Онлайн чтение книги За подводными сокровищами Treasure Diving Holidays
XI. Крепость, забытая в морских просторах

Наступил 1948 год. Барни и я снова заболели золотой лихорадкой. Мы прочитали сообщение агентства Ассошиэйтед Пресс о том, что некий Артур Мак Ки, проживающий в Таверньере, штат Флорида, обнаружил давно затонувший корабль к востоку от Ки Ларго. Он поднял три слитка серебра по 70 фунтов каждый. Не принадлежал ли якорь, обнаруженный нами год тому назад на Элбоу, именно этому затонувшему кораблю? Вполне возможно. Но мы прекрасно знали, какое огромное пространство занимают рифы и понимали, что найти точку в море гораздо труднее, чем обнаружить ее на карте. Для этой экспедиции нам потребуется много водолазов. Мы решили взять с собой и детей, чтобы вместе искать погибшие суда. Более того, мы решили вовлечь в это дело и добровольцев.

— Мы будем кататься на морских черепахах, обнаружим погибшие галеоны, разыщем затонувшие сокровища, — объясняли мы детям. Дети верили нам, да и мы сами почти верили своим словам. Но прежде чем ехать на открытые рифы Ки Ларго, нашим детям следовало бы поучиться в водолазной школе в отдаленных водах романтических островов Драй Тортуга.

Небольшие острова Тортуга — остатки медленно погружающегося атолла, расположенного на краю Гольфстрима. Этот атолл является последним кусочком земли на длинной континентальной гряде, которая простирается на юго-запад от материка, образуя Флорида Кис, Маркизские отмели и отмели Ребекка. Восемь песчаных островков, поднимающихся не более чем на фут над уровнем прилива, — вот все, что осталось от надводной части атолла. Небольшие полоски песка подавлены огромными руинами форта Джефферсон, полузатопленного морем.

С 1935 года форт Джефферсон и окружающая акватория[5] Акватория — участок водной поверхности. были объявлены национальным заповедником. По договоренности с департаментом внутренних дел наша поездка получила название «полуофициального визита». В Ки-Уэст нас встретил управляющий заповедником Джон де Веезе и его жена Лоури. Худощавый, рыжеволосый Джон де Веезе — невозмутимый ветеран военно-морского флота, потерявший ногу во время второй мировой войны. Лоури — темноволосая живая женщина, очень увлекалась чтением и коллекционированием раковин. Они были чрезвычайно удивлены, когда увидели, что нас сопровождает большое число молодых людей — трое наших собственных детей и трое молодых друзей. Анне было уже 13 лет, Джонни — 12, а Сюзи — нашей самой маленькой русалочке — исполнилось семь.

Сюзи отличалась абсолютным отсутствием страха: ни одна акула не была достаточно большой, ни одна морская щука не подходила достаточно близко и не было мурены, у которой зубы были бы достаточно острыми, чтобы испугать нашу дочку, которая с четырехлетнего возраста ныряла и плавала, как водяная крыса. Трое других молодых людей были: Джон Котэлл 14 лет, Грег Макинтош 12 лет и Пегги Крогнес, кончавшая колледж по специальности гидрозоология. На сей раз мы действительно интересовались гидробиологией и даже привезли с собой микроскоп.

Семья де Веезе приняла нас очень радушно, помогла разместить на борту судна наши ящики и коробки с продовольствием, вещевые мешки, фотоаппараты, копья и даже пятидесятифунтовую живую морскую черепаху. Старый служебный катер «Форт Джефферсон», находившийся в распоряжении управления заповедника, представлял собой широкое судно длиной в 67 футов с чрезвычайно маломощным и разбитым моторчиком. Дети разбрелись по всему катеру, свистели в переговорные трубы и нажимали на все кнопки звонков. Когда мы вышли из бухты Ки-Уэст, чтобы пройти шестьдесят миль по открытому океану, то они все по очереди постояли за рулем.

Вдали справа мы оставили Маркизские отмели, где лежал наш первый водолазный шлем, застрявший где-то в кораллах.

Вполне возможно, что водолазный шлем погиб безвременно, но сейчас шестеро детей будут изучать море сквозь стекла водолазных масок — духовных наследников смотрового стекла нашего шлема.

Мы обошли коварные зыбучие пески, отливавшие темно-зеленым цветом на аквамариновом фоне воды. В этих зыбучих песках нашли свою могилу многие корабли.

