Онлайн чтение книги Сон в красном тереме
Глава сто двадцатая

Чжэнь Шиинь рассуждает о сущности чувств мира Великой Пустоты;

Цзя Юйцунь пишет заключение ко «Сну в красном тереме»

Итак, Баочай услышала, что Сижэнь плохо, и бросилась к ней в комнату. Цяоцзе и Пинъэр последовали за нею. Сижэнь лежала на кане и задыхалась от невыносимой боли в сердце. Баочай приказала напоить ее теплой водой, уложить поудобнее и послала за доктором.

– Почему вдруг Сижэнь так тяжело заболела? – удивилась Цяоцзе.

– Третьего дня она так плакала, что потеряла сознание, – ответила Баочай. – Госпожа велела отвести ее домой и уложить в постель. Но тогда всем было не до нее, и даже не пригласили доктора. А сегодня ей стало хуже.

Пришел доктор, осмотрел больную, прописал успокоительное.

Надо сказать, что когда Сижэнь вели в ее комнату, она краем уха слышала, что всех служанок Баоюя, если он не вернется, отправят домой, и очень разволновалась.

Пока Цювэнь готовила лекарство, Сижэнь лежала в полузабытье. Ей чудилось, будто перед нею стоит Баоюй. Потом Баоюй исчез, словно растаял в тумане, и появился монах со свитком в руке. Он развернул свиток и прочитал: «Ты не из нашего мира, тебе суждено быть замужем».

Только Сижэнь собралась ответить монаху, как появилась Цювэнь:

– Сестра, лекарство готово, выпей…

Сижэнь открыла глаза, поняла, что видение было сном, и никому ничего не сказала.

Девушка выпила лекарство и стала размышлять: «Нет сомнений, Баоюй ушел с монахом. Он давно собирался покинуть дом, еще когда хотел яшму отдать монаху. Я с трудом его удержала, так яростно он отбивался. Даже жалости у него ко мне не было! Потом он потерял всякий интерес к девушкам, даже к жене. Пусть даже он познал великую истину, но разве можно бросать жену? Госпожа Ван сделала меня его наложницей, мне платили больше, чем остальным. Но отец его об этом не знал, продолжая считать меня простой служанкой. Если же теперь мне предложат уйти, а я стану упорствовать, надо мной же будут смеяться. А уйду – все равно не смогу забыть Баоюя и буду вечно страдать» .

Эти мысли расстроили девушку, она вспомнила о своем сне и подумала: «Мне суждено принадлежать другому – так не лучше ли умереть сразу?»

После лекарства боли постепенно утихли, и Сижэнь захотелось встать. Но она заставила себя остаться в постели. Через несколько дней Сижэнь почувствовала себя совсем здоровой и снова стала прислуживать Баочай.

Баочай не забывала Баоюя и украдкой проливала слезы и сетовала на судьбу. В то же время Баочай старалась помочь матери, только и думавшей, как бы спасти Сюэ Паня от грозной кары. Но оставим пока Баочай и вернемся к Цзя Чжэну и Цзя Жуну.

Они сопровождали на родину гробы с останками близких. Матушку Цзя, госпожу Цинь, Фэнцзе и Юаньян похоронили в Цзиньлине, и Цзя Чжэн остался там для обустройства могил. А Цзя Жун продолжал путь один, сопровождая к месту погребения гроб Линь Дайюй.

Однажды Цзя Чжэн получил из дому письмо, которое и обрадовало его и опечалило. Обрадовало то, что Баоюй и Цзя Лань выдержали экзамены, а опечалило известие об исчезновении Баоюя. Цзя Чжэн решил немедля возвратиться домой, а в пути он услышал о великой амнистии, объявленной государем, и вскоре получил второе письмо, в котором слух об амнистии подтверждался. Вне себя от радости, Цзя Чжэн старался плыть как можно быстрее, ни днем ни ночью не останавливаясь на отдых. Когда он добрался до окрестностей почтовой станции Пилин, неожиданно ударил мороз, повалил снег. Пришлось остановиться в тихом укромном месте.

Цзя Чжэн послал людей на берег отправить письма друзьям с извинениями, что чересчур поспешный отъезд помешал ему попрощаться с ними.

Оставшись в лодке с мальчиком-слугой, он сел писать письмо домой, намереваясь отправить его со слугой по суше в надежде, что оно дойдет быстрее, чем он сам доберется до дому. Но едва он собрался писать о Баоюе, рука с кистью замерла. Он поднял голову и сквозь снежную пелену увидел на носу лодки силуэт человека. Цзя Чжэн выскочил из каюты. Человек отвесил ему четыре поклона и произнес слова приветствия. Цзя Чжэн тоже поклонился в ответ и вдруг узнал в человеке своего сына.

