молить Бога о том, чтобы он вложил вам в сердце подобную любовь. Вы будете любить меня как вам удобно будет, как вам в голову придет, как вам захочется, и однажды скажете мне: «Я люблю вас, Уилл!» И тогда я вам отвечу… Ах, не знаю, что я отвечу вам, Мод, но я подпрыгну от радости, поцелую матушку и совсем с ума сойду от счастья. О Мод, попробуйте полюбить меня, начните с чувства легкого предпочтения и завтра вы уже будете немного любить меня, послезавтра — чуть больше, а через неделю уже скажете: «Я люблю вас, Уилл!»

— Так вы в самом деле любите меня, Уилл?

— Что нужно сделать, чтобы вам это доказать? — серьезно спросил юноша. — Что нужно сделать, скажите?.. Я хочу, чтобы вы знали: я люблю вас всем сердцем, всей душой, всеми своими силами, я хочу, чтобы вы это знали, ведь вы еще этого не знаете!

— Ваши слова и дела тому свидетельство, дорогой Уилл, и других доказательств не нужно; я спросила это только потому, что хочу серьезно объясниться с вами, но я хочу поговорить не о ваших чувствах — они мне известны, — а о тех, что кроются в моем сердце. Вы любите меня, Уилл, искренно любите, но я привлекла ваше внимание, не желая того, я никогда не пыталась внушить вам любовь.

— Это правда, Мод, правда, и вы столь же скромны, сколь прекрасны; я вас люблю просто потому, что люблю, вот и все.

— Уилл, — продолжала девушка, взглянув на него с некоторым беспокойством, — Уилл, а вы никогда не думали о том, что, еще не зная вас, я могла кому-то отдать свое сердце?

Эта ужасная мысль, никогда дотоле не смущавшая Уильяма в его мечтах и не нарушавшая покоя его терпеливой любви, так тягостно поразила его в самое сердце, что он побледнел и вынужден был, чтобы не упасть, прислониться к дереву.

— Но вы ведь никому не отдали свое сердце, Мод? — спросил он умоляющим шепотом.

— Успокойтесь, дорогой Уилл, — мягко ответила девушка, — успокойтесь и выслушайте меня. Я верю в вашу любовь так же, как верю в Бога, и от всего сердца хотела бы отплатить вам, милый и добрый Уилл, таким же чувством.

— Не говорите, что не можете полюбить меня, Мод! — в неистовстве воскликнул молодой человек. — Не говорите мне этого, ибо по тому, как сжимается мое сердце, по тому, как горячая кровь пылающей лавой бежит по моим жилам, я чувствую, что не смогу этого вынести, не смогу выслушать вас.

— И все-таки вы должны меня выслушать, Уилл, и я прошу вас любезно уделить мне несколько минут внимания. Я знаю муки безнадежной любви, друг мой, я испытала их все одну за другой, и ничто на земле не сравнится с горечью отвергнутого чувства. Я всем сердцем хочу вас избавить от этих жестоких страданий, Уилл; прошу вас, выслушайте меня без горечи и без гнева. Еще не зная вас, еще до того, как я покинула Ноттингемский замок, я отдала свое сердце человеку, который не любит, никогда не любил и не полюбит меня.

Уилл вздрогнул.

— Мод, — сказал он дрожащим голосом, — если вы хотите, этот человек вас полюбит; он вас полюбит, Мод, — повторил бедный юноша, и на глаза у него навернулись слезы. — Клянусь святой мессой, он должен стать вашим рабом, или я его буду бить каждый день. И до тех пор буду бить, пока он вас не полюбит, Мод.

— Вы никого не будете бить, Уилл, — ответила Мод, невольно улыбаясь странному способу приворожить к ней кого-то, который желал пустить в ход молодой человек, — ведь любовь силой не навязывают, да еще таким свирепым способом; и тот, о ком вы говорите, никоим образом такого обращения не заслуживает. Вы должны понять, Уилл, что я не надеюсь и не жду, будто этот человек полюбит меня, а еще вы должны понять, что надо быть уж вовсе бессердечной и бездушной, чтобы остаться равнодушной к проявлениям вашей нежности. Так вот, Уилл, мой дорогой Уилл, я глубоко тронута великодушием ваших слов и хочу отблагодарить вас, отдав вам свою руку, в надежде на то, что полюблю вас и моей любви удастся сравняться с вашей.

— А теперь вы послушайте меня, Мод, — ответил Уилл дрожащим голосом. — Мне стыдно, что я питал надежду заслужить когда-нибудь вашу любовь, что не понял причин вашего равнодушия. Я прошу вас простить мне, что я силой вырвал признание из вашего сердца. Вы хотите, Мод, по доброте душевной принять имя бедного Уильяма и по доброте же душенной пожертвовать собой, чтобы он был счастлив. Но подумайте, Мод, что его счастье — это для вас потеря всех ваших надежд и, может быть, потеря покоя. Я не должен и не могу принимать подобную жертву. Я не только не чувствую себя достойным ее, но мне стыдно продолжать говорить вам о своей любви. Простите мне неприятности, которые я вам причинил, простите, что я любил вас и еще люблю, я клянусь отныне не говорить с вами о моих чувствах.

