Онлайн чтение книги Пение под покровом ночи Singing in the Shrouds
Глава 7. После Лас-Пальмаса

1

В одиннадцать все собрались в салоне за кофе. В то утро это событие ознаменовалось выходом миссис Диллинтон-Блик и Обина Дейла, которых за завтраком не было. Дул раскаленный ветер, и кофе подали ледяным.

Аллейн воспользовался подходящим моментом и представил миссис Диллинтон-Блик «останки» Эсмеральды. Она уже посылала Денниса за куклой и, разумеется, раскапризничалась, когда тот вернулся с пустыми руками. Аллейн сказал ей, что они с отцом Джорданом нашли Эсмеральду поздно вечером на палубе. Он кивнул в сторону свертка, который положил на край стола.

Он сделал это после того, как в салоне собрались все мужчины и мисс Эббот. Миссис Кадди, миссис Диллинтон-Блик и Джемайма обычно позволяли себе маленькую вольность заставлять себя ждать. Мисс Эббот придерживалась общего порядка, и ни у кого из мужчин не хватило бы смелости усомниться в правильности избранной ею линии поведения.

Когда Обин Дейл, мистер Макангус, мистер Кадди и мистер Мэрримен подошли к столу, Аллейн с молчаливого согласия отца Джордана и Тима Мейкписа развернул Эсмеральду.

— Вот она. Боюсь только, что зрелище довольно печальное.

Аллейн быстро сдернул газету. Миссис Диллинтон-Блик вскрикнула.

Эсмеральда лежала на спине. Ее голова была свернута набок, а на груди разбросаны бусинки и среди них один-единственный гиацинт.

Воцарилась мертвая тишина, которую нарушило громкое проклятие мистера Мэрримена.

— Ой! — воскликнула мисс Эббот. Ее чашка опрокинулась, и кофе вылилось прямо на руки мистера Мэрримена. — Должно быть, вы подтолкнули мою руку, мистер Мэрримен, — сказала мисс Эббот.

— Дорогая мадам, ничего подобного я не сделал. — Мистер Мэрримен брезгливо отряхивал руки. Капли ледяного кофе летели во все стороны. Одна из них попала на нос мистеру Кадди, который, казалось, не обратил на это ни малейшего внимания. Он впился глазами в Эсмеральду, на его физиономии расплылась отвратительная ухмылочка. Большие пальцы его рук описывали медленные круги.

— Зачем вы это сделали! — раздался возмущенный голос Обина Дейла. — Как отвратительно!

Быстрым движением руки он сбросил с груди куклы гиацинт. Бусинки со стуком раскатились в разные стороны. Дейл поставил на место голову с белозубой улыбкой.

— Вот она и снова такая, какой была, правда? — тихонько бормотал мистер Макангус. — Наверное, ее можно будет починить.

— Не понимаю, зачем вы это сделали? — напустился на Аллейна Обин Дейл.

— Что именно?

— Положили ее так, как… как…

— Как одну из этих бедных девушек, — с готовностью пришла ему на помощь миссис Кадди. — Цветы, бусы… Это нас очень расстроило.

— Кукла точно в таком виде, в каком мы с отцом Джорданом ее нашли. Гиацинт тоже был. Очень жаль, если я кого-то из вас расстроил.

К столу приблизилась миссис Диллинтон-Блик. Аллейн отметил, что впервые видит эту женщину без ее привычной интригующей улыбки.

— Она такой была? Но почему? Что с ней случилось?

— Не волнуйся, Руби, дорогая, — успокаивал ее Дейл, — должно быть, на нее кто-то наступил, разорвал бусы и… сломал ей шею.

— На нее наступил я, — сказал отец Джордан. — Мне очень жаль, миссис Диллинтон-Блик, что так получилось, но она лежала на палубе в кромешной тьме.

— Вот видишь! — воскликнул Обин Дейл и встретился взглядами с Аллейном, который почувствовал, что Дейл снова вживается в образ свойского парня. — Виноват, старина. Я случайно потерял самообладание. Разумеется, вы нашли куклу уже такой. Надеюсь, вы не обиделись?

— Нет, ни в коем случае, — вежливо ответил Аллейн.

— Так-то оно так, да все-таки забавно выходит с этими цветами, — философствовала миссис Кадди. — Правда, дорогой?

— Правда, дорогая.

— Гиацинт на груди и это… Какое забавное совпадение.

— Ты права, дорогая. — Мистер Кадди ухмыльнулся. — Весьма забавное.

Мистер Мэрримен, который все это время с раздражением вытирал руки носовым платком, вдруг воскликнул с мукой в голосе:

— А я-то, идиот, решил, что, предприняв сие путешествие, хотя бы на небольшой срок сумею скрыться от вопиюще безжалостных козней мальчишек. «Забавное». Не снизойдете ли вы, любезный мистер Кадди, до того, чтобы объяснить нам, что вы понимаете под этим вашим «забавное»? Что такого уж забавного усмотрели вы в проделке какого-то фигляра, развлекающего себя видом увядшего гиацинта на груди этой сломанной марионетки? Что касается меня, — он чеканил каждое слово, — то я нахожу ваши ассоциации непристойными. И тот неизбежно напрашивающийся вывод, что и на меня падает тень подозрения за содеянное, еще больше усиливает мое негодование. «Забавное», — завершил свою обвинительную речь мистер Мэрримен и воздел руки к потолку.

