Онлайн чтение книги Удивительные истории нашего времени и древности
Шэнь Сяося неожиданно видит доклады Чжугэ Ляна

Начну свой рассказ с того, что во времена *нашей династии, в годы правления под *девизом *«Цзя-цзин», на троне восседал мудрый император, ветры и дожди были благосклонны, страна процветала, и народ жил мирно. Но случилось так, что к правлению по недосмотру был допущен коварный царедворец — в результате порядок правления оказался вдруг нарушенным, при дворе воцарились хаос и бесчестье, и вся страна чуть не оказалась ввергнутой в смуту. Кто же он, этот коварный царедворец? Это был человек по фамилии Янь, по имени Сун, по *литературному прозвищу Цзеси, уроженец уезда Фэньи провинции Цзянси. Наладив прежде всего отношения с евнухами, человек этот лестью и предупредительностью, усердным отправлением *даосских обрядов и соблюдением постов, а также умелым составлением поминальных молитв, которые подносил императору, заслужил расположение императора, быстро выдвинулся и достиг знатности. Он держал себя чинно и сдержанно, но за благонравной видимостью скрывалась коварная и жестокая натура. Оклеветав и погубив первого министра Ся Яня, Янь Сун занял его пост и обрел такое влияние и силу, что его сторонились и боялись не только придворные, но и те, кто не служил при дворе. Его сын, Янь Шифань, из *гуаньшэна прямым путем выдвинулся на пост помощника начальника Палаты работ. Своей жестокостью сын превосходил отца, но был он человеком не без способностей, обладал широкими познаниями и прекрасной памятью, отличался расчетливостью и сообразительностью. Поэтому Янь Сун охотно прислушивался к мнению сына, во всех трудных и важных делах всегда советовался с ним, и при дворе их так и называли «большой канцлер» и «малый канцлер». Отец и сын творили зло, находя друг в друге поддержку, прибирали к рукам власть, продавали должности и чины. Честолюбивому чиновнику стоило лишь поднести им крупную взятку, попроситься в приемные сыновья и ученики, чтобы тут же получить повышение и важную должность. Не удивительно, что мелких и подлых людишек возле них всегда было полным-полно, а во всех ведомствах и учреждениях у них имелись верные ставленники и слуги. Ну а тех, кто был настроен против них, неизбежно настигала беда: чуть что не так — били и ссылали, допусти они посерьезней проступок — просто казнили, пощады не было никому. Выступить и сказать правдивое слово решались только люди, готовые во имя справедливости пожертвовать собственной жизнью; и если только человек не был настоящим *Гуань Лунпаном или подлинным *Би Ганем, чрезвычайно преданным императору и отчизне, то он предпочитал смотреть, как дела правления идут прахом, лишь бы не навлечь на себя самого гнев первого министра. В связи со всем этим один безымянный поэт тех времен перефразировал известные детские стихи:

в следующие строки:

А стихи:

перефразировал так:

Янь Сун и Янь Шифань, пользуясь расположением императора, так притесняли народ, что злодеяния их «громоздились горами», и все же нашелся тогда один верноподданный, совершивший нечто такое, что словно громом потрясло мир. Человек этот погиб, но имя его прославилось в веках.

Поистине:

Фамилия его была Шэнь, имя — Лянь, литературный псевдоним — Цинся. Он был уроженцем Шаосина, что в провинции Чжэцзян. Талантливый человек, хорошо знающий литературу, канонические книги и апокрифы, знакомый и с военным искусством, он весь отдался служению государству и народу. Шэнь Лянь с юных лет преклонялся перед *Чжугэ Ляном. Особенно любил он два его доклада, написанные перед выступлениями в походы. Доклады эти он постоянно читал вслух, сотни раз переписывал и расклеивал их всюду у себя дома. Всякий раз, выпив вина, он громко читал их наизусть и, дойдя до слов: «И служению стране отдам все силы до последнего вздоха», сокрушался и плакал. Из-за этого стали поговаривать о нем, как о ненормальном.

В *семнадцатом году правления императора Ши-цзуна под девизом «Цзя-цзин» после столичных экзаменов Шэнь Лянь получил степень *цзиньши и был назначен на должность начальника уезда. В трех уездах — Лиян, Жэньпин и Цинфэн — довелось ему служить начальником, и во всех трех он так хорошо вел дела, что действительно:

Но так как Шэнь Лянь был человеком твердым, прямым и не желал угодничать перед начальством, то был понижен по службе: его перевели в столицу на должность секретаря начальника личной охраны императора. Как только он оказался в столице, он сразу понял, какие дела творят Янь Сун и Янь Шифань, и душа его переполнилась гневом.

Однажды Шэнь Лянь присутствовал на большом официальном пиршестве. Заносчивость Янь Шифаня, его надменная манера держать себя привели Шэнь Ляня в крайнее раздражение. Янь Шифань вел себя разнузданно, орал и кричал, будто рядом никого не было; затем потребовал, чтобы подали кубок, заставлял каждого пить, а того, кто до дна его не осушит, угрожал наказать. Кубок был огромный — больше чем на десять *лян вина; однако, страшась гнева Янь Шифаня, никто не смел от него отказаться. Среди гостей был некий цензор Ма, который вообще не мог пить. Зная это, Янь Шифань умышленно велел поднести ему кубок. Цензор еще и еще раз просил пощадить его, но Янь Шифань не желал ничего слушать. Цензору волей-неволей пришлось пригубить, но и от одного глотка он покраснел, лицо исказила гримаса страдания. Видя, что цензор не пьет, Янь Шифань встал, подошел к нему, взял кубок и, схватив гостя за ухо, начал насильно вливать ему вино в рот. Бедняге ничего не оставалось, как подавить в себе возмущение и обиду и через силу пить большими глотками. Когда он выпил все до дна, ему показалось, что земля и небо перевернулись, стены заходили ходуном; голова отяжелела, и он не смог удержаться на ногах. Глядя на цензора, Янь Шифань хохотал и хлопал в ладоши от удовольствия.

Шэнь Лянь вскипел. Подвернув рукава, он схватил кубок, наполнил его доверху и подошел к Янь Шифаню.

— Вы удостоили цензора Ма кубком вина, но он уже пьян и не может ответить вам на любезность любезностью. Позвольте мне вместо него поднести вам, — сказал он, протягивая кубок Янь Шифаню.

Ошеломленный, Янь Шифань хотел было отстранить кубок, но увидел угрожающее выражение лица Шэнь Ляня и услышал его жесткий, суровый голос:

— Если другие выпили, выпьешь и ты, и если другие боятся тебя, то я, Шэнь Лянь, тебя не боюсь!

