Онлайн чтение книги Тайна Испанского мыса
Глава 12. ВЫМОГАТЕЛЬ СТАЛКИВАЕТСЯ С ТРУДНОСТЯМИ

Привилегия умереть тихо — это все равно что кануть в забвение. Насильственная смерть мгновенно придает peu de chose[10]Пустяк, безделица (фр.). скандальную значимость, превращая банальное событие в нечто из ряда вон выходящее. Со смертью Лаура Констебль обрела всю ту славу, которую она с таким трудом пыталась избежать при жизни. Ее разбитое тело попало в центр внимания бесцеремонных глаз полиции и прессы. Одним коротким прыжком с поросшей травой скалы на серые камни в чернеющей воде она достигла той значимости, которая в современном мире новостей сходит за бессмертие.

Прибыли мужчины, прибыли женщины. Объективы камер уставились на ее некрасивое тело, окончательно изуродованное после падения на острие скалы. Карандаши царапали неразборчивые слова. Телефоны резко выплевывали односложные высказывания. Костлявый коронер осквернил равнодушными, давно привычными к подобной работе пальцами толстую синеватую плоть покойной. Каким-то таинственным образом исчез клочок ее платья, оторванный кем-то, чья жадность к сенсации переступила нравственные пределы дозволенного.

Среди всего этого сумасшествия инспектор Молей расхаживал молча, глядя в землю, что не давало возможности прочесть его мысли. Он позволил репортерам подойти к телу, осмотреть северную часть мыса и окровавленный камень. Его подчиненные носились как очумелые куры, начисто сбитые с толку поворотом событий. Семейство Годфри, Корт и Мунны сбились в кучу в патио, позируя в ошеломлении перед алчными фотографами и механически отвечая на вопросы. Один из подчиненных Молея отыскал городской адрес миссис Констебль и послал телеграмму ее сыну; Эллери, помня отчаянный голос убитой, посоветовал не пытаться найти ее мужа. Случилось все, и в то же время не случилось ничего. Это был просто кошмар.

Газетчики окружили Молея.

— Что за фокус, инспектор?

Молей хмыкнул.

— Кто это сделал? Может, это был Корт? Это самоубийство или убийство, шеф? Есть ли связь между этой дамочкой и Марко? Говорят, она была его любовница; это правда, инспектор? Ну же, инспектор, пролейте свет. Во всей этой свистопляске вы не сказали нам ни слова.

Когда все закончилось и последний репортер был насильно выдворен, инспектор жестом послал одного из своих подчиненных ко входу в освещенное фонарями патио, устало потер лоб и буднично спросил:

— Ну что, Корт, как все было?

Молодой человек уставился на инспектора обведенными красными кругами глазами:

— Она этого не делала! Не делала!

— Кто она и чего она не делала?

Была уже глубокая ночь, и горящие ярким светом испанские фонари, на самом деле электрические, отбрасывали длинные пятна света на плиты. Роза съежилась на стуле.

— Роза. Она не сталкивала ее. Клянусь вам, инспектор!

— Не сталкивала... — Молей уставился на него, потом разразился грубым хохотом. — Кто говорит о том, что миссис Констебль столкнули, Корт? Я хочу знать, как все было, просто для протокола. Понимаете, мне нужно написать отчет.

— Вы хотите сказать, — пробормотал молодой человек, — что не верите, что это... убийство?

— Ну-ну, не важно, во что я верю или не верю. Что произошло? Были ли вы с мисс Годфри, когда...

— Да! — воскликнул Корт горячо. — Все время. Вот почему я сказал...

— Это неправда, — усталым голосом произнесла Роза. — Прекрати это, Эрли. Ты лишь все осложняешь. Я была одна, когда это... случилось.

— Ради бога, Эрли, — воскликнул Уолтер Годфри, его уродливое лицо приняло выражение встревоженной горгульи[11]Горгулья — уродливая фантастическая фигура., — говори правду! Это становится... становится... — Он отер пот с лица, хотя уже становилось прохладно.

Корт сглотнул.

— Когда она... Видите ли, я ее искал...

— Снова? — улыбнулся инспектор.