Супруги Кадди сверлили его негодующими взглядами.

— Ну разумеется. Я было совсем забыл, — как ни в чем не бывало сказал мистер Макангус. — Ведь это же мой гиацинт. Вы еще подняли его, помните? После нашего небольшого столкновения. А потом бросили на пол.

— Я его не «поднял».

— Случайно, разумеется, случайно. — Мистер Макангус наклонился над куклой. Его красные узловатые пальцы колдовали над ее шеей. — Я уверен, что ее можно починить.

— Вы знаете… Надеюсь, вы извините меня, мистер Макангус, но… — смущенно начала миссис Диллинтон-Блик, — знаете… мне кажется, я уже не смогу относиться к Эсмеральде так, как раньше. Мне, мне… не очень хочется, чтобы ее починили. Если только, разумеется, не для меня. Может, мы с вами вспомним о какой-нибудь малышке. Если у вас есть маленькая племянница…

— Я вас отлично понимаю, — с любезной готовностью, столь не вяжущейся с выражением его физиономии, сказал мистер Макангус. Его руки все так же сжимали шею куклы. Тут он наконец осознал, что делает и отошел в сторонку. — Я вас отлично понимаю, — добавил он и достал свою травяную сигарету.

— И все равно это очень забавно, — сказала миссис Кадди, напоминающая своей безжалостностью хор в античных пьесах. Мистер Мэрримен издал какой-то сдавленный звук, но она неумолимо продолжала: — То, что мы все время говорим об этих убийствах. А потом миссис Блик еще получает телеграмму от своего приятеля о девушке, которую убили и которая несла цветы. И что все время эти гиацинты. Как будто нарочно. — Она, не мигая, уставилась на миссис Диллинтон-Блик. — Небось вам теперь не по себе, миссис Блик. Ведь это все равно как если б вы здесь лежали.

— Умоляю вас! — всплеснула своими ручищами мисс Эббот. — Что за необходимость все это слушать! Да уберите же ее отсюда — кто-нибудь!

— С удовольствием, — сказал Аллейн и прикрыл куклу газетой. — Сейчас я ее заберу.

Он взял ее и понес в свою каюту.

2

Как всегда, я очень по тебе скучаю, — писал он жене. — Скучаю…

Он поднял глаза от листа бумаги с начатым письмом и обвел невидящим взглядом каюту. Он думал о той давно известной ему особенности собственной памяти, привыкшей хранить в себе мельчайшие подробности и черточки лиц, подводить его в тот самый момент, когда хотелось вызвать из ее глубины образ Трой. А на фотографии Трой выходила неудачно, ибо фотография давала лишь отдаленное представление о знакомых чертах, не более того. Это была схема ее лица. Он написал об этом в письме, тщательно выводя каждое слово, касающееся непосредственно Трой, потом принялся подробно описывать все, происшедшее с того момента, как он опустил в Лас-Пальмасе свое последнее письмо.

В дверь постучали.

«Вот и они, — быстро дописал Аллейн. — Au revoir, любимая», и сказал:

— Войдите.

На отце Джордане был тонкий светлый костюм, белая рубашка и черный галстук. Его наружность и вообще весь облик настолько изменились, что Аллейну показалось, будто в каюту вошел незнакомец.

— Я полагаю, вовсе не обязательно носить в тропиках этот тесный стоячий воротничок, — пояснил отец Джордан свое превращение. — Буду облачаться в него к обеду, разумеется, и по воскресеньям придется потеть в сутане. Один вид ваших легких тропических одеяний был для меня просто непереносим. Этот костюм я приобрел в Лас-Пальмасе, и будь обстановка несколько иной, я бы испытал огромное наслаждение, облачась в него.

Мужчины сели и выжидающе взглянули на Аллейна, который подумал о том, что как бы искренне ни сожалели они о присутствии на борту судна убийцы-маньяка, нельзя сказать, что их роли им не по душе. Ведь оба пытливы, энергичны, к тому же у каждого есть к делу сугубо профессиональный интерес.

— Итак, каково ваше мнение относительно вылазки под названием «Эсмеральда»? — спросил Аллейн.

И священник, и врач согласились, что не произошло ничего противоречащего временной теории Аллейна. Что касается реакции на происшедшее с куклой, то она оказалась весьма интересной.