И, схватив Янь Шифаня за ухо, он влил ему в глотку весь кубок. Затем, швырнув кубок на стол, он расхохотался и захлопал в ладоши. Напуганные до смерти присутствовавшие чиновники изменились в лице и застыли на месте. Потупив взгляд, они не решались проронить ни звука. Янь Шифань притворился пьяным, простился и уехал. Шэнь Лянь даже не поднялся с места проводить его, он вздыхал и несколько раз проскандировал: «Нет места под одним небом с ханьскими предателями». Янь Суна и Янь Шифаня он уподобил, таким образом, *Цао Цао с сыном. Все боялись, как бы эти слова не дошли до Янь Шифаня, и с затаенным страхом смотрели на Шэнь Ляня. Однако сам он, казалось, не придавал этому никакого значения. Чиновники выпили еще по нескольку рюмок вина и, охмелев, разошлись.

На рассвете Шэнь Лянь проснулся с мыслью об Янь Шифане. «Эта скотина, конечно, не простит мне вчерашнего и наверняка найдет способ рассчитаться со мной, — думал он. — Ну что же, раз начал — доводи до конца; чем держать все это на сердце и мучить себя, уж лучше первому нанести удар. Я уже думал над тем, что злодеяния Янь Суна и его сына возмущают богов и гневают людей, но император доверяет им и милостив к ним, а мой чин мал, должность ничтожна, что бы я ни стал говорить, все будет бесполезно. Я, правда, собирался найти подходящий случай и тогда уже действовать, но теперь ждать не приходится. Пусть я буду *Чжан Ляном, покушавшимся в Боланша на Цинь Шихуана, пусть даже и не уничтожу этих злодеев, но зато это послужит хорошим примером для других». Шэнь Лянь тут же стал обдумывать свой доклад императору и к утру уже ясно представлял себе все, что напишет.

Он поднялся, возжег курения, омыл руки и начал писать. В докладе он подробно рассказал о том, как Янь Сун и Янь Шифань захватили в руки власть и брали взятки; описывая их злодеяния и преступления, говорил о том, что они обманывали государя и ввергали страну в беду, — словом, обвинял их в крупных преступлениях против страны, в обмане государя и просил казнить их на благо всей Поднебесной. В ответ последовал императорский указ. Он гласил: «За оскорбление высших сановников, нанесенное с целью обретения славы для себя и упрочения собственного положения, приказываю охране дать Шэнь Ляню сто палок, лишить его чина, низвести в простолюдины и сослать на север». Янь Шифань послал человека в охрану предупредить, чтобы Шэнь Ляня засекли до смерти. К счастью, начальник охраны Лу Бин был человеком самостоятельным; он преклонялся перед твердостью и честностью Шэнь Ляня, который к тому же был его подчиненным, и отношения между ними были всегда дружелюбными. Поэтому он приложил все усилия, чтобы выручить Шэнь Ляня: устроил так, что ему хоть и дали сто палок, но били не сильно, не самым концом палки, в результате Шэнь Лянь не очень пострадал. Палата налогов и учета населения внесла Шэнь Ляня в список простых жителей округа Баоань, и он с еще не зажившими от побоев ранами в тот же день собрал свои пожитки, нанял повозку и вместе с женой и детьми выехал из столицы и отправился в Баоань. При нем находились три сына: средние сыновья Гунь и Бао, которые жили с отцом в столице и там учились, а также младший сын — Чжи, которому исполнился только год. Старший же сын Сян, по литературному прозвищу Сяося, был *сюцаем на стипендии и жил на родине в Шаосине. И вот все впятером — отец, мать, урожденная Сюй, и трое сыновей — двинулись в путь. Ни один человек из придворных гражданских или военных чинов не пришел провожать Шэнь Ляня, боясь, как бы об этом не узнали Янь Сун и Янь Шифань.

Вот уж действительно, как говорится по этому поводу в стихах:

Само собой разумеется, что в пути им пришлось претерпеть немало трудностей. Но вот наконец они добрались до Баоани. Баоань относился тогда к пограничному военному округу Сюаньфу и был захолустьем, которое не шло, конечно, ни в какое сравнение с оживленными и богатыми городами центра страны. Чужая сторона наводила на Шэнь Ляня тоску, к тому же который день подряд лил дождь, и от этого все вокруг казалось еще мрачнее и печальнее. Шэнь Лянь собирался снять у кого-нибудь дом, но здесь у него не было знакомых, которые могли бы посоветовать, к кому с этим следует обратиться. И вот, когда он раздумывал над тем, как ему быть и где найти пристанище, он заметил, что к ним приближается какой-то человек с зонтом в руках. При виде стоявшей возле дороги телеги с пожитками человек остановился. Взглянув на самого Шэнь Ляня и обратив внимание на его благородную внешность, он подумал немного и спросил:

— Позвольте узнать, кто вы и откуда?

— Моя фамилия Шэнь. Приехал сюда из столицы.

— Я слышал, что в столице нашелся некий секретарь Шэнь, который подал доклад и потребовал казни Янь Суна и Янь Шифаня. Не вы ли и есть тот самый господин Шэнь?

— Да, это именно я, — ответил Шэнь Лянь.

— Я всегда восхищался вами и счастлив, что мне довелось встретить вас, — сказал незнакомец. — Но здесь не место для разговоров. Я живу недалеко отсюда, прошу вас вместе с семьей передохнуть пока у меня, а потом уже решите, как быть.

Предлагалось это от всей души, с полной благожелательностью, и Шэнь Лянь согласился. Идти пришлось немного, и вскоре они подошли к дому, который хоть и не был особняком знатного человека, но выглядел чисто и опрятно. Хозяин провел Шэнь Ляня в гостиную и, опустившись перед ним на колени, стал отбивать поклоны. Шэнь Лянь поспешил ответить ему на приветствие и спросил:

— Кто вы? И чем я обязан такому доброму отношению ко мне?

— Фамилия моя Цзя, имя Ши. Я служил в личной охране командующего местным гарнизоном. Брат мой служил в местном гарнизоне в чине *цяньху. Недавно брат умер, а так как детей у него нет, то должность эта должна была перейти ко мне. Но сейчас, когда делами страны вершат Янь Сун и его сын, все, кто хотят наследовать должность, обязаны давать огромные взятки, поэтому я отказался служить. По наследству мне досталось несколько *му земли, и я живу теперь тем, что занимаюсь земледелием. Недавно я узнал, что вы подали жалобу на Янь Суна и Янь Шифаня, обвинив их в государственных преступлениях, — на такое может решиться только рыцарь справедливости и долга. Слышал я также, что вас ссылают сюда, и жаждал повидать вас. Небу было угодно, чтобы я встретил вас, и я почитаю это для себя великим счастьем.

С последними словами хозяин снова распростерся в земном поклоне. Шэнь Лянь поднял его и велел сыновьям приветствовать гостеприимного хозяина. Цзя Ши попросил жену провести госпожу Шэнь во внутренние покои, где она могла бы отдохнуть. Когда с повозки была снята поклажа и отпустили погонщиков, Цзя Ши распорядился заколоть барана и приготовить вина, чтобы попотчевать гостей.