Волны убаюкали меня, и мне приснилось, что я лечу в самолете над морем. У нас почти кончился бензин, и я пытаюсь сделать слепую посадку в штормовую погоду. Испуганная, вся в поту, я проснулась. Небо потемнело, надвигался сильный шквал. Море словно кипело. Радио для связи с берегом передавало:

— Вильям, Шугар, Изи, Джордж, Вильям, Шугар, Изи, Джордж. Вызывает Вильям Зебру. Видимость две мили, скорость ветра 35. Мне тебя не видно, Вильям Зебра, мне тебя не видно, дай свои координаты.

— Роджер, — кричал Джон в микрофон. — Курс зюйд-зюйд-вест, сильный встречный ветер, вышел из Ки-Уэст четыре часа назад. Мы прошли мимо маяка Ребекка, оставив зыбучие пески справа по борту.

Дети буквально облепили ходовую рубку, возбужденные от любопытства. Джон опустил микрофон и с улыбкой объяснил, что его друг в форте служит в военно-воздушных силах в качестве офицера наземной службы. Он хотел ввести «Форт Джефферсон» в бухту, как будто бы это была посадка бомбардировщика Б-29.

На минуту мы обрели покой. Вдруг мы почувствовали едкий запах горящей краски. Барни нырнул в машинное отделение, но пожара не обнаружил. Лоури побежала в трюм, но и там все было в порядке. Вдруг струйка дыма вырвалась из-под сиденья в ходовой рубке. Джон поднял сиденье, и оттуда повалил дым. Старшие дети бросились к спасательным поясам. Я начала распаковывать нашу резиновую надувную шлюпку. Джон рванул огнетушитель и залил задымивший радиопередатчик. Мы находились далеко от берега, и пожар в море, как бы он ни был незначителен, всегда страшен. К счастью, этот пожар затушили еще до того, как загорелись пропитанные горючим доски палубы. Во время третьего похода после нас на этом катере загорелся мотор, и для спасения «Форта Джефферсона» был послан корабль пограничной службы.

— Надеюсь, что мы не проскочим указательный буй у входа в фарватер. — Видимость всего лишь четверть мили, — сказал Джон, всматриваясь в потоки дождя.

Постепенно туман стал рассеиваться. Неожиданно мы вырвались из шквала. Море, которое сначала было тускло-коричневого цвета и отражало мрачные штормовые тучи, снова ожило, приобретя прозрачность и ярко-зеленую окраску. Это произошло мгновенно, как будто мы потерли волшебную лампу Аладина. Из непроглядной тьмы выглянула крепость — красная громада, возвышавшаяся над пустынным океаном. Она была старой, мрачной и молчаливой, озаренная светом лучей заходящего солнца. Казалось, что она была на плаву. Ее настоящее среди пустынного моря было так же необъяснимо и так же бесцельно, как и громады Сфинкса среди моря песков. Подобно Великой китайской стене, пирамиде Маяса, римскому Колизею, форт был выдающимся сооружением и в то же время памятником утратившей смысл идеи. Это была крепость, забытая в морских просторах.

Трехъярусный шестиугольный форт, имеющий почти милю в окружности, был спроектирован Симоном Бернаром, наполеоновским офицером, а построен по замыслу Томаса Джефферсона, который хотел помешать Англии, Франции и Испании укрепить остров Тортуга и занять господствующее положение у входа в Карибское море.

Строительство ферта началось в 1836 году и продолжалось в течение двадцати лет. Смерть и трагедии сопутствовали ему. Сотни рабов негров, арендованных у хозяев Ки-Уэста и Сент Огаситин, гибли от тропических болезней. Корабли, возившие кирпичи из Пенсаколы и Новой Англии, из-за ураганов терпели крушения на рифах острова Тортуга. Пока форт строился, он считался совершенно неприступным. Массивные стены, на кладку которых ушло 40 миллионов кирпичей, были восьми футов толщиной. Каждая сторона шестиугольника была 450 футов длиной и 60 футов высотой. Но изобретение нарезных пушек и фугасных снарядов свело на нет значение этих стен. Они устарели еще до того, как их строительство было завершено.