— Уильям, где вы, Уильям? — позвал внезапно звонкий и громкий голос.

— Меня зовут; прощайте, Мод. Да хранит вас Дева Мария, да оградит она вас от всякого зла! Будьте счастливы, Мод; но, если вы не увидите меня больше, если я не вернусь, вспоминайте иногда о бедном Уилле, который любит вас и будет любить вечно.

Последние слова молодой человек произнес едва слышно: слезы душили его; потом он обнял Мод, прижал трепещущую девушку к своему сердцу, страстно поцеловал ее и убежал, не оглядываясь, хотя нежный голосок и окликал его.

«Он не оставил мне времени недвусмысленно объяснить ему, что это признание я сделала из чувства порядочности, — подумала Мод, опечаленная внезапным уходом Уильяма. — Ну, ничего, я завтра скажу ему, что в моем сердце нет ни малейшего сожаления о прошлом: как же он обрадуется!»

Увы! Этого завтрашнего дня пришлось ждать долго!

Человек двадцать крепких мужчин-арендаторов, вооруженных копьями, мечами и луками со стрелами, окружили на почтительном расстоянии сыновей сэра Гая Гэмвелла, его племянника Маленького Джона и Гилберта Хэда.

— Я немало удивлен, что Робин заставляет себя ждать, — говорил старик своим молодым спутникам, — не в привычках моего сына лениться.

— Терпение, мастер Гилберт, — ответил Маленький Джон, выпрямляясь во весь гигантский рост, чтобы осмотреть даль пытливым взором, — не только Робина нет, мой кузен Уилл тоже куда-то запропастился. Готов поспорить, что не без причины они нас задерживают на пару минут.

— Да вот они! — воскликнул кто-то. Уилл и Робин подошли быстрым шагом.

— Вы забыли час нашей встречи, сын мой? — спросил Гилберт, протягивая руку молодым людям.

— Нет, отец, прошу прощения, что заставил себя ждать.

— В путь! — воскликнул Гилберт. — Маленький Джон, — добавил он, оборачиваясь к молодому человеку, — ваши друзья ясно представляют себе цель нашей вылазки?

— Да, Гилберт, и они поклялись смело идти за вами и верно вам служить.

— Значит, я могу полностью рассчитывать на их поддержку?

— Полностью.

— Прекрасно. Еще одно слово: чтобы попасть в Ноттингем кратчайшим путем, наши враги пройдут через Мансфилд, потом двинутся по большой дороге, которая делит пополам Шервудский лес, и окажутся около перекрестка, где мы и будем ждать их в засаде… Дальше я могу не рассказывать. Маленький Джон, вам мои намерения известны?

— Известны, — ответил молодой человек. — Ребята! — воскликнул Маленький Джон по знаку старика. — Хватит у вас смелости вонзить свои саксонские зубы в тела норманнских волков? Хватит ли мужества победить или умереть?

Энергичное «Да!» было ответом молодому человеку.

— Ну что же, вперед, мои храбрецы!..

— Ура! Повоюем! — воскликнул Уилл, идя с Робином за воинственно настроенным отрядом.

— Ура! Ура! — радостно закричали саксы. И эхо в темном лесу повторило:

— Ура! Ура! Ура!

— Что это с вами, друг мой Уилл? — спросил Робин, беря за руку молодого человека, шедшего рядом с ним в глубокой задумчивости. — Мне кажется, что ваше веселое лицо затуманилось облаком черной грусти. Крики наших соратников недостаточно приятны для ушей милого Уильяма или его пугает опасность нашего предприятия?

— Какой вы мне странный вопрос задали, Робин, — ответил Уильям, поднимая на друга грустный взгляд. — Спросите у гончей, нравится ли ей преследовать оленя, спросите у сокола, нравится ли ему камнем падать с высоты облаков на ничтожную пташку, но не спрашивайте меня, боюсь ли я чего-нибудь.

— Я спросил вас об этом лишь с целью отвлечь вас от мрачных мыслей, которые вас одолевают, дорогой Уилл, — ответил Робин, — от этих мыслей глаза ваши потускнели и лицо побледнело, что меня беспокоит. У вас горе, Уилл, и, видно, серьезное горе, так поделитесь им со мной, ведь я ваш друг.

— Нет у меня горя, Робин, я таков же, каким был вчера и каким буду завтра, и вы увидите, что в битве я буду как всегда впереди.

— Я ничуть не сомневаюсь и нашем мужестве, дорогой мой Уилл, но мне кажется, на душе у вас неспокойно: что-то печалит вас, я уверен в этом. Будьте же откровенны со мной, а вдруг я могу быть вам полезен, хотя бы для того, чтобы разделить груз ваших забот, ведь уже от этого становится легче. Если вы с кем-то поссорились, скажите мне, и я помогу вам.