– Баоюй! – вскричал он, пораженный до глубины души.

Человек ничего не ответил, лишь на лице его отразилась не то радость, не то скорбь.

– Что за одеяние у тебя? Как ты сюда попал? – спросил Цзя Чжэн.

Баоюй не успел ответить, как появились два монаха – буддийский и даосский, подхватили его под руки и сказали:

– Нити, связывавшие тебя с бренным миром, порваны! Почему же ты медлишь?

С этими словами они потащили Баоюя на берег и стали быстро удаляться. Несмотря на снег, Цзя Чжэн, скользя, бросился за ними. Три фигуры маячили впереди, но он никак не мог их догнать. Только слышал слова песни:

Цзя Чжэн обогнул холм, и тут все трое исчезли. Взволнованный и запыхавшийся Цзя Чжэн остановился и, обернувшись, увидел подбегавшего к нему мальчика-слугу.

– Ты видел, впереди шли трое? – спросил он.

– Видел, – ответил мальчик. – Я побежал за вами, как только понял, что вы их хотите догнать. Но они вдруг куда-то исчезли.

Цзя Чжэн хотел идти дальше, но увидел перед собой пустынное снежное поле и решил, что лучше вернуться.

Слуги, посланные на берег, уже возвратились и, узнав от лодочника, что господин погнался за какими-то двумя монахами, отправились было по следу, но в это время появился сам Цзя Чжэн.

Войдя в каюту, он сел, отдышался и рассказал о встрече с Баоюем. Слуги заявили, что сейчас же отправятся на поиски.

– Это бесполезно, – вздохнул Цзя Чжэн. – Я видел сына собственными глазами, это не было наваждением, а в словах песни, которую я слышал, скрыта великая тайна. При рождении во рту у Баоюя нашли яшму, и я сразу сказал, что это не к добру. Я заботливо растил Баоюя лишь потому, что его очень любила старая госпожа! Кстати, монаха этого я уже видел три раза: в первый раз он пришел рассказать о достоинствах яшмы, во второй – прочесть над яшмой молитву, когда Баоюй заболел, после чего мальчик поправился, а монах исчез. Я подумал, что у Баоюя необыкновенная судьба, если праведники ему покровительствуют. Но мне и в голову не могло прийти, что сам он бессмертный, сошедший в наш мир. Девятнадцать лет все мы были в полном неведении. И только теперь я все понял!

Цзя Чжэн умолк, из глаз его покатились слезы. – Зачем тогда понадобилось господину держать экзамен на цзюйжэня? – возразили ему. – Ведь он и до экзамена мог уйти!

– Что вы понимаете?! – вскричал Цзя Чжэн. – Ведь он сродни владыкам созвездий на небесах, отшельникам и святым старцам, скрывающимся в горах и пещерах! Он никогда всерьез не учился. Но стоило ему чуть-чуть постараться, и для него не было ничего невозможного. Да и характером он не походил на других.

Цзя Чжэн снова вздохнул.

Слуги завели разговор о Цзя Лане и немного отвлекли Цзя Чжэна от мрачных мыслей.

Он снова принялся за письмо и подробно описал свою встречу с Баоюем, наказывая домашним не беспокоиться. Письмо он отдал слуге, приказав поскорее его доставить, а сам продолжал путь. Но об этом речь впереди.

Тем временем тетушка Сюэ, узнав об амнистии, приказала Сюэ Кэ занять денег и, выбрав счастливый день, отправила за Сюэ Панем. В ведомстве наказаний деньги приняли, и Сюэ Пань был освобожден.

Вряд ли стоит рассказывать о том, как встретились Сюэ Пань с матерью и сестрой, сколько было радости и в то же время печали!

– Пусть изрежут меня на куски, если я когда-нибудь снова возьмусь за старое! – торжественно заявил Сюэ Пань.

– Замолчи! – Тетушка Сюэ зажала ему рот рукой, опасаясь, как бы такими словами он снова не накликал несчастья. – Чем болтать всякие глупости, ты подумал бы о другом! Сколько пришлось терпеть из-за тебя бедной Сянлин, и раз уж Цзиньгуй умерла, сделал бы ее своей женой! При всей нашей бедности мы сумеем ее прокормить! Что ты на это скажешь?