— Беда в том, что когда ищешь в поведении что-то особенное, оно чудится тебе на каждом шагу, — заметил отец Джордан. — Должен сказать, меня в равной степени смутила вспышка Дейла, злорадство супругов Кадди, нестерпимый педантизм Мэрримена и манипуляции над куклой Макангуса. Разумеется, это не имеет ни малейшего отношения к нашему делу, но даже бедная мисс Эббот, как мне показалось, вела себя нелепо. Видите, я следил даже за теми, за кем не нужно следить.

— Почему вы назвали ее «бедная мисс Эббот»? — поинтересовался Аллейн.

— Мой дорогой друг! Полагаю, пояснения в данном случае излишни. Проблема несчастной старой девы в моей практике никогда не сходит с повестки дня.

Тим издал какой-то неопределенный звук.

— Да, видно невооруженным глазом, что она несчастна. — Аллейн не без интереса взглянул на Тима. — Что означает этот ваш столь глубокомысленный звук?

— Думаю, в данный момент мисс Эббот для нас никакого интереса не представляет, однако я хотел сказать, что тоже сходу узнаю этот тип, хотя, вполне возможно, мой способ ставить диагнозы в случаях подобного рода придется не по вкусу отцу Джордану.

— Вы так считаете? И тем не менее мне было бы любопытно о нем узнать, — сказал священник.

— Не стану утомлять вас подробностями, тем более что мы не имеем никакого права руководствоваться поверхностными впечатлениями, — сказал Тим. — Замечу только, что по первому впечатлению она — яркий пример женщины, лишенной свойственной ее полу привлекательности, в силу чего ей не удалось найти способ самовыражения, который бы мог ее удовлетворить.

— По вашему мнению, то же самое можно сказать и об этом убийце-маньяке, не так ли? — поинтересовался у Мейкписа Аллейн.

— Безусловно. Как правило, в подобных случаях корни следует искать в какой-нибудь детской трагедии. Возможно, над ребенком господствовал какой-то ужас или он испытал крушение надежд, жесточайшую ревность. Все это является причиной большинства психических отклонений. Я, как специалист в области психоанализа, не упустил бы возможности выяснить, в силу каких причин столь болезненно реагирует на гиацинты мистер Кадди. Думаю, ответ следует искать в инциденте, который он сам, возможно, помнит лишь подсознательно и который, как может показаться на первый взгляд, не имел ни малейшего отношения к гиацинтам. Что касается Обина Дейла, то в данном случае меня, прежде всего, интересует причина его особенного пристрастия ко всякого рода проказам. А окажись моим пациентом мистер Мэрримен, я бы постарался установить истоки его хронической раздражительности.

— Возможно, всему виной нарушение пищеварения — он постоянно пьет содовые таблетки, — заметил Аллейн.

— Люди, страдающие плохим пищеварением, отнюдь не всегда бывают женоненавистниками. Мне кажется, этот его недуг связан с каким-то давним психическим расстройством.

— Няня отобрала его любимую игрушку и отдала ее папочке?

— Вполне вероятно, что вы сейчас ближе к истине, чем думаете.

— А чем вы объясните причуды Дейла и Макангуса?

— О, я бы ничуть не удивился, узнай в один прекрасный момент, что в целом Дейл не очень удовлетворен своими успехами на телеэкране. Он эксгибиционист и должен непременно считать себя преуспевающим. Вот почему два провала так больно ранили его самолюбие и даже привели к «нервному расстройству».

— А я и не подозревал, что у него нервное расстройство, — сказал отец Джордан.

— Мне это известно с его собственных слов. Мы, психоаналитики, этим термином не пользуемся. Что касается мистера Макангуса, то тут перед нами прелюбопытнейший случай. Его застенчивость, рассеянность и сбивчивость — все это очень характерные признаки.

— Чего? — поинтересовался Аллейн.

— Слишком распространенного типа. Полное подавление всех желаний. Вечно мучим всякими тревогами и опасениями. И, разумеется, пребывает в абсолютном неведении относительно истинных причин своих несчастий. То, что он подарил миссис Диллинтон-Блик эту проклятую куклу, вполне вписывается в модель его поведения. Он холост.

— О господи! — вырвалось у отца Джордана. — Не обращайте на меня внимания. Продолжайте, прошу вас.

— Итак, точка зрения психоаналитиков на преступления подобного рода следующая: толчком для их развития служит то либо иное глубокое эмоциональное расстройство, о котором преступник не подозревает, а его побуждение совершить убийство не поддается его контролю. Верно? — подвел итог Аллейн.

— Абсолютно верно.

— В таком случае он может чувствовать отвращение к тому, что делает, отчаянно бороться со своим непреодолимым желанием совершить преступление и испытывать ужас оттого, что не в состоянии это желание побороть, не так ли?

— Вполне вероятно.

— Да, да, безусловно! — воскликнул отец Джордан.

— Выходит, вы согласны с Мейкписом?

Отец Джордан провел холеной белой рукой по своим пышным темным волосам.

— Я убежден, что Мейкпис очень точно и с большим знанием дела описал нам побочные явления и их результаты, — сказал он.