— Причина моей печали не так серьезна и значительна, дорогой Робин, чтобы и дальше оставаться тайной. Если бы я хорошенько поразмыслил, то случившееся меня бы не удивило и не огорчило… Простите мои сомнения, но, вопреки моей воле, есть в моем сердце чувство, которое противится всякой откровенности. Гордость или робость это — сам не знаю. Но такой друг, как вы, — это мое второе я. Ваши вопросы требуют ответа, и дружба готова одолеть ложный стыд, я…

— Нет, нет, дорогой Уилл, — живо прервал его Робин, — храни свою тайну; у страданий есть право на скромность, и я прошу тебя извинить мою дружескую навязчивость.

— Это я должен просить прощения за то, что эгоистичен в своих страданиях, дорогой Робин! — воскликнул Уилл и отрывисто засмеялся, причем смех его зазвучал печальнее, чем плач. — Я страдаю, в самом деле страдаю, и я обнажу перед тобой раны своей души. Ты разделишь мое первое горе, как делил со мной первые игры, потому что дружба соединила нас теснее, чем узы крови, и пусть меня повесят, Робин, если я не люблю тебя так, как нежнейший из братьев.

— Ты говоришь правду, Уилл, привязанность сделала нас братьями. Ах, где наше светлое детство? Счастье, которым мы наслаждались, уже не вернется!

— Счастье вернется к вам, Робин, пусть другое, в других одеждах, под другим именем, но это все равно будет счастье. Ну а я ни на что больше не надеюсь, ничего не желаю, сердце мое разбито. Вы знаете, Робин, как я любил Мод Линдсей… я даже слов не найду, чтобы объяснить вам, что за неодолимую страсть я испытываю при одном упоминании ее имени. Ну вот, а теперь я знаю…

В сердце Робина закралось тягостное опасение.

— Ну, и что же вы знаете? — встревоженно спросил он.

— Когда вы пришли за мной в сад, — заговорил Уильям, — я был там с Мод, я пришел сказать ей то, что уже давно повторяю ей изо дня в день; я говорил, что мечтаю, чтобы она стала дочерью моей матери и сестрой моим сестрам. Я спросил, не постарается ли она хоть немного меня полюбить, и Мод ответила, что еще до того, как она поселилась в усадьбе Гэмвеллов, она отдала свою любовь. И тут, Робин, рухнули нее мои надежды, что-то сломалось но мне: это разбилось мое сердце, Робин, мое сердце. Судите же сами, как я несчастен.

— Мод сообщила вам имя того, кого она любит? — с беспокойством спросил Робин.

— Нет, — ответил Уилл, — она только сказала, что этот человек не любит ее. Вы можете это понять, Робин? Есть на свете человек, который не любит Мод, а Мод его любит! Человек, которого ищет ее взгляд и который избегает этого взгляда! Неслыханный грубиян! Презренный негодяй! Я предложил Мод поймать его и принудить подарить ей свою любовь. Я предложил ей хорошенько побить его, а она отказалась! О, она его любит! Любит! А после этого печального и трудного признания, — продолжал Уильям, — бедная, великодушная Мод предложила мне свою руку. Я отверг ее. Разум, честь и верность заставляют мою любовь умолкнуть… Проститесь с веселым и смеющимся Уиллом, Робин, он умер, умер навсегда.

— Ну-ну, Уильям, мужайтесь, — мягко возразил Робин, — ваше сердце болит, его нужно лечить, его нужно исцелить, и первым врачом буду я. Я знаю Мод лучше, чем вы: в один прекрасный день она полюбит вас, если уже не любит. Уверяю вас, Уильям, вы просто плохо поняли девичью исповедь — она вызвана крайней деликатностью: Мод пыталась объяснить вам свою прежнюю суровость и заставить вас еще больше оценить предложение, которое вы столь необдуманно отвергли. Поверьте мне, Уильям, Мод — очаровательная девушка, честная и прекрасная, и, воистину, она достойна вашей любви.

— Ничуть не сомневаюсь! — воскликнул молодой человек.

— Не нужно приписывать горестям мисс Линдсей лишнюю глубину, друг мой, и мучить свою душу вздорными домыслами. Мод и сейчас вас очень любит, я в этом уверен, а полюбит еще больше.

— Вы так действительно думаете, Робин, мой дорогой Робин? — воскликнул Уилл, с жадностью ухватившись за тонкий луч надежды.

— Да, я так думаю, и позвольте мне сказать, не перебивайте меня: я повторяю вам, и буду повторять каждый раз, когда мужество вам изменит, что Мод вас любит и свою руку она вам предлагала не из преданности и не принося себя в жертву, а по велению сердца.