Сюэ Пань согласился.

– Вот и хорошо, – промолвила Баочай, поглядев на Сянлин, которая вся вспыхнула. – Чего застеснялась? Будешь прислуживать старшему господину, как прежде прислуживала мне.

С этих пор все в доме стали называть Сянлин старшей госпожой и беспрекословно ей повиновались.

Когда Сюэ Пань собрался пойти в семью Цзя поблагодарить за помощь, тетушка Сюэ и Баочай отправились вместе с ним. Сюэ Пань всем поклонился, а затем начался непринужденный разговор.

В это время от Цзя Чжэна прибыл слуга, передал госпоже Ван письмо и сказал:

– Господин приедет через несколько дней.

Госпожа Ван приказала Цзя Ланю прочесть письмо вслух. Как только Цзя Лань дошел до того места, где была описана встреча с Баоюем, послышались рыдания. Когда же стало ясно, что Баоюй – небожитель, переселившийся в телесную оболочку простого смертного, все стали утешать госпожу Ван:

– Хуже было бы, если бы он, став чиновником, совершил преступление, разорив всю семью! А ведь он – небожитель! Что может быть лучше! И явился он в нашу семью благодаря вашим добродетелям. Извините, что вспоминаем об этом, госпожа, но когда-то господин Цзя Цзин из восточного дворца почти десять лет занимался самоусовершенствованием, но так и не смог обрести бессмертие. А стать бодхисаттвой еще труднее! Подумайте об этом, госпожа, и душа ваша успокоится!

Но госпожа Ван сквозь рыдания говорила тетушке Сюэ:

– Я не ропщу, что Баоюй покинул меня! Мне только жаль его жену! Ведь они сочетались браком совсем недавно! Как он мог оказаться таким безжалостным?

Тетушка Сюэ тоже расстроилась, а Баочай горько заплакала.

Тогда госпожа Ван сказала:

– С сыном всегда было много хлопот… Когда он женился и выдержал экзамены, да к тому же стало известно, что скоро появится наследник, казалось, можно было бы успокоиться. Не ожидала я от него такого поступка! Знай я раньше, что он уйдет из дому, не позволила бы жениться и губить девушку!

– Так, видно, предопределила судьба, – заметила тетушка Сюэ. – Да что тут говорить? Хорошо, если невестка родит вам внука, тот сделает карьеру и станет опорой для семьи. Поглядите на Ли Вань! Сын ее выдержал на цзюйжэня, а в будущем году, глядишь, получит степень цзиньши и станет чиновником. Наступят тогда для Ли Вань радостные дни, и все это благодаря ее добродетелям. Ведь вы, сестра, знаете Баочай: она не легкомысленна. Так что не убивайтесь!

Выслушав тетушку Сюэ, госпожа Ван подумала: «Баочай – скромная, тихая девочка, больше всего любила покой. Как ей не повезло! Видно, от судьбы не уйдешь! Баочай тяжело, но она крепится, утешает меня. Таких, как она, редко встретишь. Кто мог подумать, что Баоюю не выпадет ни крупинки счастья в нашем людском мире!..»

Затем госпожа Ван задумалась над судьбой Сижэнь: «Коснись дело другой служанки, все было бы просто: взрослую выдали бы замуж, маленькую – сделали служанкой Баочай. А вот с Сижэнь я не знаю, как поступить».

И госпожа Ван с нетерпением ждала вечера, когда можно будет поговорить с тетушкой Сюэ наедине и высказать свои тревоги и опасения.

В тот день тетушка Сюэ решила не возвращаться домой, чтобы не оставлять Баочай наедине с грустными мыслями.

Баочай, умная от природы, между тем размышляла: «Баоюй с рождения был странным, не таким, как все, так, видимо, предопределила судьба в одной из его прежних жизней. Поэтому плакать и горевать бесполезно».

Баочай поделилась своими мыслями с матерью, и у тетушки Сюэ отлегло от сердца. О своем разговоре с дочерью она рассказала госпоже Ван, и та со вздохом промолвила:

– Не будь у меня добродетелей, не досталась бы мне такая замечательная невестка!

Госпожа Ван снова расстроилась, и тетушке Сюэ пришлось ее утешать. После этого речь зашла о Сижэнь, и тетушка Сюэ сказала:

– Сижэнь совсем извелась, даже похудела, тоскуя о Баоюе. Будь она его законной женой, ей нельзя было бы выйти замуж вторично, а она только наложница, да и то никто об этом не знает.