— Побочные явления! — воскликнул Тим.

— Да. Подавленный страх, крушение надежд, еще что-то. — Отец Джордан улыбнулся. — Боюсь только, что я не слишком силен в терминологии. Однако уверен, что тут вы правы. Вы анализируете все это с научной точки зрения. Что касается меня, то все эти ранние трагедии и их последствия я бы расценил как modus operandi[5]Механизм действия (лат.). гораздо более грозной силы.

— Что-то я вас не совсем понимаю, — признался Тим. — Более грозной силы?

— Да. Дьявола.

— Чего-чего?

— Убежден, его бедной душой владеет дьявол.

К удивлению Аллейна, Тим вдруг густо покраснел, будто отец Джордан каким-то ужасным образом нарушил приличия.

— Вижу, что смутил вас, — сказал священник.

Тим пробормотал что-то насчет того, что у каждого есть право иметь собственную точку зрения.

— Я, кажется, тоже не совсем вас понял, — вмешался в разговор Аллейн. — То, что вы сказали, мы должны воспринимать буквально?

— Абсолютно буквально. Это именно тот случай, когда душой бедняги владеет дьявол. В моей практике я часто сталкиваюсь с подобным явлением, поэтому вряд ли могу ошибиться.

Воцарилось долгое молчание. Аллейн думал о том, что еще много людей на свете, причем далеко не глупых, верят в существование дьявола. Более того — находят в этой вере утешение.

— Мне бы очень хотелось, чтобы вы смогли этого дьявола изгнать, — нарушил молчание Аллейн.

— Тут имеются некоторые трудности, — самым серьезным образом ответил отец Джордан. — Однако я не перестаю молиться за беднягу.

Тим зашаркал подошвами, закурил, испытывая необходимость переменить тему разговора.

— А каково мнение полиции на преступления подобного характера? — спросил он у Аллейна. — Ведь вы в этом деле далеко не новичок.

— Вот тут вы ошибаетесь, — возразил тот. — Долг полиции состоит прежде всего в том, чтобы защитить общество от преступника, откуда и вытекает необходимость ареста. Преступники вышеназванного рода — это кара, ниспосланная нам неизвестно кем. У них нет того, что мы называем профессиональными навыками. Единственное, что роднит их между собой, это то, что все они совершают преступления ради самого преступления. В повседневной жизни эти люди могут быть кем угодно, ибо опознавательных знаков у них не существует. Как правило, нам в конце концов удается задержать такого субъекта, но, увы, не всегда. Одно тут ясно: они все стремятся уйти от обыденности жизни. Если вам неизвестно, в чем заключается обыденность, от которой стремится уйти человек, за которым вы охотитесь, или если он не отшельник, как Джек Потрошитель, ваши шансы на успех значительно снижаются. — Аллейн помолчал и добавил изменившимся голосом: — Однако что касается причины, в силу которой он стал тем, кем он стал, — здесь мы абсолютно беспомощны. И будь она нам известна, наша работа показалась бы нам сущим адом.

— Оказывается, вы сострадательный человек, — отметил отец Джордан.

— Это к делу не относится, — сказал Аллейн и слегка смутился. — Полицейский, осматривающий тела задушенных девушек, умерших в страшных муках, не предрасположен чувствовать сострадание к их убийце. Не поможет и мысль о том, что он, очевидно, совершил преступление на том самом пределе, когда его разум был в агонии. Не все же в подобном состоянии совершают преступления, не так ли?

— А вам не приходила в голову мысль, что, пока его одержимость не достигла своего предела, ему еще можно чем-то помочь? — спросил Тим.

— Приходила. Но тут уже ваше поле деятельности.

Тим встал.

— Сейчас три. Я условился о партии в гольф. Какова наша тактика? Максимум бдительности?

— Да.

Отец Джордан тоже встал.

— Пойду решать кроссворд с мисс Эббот. У нее новый «Пингвин».

— Я предпочитаю «Таймс», — сказал Аллейн.

— У наших дам намечается тенденция скрываться от полуденного зноя в своих каютах, — заметил отец Джордан.

— Если предположить, что Кадди — тот самый субъект, как вы полагаете, мог бы он задушить миссис Кадди? — серьезно спросил Тим.

— Я бы на его месте непременно это сделал, — усмехнулся Аллейн. — Вы свободны.

Днем на палубе было не так уж и много тени, и пассажиры, дабы закрепить за собой затененные уголки, пускались на всевозможные хитрости. Дело доходило даже до взаимных претензий. Мистер Мэрримен оставлял свою надувную подушку и панаму на одном из кресел в самом удобном месте. Супруги Кадди тоже постарались туда втиснуться, и когда поблизости никого не было, переложили его вещи, на другое кресло. Мистер Макангус клал свой плед на один из деревянных топчанов, но поскольку охотников на это место не оказалось, его действия не вызывали никакой враждебности. Обин Дейл и миссис Диллинтон-Блик пользовались собственными удобными шезлонгами с пенопластиковыми сиденьями, которые установили на маленькой веранде, заняв ее всю. На их места, хотя они и пустовали до самого полудня, никто не покушался.