Единственный случай, когда крепость подверглась нападению, показал, что не одним оружием выигрываются сражения. Когда разразилась гражданская война, крепость находилась в руках северян. Сильно вооруженный корабль южан вошел в гавань и потребовал сдачи форта. Находчивый комендант крепости майор Л. К. Арнольд имел всего лишь шесть восьмидюймовых пушек и шесть полевых орудий. Эти орудия он установил в пустых казематах, а в остальных выставил ложные орудия. Первый пристрелочный залп так напугал военный корабль южан, что они бежали без единого выстрела, несмотря на то что орудия их корабля могли подавить все батареи форта.

После гражданской войны форт Джефферсон использовался в качестве тюрьмы, и в его казематах отбывал наказание доктор Самуэль Мадд, который наложил лубки на ногу убийцы президента Авраама Линкольна. Еще позже форт стал использоваться в качестве угольного порта военно-морских сил США. Оттуда линейный корабль «Мэн» в начале испано-американской войны вышел в Гаванну, где и погиб. Затем форт превратился в крепость с привидениями, охранявшими залив. Там, где когда-то морские разбойники совершали кровавые налеты, впоследствии нелегальные поставщики рома ставили на якорь свои суда. В настоящее время это безопасная гавань для промысловых судов, занимающихся ловлей креветок. Во все времена она была излюбленным местом черных крачек и бакланов, устраивавших в ней свои базары.

Мы пристали к деревянному причалу, расположенному в тени. Стены форта охватывали почти весь песчаный берег Гарден Кей. Лили Марлин, молодая белая дворняжка семьи де Веезе, также встречала нас на причале. Администрация форта приходила и уходила, а Лили всегда оставалась. Она бежала впереди, указывая путь по подъемному мосту через ров, перейдя который мы оказывались в сердце огромных руин.

В результате длительного воздействия морских ветров резкие контуры форта как-то смягчились. Однако его массивные стены, подобно Колизею древнего Рима, не старели и не подвергались разрушению. Сводчатые проходы открытых казематов обрамляли голубое небо. Казалось, что оно глядело на нас сквозь пустые глазные впадины человеческого черепа. Таких сводчатых проходов было 243. В одном из казематов, где когда-то жерла пушек глядели в море, мы поставили свои походные койки. При желании мы могли бы менять наше место жительства хоть каждый день.

Мы поднялись по каменной лестнице. Ее ступеньки были высечены из гранита, добытого в каменоломнях штата Вермонт. Поднявшись на второй этаж, мы прошли в сводчатые коридоры. В одном из бастионов, откуда майор Арнольд дал отчаянный залп по кораблю противника, Барни и я устроили свою спальню, поставив там походные койки. Мальчики выбрали бастион на расстоянии четверти мили от нас; девочки устроились в передней части форта, откуда они могли наблюдать за деятельностью промысловых судов, занимавшихся ловлей креветок. Сейчас суда стояли на якоре в фарватере.

Как только дети поставили свои походные койки, они приступили к осмотру форта. Впереди всех шла Сюзи вместе с тявкающей Лили Марлин. Семилетний ребенок способен лететь со скоростью ветра, следуя за каждым движением своей любознательной натуры, а поэтому Барни и я остались далеко позади. Никто не отзывался на наши ауканья, отдававшиеся глухим эхом и замиравшие на свежем, сильном ветре, который дул через пустые сводчатые проходы.

Крыша форта походила на пустыню. Повсюду на каменной кладке росли ползучая трава и кактусы. На крепостной стене, рядом с лафетом, ржавея, лежала огромная пушка. Сюзи попыталась влезть в жерло пушки, а другие дети ходили по самому краю зубчатых стен на головокружительной высоте. Они смотрели вниз на спокойную воду рва, лежавшего на 60 футов ниже. Говорят, что когда крепость служила тюрьмой, в семидесятифутовом рву держали морских щук и акул, чтобы помешать побегу заключенных. В то время форт был известен под названием «Акульего острова».

Внутри форта на плацу стояли закопченные руины офицерских квартир, еще не достроенный пороховой погреб и узкая печь, в которой нагревались до белого каления пушечные ядра, чтобы поджигать деревянные корабли противника.