– Я как раз и хотела посоветоваться с вами насчет Сижэнь, – произнесла госпожа Ван. – Уехать домой она не захочет, еще, пожалуй, покончит с собой! И здесь ее оставить нельзя – муж не разрешит! Просто не знаю, как быть.

– Вряд ли, конечно, ваш муж согласится оставить Сижэнь, – промолвила тетушка Сюэ. – Ведь он не знает, какое положение она занимала, и считает простой служанкой. А в этом случае нет никаких оснований ее держать. Сижэнь молода, характер у нее покладистый. Придется вам, сестра, вызвать ее родных, пусть выберут Сижэнь жениха, а вы дадите побольше приданого. Ведь она вам верно служила. И если вы поступите так, никто не упрекнет нас в неблагодарности. Попробую уговорить Сижэнь не упрямиться. Пока не надо ей говорить, что мы собираемся вызвать ее родных. Вот когда ей найдут жениха и мы узнаем, кто он и из какой семьи, тогда и разговор заведем.

– Вы правы, сестра, – согласилась госпожа Ван. – Муж мой ни за что не оставил бы Сижэнь в доме. А это все равно что ее погубить!

– Совершенно верно, – ответила тетушка Сюэ.

Они поговорили еще немного, и тетушка Сюэ отправилась к Баочай. Первое, что ей бросилось в глаза, это заплаканное лицо Сижэнь. Тетушка Сюэ стала всячески утешать девушку.

Скромная и застенчивая, Сижэнь лишь поддакивала, а когда тетушка умолкла, сказала:

– Я простая служанка, а вы, госпожа, настолько добры, что меня утешаете! Делайте со мной что хотите – я не осмелюсь перечить.

«Какая послушная девочка!» – с радостью подумала тетушка Сюэ.

Баочай в свою очередь завела с Сижэнь разговор о предназначении женщины.

Через несколько дней приехал Цзя Чжэн. Первым долгом он повидался с Цзя Шэ и Цзя Чжэнем, которые уже вернулись из ссылки, и они рассказали друг другу о пережитом за время разлуки. Затем он пошел на женскую половину. Едва разговор коснулся Баоюя, все снова расстроились.

– Такова судьба! – промолвил Цзя Чжэн. – Сейчас главное – беречь доброе имя семьи и не допускать беспорядков в доме! Каждая ветвь нашего рода будет вести хозяйство отдельно. – И он обратился к госпоже Ван: – У нас в доме ты это возьмешь на себя. Следи за всем хорошенько!

Госпожа Ван сказала мужу, что Баочай беременна, и добавила:

– Придется отпустить всех служанок Баоюя!

Цзя Чжэн ничего не сказал, только кивнул головой.

На следующий день Цзя Чжэн прибыл ко двору и обратился к высшим сановникам:

– Я бесконечно тронут милостью государя. Но траур по моей матери еще не закончился, и я не знаю, как благодарить Высочайшего. Прошу вас просветить меня в моем невежестве!

Сановники обещали попросить у Высочайшего указаний, после чего тот назначил Цзя Чжэну аудиенцию, дал наставления и спросил о Баоюе.

Рассказанное Цзя Чжэном немало удивило государя, но потом он заметил, что только человек необыкновенный мог написать так безупречно сочинение.

– Его ждала блестящая карьера, – сказал государь, – но раз он отказался от почестей, можно пожаловать ему звание «Праведника великой учености».

Когда, вернувшись домой, Цзя Чжэн передал свой разговор с государем, радости не было конца.

– Во дворце Нинго, – сказал Цзя Чжэнь, – все, приведено в порядок, и можно переселяться. Кумирня Бирюзовой решетки отдана в распоряжение сестры Сичунь.

У Цзя Ляня тоже было что сообщить Цзя Чжэну, и он сказал:

– Мои отец и мать разрешили отдать Цяоцзе в семью Чжоу.

– Что же, я не возражаю, – ответил Цзя Чжэн, еще накануне вечером узнавший историю с Цяоцзе. – В деревне тоже можно жить. Главное, чтобы муж у девочки был хороший, чтобы усердно учился и добивался высокого положения. Придворные советники не все из городских.

Цзя Лянь почтительно поддакнул и сказал:

– Отец мой уже не молод, к тому же болен, хоть несколько лет ему надо жить на покое и лечиться, поэтому все дела по дому он передает вам.

– Я и сам охотно пожил бы где-нибудь в деревне! – воскликнул Цзя Чжэн. – Но государь оказал мне величайшую милость, и я не должен жалеть сил, чтобы отблагодарить его!