Пока Тим, Джемайма и два младших офицера играли на палубе в гольф, мисс Эббот и пятеро мужчин собрались в тени между входом в салон и средним люком. Мистер Кадди сопел, прикрывшись «Ридес дайджест», мистер Макангус клевал носом, мистер Мэрримен и Аллейн читали, отец Джордан и мисс Эббот пыхтели над кроссвордом. Отрывочные фразы и мимолетные наблюдения напоминали своей непоследовательностью стихотворения-диалоги Верлена.

На мостике совершал свой дневной моцион капитан Бэннерман, скрашивая монотонность знойного полудня частыми взглядами в сторону Джемаймы, которая очаровательно смотрелась в джинсах и алой кофточке. Как и предсказывал капитан, девушка пользовалась огромным успехом у младших офицеров. «И у моего судового врача тоже», — подумал он. Вероятно, почувствовав на себе его взгляд, Джемайма подняла голову и весело помахала капитану рукой. Помимо своей привлекательности, думал морской волк, девушка очень мила и… Тут он, видимо, почувствовал, что его мысли потекли не в то русло, и решил переключиться на миссис Диллинтон-Блик, что ему без труда удалось.

Размахнувшись, Джемайма с силой ударила по диску, посланному ей противником, потеряла подачу, воскликнула: «Проклятье!» — и рассмеялась. Младшие офицеры, делавшие все от них зависящее, чтобы позволить девушке выиграть, быстро и ловко довершили партию и с неохотой вернулись к своим обязанностям.

— Давай сделаем перерыв, — предложила Джемайма Тиму и посмотрела в сторону маленького общества в тени. Мистер Мэрримен, оторвавшись от своей книги, что-то втолковывал Аллейну, помахивая у него под носом пальцем.

— Снова в своем репертуаре, — заметил Тим. — Бедный Аллейн!

— Что ты сказал?

— Я сказал «Бедный Бродерик», — поправился Тим, смущенный своей столь непростительной промашкой.

— Разве его зовут Аллейн? Однако ты очень быстро переходишь на короткую ногу. Весьма общительный молодой человек.

— Я называю его так только за глаза. Он мне нравится.

— Мне тоже. Даже очень. Он, по крайней мере, невиновен. Это я точно знаю.

Тим буквально прирос к месту.

— Что ты сказала? — спросил он и облизнул губы. — Не виновен?

— Ты здоров, Тим?

— Абсолютно.

— У тебя какой-то странный вид.

— Это от жары. Пойдем-ка вон туда.

Он схватил девушку за руку и потащил на веранду, подтолкнул ее в сторону роскошной подставки для ног у шезлонга миссис Диллинтон-Блик, а сам пристроился на краешке подножки Обина Дейла.

— Не виновен в чем?

Джемайма в удивлении на него уставилась.

— Хотя, вероятно, ты отнесешься к этому совсем иначе.

— К чему «этому»?

— К этому случаю с куклой миссис Д.-Б. Это было так омерзительно. Не знаю, что думают по этому поводу другие, я же считаю, что это было сделано с умыслом. Если бы на куклу просто-напросто наступили, с ней бы никогда не случилось такого. К тому же этот цветок у нее на груди… Нет, во всем этом есть что-то гадкое.

Тим нагнулся и долго завязывал свои шнурки. Когда он наконец выпрямился, Джемайма спросила:

— Что с тобой? Ты все время меняешься в цвете. Как хамелеон.

— И какого же цвета я теперь?

— Огненно-красного.

— Это оттого, что я наклонился. Насчет куклы я с тобой согласен: это была пресквернейшая шутка. Наверняка, это проделка какого-нибудь пьяного матроса.

— В тот вечер поблизости не было ни одного пьяного матроса. Знаешь, кого я подозреваю?

— Кого?

— Мистера Кадди.

— Не может быть, Джем. Почему?

— Когда мистер Бродерик раскрыл куклу, он все время ухмылялся.

— У него хроническая ухмылка. Она никогда не покидает его лица.

— Все равно, мне кажется, он Г. С.

— Кто-кто?

— Грязный старикашка. Знаешь, меня бы стошнило остаться с ним с глазу на глаз на шлюпочной палубе после наступления темноты.

— Бери везде меня. Я, как ты могла убедиться, вполне благонадежен.

Джемайма рассеянно улыбнулась. Казалось, она хотела сказать что-то еще, но не решалась.

— В чем дело, Джем?

— Ничего особенного. Понимаешь… Одним словом, мне кажется, все это началось с той самой минуты, когда Деннис принес в салон гиацинты миссис Д.-Б., на следующий день после нашего отплытия. С тех пор эти ужасные разговоры об убийствах просто преследуют нас. Эти выяснения алиби накануне Лас-Пальмаса, истерика с мисс Эббот… А потом этот ужас с девушкой, которая везла цветы миссис Д-Б. Теперь еще кукла. Ты можешь подумать, что я рехнулась, но… А что, если на нашем судне этот цветочный убийца?