— Льет дождь, куда вы пойдете в такую погоду! — сказал Цзя Ши, обращаясь к Шэнь Ляню. — Оставайтесь лучше пока у меня, выпейте спокойно чарку-другую, чтобы немного прийти в себя после тяжелого пути.

— Встретились мы случайно, и я просто не смею злоупотреблять вашим гостеприимством, — ответил на это Шэнь Лянь.

— Ну, что вы! Только не сочтите за пренебрежение — пища у нас тут в захолустье грубая.

Гость и хозяин подносили друг другу вино, говорили о событиях, которые всех волновали. В их взглядах, высказываниях и чувствах было так много общего, что они сожалели о том, что не встретились раньше.

На следующий же день утром Шэнь Лянь обратился к Цзя Ши:

— Я хотел бы снять дом и пристроить семью. Буду просить вас помочь мне в этом.

— Какой дом вы хотели бы?

— Таким, как, например, ваш, я был бы вполне доволен. Ну а в смысле цены, это уж всецело на ваше усмотрение.

— Это пустяки, — ответил Цзя Ши.

Цзя Ши ушел и довольно скоро вернулся.

— Домов сдается много, — сказал он, — но все они низкие и внутри не очень опрятные. Сразу что-нибудь подходящее трудно найти. Лучше уж вам пожить некоторое время у меня, а я с семьей устроюсь пока в доме тестя. Когда вы вернетесь в столицу, я перееду к себе. Так, по-моему, вам будет удобнее. Как вы находите?

— Вы очень добры. Но занять ваш собственный дом — это невозможно.

— Я, конечно, простой крестьянин, — отвечал Цзя Ши, — но все-таки кое в чем разбираюсь. Я преклонялся перед вами как перед благородным и смелым человеком, мечтал служить вам, но это были только мечты. А нынче, когда благоволением неба мне представилась такая возможность, я охотно уступлю вам на время мою хижину. Этим я хоть как-то выражу свое уважение к достойному человеку. Так что, прошу, не отказывайтесь, пожалуйста.

И Цзя Ши тут же отдал соответствующие распоряжения. Выкатили тележку, вывели лошадь, осла, вынесли из дома пожитки Цзя Ши и увезли. Всю обстановку и утварь Цзя Ши оставил гостю. Шэнь Лянь, тронутый его великодушием, решил с ним побрататься.

— Не посмею, — ответил Цзя Ши. — Вы — благородный сановник, а я — простой крестьянин.

— Для настоящих людей, близких по характеру и по духу, может ли быть различие в происхождении! — возразил Шэнь Лянь.

Цзя Ши был моложе Шэнь Ляня на пять лет и стал называть его старшим братом. Шэнь Лянь велел обоим сыновьям поклониться Цзя Ши как названому дяде. Цзя Ши позвал жену, и все приветствовали друг друга, как положено между своими, членами одной семьи.

Позавтракав вместе с Шэнь Лянем, Цзя Ши с женой уехал к тестю. С тех пор Шэнь Лянь стал жить в его доме. Некто из их современников, восхищенный поступком Цзя Ши, написал следующие стихи:

Когда старые и почтенные люди в Баоани узнали, что Шэнь Лянь подал императору доклад, в котором изобличал министра Янь Суна и его сына, и теперь сослан сюда за это, они все прониклись к нему уважением — каждый приходил с поклоном, каждый хотел с ним познакомиться. Некоторые, желая помочь Шэнь Ляню, привозили с собой дрова и рис, другие просто приносили вино и яства, чтобы угостить его, третьи присылали к нему своих сыновей и братьев, чтобы те учились у него и служили ему как учителю.

Каждый день Шэнь Лянь беседовал с местными жителями о преданности стране и о сыновнем почтении, рассказывал о благородных и преданных людях древности. Когда он говорил о чьей-нибудь трагической судьбе, у него порою волосы становились дыбом от гнева и он с криком возмущения ударял кулаком по столу или же, тяжко вздыхая, запевал печальную песню и ронял слезы. И мал, и стар — все любили послушать его. Бывало, когда он ругал Янь Суна и Янь Шифаня, люди в один голос вторили ему, а если кто при этом помалкивал, на такого все с негодованием обрушивались и кляли за отсутствие в нем справедливости и преданности. Постоянное общение с Шэнь Лянем вошло у людей в привычку, и когда они узнали, что их друг и в военном искусстве мастер, стали звать его с собой стрелять из лука. Шэнь Лянь велел сделать три соломенных чучела и обтянуть их материей; на одном он написал: «Танский предатель *Ли Линьфу», на другом: «Сунский предатель *Цинь Куай», на третьем: «Минский предатель Янь Сун», и чучела эти стали для них мишенью. Стреляя в Ли Линьфу, Цинь Куая или Янь Суна, Шэнь Лянь громко кричал: «Предатель, получай стрелу!»

Северяне — люди прямые и бесхитростные. Когда они с таким увлечением и азартом занимались стрельбой, которую придумал Шэнь Лянь, им, конечно, и в голову не приходило, что все это может дойти до Янь Суна и Янь Шифаня. Издревле говорят: «Если хочешь, чтобы не знали о твоих поступках, не совершай их». А надо сказать, что больше всего осведомителей и доносчиков как раз у людей, власть имущих, так что о проделках Шэнь Ляня уже успели сообщить Янь Суну и Янь Шифаню. Те пришли в ярость и, посоветовавшись, решили ждать, когда найдется предлог убить Шэнь Ляня и избавиться от него.

Случилось так, что как раз в это время в пограничных военных округах Сюаньфу и Датун оказалась свободной должность генерал-губернатора. Янь Сун распорядился, чтобы Палата чинов отдала эту должность своему человеку и послала бы туда его ученика и приемного сына Ян Шуня. В соответствии с этим Палата и предоставила должность генерал-губернатора округа Сюаньфу чиновнику из личной охраны императора — Ян Шуню. Перед тем как отправиться на место новой службы, Ян Шунь нанес визит Яням. Янь Шифань потчевал его на прощание. За столом, предварительно удалив всех, он поговорил с Ян Шунем, поручил ему следить за Шэнь Лянем и найти повод для обвинения его в каком-нибудь преступлении. Ян Шунь пообещал это сделать и, почтительно поддакивая, откланялся. Вот уж поистине:

Вскоре после того, как Ян Шунь прибыл на место назначения, вождь датунских татар Алтан-хан напал на китайские посты, захватил одну за другой более сорока крепостей в Инчжоу и увел в плен множество жителей. Ян Шунь не решился выставить солдат, чтобы прийти населению на помощь. Он дождался, пока вражеские отряды ушли, и только тогда послал свои войска, под видом, что осуществляет план преследования отступающего неприятеля. Солдаты Ян Шуня били в гонги и барабаны, размахивали флагами, стреляли из пушек. Но это была простая комедия — татар уже давно и след простыл! Понимая, что он упустил нужный момент, и боясь, что придется за это отвечать, Ян Шунь тайком приказал своим военачальникам хватать простых крестьян, бежавших от татар, брить их наголо и отрубать им головы. Головы эти, выдав за головы убитых врагов, он как доказательство своих побед послал в Военную палату. Трудно счесть, сколько ни в чем не повинных людей было погублено в те дни.