— Я верю вам, Робин, я верю вам! — воскликнул Уилл. — И завтра же спрошу у Мод, не желает ли она, чтобы у моей матери стало одним ребенком больше.

— Вы прекрасный парень, Уильям, мужайтесь, и давайте ускорим шаг, а то мы по крайней мере на четверть мили отстали от товарищей, и такая медлительность говорит не в пользу нашей храбрости.

— Вы правы, мой друг, мне кажется, я слышу, как наш главнокомандующий ворчит на нас.

Когда отряд дошел до места, где Гилберт собирался устроить засаду, старик расставил людей, кратко дал каждому новые разъяснения, приказал всем не издавать ни звука, а сам спрятался за деревом в нескольких шагах от Маленького Джона, уже напряженно вслушивавшегося в лесные звуки.

Сонную тишину ночи нарушал иногда лишь крик проснувшейся птицы, мелодичное пение соловья и шелест ветра в ветвях деревьев; но вскоре к этим смутным звукам присоединился отдаленный, едва слышный стук копыт, настолько слабый, что только чуткое ухо лесных обитателей могло его отличить от свиста ветра, птичьих голосов и шороха листьев.

— Кто-то едет верхом, — сказал вполголоса Робин, — мне кажется, я узнаю короткий и быстрый шаг наших местных пони.

— Вы совершенно правильно заметили, — так же осторожно прошептал Маленький Джон, — причем это едет друг или безобидный путник.

— И все-таки — внимание!

— Внимание! — пронеслось от одного к другому.

А человек, привлекший к себе внимание и возбудивший беспокойство маленького отряда, продолжал весело продвигаться вперед по дороге; он громко пел балладу, без сомнения сочиненную им самим в свою собственную честь.

— Проклятие на твою голову! — внезапно воскликнул певец, обратившись с этими любезными словами к своей лошади. — Да как ты, скотина, лишенная всякого вкуса, смеешь не пребывать в молчаливом восхищении и восторге, когда из моих уст льется поток гармонических звуков? Вместо того чтобы поставить свои длинные уши торчком и слушать меня с подобающей серьезностью, ты вертишь головой по сторонам и присоединяешь к моему голосу свой — фальшивый, гортанный и неблагозвучный! Да, но ведь ты самка, а стало быть, по природе своей упряма, вздорна, любишь дразнить и противоречить. Если я хочу, чтобы ты шла в одну сторону, ты непременно пойдешь в другую, ты всегда делаешь то, что не надо, и никогда не делаешь то, что надо. Ты знаешь, что я тебя люблю, бесстыдница, и, поскольку ты уверена в этом, тебе захотелось сменить хозяина. Ты, как она, как все женщины, в конце концов, — капризна, непостоянна, своенравна и кокетлива.

— По какой такой причине ты уж 1ак нападаешь на женщин, друг мой? — спросил Маленький Джон, внезапно появившись из укрытия и хватая лошадь под уздцы.

Ничуть не испугавшись, незнакомец произнес горделиво:

— Прежде чем ответить, я хотел бы узнать имя того, кто таким образом останавливает мирного и беззащитного человека, имя того, кто не только поступает как разбойник, но и имеет наглость именовать своим другом человека, стоящего много выше, чем он.

— Да будет вам ведомо, сэр причетник из Копменхерста, что имя ваше вы мне сообщили сами, пока орали песню, остановил же вас не разбойник, а человек, которого не легко испугать и который стоит настолько же выше вас, насколько вы выше его, сидя на лошади, — спокойно и холодно ответил племянник сэра Гая.

— Так знайте же, сэр лесной пес, ибо по грубости своих манер вы иного имени не заслуживаете, что вы задаете вопросы человеку, который наглецам отвечать не привык и сумеет вам сделать внушение, если вы сейчас же не отпустите поводья его лошади.

— Те, что много говорят, мало чего делают, — насмешливо ответил молодой человек, — и на ваши угрозы я вам отвечу тем, что позову молодого лесника, и он вас проучит вашей собственной палкой.

— Проучит моей собственной палкой?! — в ярости воскликнул незнакомец. — Случай редкий и скорее невероятный. Зовите сюда вашего приятеля, зовите немедленно!

И, проговорив последние слова, путник спешился.

— Ну, где же он, этот удалой боец? — продолжал незнакомец, бросая яростные взгляды на молодого человека. — Где он? Я хочу проломить ему череп, чтобы потом и вас проучить, длинноногий болван.

— Пойдите сюда, Робин, — сказал Гилберт, — скорее, время не ждет: дайте этому болтливому наглецу короткий и добрый урок.

Увидев незнакомца, Робин схватил Маленького Джона за руку и прошептал:

— Вы не узнаете этого путника? Это же веселый брат Тук!

— Ну? Да неужели?

— Да, но не говорите ничего, я давно уже хочу сразиться на палках с храбрым Джиллом и, поскольку в ночной темноте меня трудно узнать, воспользуюсь этой странной встречей.