На этом разговор был окончен, и Цзя Лянь поспешил сообщить старухе Лю, что сватовство Цяоцзе можно считать делом решенным. Старуха Лю поклонилась госпоже Ван, а затем стала расписывать, как снова возвысятся но службе господа из семьи Цзя, как вернется к ним счастье и как сыновья их и внуки будут процветать.

В это время девочка-служанка доложила:

– Пришла жена Хуа Цзыфана справиться о здоровье.

Если вы помните, Хуа Цзыфан был родным братом Сижэнь.

Женщина вошла, поздоровалась и на вопрос, просватала ли она Сижэнь, ответила, что жених есть. Он из семьи Цзян, которая живет к югу от города, владеет домами, лавками, а также землей. Он на несколько лет старше Сижэнь, но до сих пор не женат, и вообще такого, как он, едва ли сыщешь одного на сотню!

Очень довольная, госпожа Ван сказала:

– Передай семье Цзян, что я согласна. Через несколько дней заберешь Сижэнь!

Как только женщина ушла, госпожа Ван распорядилась тайком проверить, правду ли она сказала. Оказалось, жених и в самом деле хороший человек. Тогда госпожа Ван рассказала об этом Баочай и велела попросить тетушку Сюэ поговорить с Сижэнь.

Эта весть очень расстроила Сижэнь, но возражать она не смела, только плакала. Однажды, когда Баоюй был у нее дома, она уверяла его, что лучше умрет, чем расстанется с ним. В то же время Сижэнь думала: «Если я стану перечить госпоже, меня сочтут бессовестной. Что же мне делать?»

Сижэнь рыдала до хрипоты.

Тетушка Сюэ и Баочай успокаивали ее, и у девушки постепенно созрело решение: «Я умру, только дома, не здесь, чтобы меня не сочли неблагодарной».

Не только сама Сижэнь, но и остальные служанки тяжело переживали предстоящую разлуку.

С мыслью как можно скорее покончить счеты с жизнью Сижэнь села в коляску. При встрече с родными ничего не сказала, только заплакала.

Брат показал ей свадебные подарки, присланные семьей Цзян, а также приданое и сказал:

– Это от госпожи, а это мы приготовили!

Сижэнь прожила у брата два дня, и ее все время мучила мысль: «Брат так обо мне заботится, а я, неблагодарная, собираюсь покончить с собой в его доме и тем самым навлечь на него неприятности».

Сколько ни думала Сижэнь, ничего не могла решить.

Поистине она была слабовольной и предпочитала страдания смерти.

Теперь Сижэнь решила умереть в доме мужа и в счастливый для переезда день молча села в паланкин. Ей и в голову не могло прийти, что в семье Цзян ее примут как законную жену.

Едва паланкин внесли во двор, все служанки семьи Цзян бросились ей навстречу, величая «госпожой». Как же после этого лишить себя жизни? Ведь она опозорит семью мужа! Всю ночь Сижэнь проплакала, мужа близко не подпускала, но он не сердился, был ласков и терпелив.

На следующий день, разбирая приданое, Сижэнь вытащила из сундука красный пояс, и муж сразу понял, что Сижэнь была служанкой Баоюя. Он знал, что Баоюю прислуживала какая-то служанка матушки Цзя, но не предполагал, что это Сижэнь.

Глядя на пояс, молодой Цзян вспомнил о былой дружбе с Баоюем и преисполнился почтением к жене. Он показал Сижэнь зеленый пояс, который выменял когда-то у Баоюя на красный, и Сижэнь догадалась, что муж ее не кто иной, как Цзян Юйхань, о котором ей когда-то рассказывал Баоюй. Только теперь девушка поверила, что ее брак предопределен судьбой, и поделилась своими мыслями с мужем.

Ошеломленный, Цзян Юйхань больше не склонял жену к близости и буквально ходил за ней по пятам. Так Сижэнь и не удалось покончить с собой.

Дорогой читатель, судьба властвует надо всем. Не обходит ни грешного сына, ни неблагодарного сановника, ни честного мужа, ни целомудренную жену. Поэтому судьба Сижэнь и была занесена в небесную книгу.

Недаром предки, побывавшие в храме Персиковых цветов, сложили такие стихи:

Мы не будем рассказывать о том, как счастливо жила Сижэнь, а вернемся к Цзя Юйцуню, арестованному по обвинению во взяточничестве и вымогательствах. Благодаря высочайшей амнистии он избежал тяжкого наказания, был лишь сослан в родные края, а также лишен должностей и званий.