Тим хотел было успокоить девушку и уже протянул к ней руку, как вдруг на палубу упала мужская тень.

— Дорогое дитя! — воскликнул Обин Дейл. — Что за патологически ужасное предположение!

3

Тим и Джемайма подскочили со своих мест.

— Боюсь, мы злоупотребили вашими шезлонгами, — машинально сказал Тим.

— Дорогой старина! Пожалуйста, сидите на них сколько душе угодно. И когда угодно. Я уверен, что и мадам будет этим очень польщена. — В руках у Дейла была целая охапка подушечек и ковриков, которые он принялся раскладывать в шезлонгах. — Мадам обожает роскошь. — Он взбил подушки и ловко бросил их в шезлонг. — Вот и готово! — Выпрямился, вытащил из кармана трубку и со свирепым видом зажал ее между зубами, а сам ухитрился склониться над Джемаймой с покровительственным видом. — Что касается вас, юная леди, боюсь, вы дали волю своему необычайно живому воображению, — сказал Обин Дейл, насмешливо качая головой.

Он вел себя точно так же, как перед камерой, и Тим почувствовал непреодолимое желание засвистеть мелодию «Несите ваши беды». Тем не менее он поспешил сказать:

— Эти рассуждения не так уж необоснованны, как может показаться на первый взгляд. Мы с Джемаймой спорили по поводу алиби, что неминуемо повлекло за собой предположение об этом цветочном специалисте.

— Понимаю, — промычал Дейл, не спуская с Джемаймы глаз. — Похоже, мы снова взялись за старое. К тому же эта тема не из приятных, верно?

— Вы абсолютно правы, — холодно заметила Джемайма.

— Милая девочка! — воскликнул Дейл и похлопал ее по плечу.

Тим пробормотал, что пора идти пить чай, и потащил Джемайму на правый борт, где дал выход накипевшему в нем гневу:

— Господи, какой же отвратительный тип! Чего стоит эта его игра в свойского парня! Эта отталкивающая приторность! Эта дутая доброжелательность! — Он склонился над девушкой, повернув голову набок: — Милая девочка, — елейным голоском сказал он и похлопал ее по плечу. Получилось очень похоже.

Джемайма оценила его актерские способности и даже развеселилась.

— Разумеется, я вовсе не думаю, что мы путешествуем в обществе убийцы. Это я так… А теперь, пойдем побеседуем с мистером Всезнайкой.

Мистер Мэрримен бушевал. Он только что обнаружил книгу «Поэзия елизаветинских времен», которую Джемайма оставила на своем кресле, и теперь читал целую лекцию на тему поэзии елизаветинских времен. Разумеется, ее автор — большой авторитет, но мистер Мэрримен ни в коем случае с ним не согласен. В дискуссию оказались втянутыми Аллейн, отец Джордан и мисс Эббот, в то время как мистер Макангус и мистер Кадди оставались в сторонке и наблюдали за происходящим, первый с восхищением, второй со своим обычным видом невежественного превосходства.

Джемайма и Тим присели на палубу, и мистер Мэрримен взглянул на них так, словно они опоздали на занятия, правда по уважительной причине.

— Я самым искренним образом не могу понять, как вы можете ставить «Герцогиню Амальфи» выше «Гамлета» и «Макбета», — говорил отец Джордан.

— Или почему у Шекспира вы особенно выделяете «Отелло»? — пролаяла мисс Эббот.

Мистер Мэрримен полез в карман за таблетками, при этом желчно заметив, что говорить о критериях вкуса бесполезно, ведь у большинства отсутствуют даже его элементарные зачатки. За сим он преподнес своей беспокойной аудитории сравнительную характеристику «Гамлета» и «Макбета». «Гамлет», сказал он, противоречивый, неубедительный и чрезвычайно многословный перепев немецкой мелодрамы. Не удивительно, что сам Гамлет все никак не мог принять решения — его создатель отличался куда более нерешительным характером. Что касается «Макбета», то это попросту бестолковый просчет. Отбросим в сторону язык — и что останется? Скучное, невежественное описание жизненной катастрофы. После чего мистер Мэрримен швырнул в рот содовую таблетку.

— Я совсем ничего не знаю о Шекспире… — начал было мистер Кадди, но его слабый голосок вряд ли мог соперничать с громоподобным гласом мистера Мэрримена.

— Хорошо, что вы в этом признаетесь, — гремел он. — Позвольте мне дать вам совет не ломать мозги над «Макбетом».

— И все равно шекспировского языка не зачеркнуть, — возразил Аллейн.