Детские каблуки застучали по винтовым лестницам. Дети на цыпочках вступили в сухое черное безмолвие пороховых погребов; затем они залезли на верх огромных резервуаров, расположенных у основания форта. Их крик гулко отдавался в этих пустых водоемах, где должна была сохраняться дождевая вода: на острове своей пресной воды не было. Мальчики пролезли через открытую дверку печи, в которой когда-то выпекался хлеб. Сама печь была настолько велика, что могла поместить всех нас. Когда мы зажгли керосиновый факел, огромная крыса величиной почти с Лили выбежала из нее. Эти грызуны во множестве водились в сырых развалинах. Ночью они вылезали из своих нор и пожирали растения, крабов, птиц и все, что могли найти на острове. Проходя по широким темным коридорам, мы наблюдали, как мерцающий красный свет факела освещал сводчатые потолки казематов. Факел бросал огромные неясные тени через пустые сводчатые проходы в похожую на склеп камеру, где томился доктор Мадд. Здесь в течение трех лет он сидел в одиночном заключении, неся наказание за свою преданность Эскулапу. Некоторые историки полагают, что он был вообще неповинен в совершении какого бы то ни было преступления.

14 апреля 1865 года президент Авраам Линкольн, сидя в ложе театра Форда в Вашингтоне, был застрелен актером Джоном Вильксом Бутсом. Убийца выпрыгнул из ложи с высоты 12 футов на сцену и сломал себе ногу. Шесть часов спустя Бутс под фамилией Тайсон обратился за помощью к доктору Мадду. Врач разрезал сапог мнимого Тайсона и оказал ему необходимую помощь. Когда Мадд вернулся с обхода больных, мнимый Тайсон исчез. Бутса поймали и расстреляли. Доктора Мадда осудили как сообщника и посадили в каземат форта Джефферсон.

Томительно тянулись долгие месяцы, пока эпидемия желтой лихорадки не охватила гарнизон, унеся добрую половину солдат вместе с комендантом крепости.

Доктор Мадд, выпущенный, из своей камеры, изолировал больных на близлежащем островке Госпиталь Ки и работал, не щадя своих сил. Этим он завоевал всеобщее уважение. Та самая преданность врачебному долгу, которая привела его в тюрьму, на этот раз принесла ему свободу.

Поздно ночью, когда мальчики улеглись спать в своем одиноком бастионе, Барни, девочки и я зажгли керосиновые факелы и, облачившись в простыни и захватив с собой громыхающую цепь, пошли, подобно привидениям, по сводчатым коридорам. Порывы ветра, продувавшего пустые казематы, развевали наши простыни в лунном свете. Сюзи — самое маленькое привидение — ухватилась за мою простыню, видя, как крысы разбегались по своим норам в тени уступов. Заснувшие ранним глубоким сном мальчики в испуге вскочили со своих коек. Они решили, что привидения форта Джефферсон все еще бродят по его темным залам.

Теплые лучи солнца полились через амбразуры бастионов, а мягкие пассаты обдували наши койки, когда мы проснулись от глубокого спокойного сна. Форт наполнился странными скрипучими звуками, чрезвычайно громкими, хотя и доносившимися откуда-то издалека.

Это был непрестанный крик черных крачек и бакланов, обитавших колонией в Буш Ки. Каждый год крачки слетаются с беспредельных просторов океана, собираясь на островах Драй Тортуга. В XVI веке, когда Понсе де Леон прибыл сюда с первыми европейцами, крачки обитали на небольшой песчаной косе Берд Ки. Там проживали и их потомки, пока всесокрушающий ураган 1935 года не уничтожил эту косу. На следующий год крачки тщетно искали свой привычный базар и сбитые с толку гнездились вокруг форта Джефферсон и на близлежащих косах. Теперь они устроились на Буш Ки, образующем песчаную косу в виде полумесяца, напротив форта.

Севернее островов Тортуга черные, «вечно бодрствующие» крачки базаров не устраивают. Они прилетают в апреле и остаются там вплоть до сентября. Прилетают они ночью и высокий, диссонирующий крик множества птиц наполняет окружающий воздух. И хотя они летают вдоль и поперек через Буш Ки, они не садятся на косу. К утру их уже нет. Через две недели после этого необъяснимого поведения они садятся на песок и немедленно начинают класть яйца.

Яйца крачек большие с ярко-желтыми желтками. Они приятны на вкус и раньше считались деликатесом на рынках Кубы. Рыбаки собирали их бочками, нанося серьезный урон птичьему поголовью. Потом птицы были взяты под охрану службой национального заповедника. Их численность, которая ежегодно учитывается Обществом Одюбон, постепенно увеличивалась и теперь превышает сто тысяч.