Отправив семью к месту жительства, Цзя Юйцунь в повозке со всем багажом, имея при себе лишь одного мальчика-слугу, поехал следом. Когда он добрался до брода Заблуждений у переправы Стремительного потока, из небольшой соломенной хижины вышел даос и почтительно его приветствовал. Цзя Юйцунь сразу узнал Чжэнь Шииня и тоже ему поклонился.

– Как поживаете, почтенный господин Цзя? – осведомился Чжэнь Шиинь.

– Значит, я не ошибся тогда при встрече, святой наставник, – промолвил в ответ Цзя Юйцунь. – Вы – господин Чжэнь? Почему же не признали меня? Я так испугался, услышав, что хижина ваша сгорела. Ныне нам опять посчастливилось встретиться, и я искренне восхищаюсь вашими высочайшими добродетелями. Я же так и остался грубым и невежественным и потому нахожусь в бедственном положении.

– Прежде, когда вы занимали высокую должность и слава о вас гремела, я, бедный даос, не решился признать вас своим знакомым, – возразил Чжэнь Шиинь. – Только в память о старой дружбе осмелился сказать несколько слов. Не думал я, что наши пути так неожиданно разойдутся. Однако в жизни все имеет свои причины – богатство и знатность, удачи и неудачи. Как ни странно, а мы встретились снова! Если хотите, зайдем ко мне в хижину, побеседуем! Здесь недалеко!

Цзя Юйцунь с радостью принял приглашение. И оба они рука об руку направились к хижине, за ними следовал мальчик-слуга с повозкой.

Приведя гостя в свою камышовую хижину, Чжэнь Шиинь предложил ему сесть, велел послушнику принести чай.

И тогда Цзя Юйцунь попросил святого праведника поведать, как удалось ему избавиться от нут мирской суеты.

– В бренном мире все переменчиво, – с улыбкой промолвил Чжэнь Шиинь. – Вот вы, почтенный господин, пришли из области процветания. Вам ли не знать, что там, среди неги и роскоши, жил Баоюй?

– Как же, знаю! – вскричал Цзя Юйцунь. – Слышал я, будто он тоже подался в монахи! Вот уж не думал, что у такого, как он, хватит решимости порвать с бренным миром!

– Вы заблуждались! – возразил Чжэнь Шиинь. – Я давно знал, что у него удивительная судьба! Много лет назад. Еще до того, как вы появились у ворот моего старого дома в переулке Жэньцин. Мы не раз с Баоюем встречались!

– Как же это могло быть?! – вскричал Цзя Юйцунь. – Ведь ваша родина далеко от столицы!

– Нас связывали духовные узы, – ответил праведник.

– В таком случае, святой наставник, вы наверняка знаете, где сейчас Баоюй? – не переставая удивляться, спросил Цзя Юйцунь.

– Ведь Баоюй – это «драгоценная яшма», – проговорил Чжэнь Шиинь. – За год до того, как было конфисковано имущество во дворцах Жунго и Нинго, в день, когда Баочай отдалилась от Дайюй, эта яшма покинула мир, дабы укрыться от бедствий и обрести единение. Прежние узы были разорваны, а форма и сущность пришли к единству. Яшма высоко вознесла знатного юношу на экзаменах, после чего соединилась, с кем предназначено. Когда-то великие праведники Манман и Мяомяо принесли эту яшму в мир смертных, но сейчас она исполнила все, предназначенное судьбой, и праведники отнесли ее туда, откуда она явилась. Там и находится Баоюй.

Цзя Юйцунь мало что понял из туманных речей Чжэнь Шииня, больше догадывался. И в конце концов произнес:

– Вот оно что! А я-то, глупый, не знал! Но если у Баоюя такое удивительное происхождение, как мог он так далеко зайти в своих заблуждениях, а потом вдруг прозреть? Растолкуйте, пожалуйста!

– Я мог бы вам объяснить это, почтенный друг, но едва ли вы все поймете, – улыбнулся Чжэнь Шиинь. – Область Небесных грез – это обитель истинного и неизменного. А ведь Баоюй дважды просматривал книги судеб и знает туда дорогу. Как же он мог не прозреть?! Не могла чудотворная яшма не уйти в мир праведников следом за травкой бессмертия!

Цзя Юйцунь и в самом деле мало что понимал, но расспрашивать не решался, ибо знал, что небесные тайны Чжэнь Шиинь разглашать не станет.