Изящная и женственная фигура Робина вызвала у незнакомца насмешливую улыбку.

— Мой мальчик, — смеясь, воскликнул он, — а ты уверен, что череп у тебя крепкий и ты не умрешь, получив от меня за свою наглость по заслугам?

— Череп у меня крепкий, хоть и не такой толстый, как у вас, сэр чужестранец, — ответил юноша на йоркширском говоре, чтобы монах не узнал его голоса, — но ваши удары он выдержит, если они попадут в цель, в чем я позволю себе усомниться, хотя вы это и нахально утверждаете.

— Посмотрим, каков ты в деле, сорока ты наглая! Хватит слов, приступим к делу, а там посмотрим! Ну, становись!

И, желая испугать своего молодого противника, Тук яростно закрутил палкой и сделал вид, что хочет ударить его по ногам, но Робин был слишком опытен, чтобы поддаться на обманный маневр: он успел остановить палку монаха, прежде чем она опустилась ему на голову, и тут же сам обрушил на плечи, бока и голову Тука град ударов, причем действовал он так быстро, сильно и размеренно, что монах запросил если не пощады, то хотя бы передышки.

— Вы неплохо управляетесь с палкой, мой юный друг, — задыхаясь, сказал он, стараясь не показать, что устал, — и я замечаю, что удары просто отскакивают от ваших рук и ног, не причиняя им вреда.

— Отскакивают, когда я их получаю, сударь, — весело ответил Робин, — но до сих пор ваша палка меня не коснулась ни разу.

— Это в вас гордость говорит, молодой человек, уж верно я не раз вас задел!

— Вы, значит, забыли, брат Тук, что та же гордость запрещает мне когда бы то ни было лгать? — спросил Робин своим обычным голосом.

— Да кто же вы? — воскликнул монах.

— Посмотрите мне в лицо.

— А, клянусь святым Бенедиктом, нашим небесным покровителем, да это же Робин Гуд, меткий лучник!

— Он самый, веселый брат Тук.

— Был я веселым до той поры, пока вы не похитили у меня мою возлюбленную, красотку Мод Линдсей!

Не успел он произнести эти слова, как железная рука обхватила, словно клещами, запястье Робина, и раздался глухой гневный шепот:

— Этот монах правду говорит?

Робин обернулся и увидел Уилла, бледное лицо которого исказил ужас, глаза наполнились кровью, а губы тряслись.

— Тише, Уильям, — спокойно сказал Робин, — сейчас я отвечу на ваш вопрос. Дорогой мой Тук, — продолжал он, — я не похищал у нас ту, которую вы так легкомысленно назвали своей возлюбленной. Мисс Мод, будучи честной и достойной девушкой, отвергла любовь, которую она не могла разделить. И Ноттингемский замок она покинула не по своей вине, а исполняя долг: она сопровождала свою госпожу, леди Кристабель Фиц-Олвин.

— Я не принес монашеского обета, Робин, — извиняющимся тоном произнес монах, — и мог бы дать свое имя мисс Линдсей. И если капризная девица отвергла мою любовь, то в этом я должен винить ваше смазливое лицо, или природное непостоянство женского сердца.

— Фу, брат Тук, — воскликнул Робин, — бесчестно клеветать на женщин! Ни слова более! Мисс Мод — сирота, мисс Мод несчастна, и все должны ее уважать!

— Герберт Л и идеей умер? — горестно воскликнул Тук. — Да примет Господь его душу!

— Да, он умер, Тук. Много странного случилось за это время, я как-нибудь потом вам все расскажу. А пока в ожидании этого поговорим о том, что привело к этой нашей встрече. Ваша помощь нам очень нужна.

— А чем я могу помочь? — спросил Джилл.

— Сейчас объясню как можно короче. Наемники Фиц-Олвина, как вы знаете, сожгли дом моего отца; мать моя была убита во время пожара, и Гилберт хочет отомстить за ее смерть. Мы здесь поджидаем барона: он приехал из-за границы и возвращается в Ноттингем. Мы хотим хитростью проникнуть вслед за ним в замок. Если вам хочется раздать несколько добрых ударов палкой, вот прекрасный случай.

— Чудно! Я от удовольствия никогда не отказываюсь. Но на победу я не надеюсь, если у вас всего войска вы, я да эти два славных парня.

— В двадцати шагах отсюда прячется в засаде мой отец с отрядом крепких лесников.

— Ну, тогда мы победим! — воскликнул монах, с воодушевлением вертя палкой над головой.

— Вы какой дорогой въехали в лес, преподобный отец? — спросил Маленький Джон.

— А той, что идет из Мансфилда в Ноттингем, мой дружок. Простить себе не могу, — добавил он, — как я мог так ослепнуть, чтобы вас не узнать; позвольте сердечно пожать вам руку, дорогой Маленький Джон.

Племянник сэра Гая любезно ответил на дружеское приветствие монаха.