— Да. Я не хотел... Одним словом, кто-то — кажется, это был Мунн — сказал, что он видел, как она направилась к полю для гольфа, поэтому я тоже пошел туда. Когда я вышел из-за кустов рядом с... с этим местом, то увидел Розу.

— И что?

— Она наклонилась над краем скалы. Я ничего не понял. Я крикнул ей, но она меня даже не услышала. Потом она отшатнулась, упала на траву и зарыдала. Когда я подошел и глянул вниз через край, то увидел тело, лежащее на камнях. Вот и все.

— Ну а что видели вы, мисс Годфри? Мне это нужно, как я уже сказал, для протокола.

— Все было так, как говорит Эрли. — Она потерла губы тыльной стороной ладони и посмотрела на покрасневшую кожу. — В таком положении он и нашел меня. Я слышала, как он меня окликнул, но... словно окаменела. — Она передернула плечами и торопливо продолжила: — Я пришла на корт и забила несколько мячей в одиночку. Вокруг все словно умерло с тех пор... Потом я устала и решила прогуляться к скале, чтобы прилечь и просто... просто отдохнуть. Мне хотелось побыть одной. Но не успела я выйти из зарослей, как увидела... ее.

— Да-да, — подбодрил ее судья. — Это самое важное, моя дорогая. Она была одна? Что вы видели?

— Думаю, одна. Я не заметила никого... другого. Только ее. Стояла спиной ко мне, лицом к морю. Она стояла так близко к краю, что я... я испугалась. Я боялась пошевелиться, закричать или что-либо сделать. Я боялась, что стоит мне только издать звук, как она вздрогнет и потеряет равновесие. Поэтому я просто стояла и смотрела на нее. Она была похожа на... О, это все ужасно глупо и сплошная истерика!

— Нет, мисс Годфри, — мрачно произнес Эллери. — Продолжайте. Расскажите все, что вы видели и чувствовали.

Она одернула свою твидовую юбку.

— Это было так опасно! Очень! Уже темнело. Она стояла совершенно неподвижно, темный силуэт на фоне неба, и походила... походила на каменную статую! Потом я решила, что у меня, должно быть, у самой не все дома, потому что помню, как я подумала, что она и вся эта сцена словно взяты из кинофильма, как если бы все... все было заранее спланировано. Понимаете, с точки зрения света и тени. Боже, у меня просто началась истерика!

— Знаете, мисс Годфри, — добродушно произнес инспектор, — все это понятно, а как же насчет миссис Констебль? Что именно случилось с ней?

Роза сидела не шевелясь.

— Потом... Она просто исчезла. Она стояла там как статуя, как я уже сказала. Потом я увидела, как она взмахнула руками и с криком упала вниз... Исчезла. Я слышала глухой стук... О, я никогда в жизни этого не забуду! — Роза дернулась на стуле и непроизвольно ухватилась за мать.

Миссис Годфри, которая сидела неподвижно, сухо погладила ее руку.

Повисло молчание. Затем Молей спросил:

— Кто-нибудь еще видел что-нибудь? Или слышал?

— Нет, — ответил Корт. — Я хотел сказать, — пробормотал он, — что я ничего не видел.

Никто больше не проронил ни звука. Молей повернулся на каблуках и, не разжимая рта, бросил судье и Эллери:

— Пойдемте, джентльмены.

* * *

Разрозненной вереницей они поднялись наверх, каждый занятый своими мыслями. В коридоре, напротив комнаты миссис Констебль, они увидели двоих поджидающих мужчин в униформе; у их ног лежали уже знакомые, зловещего вида носилки. Криво усмехнувшись, Молей открыл дверь, и все последовали за ним.

Коронер только что вернул на место простыню. Распрямившись, он бросил сердитый взгляд на вошедших. На кровати бесформенной грудой возвышалось тело. На простыне были пятна крови.

— Ну как, Блэки? — спросил Молей.

Костлявый коронер подошел к двери и что-то бросил ожидающим снаружи. Они вошли и, опустив носилки на пол, повернулись к кровати. Эллери и судья инстинктивно отвернулись.

Когда они обернулись снова, кровать была уже пустой, тело лежало на носилках, а санитары вытирали пот с бровей. Никто не проронил ни слова, пока не унесли носилки.

