Онлайн чтение книги Сироты квартала Бельвилль
18. В уединенной вилле

— А почему ты не скажешь Бабетт, чтоб она звала тебя папой?

Жюль поежился:

— После, после, Клоди. С этим еще успеется…

— Как успеется, как успеется! — горячилась Клоди. — Девочка должна знать, что ты теперь ее отец, должна привыкнуть к тебе, полюбить. И почему ты ни разу не поцеловал ее, не приласкал? На ночь ты непременно должен ее поцеловать, пожелать ей спокойной ночи. Особенно после такого тяжелого дня, как вчера. Мы ведь увезли ее от людей, к которым она привыкла… Я, например, просто требовала, чтобы папа пришел ко мне и поцеловал меня на ночь.

Клоди невольно вздохнула, вспомнив…

— Не приставай ты к Жюлю, — сказал, зевая, растрепанный, невыспавшийся Ги. — Довольно и так у нас хлопот с этой маленькой капризницей. То это ей подай, то другое, ни минуты не дает провести спокойно. Может, Жюлю придется отдать ее обратно. — И он выразительно посмотрел на друга.

— Да… Возможно… — промямлил тот.

Клоди вытаращила глаза:

— Как?! Вы уже не вытерпели! Вы уже хотите от нее отказаться, избавиться! Но это отвратительно! Так не делают даже со щенками! Взять, привезти в дом, а потом вернуть? Ужасно!

— Тише ты! Раскричалась на весь дом! Разбудишь девчонку, и опять все пойдет кувырком! — зашипел на нее Ги. — И чего ты на нас кидаешься? Ведь это я так сказал. Ничего еще не решено…

Клоди замолчала, хмуро раздумывая над словами Ги. В самом деле, Бабетт вчера, как говорят, дала им жизни. Сначала все было хорошо. Пока они ехали в машине по нормандскому направлению, Клоди развлекала девочку, как могла: играла с ней в игрушки, завалившие все заднее сиденье, смотрела в окно и рассказывала ей обо всех местах, которые они проезжали, пела все песенки, которые знала. В конце концов малютка уснула у нее на руках, и Ги с Жюлем взапуски хвалили ее за умение обращаться с малышами.

— Даже не представляем, что бы мы делали без тебя! — сказал тогда Ги, и Клоди почувствовала себя очень польщенной и совсем взрослой.

Осложнения начались в Онфлёре. Очевидно, Бабетт слишком рано разбудили, она сразу принялась плакать. А когда все, проголодавшись, зашли в ресторанчик на берегу моря, она закатила уже настоящий рев. Все, что ей предлагали из еды, она отталкивала с яростью. Расплескала суп, скинула на пол куски рыбы, топала ножками и заливалась такими сердитыми слезами, что прибежала даже хозяйка ресторанчика, женщина необъятных размеров, с добрым, сплошь покрытым уютными родинками и бородавками лицом.

— О-о-о, да ты, оказывается, балованная дочка! — принялась она причитать над Бабетт. — Вылила на пол такой вкусный суп… такую свежую рыбу выкинула… Что же ты будешь кушать теперь?

— Не буду, не буду, ничего не буду… У-у… — надрывалась Бабетт. — Хочу к Жанин… Где моя Жанин?..

— Кого это она зовет? — поинтересовалась хозяйка. — Это она так называет свою маму, вашу супругу, мсье? — Она смотрела на Жюля, видимо, признав в нем отца малютки.

— Да… то есть… не совсем… — промямлил Жюль, заливаясь краской. — Она у нас, видите ли, немножко избалована, мадам…

— Скажи, не немножко, а чудовищно избалована! — подхватил Ги. — Будешь потом всю жизнь мучиться с такой привередой.

— Это уж как пить дать, — закивала хозяйка. — Но чего бы такого ей подать, чтоб она поела?

— Что ты хотела бы покушать? — наклонилась над плачущей девочкой Клоди. — Скажи, Бабетт, милочка, скажи нам!

— Ко-котлетку Жанин… — прорыдала малышка. — Они та-кие вку-усные…

Хозяйка развела сокрушенно руками:

— Кто из вас может мне подсказать, как готовятся эти котлетки? Я сама приготовила бы их. Ведь не может же малютка оставаться голодной?

Но никто из троих не мог ей сказать, из чего делаются и как приготовляются «котлетки Жанин».

Ги и Жюль перешептывались за спиной хозяйки. Клоди уловила случайно несколько слов: «…может запомнить… Еще бы, такой рев… Конечно, осложнения!»

В конце концов хозяйка принесла какие-то маленькие катышки из мяса, политые томатным соусом, очень аппетитные на вид, и с большим трудом, с уговорами, песнями и уверениями, что Жанин прислала Бабетт эти котлетки, заставила девочку поесть.

В награду Ги обещал ей, что они сейчас же пойдут на берег моря и спустят на воду красный кораблик.

Однако яркий кораблик и ветреное, с белыми барашками море заняли внимание девчушки очень ненадолго. Даже серые скалы Онфлёра, старинные улички города художников, расцвеченные морскими флажками, живописные матросы на набережной никак не могли ее развлечь. Она опять раскапризничалась, заплакала:

— Где моя Жанин? Хочу к Жанин!

— А кто это Жанин? — отважилась спросить Клоди, все больше приходя в недоумение: разве можно так тосковать об интернате, о тамошних воспитателях, когда кругом так интересно и все тебя так балуют?

— Жанин — моя няня, — сквозь слезы отвечала Бабетт.

Няня? Что же, в этом интернате у каждого ребенка своя няня? Клоди хотела было попросить объяснения у Ги или Жюля, но в эту минуту Бабетт завела новую песню:

— Хочу к маме… Хочу к папе…

Бедная сиротка! Сердце Клоди дрогнуло. Она схватила девочку в объятия:

— Бедняжечка моя… Твои папа и мама на небе… Они оттуда смотрят на тебя…

Бабетт уставилась большими, залитыми слезами глазами на вечернее небо.