Когда Шэнь Лянь узнал обо всем этом, он пришел в ярость, тут же написал письмо и попросил военного секретаря передать это письмо Ян Шуню. Тот знал Шэнь Ляня как отчаянного скандалиста, понимал, что в письме он может все что угодно написать, и не согласился взять на себя его поручение. Тогда Шэнь Лянь надел платье и шапку простолюдина, стал поджидать Ян Шуня возле входа в *ямэнь и, когда тот вышел, сам вручил ему письмо. Ян Шунь вскрыл письмо и стал читать. Говорилось в нем примерно следующее: «Личные заслуги и слава одного человека — дело ничтожное, а жизнь народа — дело великое. Как можно убивать простых людей для того лишь, чтобы заявить о своих несуществующих заслугах? Ведь татары только грабили людей и уводили их в плен, а наши войска убивали свой же народ. Таким образом, наши воеводы оказались более преступны и жестоки, чем сами татары». К письму были приложены еще и стихи:

Ян Шунь прочитал письмо и, негодуя, разорвал его в клочки.

Затем Шэнь Лянь написал поминальное обращение и вместе со своими последователями и учениками приготовил жертвоприношения и принес жертву невинно погибшим. После этого он написал еще два стихотворения на тему «На границе». Первое стихотворение гласило:

В другом говорилось:

У Ян Шуня был свой человек, некий Ло Кай, он переписал стихи и поминальное обращение и тайком передал их Ян Шуню. Гневу Ян Шуня и ненависти его к Шэнь Ляню не было предела. Ян Шунь тут же изменил несколько слов в первом стихе, и получилось:

Затем он написал письмо, вложил в него измененные стихи, и с письмом этим послал Ло Кая к Янь Шифаню. В письме говорилось, что Шэнь Лянь, ненавидя первого министра и его сына и намереваясь при случае отомстить Янь Шифаню, тайно собирает возле себя бесстрашных головорезов и удальцов, владеющих мечом; что при нашествии татар он сочинил стихи, в которых есть слова, призывающие с помощью захватчиков уничтожить коварных предателей, которые стоят у власти, и что, мол, вообще в голове у него бунтарские мысли. Прочитав это письмо, Янь Шифань переполошился. Он тут же пригласил к себе одного из своих доверенных людей, цензора Лу Кая, и стал с ним советоваться.

— Если я буду назначен туда, — сказал Лу Кай, — то, конечно, сделаю для вас все, что нужно.

Янь Шифань был счастлив. Он тут же дал распоряжение Цензорату назначить Лу Кая инспектором в Сюаньфу и Датун.

Накануне отъезда Лу Кая Янь Шифань устроил прощальный пир.

— Передайте, пожалуйста, мои лучшие пожелания Ян Шуню, — говорил он Лу Каю. — Надеюсь, что вы будете действовать совместно с Ян Шунем, общими усилиями. И если вы избавите меня от этой язвы, которая меня гложет, я отблагодарю вас обоих пожалованием самых высоких титулов. Поверьте, от своего слова я не откажусь.

Лу Кай понимающе кивнул.

Прошел не один день, пока Лу Кай, получив высочайший приказ о назначении, направился в Сюаньфу.

Там он встретился с Ян Шунем и подробно передал ему свой разговор с Янь Шифанем.

— Я день и ночь думаю о том же, не сплю, не ем, — сказал Ян Шунь, — но, к сожалению, не могу придумать ничего такого, что дало бы мне возможность покончить с этим человеком.

— Ну что ж, будем оба начеку. Мы не должны обмануть ожидания господина главного министра, да и не следует упускать случая выдвинуться самим.

— Вы правы, — согласился Ян Шунь. — Если только один из нас увидит возможность прибрать Шэнь Ляня к рукам, должен сразу же сообщить другому.

На этом они расстались. В ту ночь Ян Шунь не мог заснуть и все думал о том, что рассказал ему Лу Кай. Утром, когда он в ямэне приступил к работе, секретарь по военным делам доложил:

— В Вэйчжоу пойманы два бунтаря и нынче доставлены к нам. Каковы будут ваши распоряжения?

— Приведите их сюда, — сказал Ян Шунь.

Вошел начальник конвоя, земно поклонился и подал Ян Шуню сопроводительную грамоту. Ян Шунь прочитал грамоту, и лицо его расплылось в улыбке. Оказалось, что оба арестованных — одного из них звали Янь Хао, другого — Ян Инькуй, — были из шайки Сяо Циня, главаря секты *«Белого лотоса». В свое время Сяо Цинь постоянно ездил к татарам и там, воскуривая фимиам, дурачил народ; обманывал вождя татар Алтан-хана — говорил, что владеет магией, что может заклинаниями убить человека, одним волшебным словом сокрушить городскую стену. Хан был настолько глуп, что верил ему и пожаловал титул главного духовного наставника. У Сяо Циня было несколько сот человек, которые составили целый лагерь; когда Алтан-хан совершал набеги на китайскую землю, Сяо Цинь и его люди служили ему проводниками. Китай не раз страдал от них. В свое время предшественник Ян Шуня, господин Ши, направил своего толмача с дорогими подношениями к одному из татарских вождей — Тата и велел передать тому следующее:

«Что верно, то верно», — согласился Тата и доложил обо всем Алтан-хану. Алтан-хан был доволен таким предложением. Он встретился с Сяо Цинем и договорился, что тысячная конница будет сопровождать Сяо Циня через границу, где они подойдут с правого фланга к одной из китайских крепостей, и там Сяо Цинь должен будет показать свое искусство и заставить обрушиться городские стены. В страхе перед неминуемым разоблачением Сяо Цинь той же ночью переоделся и бежал. У заставы Цзююнгуань он был задержан и допрошен. Его сообщники — Цяо Юань, Чжан Паньлун и другие были также схвачены и доставлены к губернатору Ши. Они показали, что последователей этой секты много и что есть они и на юге, и на западе страны. С тех пор повсюду искали и арестовывали сообщников Сяо Циня. Янь Хао и Ян Инькуй, которых теперь схватили в Вэйчжоу, были известными людьми из этой шайки. Поэтому Ян Шунь и был так обрадован: прежде всего, то, что преступников задержали и препроводили сюда, зачтется ему, генерал-губернатору, в заслугу; кроме того, он сможет воспользоваться этим случаем, чтобы впутать в дело Шэнь Ляня и таким образом избавиться от него.