— Итак, — сердито начал коронер; на его впалых щеках горели красные пятна. — Черт бы вас побрал, вы что, считаете меня волшебником? Она мертва, и все. Умерла в результате падения. Если хотите знать, сломала спину и, кроме того, слегка повредила голову и ноги. Черт! От ваших пташек меня просто тошнит.

— Что тебя так нервирует? — проворчал Молей. — Ни тебе пулевой раны, ни ножевой — ничего такого ужасного!

— Ну да!

— Это хорошо, — произнес Молей медленно, потирая руки. — Это важно. Все проще простого, джентльмены. Миссис Констебль оказалась перед лицом пропасти — со своей любовной интригой, умирающим мужем и обывательской моралью женщины среднего класса. Она не захотела обратиться к своему муженьку, дабы все тихо уладить, а у нее самой не было ни гроша. Поэтому, как только она узнала от меня, что ее письма и все остальные документы отосланы мне — черт, как нехорошо получилось! — она воспользовалась единственным выходом, который нашла для себя.

— Вы хотите сказать, что она совершила самоубийство? — спросил судья.

— Попали в яблочко, ваша честь.

— Хоть раз, — буркнул коронер, закрывая свой ужасный саквояж, — вы говорите дело. Именно так я и считаю. Нет никаких физических следов насилия.

— Вполне возможно, — согласился судья. — Эмоциональная нестабильность, весь мир рухнул у нее на глазах, критический возраст для женщины... да, да, такое вполне возможно!

— Кроме того, — со странным удовлетворением в голосе произнес Молей, — если Роза говорит правду — а она, несомненно, говорит правду, — то это не могло быть ничем иным, кроме как самоубийством.

— О, вполне могло, — возразил Эллери.

— Что?! — Молей вздрогнул.

— Если вы хотите поспорить, инспектор, то, с теоретической точки зрения, я повторяю: «Да, вполне могло быть».

— Да вы что! Вокруг нее на расстоянии пятнадцати футов не было ни души, когда она прыгнула вниз! В нее не стреляли, и на ней не обнаружено ножевой раны. Так что все ясно. Вот так-то. Написать отчет о таком деле — одно удовольствие! — Но он продолжал наблюдать за Эллери с явным сомнением.

— Удовольствия разнятся. Эта женщина упала на спину?

Коронер подхватил свой саквояж и скорчил страдальческую физиономию.

— Я что, должен отвечать этому парню? — прохныкал он, обращаясь к Молею. — Он только и делает, что задает дурацкие вопросы. Он мне не понравился с самой первой минуты, как только я его увидел.

— Да ладно тебе, Блэки, кончай умничать, — громыхнул инспектор.

— Да, сэр, — колко подтвердил коронер, — именно на спину.

— Вы не следуете естественным образом методу Сократа, — улыбнулся Эллери; затем его улыбка исчезла, и он спросил: — А перед тем, как упасть вниз, она стояла на самом краю, верно? Видимо, так. И чтобы потерять равновесие, ей нужно было совсем немного, я прав? Разумеется, прав.

— К чему ты клонишь, Эллери? — спросил судья.

— Инспектор Молей, мой дорогой Солон, по-видимому, находит самоубийство миссис Констебль очень удобным.

— Что, черт возьми, вы имеете в виду?

— Хотите возложить ответственность на нее, да?

— Послушайте...

— Ну-ну, — протянул Эллери, — я же не говорю, что она не совершала самоубийства. Я просто хотел обратить наше внимание на то, что при имеющихся обстоятельствах миссис Констебль вполне могла быть убитой.

— Как? — взорвался Молей. — Как? Вы не можете без конца вытаскивать кроликов из вашей шляпы! Вы сказали...

— Я только собирался это сказать. О, следуя примитивному методу, наверняка так, но в таких случаях все надо очень тщательно доказывать. Я утверждаю, что с теоретической точки зрения кто-то мог стоять в кустах, невидимый глазу миссис Годфри и нам, и бросить в спину миссис Констебль камень — промахнуться было бы трудно, мишень уж очень большая, если вы вспомните анатомические особенности строения этой женщины.