— Что-то я не помню, чтобы высказывал предположение, будто этот тип не владел словарем, — парировал мистер Мэрримен. Он принялся восхвалять классическое построение «Отелло», атмосферу неизбежности, которой проникнута «Герцогиня Амальфи» Уэбстера.[6]Уэбстер Джон — английский драматург эпохи Возрождения (1580–1625). Его пьесы полны психологических ужасов и «душевной черноты». В самом конце своей лекции заявил, что уважения заслуживает финальная сцена из «Лира».

Вдруг в разговор с неожиданным жаром ввязался мистер Макангус.

— Что касается меня, то, мне кажется, «Отелло» почти испорчен этим эпизодом в самом конце, когда Дездемона оживает, разговаривает, а потом, как вы знаете, умирает. Женщина, которую задушили насмерть, разговаривать не сможет. Это нелепица.

— А что на этот счет думает медицина? — спросил Аллейн у Тима.

— Патологическое правдоподобие в данном случае неуместно, — вмешался мистер Мэрримен. — Здесь необходима условность. С художественной точки зрения крайне необходимо, чтобы Дездемона после того, как ее задушили, кое-что сказала. Вот она и заговорила.

— Все равно, давайте послушаем мнение знатока, — сказал Аллейн и обратил взгляд на Тима.

— Я бы не сказал, что это абсолютно исключено. Разумеется, физическое состояние Дездемоны не может быть досконально передано актрисой — в первую очередь возмутились бы мы, зрители. Скорей всего, все дело в том, что Отелло задушил ее не сразу, и на какое-то мгновение она могла прийти в себя и заговорить.

— Но позвольте, доктор, — раздался робкий голосок мистера Макангуса. — Я ведь сказал «в том случае, если задушили насмерть». Насмерть, понимаете?

— А разве где-то в тексте говорится, что Дездемона задохнулась сразу? — вмешалась в разговор мисс Эббот.

— «В тексте»! В каком таком тексте, позвольте у вас спросить? В котором? — Мистер Мэрримен набросился на всех сразу издателей Шекспира. За сим последовало чрезвычайно догматичное заявление по поводу сценической интерпретации Шекспира. Единственной приемлемой интерпретацией его пьес, по мнению мистера Мэрримена, было сценическое решение самих елизаветинцев. Пустая сцена. Актеры — мальчики. Оказывается, мистер Мэрримен сам ставил в своей школе пьесы в таком решении. Далее он угостил собравшихся лекцией о сценической дикции, костюмах, гриме. Взгляд мистера Макангуса потускнел. Отец Джордан слушал со смиренным видом. Мисс Эббот проявляла явные признаки нетерпения. Джемайма смотрела в пол, Тим смотрел на Джемайму. Аллейн тоже скучал, однако ему удалось сохранить видимость уважительного внимания.

Он не упускал из поля зрения мистера Кадди, который сидел с видом человека, отказавшегося от принадлежавшей ему по праву добыче. В ходе дискуссии стало ясно, что у мистера Кадди имеются на этот счет свои соображения.

— Право же, очень забавно, что разговоры так и вертятся вокруг задушенных дам, — начал он своим антимузыкальным голосом. — Миссис Кадди уже указывала на этот факт. Она считает это обычным совпадением.

Мистер Мэрримен открыл было рот, но тут зазвучал взволнованный голос Джемаймы:

— Как все отвратительно! Как я все ненавижу!

Тим сжал руки девушки в своих.

— Прошу прошения, но для меня не имеет ни малейшего значения, как умирала Дездемона. «Отелло» не история болезни, — уже спокойней сказала Джемайма. — «Отелло» — трагедия простоты и… величия человеческого сердца, разбитого ничтожным приспособленцем. Так, по крайней мере, считаю я. Надеюсь, каждый может высказать свое мнение, верно?

— Ну конечно же. А главное то, что вы абсолютно правы, — искренне сказал Аллейн.

— Я вовсе никого не хотел расстроить… — Мистер Кадди все улыбался и улыбался.

— Неправда, хотели, — огрызнулась мисс Эббот. — Сами знаете, что хотели.

— Время идти пить чай, — сказал отец Джордан и встал. — И давайте внемлем совету самой юной и самой мудрой среди нас, — священник улыбнулся Джемайме, — и покончим с этой не слишком приятной для слуха темой.

Все, за исключением мистера Кадди, пробормотали что-то в знак согласия и отправились пить чай.

Весьма любопытно то, что, как бы они ни старались избегать темы убийства, она все равно непременно всплывает наружу,  — писал вечером Аллейн своей Трой. — Не берусь ничего утверждать, однако вполне может оказаться, что присутствие на борту этого специалиста влияет на общий климат. Причем исподволь. Сегодня вечером, например, когда все женщины отправились спать, что, к моему величайшему облегчению, случилось рано, мужчины вновь столкнулись лбами. Кадди, Джордан и Мэрримен — страстные любители детективных романов и прочих произведений на эту тему, объединенных общим заглавием «Классические преступления». В небольшой судовой библиотеке случайно оказалось несколько книг из этой серии. Среди них весьма надуманное произведение о Ярде и о каком-то расследовании под названием «То, что он любит», — название, как ты поняла, позаимствовано из «Баллады Редингской тюрьмы». [7]Произведение классика английской литературы Оскара Уайльда. В нем идет речь о любви на грани смерти. Не глядя могу сказать, о чем оно.