В тот же вечер Ян Шунь пригласил к себе Лу Кая и стал с ним советоваться.

— Другого такого предлога расправиться с Шэнь Лянем не будет, — говорил Ян Шунь. — Ничто так не претит императору, как связь секты «Белый лотос» с татарами. Мы заставим Янь Хао и Ян Инькуя показать на Шэнь Ляня, заставим их признаться, что они его последователи и ученики. Они покажут, что, недовольный и обиженный потерей должности, Шэнь Лянь подстрекал их заниматься волшебством и связаться с татарами, дабы нанести поражение своей собственной стране. Затем мы доложим, что, к счастью, преступники схвачены, и выразим надежду, что ради уничтожения мятежа в самом зародыше император даст санкцию на их казнь. А до того мы тайно сообщим обо всем первому министру Яню. Пусть он прикажет Палате наказаний немедля составить об этом доклад государю. Думаю, на этот раз Шэнь Ляню не вывернуться.

— Великолепно! Великолепно! — восклицал Лу Кай, хлопая в ладоши.

Они тут же обсудили, как составить доклады, и договорились направить их в столицу одновременно.

Когда Янь Сун получил оба доклада, он велел Янь Шифаню сказать слово начальнику Палаты наказаний. Сюй Лунь, начальник Палаты наказаний, был безвольным и бездарным стариком. Узнав, что полученное им распоряжение исходит от самого Янь Суна, он не посмел проявить нерадение и тотчас составил императору доклад в том духе, как того хотели Ян Шунь и Лу Кай. Вскоре последовал императорский указ, предписывающий местным властям немедленно казнить преступных шарлатанов. В связи с этим делом сыну Ян Шуня жаловалась должность цяньху в охранных войсках императора, а Лу Кай получал повышение на три ранга, и ему было обещано, что при первой вакансии его переведут на должность в столицу.

Но вернемся к нашему рассказу. Когда Ян Шунь отправил доклады, он послал людей тайно схватить Шэнь Ляня и бросил его в тюрьму. Жена Шэнь Ляня и оба сына переполошились, не зная, что предпринять. Братья решили немедленно посоветоваться с Цзя Ши.

— Наверняка эти негодяи Ян Шунь и Лу Кай задумали отомстить за Янь Суна, — высказал предположение Цзя Ши. — И раз уж отца вашего посадили в тюрьму, то, без сомнения, обвинят его в каком-нибудь тяжком преступлении. Советую вам без промедления бежать в дальние края и не объявляться до тех пор, пока Янь Сун и Янь Шифань не потеряют свое могущество и влияние. Здесь Ян Шунь и Лу Кай, конечно, не оставят в покое и вас.

— Как можем мы уехать, не зная, что ждет отца? — сказал Шэнь Гунь.

— Ваш батюшка в руках врагов, он уже человек обреченный. А вы должны думать о сохранении рода, и сейчас ваша сыновняя почтительность ни к чему не приведет — погубите только самих себя и всех ваших родственников. Уговорите матушку как можно скорее уехать подальше от беды. Что касается вашего батюшки, то я сам попрошу людей о нем позаботиться, об этом можете не беспокоиться.

Братья передали разговор с Цзя Ши своей матери.

— Отец ваш безвинно попал в тюрьму, как же можем мы покинуть его и уехать? — говорила госпожа Сюй, жена Шэнь Ляня. — Дядюшка Цзя хоть и друг нам, но все-таки человек чужой, не родня. Я думаю, что, желая угодить Янь Суну, Ян Шунь и Лу Кай будут строить козни только против вашего отца и нас-то это вряд ли коснется. Если же, спасая себя, вы убежите, а отец здесь погибнет и даже останки его некому будет похоронить, тогда люди будут поминать вас недобрым словом и в веках за вами останется дурная слава непочтительных сыновей. Как тогда жить, как смотреть людям в глаза?

При последних словах она громко разрыдалась. Разрыдались с ней и сыновья.

Когда Цзя Ши сказали, что госпожа Сюй уезжать не соглашается, он только вздохнул и ушел. Несколько дней спустя Цзя Ши получил достоверные сведения о том, что Шэнь Ляня впутали в дело секты «Белый лотос» и приговорили к смерти.

В тюрьме Шэнь Лянь, не переставая, во весь голос ругал подлых душегубов. Ян Шунь, зная, что поступил бесчестно, и опасаясь, как бы Шэнь Лянь в момент казни не опозорил его перед всем народом своей бранью, приказал составить свидетельство, что узник заболел и скончался в тюрьме, а затем распорядился, чтобы Шэнь Ляня прикончили.

Обо всем этом Цзя Ши сообщил госпоже Сюй. Не приходится говорить о том, как горько плакали она и ее сыновья.

Благодаря доброму отношению знакомых и друзей, Цзя Ши удалось тайком выкупить труп Шэнь Ляня. Тюремщикам он при этом говорил:

— Если начальство потребует, чтобы ему отрубили голову, возьмете какой-нибудь другой труп, и все.

Ничего не сказав сыновьям Шэнь Ляня, Цзя Ши сам купил гроб и торжественно, с подобающими обрядами похоронил своего друга в пустынном месте. Лишь после похорон он сказал Шэнь Гуню и Шэнь Бао:

— Прах вашего отца я уберег, но могилу его укажу вам после того, как все уляжется. Пока надо это держать в тайне.

Братья еще и еще благодарили его, а Цзя Ши настойчиво уговаривал их покинуть эти места.

— Мы хорошо понимаем, что слишком долго занимаем ваш дом, и чувствуем себя очень неловко, — говорил Шэнь Гунь. — Но матушка хотела бы здесь дождаться того дня, когда выяснится невиновность отца, чтобы отвезти гроб на родину. Поэтому мы и медлим.

Цзя Ши рассердился.

— Всю свою жизнь, думая о людях, я был им верен до конца, — отвечал Цзя Ши. — И если сейчас я советую вам уезжать, то только потому, что беспокоюсь за вас, а вовсе не из-за того, что вы здесь долго живете и что я хочу поскорей от вас избавиться. Но раз ваша матушка уже приняла решение, я не смею настаивать. Что касается меня, то я должен по одному делу уехать далеко отсюда и вернусь не раньше, чем через полтора года, так что вы можете оставаться здесь, но только будьте осторожны.

И тут взгляд его остановился на двух докладах Чжугэ Ляна, переписанных собственноручно Шэнь Лянем и наклеенных на стене.

— Хотел бы, чтобы вы сняли эти доклады и подарили их мне, — попросил Цзя Ши. — Они у меня будут с собой как память о вас, а потом, когда доведется встретиться, сможем по ним узнать друг друга.