Они встретили это гробовым молчанием. Коронер глянул на Квина с тоской. Молей грыз ногти. Затем судья проговорил:

— Известно, что Роза не слышала никаких других звуков и не видела убийцы, но ведь она смотрела прямо на миссис Констебль. Разве она не заметила бы камня, попавшего ей в спину?

— Ну да, — оживился Молей, его мрачность мгновенно улетучилась. — Вы правы, судья! Разве она не заметила бы, мистер Квин?

— Вполне могла не заметить, — Эллери пожал плечами, — но тогда может быть лишь одно мнение. Обратите внимание, я не говорю, что так все и было. Я просто хочу вас предостеречь от опасности поспешных выводов.

— Ладно. — Молей вытер лоб огромным носовым платком. — Не думаю, что есть какие-то серьезные возражения против того, что это самоубийство. Это чистой воды демагогия, которая никуда не ведет. Кроме того, у меня в уме только что сложилась полная картина всего случившегося. И вряд ли вам удастся разнести мою теорию в пух и прах, мистер Квин.

— Теорию, которая покрывает все имеющиеся у нас факты? — уточнил Эллери, явно удивленный. — Если это правда, то мне придется принести вам свои извинения, инспектор, поскольку вы, вероятно, увидели то, что ускользнуло от меня. — В его тоне не было и тени сарказма. — Ну что ж, давайте послушаем.

— Вы считаете, что знаете, кто убил Марко? — спросил судья. — Искренне надеюсь, что это так. Вот было бы здорово, и я был бы счастлив убраться отсюда как можно скорее!

— Конечно, знаю, — отозвался инспектор Молей, извлекая из кармана помятую сигару и засовывая ее в рот. — Это миссис Констебль.

* * *

Эллери не сводил глаз с инспектора, пока они не покинули спальню, провожая коронера вниз и дальше, к его машине, после чего прошли через патио в залитый лунным светом сад. В патио не оказалось ни души. Судя по квадратным боксерским челюстям, Молей не обладал особыми интеллектуальными способностями; но из своего горького опыта Эллери знал, что никогда нельзя судить о человеке по его внешности или по поверхностному знакомству. Не исключено, что Молей уловил нечто стоящее. Эллери никак не мог избавиться от ощущения, что его собственные догадки об этом деле бесплодны; поэтому он с нетерпением ждал объяснений Молея, который, казалось, намеренно тянул резину.

Инспектор не начал говорить до тех пор, пока они не достигли тихого места под темными кронами деревьев. Он посвятил целую минуту раскуриванию сигары и созерцанию того, как легкий бриз прогнал прочь облачко едкого дыма.

— Видите ли, — начал он нарочито медленно, — после того, как наша леди наложила на себя руки, все стало ясным. Должен признать, — продолжил он с преувеличенной скромностью, — что до этого я о ней почти не думал. Но такое часто случается. Вы блуждаете в тумане, потом выжидаете, и затем — бац! — что-то щелкает, и вам все сразу становится ясно. Единственное, что нужно, так это терпение.

— Которое, как уверяют знающие люди, — вздохнул Эллери, — при частом употреблении доводит до сумасшествия! Говорите, мой друг, говорите!

Молей хохотнул.

— Марко применил к миссис Констебль свой излюбленный прием, затащил ее в постель, сломил сопротивление и стал ее любовником. Возможно, ему даже не пришлось ее долго уламывать — она была в том возрасте, когда такие смазливые красавчики, как он, грезятся во сне. Однако скоро очнулась. Как только у него оказались ее письма, фотография и пленка, он выложил карты на стол: плати денежки, моя милочка! Перепуганная до смерти, миссис Констебль заплатила. Ее сердце разрывалось от горя, но она надеялась, что, заплатив требуемую им сумму, она получит назад все доказательства ее измены и все будет забыто. Так сказать, мимолетное увлечение, которое ничем не закончилось.

— Пока что, — негромко произнес Эллери, — ничего потрясающего, хотя, скорее всего, правильно. Продолжайте.