— Не встретился ли вам по пути конный военный отряд? — спросил молодой человек.

— Какая-то компания людей, прибывших из Святой земли, отдыхала в трактире к Мансфилде; эти люди, хотя они и кажутся дисциплинированными, полумертвы от усталости, голода и лишений. Вы думаете, что это часть отряда, сопровождающего барона Фиц-Олвина?

— Да, потому что крестоносцы, которых ждут в Ноттингеме, это его люди. Значит, скоро мы увидим этих достославных личностей. Спрячьтесь за деревом или в кустах, брат Тук.

— Охотно! Но куда деть эту упрямую кобылу? У нее недостатков не меньше, чем у жен… тьфу! Но все же я к ней привязан.

— Я отведу ее в надежное укрытие, доверьте ее мне, а сами спрячьтесь.

Маленький Джон привязал лошадь к дереву недалеко от дороги и вернулся к товарищам.

Уилл был в таком нервном возбуждении, что не мог дождаться подходящего времени для разговора; он завладел Робином, и молодой человек поневоле вынужден был изложить буйному другу историю своего побега из Ноттингемского замка во всех подробностях.

Робин был искренен, справедлив и, главное, великодушен в отношении Мод.

Уилл слушал его с бешено бьющимся сердцем, и, когда тот закончил рассказ, спросил:

— Это все?

— Все.

— Спасибо!

И друзья крепко обнялись.

— Я ей брат, — сказал Робин.

— А я буду ее мужем! — воскликнул Уилл и весело добавил: — Ну, а теперь пойдем сражаться!

Бедняга Уильям!

Лесникам пришлось ждать чуть не всю ночь, и только около трех часов утра они услышали, как где-то в лесу заржала лошадь. Кобыла Тука ответила ей веселым ржанием.

— Моя девочка кокетничает, — сказал Тук. — Она крепко привязана, Маленький Джон?

— Надеюсь, — ответил тот.

— Тише! — сказал Робин. — Я слышу стук копыт. Спустя несколько минут отряд появился на перекрестке: люди вовсе и не думали таиться, они устали гораздо меньше, чем рассудил Тук, а потому смеялись, пели и переговаривались.

В то же мгновение лошадка Тука пронеслась через заросли, пролетела стрелой мимо хозяина и с непринужденным видом поскакала впереди солдат.

Монах хотел кинуться вслед за беглянкой, но Маленький Джон схватил его за руку и прошептал:

— Вы, что, с ума сошли? Еще шаг — и вы умрете!

— Но они уведут у меня пони, — проворчал Тук, — пустите, я…

— Тише, несчастный! Ты же нас всех выдашь! Пони не редкость, мой дядя даст тебе другого.

— Да, но тот не получил благословения аббата нашего монастыря, как моя милая Мэри; пустите меня сейчас же! Почему вы учиняете надо мною насилие, вы, вышка сторожевая? Мне нужна моя лошадь, нужна, слышите?

— Ну что же, беги за ней! — воскликнул Маленький Джон, толкая монаха. — Беги, глупый хвастун, башка безмозглая!

Тук побагровел, в глазах его блеснула молния, и он дрожащим от гнева голосом произнес:

— Послушай ты, башня, колокольня ходячая, столб бродячий, после битвы я тебя как следует поколочу!

— Или, скорее, я тебя, — ответил Маленький Джон.

Тук бросился на дорогу и побежал за солдатами; его кобылка брыкалась, становилась на дыбы, поднимала целые тучи пыли и все время уворачивалась от тех, кто пытался ее обуздать.

Один солдат достал пони копьем, но Тук вернул ему этот удар сполна, так что бедняга с воплем свалился с лошади.

— Мэри, тпру, Мэри, девочка моя, — кричал Тук, — ко мне, милая, ко мне!

Услышав знакомый голос, лошадь насторожила уши, потом радостно заржала и рванулась к хозяину.

— Как, негодяй! — закричал грозно командир отряда. — Ты моих людей убиваешь!

— Отнеситесь почтительно к служителю Церкви, — ответил Тук, ударив палкой по голове лошадь, на которой сидел командир.

Лошадь сделала резкий скачок назад, командир пошатнулся в седле и потерял стремена.

— Ты разве не видишь, что я в рясе? — крикнул Тук, стараясь придать себе важность.

— Нет, — прорычал командир, — рясы я не вижу, но вижу твою неслыханную дерзость и сейчас без всякого уважения к одной и без всякого снисхождения к другой пробью тебе голову.

Тут он достал Тука копьем; добрый монах, обезумев от боли, закричал громовым голосом:

— Ко мне, Гуды! Ко мне!

Но крики Тука командира не испугали. Его отряд состоял из сорока человек, которые могли в любую минуту по первому знаку прийти ему на помощь, а потому монах, хотя он и был ловок и силен, не был для него серьезным противником.

— Назад, негодяй! — закричал он страшным голосом. — Назад! — и, оттолкнув Тука копьем, бросил лошадь прямо на него.