Шэнь Гунь снял со стены оба доклада, свернул их и обеими руками поднес Цзя Ши. Цзя Ши *спрятал свертки в рукав и, роняя слезы, простился.

Цзя Ши прекрасно понимал, что Ян Шунь и Лу Кай со своими злодейскими планами не ограничатся убийством Шэнь Ляня. Не сомневаясь в том, что и его как близкого друга Шэнь Ляня не оставят в покое и привлекут к ответу, Цзя Ши решил заблаговременно бежать и пожить некоторое время у своих родственников в Хэнани.

Когда в связи с докладом Палаты наказаний пришел императорский указ, цензор Лу Кай тут же распорядился казнить двух схваченных бандитов, а также отрубить голову Шэнь Ляню и выставить ее напоказ вместе с головами обоих преступников. Но, как известно, Цзя Ши успел уже выкупить труп Шэнь Ляня, и никто из начальственных лиц, разумеется, не обнаружил, что труп подменили.

Теперь дальше. Ян Шунь, недовольный тем, что обещанные награды свелись всего лишь к пожалованию должности его сыну, как-то сказал Лу Каю:

— В свое время Янь Шифань обещал нам, что, когда дело будет сделано, он отблагодарит нас высокими титулами. Интересно, почему же он не сдержал своего слова?

— Шэнь Лянь был заклятым врагом семьи Яней, — подумав немного, отвечал Лу Кай. — А мы казнили только его самого и до сих пор ничего не сделали с его сыновьями. Трава срезана, но не вырван корень, значит, он может снова пустить ростки. Наверно, господин министр остался недоволен нашим решением. Думаю, что дело именно в этом.

— Если так, — сказал Ян Шунь, — то нет ничего проще. Мы нынче же подадим доклад и укажем, что хотя Шэнь Лянь и казнен, но сыновей его, которые должны были знать обо всем, тоже следует привлечь к ответственности и имущество их должно быть конфисковано: пусть, мол, люди помнят, что закон распространяется на всех, пусть убоятся закона. Затем мы разузнаем, кто те головорезы, которые вместе с ним стреляли в чучела, и кто предоставил ему свой дом. Всех схватим и привлечем к ответу. Тем самым мы до конца отомстим за обиду, нанесенную Янь Суну и Янь Шифаню, и уж тогда будем просить обещанной награды. Думаю, что в этом случае у них уже не будет предлога нам отказать.

— Великолепно придумано! — сказал Лу Кай. — Не будем терять времени. Пока его семья здесь, мы можем схватить всех их сразу. Только бы его сыновья не пронюхали об этом и не удрали, тогда хлопот не оберешься!

— Вы совершенно правы, — согласился Ян Шунь.

И они тут же послали доклад императору и письмо Янь Суну, в котором выразили ему свою почтительность и преданность. Одновременно они дали распоряжение начальнику округа Баоань следить за семьей преступника, чтобы ни один из этой семьи не скрылся, поскольку сразу же по получении указа, говорили они, все родственники Шэнь Ляня должны быть арестованы. Как говорится в стихах:

Через несколько дней пришел императорский указ, и местные власти арестовали родственников Шэнь Ляня. Одновременно были наведены справки о друзьях и знакомых Шэнь Ляня, и все они тоже были арестованы. Не удалось схватить одного лишь Цзя Ши, который успел своевременно покинуть город, так что местному начальству пришлось сообщить о нем высшим властям, как о бежавшем преступнике. Отсюда видно, как Цзя Ши умел все мудро предвидеть. Один из современников написал стихотворение, восхваляющее Цзя Ши:

Арестованных Шэнь Гуня и Шэнь Бао Ян Шунь допрашивал лично, добиваясь от них признания в связях с татарами и нужных ему показаний. Но братья только громко кричали, моля о справедливости. И, разумеется, никак не могли они признаться в том, чего не было. Тогда Ян Шунь приказал их пытать, и братьев так избили, что на теле у них не оставалось живого места. Шэнь Гунь и Шэнь Бао не выдержали пыток и умерли под палками. Не прискорбно ли — молодые люди, сыновья уважаемого человека, и так вот безвинно погибли!

Всех остальных, арестованных по этому делу, обвинили в соучастии, и погублен был не один десяток душ.

Младшего сына Шэнь Ляня, как совсем малолетнего, не привлекли к делу. Ему с матерью было запрещено оставаться в Баоани, и их выслали в далекие края, в Юньчжоу.

После всего этого Лу Кай стал советоваться с Ян Шунем, как им поступить с Шэнь Сяося, старшим сыном Шэнь Ляня.

— Он ведь известный сюцай в Шаосине, — говорил Лу Кай. — Придет время, он выдержит экзамен и уж, конечно, затаит злобу против нас. Лучше и его заодно убрать — по крайней мере предотвратим неприятности; к тому же и господин министр увидит, как мы для него стараемся.

Ян Шунь с ним согласился. Тут же он написал отношение властям провинции Чжэцзян, согласно которому важного государственного преступника Шэнь Сяося должны были под строгим надзором доставить в Баоань на допрос. Затем Ян Шунь велел своему доверенному секретарю Цзинь Шао подобрать толковых служителей и послать их с этим отношением в Чжэцзян. Цзинь Шао должен был наказать служителям, чтобы, конвоируя Сяося, они улучили подходящий момент и убили его. Там же им надлежало раздобыть свидетельство о его смерти по болезни и с этим документом вернуться обратно. Ян Шунь заверил, что, когда дело будет сделано, он щедро наградит служителей, а самого Цзинь Шао обещал представить к повышению.

Получив приказ, Цзинь Шао усердно взялся за дело. Выбрав двух опытных служителей ямэня — Чжан Цяня и Ли Ваня, он пригласил их к себе домой, угостил и под конец протянул им двадцать *ланов серебром из своих собственных денег.

— Как посмеем незаслуженно брать от вас подарок? — говорили Чжан Цянь и Ли Вань.

— Это не мой подарок, — отвечал Цзинь Шао. — Это дарит вам губернатор, господин Ян Шунь. Он хочет, чтобы вы отправились с отношением в Чжэцзян и там приняли под конвой Шэнь Сяося. Но в пути не спускайте с него глаз...

Тут Цзинь Шао сказал им, что́ и как они должны сделать, и добавил:

— Когда вернетесь, будете щедро награждены еще. Ну а если оплошаете... Наш губернатор, господин Ян Шунь, шутить не любит, и отвечать перед ним придется вам самим.

— Незачем говорить о распоряжении губернатора — для нас достаточно вашего слова, чтобы мы не осмелились ослушаться, — в один голос заявили Чжан Цянь и Ли Вань, взяли деньги и, поблагодарив Цзинь Шао, отправились в ямэнь за документом. Без промедления они собрались и отправились в путь на юг.