— Но мы знаем из подслушанного сегодня разговора, — продолжил инспектор спокойно, — что ее обманули. Она заплатила и не получила доказательств. Миссис Констебль снова заплатила, и снова ничего не получила... и так продолжалось до тех пор... — он нагнулся вперед, размахивая своей сигарой, — пока у нее не осталось ничего, чем бы она могла заткнуть его ненасытный зоб. Что ей оставалось делать? Она впала в отчаяние, не могла или не хотела просить помощи у мужа, а других источников дохода у нее не было. Но Марко все еще не верил этому, поэтому она и оказалась у Годфри. Он не стал бы добиваться ее присутствия здесь, если бы не был уверен, что сможет вытащить из нее еще хоть что-то. А иначе зачем она ему?

— Вы совершенно правы, — кивнул Эллери.

— Марко подготавливал почву, чтобы сорвать последний большой куш, и почему-то решил, что будет проще, если он соберет все свои жертвы вместе. В нужное время надавит на них, получит денежки, прихватит с собой Розу, — возможно, он и не собирался на ней жениться, из того, что я о нем знаю, — и будет надолго обеспечен. Годфри дорого заплатил бы, чтобы избавиться от такого зятька и вернуть свою дочь. Но что произошло? Миссис Констебль приехала сюда, потому что он ей так велел, и потому что она не могла ничего поделать с собой. Он снова потребовал денег, она начала плакаться, что у нее ничего нет, он разозлился и пригрозил, что, если она не прекратит изворачиваться, он либо отошлет все доказательства в какую-нибудь желтую газетенку, либо ее мужу. Однако миссис Констебль говорила правду — она оказалась припертой к стене. И что же она делает?

— О, — протянул Эллери. — Понятно. — Он выглядел разочарованным. — Ну так что же она делает?

— Замышляет убить его, — с триумфом провозгласил Молей. — Вернее, замышляет заказать убийство и, если все бумаги находятся при нем, выкрасть их и уничтожить. Для этой цели находит капитана Кидда, о котором она успела узнать, пока находилась здесь, и нанимает его убить Марко, но Кидд по ошибке хватает Каммера, о чем она узнает почти сразу же и тогда срочно печатает письмо и назначает Марко свидание ночью на террасе, спускается к нему, хватает бюст Колумба и тюкает Марко по макушке, после чего душит проволокой, которую приносит с собой...

— И раздевает труп? — тихо спросил Эллери.

Молей выглядел раздраженным.

— Исключительно ради пикантности! — взорвался он. — Чтобы пустить дым нам в глаза! Это ничего не значит. А если и значит, то у нее просто поехала... ну, вы понимаете, что я хотел сказать.

Судья Маклин покачал головой:

— Мой дорогой инспектор, не могу сказать, что я согласен с вами по некоторым пунктам.

— Продолжайте, — попросил Эллери. — Инспектор еще не закончил, судья. Я хотел бы выслушать все до конца.

— У меня все сходится, — обиженно буркнул Молей. — Она решила, что получила свободу. Нет никаких следов, записка уничтожена, или если она уцелела, то указывает на Розу. А миссис Констебль отправляется на поиски своих писем и всего остального. Но ничего не находит. И тогда она уходит с мыслью поискать еще раз в следующую ночь — в последнюю ночь, когда вы застукали ее вместе с миссис Мунн и миссис Годфри. Потом ей звонит какой-то тип, у которого в руках все доказательства, и вся карусель закрутилась по новой. Миссис Констебль убила Марко напрасно. На этот раз она даже не знает, кто держит ее на крючке. Таким образом, игра заканчивается, и она совершает самоубийство. Вот и все. Самоубийство миссис Констебль есть признание ее вины.

— Так все и было, э? — хмыкнул судья Маклин.

— Так все и было.

Пожилой джентльмен покачал головой.

— Помимо того, — осторожно начал он, — что в вашей теории хватает противоречий, инспектор, разве вы не видите, что эта женщина психологически не годится на роль преступника? Она была скована страхом с самой первой секунды прибытия на Испанский мыс. Это уже немолодая женщина с буржуазным воспитанием — обыкновенная домашняя хозяйка, лишенная каких-либо пороков, ограниченная с точки зрения ее морали, привязанная к дому, мужу и детям. Инцидент с Марко явился эмоциональным взрывом, который закончился так же быстро, как и начался. Такая женщина могла бы совершить преступление только в эмоциональном порыве, когда она была доведена до предела, но она никак не могла осуществить столь изощренное убийство, да еще спланированное заранее. Она не могла мыслить трезво. Уж не говоря о том, что я сильно сомневаюсь, хватило бы у нее на это ума. — И он снова покачал красивой седой головой.