– С Баоюем мне все понятно, – сказал он. – Но объясните, почему в нашем роду столько девушек с необычной судьбой, начиная с самой государыни Юаньчунь?

– Простите за откровенность, – вздохнул Чжэнь Шиинь, – но все девушки вашего рода явились из мира чувств и моря грехов. С древнейших времен и поныне девушкам запрещено переступать границу того, что называется «распутством», даже слово «любовь» не должно их касаться. Ведь Цуй Ин и Су Сяо воплотили в себе земные чувства небожительниц, а Сун Юй и Сыма Сянжу – просто влюбленные безумцы. А чем кончают люди, попавшие в сети любви, хорошо известно и можно об этом не говорить!

Цзя Юйцунь потеребил усы и со вздохом спросил:

– Будут ли снова процветать дворцы Жунго и Нинго? Скажите мне, святой наставник!

– Добрым уготовано счастье, злым – бедствие, – изрек Чжэнь Шиинь. – Таков неизменный закон. Те обитатели дворцов Жунго и Нинго, что творили добро, получили вознаграждение, а те, что чинили зло, понесли наказание. В будущем же, когда «расцветет орхидея „лань“ и заблагоухает корица „гуй“, к семье Цзя вернется благополучие. Таков непреложный закон!

Цзя Юйцунь опустил голову, долго думал, и вдруг его осенило.

– Совершенно верно! – вскричал он радостно. – В семье Цзя есть внук по имени Лань – «орхидея», он выдержал экзамены на цзюйжэня. Вы, очевидно, его имели в виду, святой наставник, когда сказали: «Расцветет орхидея „лань“ и заблагоухает корица „гуй“. И еще вы сказали, что яшма высоко вознесла знатного юношу. А как понимать слово „корица“? Может быть, так назовут младенца, которого носит под сердцем жена Баоюя, и он, когда вырастет, с быстротой знаменитого скакуна Фэйхуана добьется высокого положения и снова прославит род Цзя?

– Это покажет будущее, – ответил, загадочно улыбаясь, Чжэнь Шиинь, – заранее сказать ничего нельзя.

Цзя Юйцунь хотел еще о чем-то спросить, но Чжэнь Шиинь приказал накрыть на стол и пригласил гостя закусить.

После еды Цзя Юйцунь собрался было расспросить Чжэнь Шииня о собственной судьбе, но тот, словно угадав его намерение, вдруг сказал:

– Отдохните немного, почтенный друг! Я отлучусь ненадолго; одна нить пока еще связывает меня с бренным миром, однако нынче и она порвется.

– Вы достигли совершенства! – воскликнул Цзя Юйцунь. – Что может связывать вас с бренным миром?!

– Любовь к дочери, – ответил Чжэнь Шиинь.

– О ком это вы говорите? – удивился Цзя Юйцунь.

– О моей дочери Инлянь, которую когда-то похитили, – отвечал Чжэнь Шиинь. – Вы сами, едва вступив в должность, вынесли решение по этому делу. Она сейчас в семье Сюэ и должна родить сына. Но во время родов умрет, и я должен проводить ее в лучший мир. А приносить жертвы предкам семьи Сюэ будет ее сын.

Чжэнь Шиинь взмахнул рукавами и поднялся с места. А Цзя Юйцунь вдруг почувствовал вялость, опустился на циновку и уснул.

Чжэнь Шиинь между тем удалился, освободил Сянлин от пут бренного мира и проводил в страну Небесных грез, где предстал перед бессмертной феей Цзинхуань и доложил, что девочка пережила все, назначенное судьбой. Когда он приблизился к каменной арке, навстречу ему вышли буддийский и даосский монахи, и, завидев их, Чжэнь Шиинь воскликнул:

– Святые отцы, поздравляю вас с великой радостью! Наконец-то вы закончили дело влюбленных безумцев!

– Еще не закончили! – ответил буддийский монах. – Пока лишь один заблудший вернулся к нам! Его надо проводить туда, откуда он пришел, и растолковать смысл того, что он пережил, пусть поймет, что приход его в мир людской не был напрасным.

Чжэнь Шиинь сложил руки, поклонился монахам и удалился.

Буддийский монах взял драгоценную яшму – «баоюй», отнес к подножию утеса Цингэн, положил на то место, где богиня Нюйва когда-то плавила камни для починки неба, а сам растаял подобно облаку. С тех пор и говорят:

В тот же день у подножия утеса Цингэн проходил даос Кункун и снова увидел камень, который когда-то не был использован при починке небосвода. Он лежал на прежнем месте, и на нем по-прежнему отчетливо виднелись следы иероглифов, а на оборотной стороне, если внимательно присмотреться, можно было обнаружить после буддийской гаты запись, в которой рассказывалось о треволнениях, испытанных камнем в людском мире.