Как уже говорилось, Сяося числился сюцаем на стипендии и жил дома, на родине, в Шаосине. Сяося очень беспокоился за отца — до него давно уже дошли слухи о том, что его отец своим докладом навлек на себя немилость, лишен чина и должности и сослан на север. Сяося собирался поехать в Баоань проведать отца, но оставить дом и хозяйство было не на кого, и он все никак не мог решиться уехать. И вот вдруг ни с того ни с сего в какой-то день к нему явились служители из местного ямэня и, не желая ничего слушать, скрутили его и потащили в ямэнь.

Правитель области дал Сяося прочитать бумагу, согласно которой Сяося подлежал аресту, отдал Чжан Цяню и Ли Ваню ответ на отношение и наказал служителям, чтобы те в пути внимательно следили за конвоируемым.

Только теперь Сяося узнал, что отец и оба брата погибли, а мать сослана на далекую окраину. Громко рыдая, он вышел из ямэня и тут увидел, что возле ворот стоят и плачут все его домашние. Оказывается, в отношении из Баоани было сказано, что по приказу свыше имущество семьи Шэнь конфискуется, и правитель области уже успел послать людей, которые опечатали дом и всех его обитателей выгнали на улицу. Убитый горем, Сяося так плакал, что потерял голос и едва переводил дыхание. Тем временем к ямэню стали подходить родственники Сяося, чтобы проститься с ним. Все понимали, что ждать добра или надеяться на счастливый случай ему не приходится, и все же, как водится, успокаивали и утешали его.

Тесть Сяося — Мэн Чуньюань — вынул слиток серебра, поднес его Чжан Цяню и Ли Ваню и просил их в пути позаботиться о его зяте. Тем показалось этого мало, и они взяли подарок лишь тогда, когда жена Сяося, госпожа Мэн, добавила пару золотых приколок для волос.

Роняя слезы, Сяося говорил жене:

— Я вряд ли вернусь, но ты не печалься обо мне, считай,что я погиб, и живи у родителей. Ты порядочная женщина из хорошей, образованной семьи, поэтому вторично замуж, вероятно, не пойдешь, и в этом отношении душа моя может быть спокойна. А вот она, — продолжал Сяося, указывая на свою *вторую жену, Шунюй, — она еще молода, и деваться ей некуда. Ей бы следовало выйти замуж вторично, но мне уже тридцать, у нас с тобой нет детей, а она на третьем месяце. Если у нее родится сын, он продолжит наш род, и будет кому приносить жертвы на домашнем алтаре. Поэтому я прошу тебя из уважения к нашей прошлой совместной жизни: возьми ее с собой к твоим родителям, и пусть она пока поживет с вами. А когда родит, будет то мальчик или девочка, тогда уж отпустите ее, куда хотите...

Но не успел он закончить, как его перебила Шунюй.

— Ну что вы говорите?! — воскликнула она. — Вы отправляетесь за тысячи *ли, как можем мы отпустить вас без близкого и родного человека, который ухаживал бы за вами? Пусть старшая госпожа переберется к родителям, а я согласна сопровождать вас, как бы ни было трудно в пути. Тогда и вам будет не так тоскливо, и старшая госпожа меньше будет тревожиться за вас.

— Конечно, я хотел бы, чтобы кто-нибудь из родных был со мной, — ответил Сяося. — Но путешествие мое скорее всего кончится плохо. Зачем же тебе-то вместе со мной погибать на чужой стороне?!

— Ваш батюшка служил при дворе и жил в столице, а вы всегда жили в Шаосине, об этом знают все, — говорила Шунюй. — Пусть вашего батюшку оклеветали, что он в чем-то повинен, но вы-то были здесь, так далеко от него... О каком же соучастии может быть речь? Я пойду с вами, буду где надо говорить в вашу защиту и уверена, что к смертной казни вас не приговорят. А если попадете в тюрьму, то я-то буду там на свободе и смогу позаботиться о вас.

Госпоже Мэн тоже не хотелось, чтобы муж отправлялся один, доводы Шунюй казались ей справедливыми, и она стала уговаривать мужа взять Шунюй с собой. Сяося всегда любил Шунюй за ум, за сообразительность, а тут еще старшая жена уговаривала его, и он в конце концов согласился.

Вся семья направилась к Мэн Чуньюаню, где они и переночевали. Утром Чжан Цянь и Ли Вань пришли за Сяося и стали торопить его в путь. Шунюй надела платье из простой грубой материи, повязала черным платком голову, простилась со всеми и, перекинув за спину узел, двинулась следом за Сяося.

О том, как горька была минута расставания с родными, излишне говорить.

В пути Шунюй ни на шаг не отходила от мужа и сама подавала ему еду и питье. Поначалу Чжан Цянь и Ли Вань по-хорошему разговаривали с Сяося и его женой, но после того как переправились через реку Янцзы и от Сюйчжоу двинулись дальше по суше, конвоиры решили, что теперь родина Сяося уже далеко позади, и начали держать себя вызывающе: покрикивали, ругались, словом, стали обращаться с Сяося и Шунюй все хуже и хуже.

Шунюй, женщина проницательная, шепнула однажды мужу:

— Что-то недоброе на уме у этих конвоиров. Я женщина и мало что понимаю, но, во всяком случае, если впереди будут попадаться безлюдные, пустынные места, то вы должны быть настороже.

Сяося утвердительно кивнул, но в душе не очень-то ей поверил. Прошли они еще несколько дней, и Сяося обратил внимание на то, что конвоиры то и дело о чем-то шепчутся, секретничают, и, наконец, когда он заметил, что в узле у одного из них сверкнул большой японский нож, сердце у него заколотилось, и им овладел страх.

— Ты говорила, что у этих людей недоброе на уме, — сказал он жене. — Теперь и я в этом почти убежден. Завтра мы вступаем в пределы области Цзинин; как только пройдем Цзинин, сразу начнутся горы Тайхан и Ляншань, идти нам придется по пустынным местам, в которых водятся разбойники. Если конвоиры вздумают совершить свое злое дело в тех краях, то ни тебе меня, ни мне тебя не спасти... Что делать?

— Раз так, — сказала Шунюй, — если вы только сумеете бежать, бегите. А я останусь. Съесть-то они меня не съедят.

— В самом городе Цзинине, возле Восточных ворот, стоит дом начальника канцелярии, некоего Фэна. Сейчас он в трауре и потому живет здесь, на родине. Это в высшей степени благородный, справедливый и смелый человек. Он однокашник и близкий друг моего отца, и если завтра в Цзинине я сумею сбежать от конвоиров и явлюсь к нему, он, безусловно, укроет меня. Но тебе, женщине, вряд ли справиться с Ли Ванем и Чжан Цянем. За мое исчезновение придется отвечать тебе, и это меня беспокоит. Если чувствуешь, что справишься с ними, я убегу, а нет — вместе жили, вместе и умирать будем. Значит, такова воля неба, и роптать я не буду.