— Если вы, джентльмены, закончили пикироваться, — вмешался Квин, — то не будете ли вы так добры, инспектор, ответить на несколько моих вопросов? Вам все равно придется отвечать на них газетчикам; а эта публика за словом в карман не полезет; и вы, разумеется, не хотите, чтобы вас застали, грубо говоря, со спущенными штанами.

— Валяйте, — кивнул Молей, который больше не выглядел ни торжествующим, ни раздраженным. Он сидел, кусая ногти и наклонив голову в сторону, как если бы боялся пропустить хотя бы слово.

— Во-первых, вы сказали, — отрывисто начал Эллери, — что миссис Констебль, будучи не в состоянии заплатить Марко, задумала убить его. И для осуществления этой грязной работы, как вы считаете, наняла капитана Кидда! Но позвольте вас спросить: где она взяла деньги, чтобы заплатить Кидду?

Инспектор сидел молча, разглядывая свои ногти. Потом ответил:

— Ну, я признаю, что здесь неувязка, но, может, она просто пообещала ему заплатить после того, как он выполнит работу.

Судья улыбнулся, а Эллери покачал головой:

— И из-за неуплаты обещанных денег угодить в лапы этого циклопа? Думаю, что нет, инспектор. Уж не говоря о том, что такой негодяй, как этот Кидд, мог бы кого-то убить, не получив денег вперед. Как видите, в вашей теории есть по крайней мере одно слабое место. Во-вторых, откуда миссис Констебль знала об отношениях между Марко и Розой — настолько хорошо, чтобы быть уверенной, что сработает ее ход с запиской?

— Ну, это легко. Она следила за ним, вот и узнала.

— Но Роза, — улыбнулся Эллери, — держала их отношения в большом секрете. Так что, если вам нечего возразить мне, это ваше второе слабое место.

Молей молчал.

— Но подобные вещи... — начал он немного погодя.

— И в-третьих, — сокрушенно вздохнул Эллери, — вы так и не объяснили нам причину наготы Марко. И это самое главное упущение, инспектор.

— Черт бы побрал эту наготу Марко! — прорычал Молей, вскакивая на ноги.

Эллери пожал плечами и тоже поднялся.

— К сожалению, мы не можем так просто отделаться от этого дела, инспектор. Говорю вам, у нас не может быть удовлетворяющей нас теории, пока мы доподлинно не узнаем, почему...

— Ш-ш-ш! — тихо прошептал судья.

Они одновременно услышали это. Это был женский голос, сдавленный и слабый, но прозвучал он где-то неподалеку в саду.

* * *

Они бросились в сторону крика, стараясь бежать как можно осторожнее по густой траве. Крик не повторился. Но они уловили женское бормотание, становившееся все громче по мере их приближения. Мужчины инстинктивно притаились.

Потом заглянули сквозь живую тисовую изгородь в лесок, образованный голубыми елями. Один взгляд, и мускулы инспектора Молея напряглись, дабы рвануть через изгородь. Рука Эллери сжала руку инспектора, и тот отступил назад.

Мистер А. Джозеф Мунн, южноамериканский миллионер с лицом карточного игрока, стоял разъяренный как зверь в окружении деревьев, здоровенной ладонью зажав рот жены.

Ладонь закрывала почти все ее лицо, оставляя одни лишь обезумевшие от страха глаза. Она отчаянно сопротивлялась, пытаясь кричать, изо всех сил колотя руками по его лицу и пиная острыми каблучками его ноги. Но он обращал на ее удары и пинки не больше внимания, чем на жужжание мухи.

В этот момент Джозеф А. Мунн не походил ни на миллионера, ни на игрока в покер. Защитный слой, который он так тщательно культивировал, исчез в гневе, маска холодного спокойствия была, наконец, сорвана, обнажая бешеную ярость. Квадратная челюсть застыла в зверином оскале. Можно было видеть, как под плотно облегающим пиджаком напряглись железные бугры мускулов на плечах и бицепсах.

— Вот вам первый урок, — прошептал Эллери, — как следует обращаться с женой. Это весьма поучительно...

Судья больно ткнул его под ребра.

— Если ты заткнешь свою пасть, — прорычал Мунн, — я тебя отпущу.

Но миссис Мунн лишь удвоила усилия, попытавшись снова крикнуть. Глаза Мунна угрожающе блеснули, и он оторвал ее от земли. Голова женщины запрокинулась, она едва не задохнулась. Бормотание прекратилось.

Он швырнул ее на траву и вытер руки о пиджак, как если бы прикоснулся к чему-то грязному. Она шлепнулась на траву и почти беззвучно, взахлеб заплакала.

— А теперь послушай меня. — Мунн едва сдерживал себя, так что его слова прозвучали достаточно явственно. — Рассказывай все без утайки. Не думай, что твой змеиный язычок сумеет и на этот раз выкрутиться. — Он зло глянул на нее.

— Джо, — простонала она, — Джо, не надо. Не убивай меня...

— Это было бы слишком хорошо для тебя! Тебя следовало бы сбросить в пропасть, ты двуличная, маленькая шлюшка!

— Д-джо...

— Прекрати джокать! Выкладывай все начистоту.

— Что... я не знаю... — Она заикалась от страха, глядя на него снизу вверх, как если бы ожидала удара и пыталась защититься от него обнаженными руками.

Он неожиданно наклонился, схватил ее за подмышку и рывком бросил на скамью; женщина шлепнулась на нее с глухим стуком. Он шагнул к ней, замахнулся и трижды ударил по одной и той же щеке. Хлесткие удары прозвучали как револьверные выстрелы. Голова миссис Мунн запрокинулась, светлые волосы растрепались. Женщина была слишком испугана, чтобы кричать или сопротивляться. Она прижала руку к щеке и полными ужаса глазами уставилась на мужа, как если бы видела впервые.

Мужчины с обеих сторон Эллери возмущенно забормотали.

— Нет! — резко остановил он их, хватая за руки.

— Говори, черт бы тебя побрал, — злобно рявкнул Мунн, отступая назад и засовывая в карманы сжатые кулаки. — Когда ты стала трахаться с этим подонком?

Она застучала зубами, не в силах говорить. Затем с трудом выдавила:

— Когда... ты... уезжал в командировку... в Аризону. Сразу после... нашей свадьбы.

— Где ты с ним познакомилась?

— На вечеринке.

— Как долго ты давала ему... — Он задохнулся, потом грязно и длинно выругался.

— Две... две недели. Пока тебя не было.

Он снова хлестнул ее по лицу. Она зарылась горевшим лицом в ладони.

— В моей квартире?!

— Д-да...

Его руки в карманах пиджака напряглись. Миссис Мунн смотрела на выпирающие бугры с застывшим ужасом.

— Ты писала ему письма?

— Только одно, — прошептала она.

— Любовное?

— Да...

— И ты сменила горничную, пока меня не было?

— Да. — В ее шепоте прозвучала странная нотка, и Мунн пристально посмотрел на нее.

Глаза Эллери сузились.

Мунн отошел обратно в рощицу и принялся расхаживать большими шагами, словно посаженное на цепь животное; лицо его стало мрачнее тучи. Тяжело дыша, женщина встревоженно следила за ним. Наконец Мунн остановился.

— Ты получишь свободу, — заявил он. — Я не собираюсь тебя убивать, понятно? Но не потому, что я размяк, ясно? Здесь отирается слишком много копов, — будь это на Западе или в Рио, я свернул бы тебе шею как цыпленку.

— О, Джо! Я не хотела сделать ничего дурного...

— Не ной! Я могу и передумать. Сколько этот ублюдок вытащил из тебя?

Она отшатнулась.

— Не бей меня больше, Джо! Почти... почти все деньги, которые ты положил на мое имя.

— Я оставил тебе десять тысяч долларов на траты, пока меня не будет. Сколько он получил от тебя?

— Восемь. — Она разглядывала свои руки.

— Это он пригласил тебя на Испанский мыс?

— Д-да.

— А я-то принял все за чистую монету. Каким идиотом я был! — со злобой сказал Мунн. — Полагаю, эта дура Констебль и наша хозяйка одного поля ягоды. С чего еще этой толстой корове прощаться с жизнью? Ты так и не получила от него назад это письмо?

— Нет. Нет, Джо. Не получила. Он обманул меня. Когда мы сюда приехали, он потребовал от меня... еще денег. Он хотел пять тысяч. У... у меня их не было. Он сказал, что я должна взять их у тебя, не то он отошлет письмо и... показания горничной тебе. Я ответила, что не посмею, а он засмеялся и сказал, что у меня нет выхода. А потом... кто-то его убил.

— И хорошо сделал. Только убивать его нужно было не так. В Южной Америке они мастера по этой части. При помощи ножа там творят настоящие чудеса. Это не ты пришила его?

— Что ты, Джо. Клянусь тебе, не я. Я... я хотела этого, но я не...

— Верю, что нет. У тебя на деле кишка тонка. Я тебя не обвиняю. Черт, у тебя пороху не хватило даже на то, чтобы сказать мне правду. Ты нашла это письмо?

— Я его искала, но... — она задрожала, — его там не было.

— Тогда оно в чьих-то руках. Кто-то тебя обскакал. — Мунн нахмурился. — Вот почему эта корова Констебль сиганула со скалы. Испугалась огласки.

— Джо. Откуда ты... это узнал? — прошептала блондинка.

— Пару часов назад позвонил какой-то гад и все мне выложил. Предложил купить письмо и показания горничной. За десять кусков. Угрожал. Но я сказал, нам не о чем говорить... вот так-то. — Он медленно поднял лицо жены вверх. — Этот ублюдок не знает Джо Мунна. Ему следовало бы обратиться прямо к тебе и заставить стянуть немного деньжат. — Его пальцы с силой впились в ее лицо. — Сели, между нами все кончено.

— Да, Джо...

— Как только с этим убийством будет покончено, я дам тебе развод.

— Да, Джо...

— Я заберу обратно все цацки, которые тебе подарил... все то барахло, которое ты, черт возьми, так любила.

— Да, Джо...

— Твое обожаемое спортивное авто отправится на свалку. Я сожгу, мать твою, ту норковую шубу, которую тебе подарил и которую ты еще ни разу не надела. Сожгу все твои тряпки до единой, Сели.

— Джо!..

— Я дам тебе пинок под зад и брошу в канаву, где тебе самое место и где ты можешь до конца своей жизни продолжать... — Дальше последовала длинная тирада на смеси американского и испанского мата, заставившая наблюдавших за этим мужчин поежиться. И все это время пальцы Мунна продолжали впиваться в исхлестанные щеки жены, а горящие гневом черные глаза не отрывались от ее глаз.

Затем он замолк и осторожно оттолкнул ее лицо назад, потом развернулся на каблуках и зашагал по дорожке в сторону дома. Она сидела на скамейке, съежившись, и дрожала, словно ей было холодно. В лунном свете темные пятна от ударов на ее лице выглядели черными. Но в ее позе им почудилась странная благодарность судьбе, как если бы она несказанно поражалась тому, что осталась живой.

* * *

— Это моя ошибка, — нахмурился Эллери, когда они, крадучись, поспешили за Мунном к дому. — Мне следовало бы предвидеть этот звонок. Но так скоро! Как я мог знать? Она, должно быть, на грани отчаяния.

— Он позвонит снова, — тяжело дыша, проговорил Молей. — Мунн практически это сказал. Мунн пошлет его ко всем чертям — он не заплатит, — но, может быть, мы сможем узнать, откуда звонили. Из того, что мы знаем, он мог звонить и изнутри дома, эти добавочные номера...

— Нет, — резко возразил Эллери. — Оставьте Мунна в покое. Нет никаких причин считать, что этот звонок можно будет проследить, так же как и первый. К тому же мы можем все испортить. У нас в запасе осталась одна лишь карта, если только уже не слишком поздно. — И он ускорил шаги.

— Миссис Годфри? — спросил судья Маклин. Но Эллери уже исчез под мавританской аркой.