Итак, сегодня вечером благодаря присутствию мистера Мэрримена, склока завязалась автоматически. Он самый задиристый, скандальный и высокомерный тип, с каким мне когда-либо доводилось близко столкнуться. Оказалось, что Кадди откопал «То, что он любит» и теперь тихонько посапывал от удовольствия над книжкой в уголке салона. Мэрримен увидел у него эту книгу и тотчас же заявил, что он сам ее уже начал. Кадди ему возразил, что взял книгу с полки и что оттуда книги разрешено брать всем. Оба не уступали. Наконец Макангус сказал, что у него имеется «Судебное разбирательство по делу Нила Крыма» и окончательно умиротворил мистера Мэрримена тем, что предложил ему эту книгу. Оказывается, Мэрримен принадлежит к числу фанатиков, верящих в существование этой якобы неоконченной исповеди Крыма. Итак, мир был в некотором смысле восстановлен, хотя опять-таки мы имели честь оказаться втянутыми в бесконечную дискуссию об этих, как их называет Кадди, «сексуальных ужасах». Дейл так и сыпал всевозможными там и сям заимствованными теориями, Макангус ему вторил, смакуя каждое слово, Мейкпис высказал свою точку зрения психоаналитика, а отец Джордан — служителя церкви. Я, разумеется, всей душой за подобные дискуссии, ибо они дают беспрецедентную возможность послушать человека, которого ты рано или поздно собираешься арестовать, высказывающегося по поводу преступлений, за которые впоследствии его привлекут к ответственности.

Реакции следующие:

Мистер Макангус бесконечно издает какие-то односложные звуки, уверяет, что эта тема слишком ужасна для того, чтобы на ней подолгу задерживаться, однако до самого конца дискуссии ни за что не покинет салон. Он искажает факты, упорно путает имена и даты. Порой даже начинаешь думать, уж не умышленно ли он это делает. Мэрримен, как правило, загоняет его в угол.

Кадди весь в этом. Он смакует детали и то и дело вспоминает Джека Потрошителя, подробно описывая ужасы, сопровождавшие сей страшный ритуал. Готов порассуждать на тему, что они все значат.

Мэрримен, как обычно, дидактичен, повелителен, сыплет аргументами. Мозги у него куда лучше, чем у всех остальных. Он прекрасно осведомлен об этих событиях, никогда не путает факты и не упускает случая облить грязью полицию. По его мнению, они никогда не схватят этого преступника, что наполняет его неописуемым восторгом.

Дейл, подобно мистеру Макангусу, все время подчеркивает свое отвращение к этой теме, однако испытывает интерес к «психологии убийцы-садиста», как он выражается. Его высказывания напоминают мне статейки в одном не слишком мной уважаемом издании. Разумеется, при этом он ни на минуту не забывает, что он — свойский парень с телевидения. «Бедняжки! — то и дело восклицает он. — Бедные, бедные малышки! Ужасно! Ужасно!»

Когда он в хорошем настроении, энергии у него хоть отбавляй, хотя она и направляется не в то русло. Недавно он зашил рукава пижамы мистера Мэрримена и, соорудив из огромных пеньюаров миссис Диллинтон-Блик чучело женщины, положил его в постель мистера Макангуса, тем самым, повысив свои шансы стать жертвой предстоящего убийства. Мистер Мэрримен немедленно отправился с доносом к капитану, а мистер Макангус вел себя как пример из учебника Фрейда.

Итак, перед тобой четверо наших «приятелей».

Спокойной ночи, любимая. Скоро получишь следующую часть этого занимательнейшего из романов.

Аллейн отложил письмо в сторону, что-то долго чертил на клочке бумаги. Потом решил перед сном прогуляться.

На нижней палубе было безлюдно. Он обошел вокруг нее шесть раз и, перекинувшись несколькими ничего не значащими фразами с офицером связи, восседавшим в своей рубке подобно облаку на вершине скалы, решил непременно заглянуть туда днем. Проходя мимо каюты отца Джордана, он услышал, как повернулась ручка, а затем приоткрылась дверь. До него донесся голос отца Джордана:

— Разумеется, вы можете приходить ко мне в любое время. Вы ведь знаете, что священники для того и существуют.

Послышался резкий голос. Аллейн не расслышал сказанного.

— Полагаю, вам следует выкинуть это из головы и сосредоточиться на своем долге, — снова раздался голос отца Джордана. — Несите свою епитимью, приходите завтра на службу, а также обратите особое внимание на то, что я вам сказал. А теперь идите и не забудьте помолиться на сон грядущий. Да благословит вас Господь, дитя мое.

Аллейн отступил в тень, и мисс Эббот его не видела.