Когда стоишь на песчаной косе в тропиках в окружении ста тысяч крачек, испытываешь какое-то необычное чувство. Их резкие крики, постоянное биение десятков тысяч крыльев и ослепляющий блеск яркого солнечного света создают впечатление, что все кружится и вертится в циклоне белых крыльев.

Когда мы стояли в центре этой трепыхающейся массы, птицы совершенно не обращали на нас внимания и пролетали мимо на таком близком расстоянии, что, казалось, будто они пролетают сквозь нас. Каждую секунду отдохнуть на песок садились, трепеща крыльями, тысячи птиц, а в то же самое мгновение тысячи других поднимались в воздух. Птицы садились, поднимались, снова садились, в каком-то гигантском вихре летающих ослепительно белых перьев на фоне яркого голубого неба и синего аквамаринового моря.

Белый песок, на котором птицы устраивают свои базары, служит им природным инкубатором. Там совершенно нет гнезд. Яйца черных крачек с пятнистой коричневой окраской лежат открытые на песке, подвергаясь сухому печному жару лучей полуденного солнца. Здесь проблема высиживания обратна обычной: птицы-родители охлаждают яйца, обливая их морской водой, и защищают их от солнца, прикрывая своим телом.

Родители, по-видимому, собственных яиц не узнают, а узнают только то место, где они их положили. Опыты показали, что если яйцо отодвинуть в сторону на шесть дюймов, то птица к нему не вернется, но если поднять его на шесте на высоту до трех футов, она будет продолжать оберегать его.

Вновь вылупившаяся крачка, похожая на пушистого коричневого цыпленка, лежала на песке у наших ног. Когда Сюзи протянула к ней ручку, чтобы осмотреть ее, она, испугавшись, побежала по песку, хлопая обрубками своих крылышек.

Маленькая крачка подошла к другой птице, которая защищала своей тенью яйцо. Взрослая птица безжалостно напала на птенца и отогнала его. Птенец побрел дальше, изнемогая от жары, обжигаемый палящим, солнцем. Маленькая крачка отчаянным писком звала мать, но все другие взрослые птицы клевали ее, когда она проходила мимо них. Хотя птенец отошел всего на какой-нибудь ярд от своего гнезда, он, казалось, безнадежно заблудился. Мы взяли его в руки и положили на то место, откуда он ушел. Мать к этому времени вернулась, и птенец забился в прохладу ее тени.

Высоко над фортом десятки больших крачек — этих черных фрегатов небес — парили в восходящих потоках пассата. Птицы всегда внушали человеку мечту о полетах, а черная крачка — этот замечательный мастер парения — вдохновила создателя немецкого самолета Фоккера спроектировать тот самолет, на котором летал асс Рихтхофен в первую мировую войну. Создатели самолетов, начиная с Леонардо да Винчи, изучали принципы полета, наблюдая колонии птиц, где еще непуганые обитатели не обращают внимания на нарушителей их покоя и раскрывают все секреты своей аэродинамики. Нам казалось, что мы ощущаем сбегающий с птиц поток воздуха, когда они проносились мимо наших лиц. Их раздвоенные хвосты — гибкие рули; в полете птицы прижимают ноги к туловищу, убирая их, как шасси современного самолета. Одна черная крачка пролетела на таком близком расстоянии от нас, что мы могли наблюдать, как она своими чувствительными крыльями, подобно оперенным рукам, балансировала в полете, как бы нащупывая опору в бризе. Затем птица села на песок, присоединившись к тысячам других черных крачек. Эти птицы, одетые в черные фраки с белой грудью — манишкой, как бы занимали бельэтаж оперного театра, а бакланы, устраивавшие свои гнезда выше, в мангровых рощах, на балконе театра, были одеты в самые обычные коричневые костюмы.

Оперное хоровое пение крачек никогда не прекращается. На этих песчаных косах под жгучим тропическим солнцем резкие крики крачек раздаются вот уже сотни, а возможно, и тысячи лет.

Бесконечное хлопанье крыльев и вечно молодая, уходящая в века пронзительная песнь этих древних птиц превращали красные руины форта Джефферсон в анахронизм, странный и чуждый омытой волнами песчаной косе.