Но бенедиктинец ловко отскочил и страшным ударом палки расколол командиру череп.

В то же мгновение на неустрашимого монаха поднялись двадцать мечей и в него нацелились двадцать копий.

— На помощь, Гуды! На помощь! — во весь голос закричал Тук, прислоняясь, как лев, к стволу дерева.

— Ура! Ура, Гуды! Ура! — яростно откликнулись лесники. — Ура! Ура!

И все они как один, ведомые Гилбертом, бросились на помощь монаху.

Видя, что к ним приближается вооруженный отряд с явно враждебными намерениями, солдаты по команде построились, перегородив дорогу во всю ширину, собираясь растоптать пешего врага копытами своих коней.

Но нападавшие натянули тетивы луков, и туча стрел помешала развернуть оборону, смертельно ранив человек шесть солдат.

Увидев, что врагов много больше, чем людей в его маленьком отряде, Гилберт приказал всем отойти на обочину дороги, где можно было укрыться за деревьями в спасительной темноте.

Этот ловкий маневр делал из солдат легкую мишень, потому что лесники, привычные к обращению с луком, стреляли быстро и без промаха.

— Всем спешиться! — закричал солдат, самочинно принявший на себя командование отрядом.

Крестоносцы повиновались, и люди Гилберта храбро бросились на них. Началась рукопашная схватка, смертельная схватка, в которой побеждал сильнейший.

— Гуд! Гуд! — кричали лесники. — Месть, месть!

— Не давать им пощады! Бей саксонских собак! Бей их! — ревели солдаты.

— Берегись, у этих собак острые зубы, — крикнул Уилл, и его стрела пронзила грудь крестоносца, только что призывавшего убивать саксов.

Маленький Джон, Робин и Гилберт сражались рядом; братья Гэмвелл проявляли чудеса храбрости и ловкости; что же касается силача-монаха, то каждый удар его огромной палки валил кого-нибудь замертво.

Уильям носился, как олень, успевая повсюду, то сшибая с ног одного солдата, то проламывая голову другому, но больше всего оберегая своих друзей, особенно Робина, которого он уже дважды спасал от неминуемой смерти.

Но, несмотря на все эти усилия, на мужество каждого в отдельности и общую стойкость, победа явно клонилась на сторону солдат барона. Отряд был дисциплинирован и закален в битвах, к тому же численностью вдвое превосходил лесников, а потому он быстро восстановил те преимущества, которые потерял было в начале стычки. Маленький Джон одним взглядом оценил отчаянное положение, в которое он попал со своими людьми, и понял, что пора приостановить сражение, пока оно не перешло в бессмысленное кровопролитие. Но, не решившись отдать приказ без Гилберта, молодой человек бросился его разыскивать.

Подвиги Уильяма привлекли к нему внимание четырех солдат, решивших взять в плен одного из вожаков саксов. Они сочли, что воздыхатель прекрасной Мод им вполне подходит, и, несмотря на отчаянное сопротивление Уильяма, повалили его на землю. Робин увидел это, и не сообразуясь ни с чем, кроме как с зовом сердца, кинулся Уильяму на помощь; он проткнул копьем одного солдата, подхватил мощной рукой своего друга, и вдвоем им уже почти удалось добежать до остальных своих товарищей, которых собрал Маленький Джон.

Опасность, нависшая над Уиллом, таким образом почти миновала, и, все еще поддерживаемый другом, он уже собирался укрыться позади товарищей, образовавших заслон солдатам, как вдруг отчаянный крик Робина заставил молодого человека упустить из вида солдат, уцелевших в сражении.

— Мой отец! Отец! — кричал Робин. — Они убьют моего отца!

Молодой лучник кинулся на помощь Гилберту, а солдаты снова схватили Уильяма и потащили за собой, и он уже не видел, как Робин упал на колени перед Гилбертом, череп которого был раскроен топором.

Увидев, что старик убит, Робин тут же отомстил за него, нанеся убийце смертельный удар; саксы подняли страшный шум, и в этом переполохе никто не заметил похищения Уилла.

Битва, притихшая было на мгновение, вспыхнула с новой силой. Робин и Тук разили насмерть всех, кто к ним приближался, а Маленький Джон воспользовался отчаянной яростью Робина, чтобы вынести из боя тело Гилберта.

Через четверть часа после того как его товарищи отступили, унося тело старика, Робин крикнул во весь голос:

— В лес, друзья!

Лесники рассеялись, как стая вспугнутых птиц, а солдаты бросились их преследовать с криком:

— Победа! Победа! Погоним этих собак! Убьем их!

— Собаки еще покусают вас перед смертью! — крикнул Робин, и в солдат полетели острые стрелы.

Преследование становилось опасным и безнадежным, и у солдат хватило здравого смысла понять это.

В отряде Маленького Джона не хватало шести человек; Гилберт Хэд погиб, а Уильям входил в число пропавших.