Покачав укоризненно головой, Кункун вздохнул:

– Брат-камень, еще в прошлый раз, когда я встретился с тобой, мне показалось, что история твоя удивительна и ее можно поведать миру. Потому и переписал ее, но никогда не думал, что ты снова сюда вернешься. Когда же успели сделать на тебе эту новую запись? Только сейчас я понял, что ты побывал в мире смертных, избавился от заблуждений, усовершенствовался, и тебе больше не придется роптать на судьбу! Боюсь только, что запись эта со временем потеряет четкость, и ее будут ошибочно толковать. Поэтому я перепишу и эту твою историю, найду человека, свободного от мирских страстей, и попрошу поведать всем людям на земле, дабы поняли, что в самом удивительном нет ничего удивительного, в простом – ничего простого, в истинном – ничего истинного, в ложном – ничего ложного. Возможно, побывав в мире людей, ты лишь на время вернулся сюда, и дух священной горы вновь заставит тебя претерпеть превращение? Этого знать никому не дано!

Кункун переписал историю камня, спрятал в рукав и отправился в мир роскоши и процветания искать нужного ему человека. Он побывал во многих местах, но везде люди только и думали что о богатстве да славе, о хорошей одежде да сытной еде. Кто же из них станет заниматься историей какого-то камня?!

Но вот праведник забрел в камышовую хижину у брода Заблуждений на переправе Стремительного потока и увидел там спящего человека. Решив, что это и есть тот человек, которого он ищет, праведник стал дергать его за рукав и будить, чтобы отдать записанную им «Историю чудесного камня».

Но человек и не думал просыпаться. Кункун дернул сильнее. Наконец человек открыл глаза и сел. Приняв от даоса записи, он бегло просмотрел их, а затем сказал:

– Я был свидетелем событий, о которых здесь говорится. Вы все правильно записали. Я знаю человека, который поведает эту историю людям.

Даос Кункун осведомился, кто такой.

– Когда наступит такой-то год, такой-то месяц, такой-то день, – сказал Цзя Юйцунь, – явитесь на террасу Скорби по ушедшему счастью, там вы найдете господина Цао Сюэциня. Скажите, что Цзя Юйцунь просит его рассказать людям историю камня. – Сказав это, человек лег и снова уснул.

Даос запомнил слова Цзя Юйцуня, через несколько калп и веков отыскал террасу Скорби по ушедшему счастью и увидел господина Цао Сюэциня, листавшего какую-то древнюю книгу. Кункун передал ему просьбу Цзя Юйцуня и дал прочесть «Историю чудесного камня».

Цао Сюэцинь улыбнулся и промолвил:

– Ваше писание – не что иное, как собрание вымышленных историй, написанных простонародным языком[90] …собрание вымышленных историй, написанных простонародным языком. – По-китайски эти слова звучат – «цзя юй цунь янь», что можно понять, как «речи Цзя Юйцуня». Так их и понял Кункун.. Поистине «Измышления Цзя Юйцуня».

– Но откуда вы знаете этого Цзя Юйцуня и почему согласились выполнить его просьбу? – удивился Кункун.

– Недаром вас зовут Кункун – Пустой. Право же, в голове у вас пусто!.. Пусть история эта вымышленная, но в ней нет ни ошибок, ни противоречий, так что после обильного вина и сытного обеда я охотно буду с друзьями коротать над нею длинные дождливые вечера. Мне не нужен росчерк кисти высокопоставленного лица, который открыл бы моему повествованию широкую дорогу в свет. Доискиваться до истины, подобно вам, я считаю столь же нелепым, как «искать упавший в реку меч по зарубке, сделанной на борту плывущей лодки», или «играть на лютне с заклеенными колками»!

Выслушав его, даос Кункун поглядел на небо и расхохотался, а затем швырнул рукопись и стремительными шагами пошел прочь.

– Значит, все это выдумки! – воскликнул он. – Ни автор, ни переписчик, ни читатель не узнают, истинные ли события положены в основу повествования! Вся эта история – просто вымысел и написана под влиянием настроения!

Впоследствии, когда повествование попало в руки потомков, они в заключение к нему сочинили гату, дополнявшую вступительное стихотворение автора к «Истории чудесного камня»: