Онлайн чтение книги Пока смерть не разлучит нас Til Death Do Us Part
Глава 17

Синтия лжет? Или Лесли?

Направляясь домой по Галлоус-Лейн в сумерках, в призрачных шепчущих сумерках, где пререкались перед сном птицы, Дик Маркем старался разобраться.

Минуло восемь часов. Даже если поспешно побриться и ванну принять, на обед с Лесли в честь помолвки он все равно опоздал. Это будет выглядеть мелким предательством, раз уж Лесли придает событию непомерный романтический смысл. Но если речь идет о такой мелочи, как убийство, кто лжет — Синтия или Лесли?

Все это распроклятое дело слишком близко касается души и сердца! Слишком личное! Вызывает слишком много эмоций! Казалось, будто вызывающие доверие утверждения Лесли Грант, с одной стороны, и Синтии Дрю — с другой, уравновесятся сами по себе. А чашки весов постоянно колеблются.

Одна девушка излагает дело честно, с искренним взглядом, скрывая правду из благородных соображений. Другая прячет кошмарные мысли под красивой маской, но, возможно, застав ее врасплох, ты увидишь абсолютно другое лицо.

Ты хорошо знаешь ту и другую. Обеих недавно держал в объятиях, правда, Синтию исключительно в утешительных целях, и мысль о причастности той и другой к подобным делам представляется фантастической глупостью. Но игла шприца жалит, как кобра, ядовитым зубом, его держит чья-то рука, и кто-то при этом смеется.

Он не нарушит верности Лесли. Он в нее влюблен.

Но допустим, просто предположим, что в конце концов…

Чепуха! У нее нет никакого мотива!

Разве?

С Синтией дело нисколько не лучше. Он сам написал немало ученой белиберды насчет подавленных чувств и стремлений, весьма полезной, если требуются мотивы для пьесы и романа. Когда же нечто похожее происходит у тебя на пороге, когда потаенные эмоции выплескиваются тебе в лицо, ты подобен тому, кто праздно развлекался сатанизмом, а потом увидел, что за ним гонится истинный дьявол.

И в любом случае, как можно совершить преступление в запертой на ключ и на засов комнате?

Доктор Фелл, видимо, знает, но не говорит. Собственно, доктор Фелл с Хэдли удалились на конфиденциальное совещание в дальние комнаты коттеджа, откуда доносились крики, стук по столам кулаками, но никаких внятных слов. Дик на совещании не присутствовал. Его и Синтию держали в разных комнатах под бдительным присмотром Миллера. И теперь…

Безутешно топая по дороге. Дик свернул к калитке своего коттеджа. Дом темно маячил впереди с тусклыми в сумерках ромбовидными стеклами окон.

Проклятье, надо спешить! Лесли ждет. Обязательно побриться, сменить мятую одежду…

Дик, закрыв парадную дверь, вошел в сумрачный холл. Добрел в полумраке по коридору до кабинета, где еще не совсем растворились во тьме очертания книг и театральные мелодраматические афиши. Нащупал у двери выключатель. Щелкнул вверх, вниз, вверх и понял, что, несмотря на щелчки, свет не хочет зажигаться.

Снова проклятый счетчик со щелкой для шиллингов!

Миссис Бьюфорд, которая «ведет хозяйство», всегда скармливает чудовищу щедрую порцию шиллингов. Да ведь он сам прошлой ночью оставил свет включенным, запас иссяк, свет погас.

Пробравшись на ощупь через кабинет, Дик попал на кухню, а оттуда в буфетную, окна которой, наряду с кабинетными, смотрели на восток. Благодаря редкой удаче — не часто такое случается, — среди монет в кармане удалось найти шиллинг. Вслепую миновав раковину, он нашел счетчик, сдвинул защелку, сунул монету, услышал, как она упала. И в кабинете зажегся свет.

Дик стоял возле раковины в буфетной, тянулся к счетчику и через окно видел, как вспыхнул свет. Видел, как сияние залило его собственный сад, точно так же, как много часов назад видел свет, лившийся из окон другой гостиной…

Свет никто не включал, а он загорелся. Дик Маркем вцепился в края раковины.

— Ух ты! — вслух вымолвил он.

Вернулся в кабинет, огляделся и обратился к пишущей машинке.

— Хочешь знать, старушка, — осведомился он у машинки, — как создать впечатление, будто в запертой на ключ и на засов комнате зажегся свет?

И резко оборвал свой монолог.

Ибо у парадной двери стоял майор Прайс, изумленно подняв песочные брови.

Круглая веснушчатая физиономия майора Прайса с подстриженными песочными усами приобрела толерантное выражение. Сердечный, сочувственный взгляд заверял, что майор вполне ожидал увидеть автора сенсационных пьес за дружеской беседой с пишущей машинкой и абсолютно его понимает, даже если сам не имеет подобного обыкновения.

— Что вы говорите, дружище? — переспросил майор.

— А вы желаете знать, майор Прайс, — спросил Дик, — как создать впечатление, будто в запертой на ключ и на засов комнате зажегся свет?

Теперь его не заботило сохранение тайн. Ему хотелось громогласно открыть именно этот конкретный секрет.

В довольно-таки пучеглазом взоре майора Прайса вспыхнул неподдельный интерес. Поспешно взглянув через плечо, убедившись, что никто не подслушивает, майор вошел, закрыл за собой дверь кабинета. Дик по-прежнему был поглощен своим открытием.

— Я еще вчера вечером думал, — захлебывался он, — что во всех трех коттеджах на этой дороге стоят счетчики со щелкой для шиллингов. Клянусь богом, вот как это было сделано! Вот почему там зажегся свет и полночи горел!

Майор Прайс по-прежнему пребывал в недоумении.

— Лучше притормозите на минутку, дружище! Что и зачем было сделано?

— Берт Миллер, — объяснил Дик, — ехал на велосипеде мимо коттеджа Поупа прошлой ночью и видел, что везде горит свет за закрытыми шторами.

— Правда, дружище? И что?

— Кто-то, — растолковывал Дик, — включил везде свет и оставил гореть, пока в счетчике не кончились монеты. Тогда свет погас.

— Вон что! Дальше, будьте любезны…

— А потом этот «кто-то» выключил электричество везде, кроме гостиной. А утром в определенный момент попросту бросил шиллинг в счетчик в буфетной. И свет загорелся в гостиной, как будто его только что включили.

Майор Прайс изумленно хмыкнул.

Разглядывая афиши на стенах — «Ошибка отравителя», «Паника в благородном семействе», «Никаких подозрений», — всегда вызывавшие у него сдержанное любопытство, хотя он их очень часто видел, майор прошел и уселся на твидовый диван, заваленный всяческим барахлом.

— Не расскажете ли? — спросил он. — Боюсь, я не имею ни малейшего представления, о чем идет речь.

Тут Дик понял свой промах.

Со светом все действительно так и было. Доктор Фелл это знал, поскольку с особенным значением упомянул об электрическом счетчике в коттедже Поупа.

Однако проблема по-прежнему не решалась.

— Это не объясняет, — признал Дик, — как убийца физически вышел из комнаты, оставив там Сэма Девилью. А комната ведь по-прежнему была полностью заперта изнутри. А Сэм, могу поклясться, умер всего за несколько минут до моего прихода.

Все вернулось в исходное положение. Загадка остается неразгаданной.

Майор Прайс непринужденно вытащил трубку и табакерку. Наклонил стриженую песочную, как у пруссака, голову, с нараставшим интересом во взгляде.

— Кто такой, — спросил он более резким тоном, — Сэм Девилья?

И Дик опомнился:

— Послушайте, майор, вы должны извинить меня! Просто меня кое-что озадачило, и я вслух размышлял. Хотя, собственно, не имею права болтать. Надеюсь, вы понимаете почему…

— Дорогой дружище! Это совершенно меня не касается! Разве что…

— Что?

— Разве что задевает кого-нибудь из моих клиентов, конечно. — Майор Прайс принялся большим пальцем уминать табак в трубке. — Кажется, деревенское мнение разделилось между убийством и самоубийством. Я… м-м-м… судить не могу.

— Я просто вслух рассуждал, — уверял его Дик. — Только боюсь, что мои рассуждения ничего к делу не добавляют. Скорее только запутывают! Единственное умное предположение до сих пор высказал один Билл Эрншо.

Сгорбленная спина майора Прайса окостенела.

— Эрншо, — повторил он, — высказал умное предположение?

— Да! И я удивлен, что доктор Фелл не обратил на него внимания. Эрншо сказал…

— Дорогой дружище, — сдавленным голосом перебил майор, — пожалуй, мне фактически даже слушать не хочется. Меня лишь изумляет, что Эрншо высказал предположение, которое вы называете умным.

— Послушайте, майор! Вы с Биллом по-прежнему на ножах?

Песочные брови вздернулись.

— На ножах? Не понимаю. Просто, в конце концов, очень жаль, что субъект, так кичившийся своим чувством юмора, любую безобидную шутку принимает едва ли не за оскорбление.

— Вы имеете в виду шутку, которую с ним вчера в тире сыграли? Кстати, в чем она заключалась?

— Не имеет значения! Вообще никакого значения не имеет! — Трубка, к удовлетворению майора, набилась, но его дружелюбное чело пересекла суровая складка. Он сидел на диване все в той же скованной позе. — Я пришел поговорить не об этом. Я пришел, если вы извините…

— К сожалению, майор, это вам придется меня извинить. Я должен с Лесли обедать и даже еще не одет.

— Вот именно, — подхватил майор, вновь занявшись трубкой. Потом поднял глаза. — Знаете, который теперь час?

Дик взглянул на бесполезные наручные часы.

— На моих без двадцати девять, — сообщил майор Прайс. — А по-моему, девочка вас звала на коктейль в половине восьмого. Ну-ка, постойте минутку! — приказал майор Прайс, когда Дик бросился вверх по лестнице. — Теперь самое время поторопиться. Самое время! Только вопрос в том, дорогой мой дружище, найдете ли вы ее дома, когда явитесь.

Дик замер на месте:

— Что это значит?

Покачивая головой, майор Прайс продолжал уделять трубке самое пристальное внимание.

— Я, — начал он, — говорю как старик, который вам обоим годится в отцы. И как друг. И без всяких обид. Хотя, знаете, пропади все пропадом! Мне чертовски хотелось бы, чтоб вы делали либо одно, либо другое. Правда ли, что миссис Рэкли нынче днем не к добру застала вас с Синтией Дрю, черт возьми, в спальне Лесли?

Это в данный момент прозвучало так неожиданно, что Дик опешил.

— Уверяю вас, — сказал он, — абсолютно ничего…

— Нет, конечно, дорогой дружище! Вполне понимаю! Однако в то же время…

— Миссис Рэкли рассказала все Лесли?

— Да. Тем более что вы не явились ни в половине восьмого, ни в восемь, ни даже в половине девятого. И еще одно. — Майор Прайс сунул в рот трубку. — Синтия все это время была там, — кивнул он на другой коттедж, — вместе с вами?

— Синтия уехала с Биллом Эрншо час назад.

— Вы бы хоть позвонили, дорогой дружище!

— Слушайте, майор Прайс. В деле возникло несколько очень серьезных деталей, которые грозят перевернуть его с ног на голову. Больше я ничего не могу вам сказать, кроме того, что Хэдли может в любую минуту послать за Лесли, — тут Дик увидел, как напряглась плотная фигура майора Прайса, — чтобы задать ей несколько вопросов.

— В самом деле? Вы мне этого не говорили!

— Я сам только что освободился, потому что Хэдли с доктором Феллом затеяли спор, и…

— О чем спор?

— Во-первых, о дистилляции синильной кислоты. О том, легко ли ее получить из неядовитых ингредиентов, которые можно купить в каждой аптеке. И прочее. Надеюсь, в любом случае с Лесли я легко объяснюсь.

Майор Прайс крутанул колесико зажигалки и раскурил наконец трубку.

— Дорогой мой дружище, — сказал он, — могу сообщить вам одно: девушка очень расстроена, почти в истерике. Она, должно быть, сегодня многое пережила, хоть и не пожелала, — лоб его нахмурился, — довериться даже своему юрисконсульту. Если хотите оказать ей добрую услугу, бегите кратчайшей дорогой.

— В таком виде?

Майор хранил невозмутимость.

— Да. В таком виде. В дипломатическом смысле по телефону звонить поздновато.

И Дик побежал.

Вновь свернув на дорогу и направляясь на запад, к деревне, он смутно расслышал у себя за спиной бормочущие голоса. Это были все еще спорившие голоса доктора Фелла и суперинтендента Хэдли.

Если они тоже направляются к Лесли, чтоб дальше расспрашивать девушку, которая, по словам майора Прайса, и без того уже очень расстроена, почти в истерике, то Дик должен прийти к ней первым. А что потом?

Неизвестно. Несомненно, найдется какое-нибудь безобидное объяснение клятвенному утверждению Берта Миллера, будто он видел Лесли у коттеджа посреди ночи. Дик выкинул это из головы, велел себе не думать, потому что боялся второй раз за день претерпевать те же самые муки в поисках правдоподобного истолкования. Но тем не менее шаг ускорил.

Через три-четыре минуты он добрался до Хай-стрит; дом Лесли уже совсем рядом.

Розовая полоска заката тянулась за крышами; то тут, то там поблескивала черепица, вырисовывались силуэты каминных труб. Но на абсолютно пустынной Хай-стрит темнота сгущалась. Те обитатели Шести Ясеней, которые не сидели в «Грифоне и ясене», были дома, готовясь включить девятичасовые новости.

Дик повернул направо с Галлоус-Лейн, перешел через дорогу, большими шагами направился по мощеной кирпичной дорожке, служившей Хай-стрит тротуаром.

Вот и дом Лесли, за каштанами, среди широких травянистых лужаек. Кроме верхней спальни, свет нигде больше не пробивался из-за плотных задернутых гардин; над парадной дверью горел крошечный фонарик. Дик остановился у калитки, посмотрел налево-направо.

Единственным жилым домом поблизости (если его вообще можно назвать жилым домом) была почтовая контора. Взглянув направо, Дик увидел ее во всем убожестве, потрепанную непогодой.

Обшарпанная дверь между двумя простыми грязными, выходившими на Хай-стрит окнами, под одним из которых зияла щель для писем и пакетов. В передних помещениях мисс Лора Фезерс сочетала свои почтовые обязанности с мелкой торговлей тканями, которые, кажется, никогда никто не покупал. В дальней части дома мисс Лора Фезерс жила. Почта всегда закрывалась в шесть — злопыхатели утверждали, будто раньше шести, — и теперь была закрыта, на двери и на окнах опущены прочные жалюзи, словно обороняя почту от клиентов, как крепость обороняется от нападающих.

Дик без любопытства взглянул на контору в легких летних сумерках.

Где-то неподалеку сонно стрекотала припозднившаяся газонокосилка. Он выбросил из головы мисс Лору Фезерс, открыл калитку и пошел по дорожке к дому Лесли.

И тут в здании почты грянул выстрел.

Была какая-то жуткая история о двоих влюбленных, обреченных на вечную разлуку, поскольку они проходили друг мимо друга в разные стороны через вертящуюся дверь одного и того же отеля. Душу и сердце Дика Маркема переполнило схожее ощущение, будто дверь поворачивается исключительно для того, чтобы вновь его выбросить в прежний кошмар.

Определенно выстрел. Пистолет или даже ружье. Дик знал, откуда он донесся.

Ему хотелось бежать, слепо умчаться прочь от того, что его беспрестанно преследовало. Но он отлично понимал, что этого сделать не сможет. Повернулся и бросился по кирпичному тротуару к почтовой конторе. Ничего не слышалось на Хай-стрит, кроме глухого топота по кирпичу его собственных ног.

Вблизи за плотными жалюзи на двери и на окнах виднелась бледная ниточка слабого электрического света.

— Эй! — крикнул Дик. — Эй, вы, там!

Ответа он не ждал, но в некотором смысле дождался. За закрытой дверью послышались удалявшиеся по голым доскам пола шаги: быстрые шаги, украдкой, на цыпочках, отступали в жилую часть дома.

Дик схватился за дверную ручку. Хотя после шести дверь почтовой конторы никогда не открывалась — только для почтальона Генри Гаррета, в девять часов заходившего за вечерней почтой, которую мисс Фезерс заранее укладывала в холщовый мешок, — сейчас она не была заперта.

Перед Диком возник мысленный образ мисс Фезерс, рассуждавшей исключительно о своем гастрите и о непомерных запросах клиентов. Он толкнул дверь, почуяв жженый запах пороха.

Пыльная электрическая лампочка освещала грязное, тесное почтовое отделение с зарешеченным почтовым прилавком справа и прилавком с разложенными на полках рулонами тканей слева. Дальше Дик видел открытую дверь в жилые помещения, откуда слышалось пение и клокотание кипевшего чайника.

Но в первую очередь он увидел другое.

Ящик для писем и пакетов стоял под окном, возле прилавка с тканями. Деревянная дверца распахнута настежь. Брошенные в щель с улицы письма попадали в ящик, но теперь там почти ничего не осталось.

Весь пол был усеян затоптанными конвертами всевозможных размеров, словно их разметал порыв ветра. Туго врученный в трубку журнал в оберточной бумаге еще катился по неровному полу, синяя марка мелькала, мелькала, пока журнал не уткнулся в стойку прилавка с тканями напротив.

А за прилавком с тканями стояла, пошатываясь, сама мисс Лора Фезерс.

Темные глаза ее остекленели, почти ничего не видели, но тем не менее дико сверкали. Женщина, с разъяренным лицом, с пучком седоватых волос, в темном бесформенном платье, выглядела немыслимо страшно, немыслимо жалко. Получив пулю с близкого расстояния, она крепко прижимала к левой груди правую руку с окровавленными пальцами. Наверное, мисс Фезерс смутно осознала, что кто-то вошел, ибо левой рукой, в которой, похоже, торчал какой-то клочок бумаги, непрестанно трясла и указывала с лихорадочной силой на заднюю дверь.

Через секунду женщина, по-прежнему судорожно грозя и указывая кулаком, попыталась что-то сказать, но мешком рухнула за прилавок.

Потом наступила тишина, только в дальней комнате пел и клокотал чайник.