— Я Уильяма не оставлю, — сказал Робин, останавливая отряд, — вы, мои храбрецы, идите дальше, а я пойду его искать: раненого, мертвого или пленного, я должен его найти.

— И я с вами, — тут же сказал Маленький Джон. Остальные пошли дальше, а друзья поспешно вернулись на то место, откуда они отступили.

Но там, где они бились, не было никаких следов сражения. Убитые — и солдаты, и лесники — исчезли. Трава, примятая во многих местах, указывала, что здесь побывал большой конный отряд, но больше ничего не было: даже обломки копий и стрел крестоносцы подобрали и унесли с собой.

И только одно живое существо бродило у развилки дорог и обеспокоенно поглядывало по сторонам, словно кого-то искало: это была лошадь монаха.

При виде молодых людей пони бросился было к ним, но узнав того, кто его привязал, заржал, встал на дыбы и скрылся.

— Кроткая Мэри почувствовала вкус свободы, — сказал Маленький Джон, — и теперь она, конечно, попадет в руки какого-нибудь разбойника.

— Попробуем ее поймать, — сказал Робин, — может быть, я на ней догоню солдат.

— Чтобы они вас убили, друг мой? — спросил благоразумный племянник сэра Гая. — Это будет, уверяю вас, как неосторожно, так и бессмысленно; вернемся в поместье, и завтра утром посмотрим.

— Да, вернемся в поместье, — ответил Робин. — Я должен сегодня же исполнить свой горестный долг.

Через день тело Гилберта, над которым брат Тук целые сутки читал молитвы, было завернуто в саван и готово занять место своего последнего упокоения.

По просьбе Робина его оставили одного у останков доброго старика, и он обратился к Богу с горячей молитвой о спасении души человека, который его так любил.

— Прощай навеки, любимый мой отец, — говорил он, — прощай; ты, кто принял в дом чужое, покинутое родными дитя; прощай, ты, кто со всем благородством своей души дал этому ребенку нежную мать, преданного отца, незапятнанное имя; прощай же, прощай, прощай!.. Смерть разделила наши тела, но не души. О мой отец! Ты вечно будешь жить в моем сердце, и я буду любить, уважать и почитать тебя как самого Господа Бога. И ни время, ни горести жизни, ни даже счастье не уменьшат моей сыновней любви. Ты часто говорил мне, о мой высокочтимый отец, что душа добрых людей и после их смерти хранит и защищает тех, кого они любили при жизни. Так храни же твоего сына, того, кому ты дал свое имя, которое он постарается сберечь во всей его чистоте. И клянусь тебе, отец, взяв тебя за руку и обратив глаза к Небу, клянусь тебе, что Робин Гуд никогда не совершит ни одного доброго дела, которое не направлялось бы тобой, и ни одного дурного, которое не умерялось бы воспоминаниями о твоей честности и справедливости.

Произнеся эти слова, юноша помолчал несколько минут, потом встал, позвал друзей, и с непокрытой головой, в сопровождении всех членов семьи Гэмвеллов проводил останки старика к могиле.

Позади этой грустной процессии шел Линкольн; он был бледнее смерти, а за ним шла хромая собака, несчастная собака, на которую никто не обратил внимания, о которой никто не подумал, бедная собака, которая осталась верной хозяину даже после его смерти.

Когда тело, завернутое в саван, было опущено в могилу и оружие Гилберта положили рядом с ним, старый Ланс подполз к краю ямы, жутко завыл и свалился на труп хозяина.

Робин хотел вытащить собаку из могилы.

— Оставьте слугу рядом с хозяином, сэр Робин, — грустно сказал Линкольн, — и хозяин, и пес мертвы.

Старик сказал правду: Ланс больше не дышал.

Могилу засыпали, и Робин остался один, поскольку в великой печали человек не нуждается ни в утешении, ни в свидетелях.

Солнце село, только край неба еще розовел, блеснули первые звезды, бледная луна осветила лицо Робина, и тут в нескольких шагах от себя он увидел две белые тени.

На плечи его одновременно и легко опустились руки двух женщин, вырвав юношу из немого отчаяния, более страшного, чем рыдания и слезы.

Он поднял голову и увидел, что рядом с ним стоят заплаканная Мод и грустная Марианна.

— Вам остались надежда, воспоминания и моя любовь, Робин, — сказала Марианна, и в голосе ее прозвучало волнение. — Если Бог посылает горе, он дает и силы его перенести.

— Я усыплю могилу цветами, Робин, — сказала Мод, — и мы не раз вместе вспомним в разговорах того, кто ушел от нас.

— Спасибо, Марианна, спасибо Мод, — ответил Робин.

И, не найдя слов, чтобы выразить девушкам свою глубокую признательность, он встал, сжал руки Мод, поклонился Марианне и ушел быстрым шагом.

А девушки опустились на колени на то место, откуда он встал, и стали молча молиться.