Онлайн чтение книги Приключение собаки Snarleyyow, or the Dog Fiend
ГЛАВА XXV. Лейтенант Ванслиперкен доказывает свое непреодолимое отвращение к холодной стали

Все потрясающие события этого дня до того расстроили Ванслиперкена, что он забыл о письмах к еврею Лазарусу, а ему, чтобы забыть получить деньги, нужны были очень серьезные причины.

Он кинулся на постель совершенно одетый в порыве гнева, бессильного бешенства и горькой обиды, и почти сразу заснул тяжелым, томительным сном.

Проснувшись поутру и размышляя о неповиновении и почти открытом бунте экипажа и солдат, Ванслиперкен почему-то приписал все это козням Костлявого и почувствовал к нему такую ненависть, что был способен задушить его собственными руками.

Призвав капрала, он стал с ним советоваться, чтобы сделать с Костлявым. Тот некоторое время отвечал уклончиво, а затем признался, что Костлявый, подобно Снарлейиоу, по всеобщему убеждению, существо сверхъестественное, и что он, капрал, своими глазами видел черта у изголовья Костлявого, а другой раз заметил, что черт беседовал с ним; кроме того, сам Костлявый сознался однажды в присутствии всех, что ни его, ни собаку вода никогда не примет! Подтверждение этого факта видно из того, что было уже несколько попыток потопить собаку, но она всякий раз оставалась невредима; Костлявый тогда кинул ее, завязав в мешок, в канал, а она все-таки выплыла. — Ах, негодяй! Да я его в куски изрублю! Вы говорите, что вода не может повредить ему, так я посмотрю, что может сделать пистолет! Можете идти, капрал, вы мне больше не нужны!

Ванслиперкен положительно был вне себя от бешенства, но не знал, что предпринять немедленно.

Вдруг он вспомнил, что не доставил еще писем, порученных ему французским агентом; поспешно одевшись, он приказал подать шлюпку и поспешил к дому Лазаруса.

Здесь он застал молодого человека чрезвычайно красивой наружности в платье кавалерийского офицера того времени. Этот молодой человек сидел в небрежной свободной позе, и при входе лейтенанта даже не привстал; старый еврей при нем тоже не садился, и Ванслиперкену не предложили стула.

— Вы офицер, командующий куттером «Юнгфрау»? — спросил молодой человек тоном высокомерного презрения.

— Да! — ответил Ванслиперкен не особенно вежливым тоном.

— Вы пришли в Портсмут вчера утром! Почему же, сэр, эти письма не были доставлены нам немедленно?

— Потому, что у меня не было времени!

— Не было времени? Что вы хотите этим сказать, сэр? Все ваше время должно принадлежать нам. Вам за это платят; за каждый шиллинг, который вы получаете от правительства, мы вам платим фунты! Пусть этого больше не случается, сэр!

Ванслиперкен был на этот раз не в добродушном настроении и потому отвечал резко и гневно:

— Можете себе искать других для ваших поручений, а я в последний раз исполняю их. Уплатите мне, что следует, и затем прощайте!

— Вот как! Нет, сэр, ошибаетесь! Вы будете исполнять их до тех пор, пока мы этого потребуем! Ведь вы в нашей власти: вы обманываете правительство, которому служите, и мы во всякое время можем погубить вас. Вы должны или служить нам, или умереть; другого выбора у вас нет! А чтобы наказать вас за небрежное отношение к нашему делу, я на этот раз не заплачу вам за доставку этих писем. Вы можете их оставить и отправляться, но не забудьте вовремя уведомить нас, когда будете уходить в Амстердам!

Это уже совершенно возмутило Ванслиперкена.

— Нет денег, нет и писем! — заявил он и, схватив письма со стола, направился к двери.

— Безумец! — с усмешкой крикнул ему вслед молодой человек, не трогаясь с места. Ванслиперкен распахнул дверь, но ему преграждали путь три направленных на него меча. Он невольно отпрянул назад.

— Ну, что? Оставите вы теперь эти письма? — спросил кавалерист.

Ванслиперкен швырнул их на стол и стоял, скрестив руки, бледный, как полотно.

— Теперь я должен вам сказать, сэр, что мы делаем громадное различие между людьми, которые отдаются нашему делу душой и искренно преданы своему законному государю, и людьми продажными, которых нам приходится покупать за деньги, которые отдаются нашему делу только из-за выгод. Первых мы уважаем, а последних презираем, хотя и пользуемся их услугами! Мы можем предать вас во всякое время, предать вас в руки вашего же правительства, нимало не рискуя при этом сами, так как имеем много приверженцев, занимающих высшие государственные должности. Примите это к сведению, сэр!

Ванслиперкен слушал, полный ужаса и удивления, — его трусливый, малодушный характер дал ему понять, что он безвозвратно погиб, и он обещал полное и беспрекословное повиновение.

— А теперь потрудитесь подписать присягу на верность королю Якову II и его законным наследникам, без этого вы не выйдете отсюда!

Ванслиперкен, видя, что другого исхода нет, дрожащей рукой подписал присягу на верность королю Якову и его потомству.

— Теперь можете идти, сэр, делайте ваше дело добро совестно, и вы будете добросовестно вознаграждены за свои труды!

Ванслиперкен поспешил уйти из этого дома; никогда еще он так ярко не чувствовал, насколько презренно ремесло изменника. Возмущенный, оскорбленный, дрожа от страха и в то же время от ненависти и жажды мести, направился он к матери, чтобы отдать ей деньги, которые на этот раз захватил с собой.

— О, я отдал бы душу и тело, чтобы отомстить этому надменному мальчишке! — воскликнул лейтенант, окончив подробный рассказ о всем, что случилось со вчерашнего дня.

— Я узнаю в тебе мое дитя! Так поступала и я, Корнелиус… Мне приятно слышать такие слова из твоих уст! Пусть их готовят заговоры, пусть думают, что все должно удасться; когда они, ослепленные своей самоуверенностью, будут уже торжествовать, тогда, то подкарауль их, тогда придет время отомщения! Даже виселица сладка тому, кто удовлетворил своему чувству мести, сын мой!.. Ну, а где же твое золото?

— Вот оно, матушка! — ответил достойный сын старухи, высыпая на колени ее груду червонцев. — У меня должно быть больше, но… но я отомщу ему за это!

— Не убивай, сын мой, курицы, несущей золотые яйца, пока она их несет! — наставительно заметила старуха.

За эти два дня Ванслиперкен пережил столько обидных, тяжелых и прискорбных минут, что в голове был настоящий хаос. Он чувствовал необходимость сделать что-нибудь, и не будь по природе своей малодушным трусом, он, вероятно, решился бы на самоубийство; теперь же все его чувства как-то безотчетно слились в чувство бешеного озлобления против того же Костлявого; питая в душе самые черные мысли против него, он вернулся в свою каюту.