— На небе? Почему?

— Не болтай ерунду! — свирепо прошипел Ги. — Кто тебя просил объяснять, где ее папа и мама?

— Но… как же? — начала было вконец растерянная Клоди. — Ведь вы оба…

— Помолчи, пожалуйста! — грубо оборвал ее Ги. — От тебя еще тошней.

Клоди, обидевшись, замолчала. Даже Жюль не вступился на этот раз за нее.

Так под плач Бабетт они выехали из Онфлёра, промчались по нормандским деревушкам с серыми домами под серыми шиферными крышами и часа через полтора оказались перед уединенной, окруженной небольшим садом виллой Жюля. Их встретил лай Казака. Пес сидел в огороженной частой сеткой клетке, и Клоди, как и в прошлый раз, стало его мучительно жаль. Правда, она знала, что каждый день сосед Жюля, старый плотник, приходит кормить собаку, но собака не зверь в зоопарке, почему же ее держат в клетке? Она хотела было тотчас показать Казака Бабетт, но малышка, устав от слез, крепко заснула. Так спящую ее и вытащил из машины Жюль и бережно отнес в спальню второго этажа, где она должна была помещаться вместе с Клоди.

В доме было сыровато, пахло нежилым, но Жюль разжег камины, поставил электрические радиаторы, а главное, включил ток в лежащие на кроватях одеяла, простеганные электропроводами. Вскоре в комнатах стало совсем тепло, а в постелях даже жарко. Клоди сняла с Бабетт «электрическое одеяло» и заменила его обыкновенным пледом. Здесь, на вилле, она снова почувствовала себя маленькой хозяйкой. Оба взрослых, и Ги и Жюль, как-то не находили себе места, бродили из комнаты в комнату, почти не разговаривали друг с другом, а Клоди, наоборот, побыв у кровати спящей крепким сном Бабетт, заглянула в холодильники, нашла кое-какую еду и принялась жарить омлет и варить макароны итальянским способом, как научила ее Сими.

— Молодчина, хозяюшка, — снова похваливал ее Ги, но после давешнего она уже не верила ему и не обращала внимания на подлизывания, как она определила про себя его вернувшуюся ласковость. Что это подлизывание неспроста, девочка поняла тотчас после ужина.

В совершенно уже темном саду Клоди храбро покормила прямо из рук, а потом приласкала Казака. Мохнатый пес, не подпускающий к себе ни Жюля, ни Ги, облизал горячим языком руки девочки и вдруг принялся тоненько скулить, словно маленький щенок: он просился в дом, поближе к людям.

— Ничего не могу поделать, Казак, — сказала ему Клоди. — Я здесь только временная жилица, а не хозяйка. Но будь моя воля… — Она не смогла докончить: горячий язык собаки уже облизывал ей все лицо.

Когда Клоди вернулась в дом, приятели что-то разглядывали. Увидев Клоди, они отпрянули друг от друга, оба красные, чем-то обеспокоенные. Девочка успела увидеть край бумаги, которую Ги засовывал во внутренний карман куртки.

— Диди, иди-ка сюда, — поманил он девочку.

Клоди неохотно приблизилась; ей хотелось спать, и она уже с подозрением смотрела на приятелей: что еще они придумают?

— Диди, мы видим, как ты отлично справляешься и с домом, и с хозяйством, и с малышкой, — начал Ги, поглядывая на Жюля, который молча, но одобрительно кивал. — Завтра у нас очень деловой день. Мы с Жюлем непременно должны ненадолго уехать. Ты останешься здесь за хозяйку, будешь пасти девчурку, кормить ее, укладывать днем спать, развлекать ее сказками, телевизором и так далее — словом, как ты это умеешь. Еды мы привезли достаточно, хватит на несколько дней…

— Как, вы собираетесь исчезнуть на несколько дней и оставить меня здесь одну с Бабетт? — вскрикнула в ужасе Клоди. — Ни за что! Ни за что я здесь не останусь! Я боюсь…

— Что ты, глупенькая, что ты! — принялся успокаивать ее Ги. — Мы вернемся завтра же, к вечеру, самое позднее — послезавтра утром. И чего тебе бояться: у тебя остается злая собака, которая никого не подпускает, неподалеку живет старый Мерсье, можешь его позвать, если понадобится. И знаешь, мы люди благодарные, мы умеем тебя ценить. Что бы ты хотела иметь? Говори, говори, не стесняйся. Красивое ожерелье? Нарядное платьице? Сапожки? Ну скажи…

Клоди смотрела сурово.

— Ничего мне не надо, — сказала она решительно. — Мне нужно, чтоб вы избавили меня от всего этого дела. Я хочу домой, к Сими…

— Ну вот, еще одна девчонка заводит ту же песню! — с досадой проворчал Ги. — Я же сказал тебе: не позже послезавтрашнего дня мы все вернемся в Париж. Можешь не беспокоиться: как я сказал, так и будет.

Жюль заметил сонные, усталые глаза Клоди. Веки ее сами собой опускались.

— Оставь-ка ты девочку в покое, — сказал он Ги. — Смотри, она уже валится с ног.

Когда Клоди поднялась в знакомую ей по прошлому приезду спаленку, Бабетт, разметавшись на соседней кровати, чмокала во сне губами и что-то бормотала.

— Мамочка… моя Жанин… — разобрала Клоди.

— Бедняжка. Маленькая моя сиротка, — нежно прошептала девочка и, как настоящая мать, с любовью поцеловала малютку и подоткнула ей одеяльце.