— Сумеете бежать — бегите, — сказала Шунюй. — А я справлюсь, не беспокойтесь.

Супруги перешептывались и переговаривались, благо конвоиры, утомленные за день, изрядно выпили и спали, громко похрапывая.

На следующий день рано утром они снова двинулись в путь.

— Сколько осталось до Цзинина? — спросил Сяося Чжан Цяня.

— Всего сорок ли. К полудню там уже будем.

— В Цзинине, возле Восточных ворот, живет начальник канцелярии Фэн, — сказал Сяося. — Он учился вместе с моим отцом и в свое время, когда они оба жили в столице, занял у отца двести ланов серебром, его расписка у меня сохранилась. Недавно Фэн служил начальником таможни в Вэйсиньгуани, так что сейчас у него, конечно, есть деньги, и, если я пойду просить у него старый долг, он, несомненно, вернет его человеку в беде. Лишние деньги пригодятся нам в пути, по крайней мере будем чувствовать себя свободнее.

Чжан Цянь, казалось, колебался, но Ли Вань шепнул ему:

— По-моему, он человек честный, к тому же его жена и вещи — все останется с нами. Думаю, что ничего плохого не случится. Пусть идет. Принесет деньги: считай, нам с тобой повезет. Что тут думать?

— Так-то оно так, — отвечал Чжан Цянь, — но все же давай сначала остановимся в гостинице, устроимся, я останусь в гостинице караулить его жену, а ты пойдешь с ним. Так будет вернее.

Без лишних слов скажем, что задолго до полудня они уже подошли к Цзинину. Недалеко от города они присмотрели опрятную гостиницу, и, когда разместили свои пожитки, Сяося обратился к конвоирам:

— Ну что ж, кто из вас, любезные, пройдется со мной до Восточных ворот? Отправимся сейчас, а пообедать успеем, когда вернемся.

— Я пойду, — сказал Ли Вань. — А насчет обеда — кто знает, может быть, там еще и угостят.

Шунюй умышленно стала отговаривать мужа:

— Есть поговорка: «Человека встречают по положению». Хоть господин Фэн и должен вашему батюшке, но вряд ли он пожелает вернуть долг, когда узнает, что батюшки вашего уже нет в живых, а вы сами в такой вот беде, — только зря окажетесь в неловком положении. Лучше уж пообедать и скорей отправляться дальше.

— Мы уже в городе, и отсюда до Восточных ворот недалеко. Хорошо ли, плохо ли получится, но от того, что пройдусь немного, ничего не потеряю, — возразил Сяося.

Ли Вань, который только и думал о том, как бы заполучить эти двести ланов, настоятельно уговаривал Сяося пойти.

— Ты уж наберись терпения и подожди, — сказал Сяося жене. — Если вернемся быстро, значит, дело гиблое, а если примет по-хорошему, пригласит обедать, значит, разумеется, отдаст деньги. Тогда завтра мы сможем нанять для тебя паланкин, а то ты все эти дни ехала на осле, и я вижу, как тебе это с непривычки тяжело.

— Ну что же, — проговорила Шунюй, многозначительно глядя на мужа. — Только побыстрей возвращайтесь. Не заставляйте меня долго ждать.

— Да надолго ли он отлучается, чтобы столько об этом говорить! — рассмеялся Ли Вань. — Ну и зануда же ты! — бросил он ей на ходу и следом за Сяося направился к выходу. Но тут Шунюй умышленно задержала его:

— Если господин Фэн оставит мужа обедать и муж мой засидится, очень прошу вас, поторопите его.

— Ну, конечно! — ответил Ли Вань.

Конвоир еще только спускался с крыльца, а Сяося был уже на улице и ушел далеко вперед. Ли Вань вообще довольно беспечно относился к своим служебным обязанностям; кроме того, ему часто случалось бывать в Цзинине, он хорошо знал город, знал он и дом начальника канцелярии Фэна у Восточных ворот, так что это обстоятельство совсем его не встревожило. Пройдя немного, он почувствовал, что у него схватило живот, завернул в уборную и, облегчившись, не спеша направился к Восточным воротам.

Когда Сяося обернулся и обнаружил, что Ли Ваня не видно, он бросился бежать, бежал, не переводя дыхания, и вскоре оказался около дома Фэна. Видимо, ему суждено было спастись, потому что Фэн в это время оказался у себя и сидел один в гостиной. Тот помнил своего старого знакомого по столице и был поражен столь неожиданным появлением гостя. Сяося даже должным образом не поприветствовал Фэна.

— Разрешите поговорить с вами наедине, — торопливо промолвил он, схватив Фэна за рукав.

Тот уже догадался, что его гостю не до приветствий, и повел Сяося в кабинет. Здесь Сяося громко разрыдался.

— Говори скорей, в чем дело! — сказал ему Фэн. — Не плачь и не теряй времени зря, если дело не терпит.

— Думаю, что мне уже незачем рассказывать вам о том, как злодейски расправился с отцом Янь Шифань, — плача, говорил Сяося. — Обоих братьев, которые были при батюшке, до смерти забили Ян Шунь и Лу Кай. Уцелел один я, и то потому, что жил дома, на родине. А теперь пришла бумага и меня потребовали в Баоань к ответу. Словом, погибать нам всем до последнего. У двух конвоиров, сопровождающих меня, на уме недоброе. Вероятно, эти люди действуют по приказу Ян Шуня и Лу Кая, и, когда мы окажемся где-нибудь в горах Тайхан или Ляншань — а до них уже рукой подать, — они потихоньку меня прикончат. Я решил бежать, и вот я у вас. Если сумеете спрятать меня, душа моего загубленного отца будет с благодарностью вспоминать вас на небе. Если вы не сможете этого сделать, то я тут же размозжу себе голову о ступени. Умереть здесь, подле вас, лучше, нежели погибнуть от рук предателей.

— Не беспокойся, пожалуйста, — сказал Фэн. — За моей спальней есть помещение с двойными стенами, где спокойно можно спрятаться — там-то уж никто никогда не найдет. Сейчас я тебя туда проведу, поживешь там несколько дней, а дальше я знаю, как быть.

— Вы мне второй отец! — воскликнул Сяося, кланяясь и благодаря Фэна.

Фэн взял Сяося за руку и повел его в помещение, прилегавшее к спальне. Там он приподнял половицу, под которой открылся проход. Спустившись вниз по этому проходу, они прошли шагов шестьдесят и увидели свет: перед ними были три комнаты, устроенные в двойных стенах самого здания. Это было место, куда действительно не мог проникнуть никто из посторонних.

Ежедневно сам Фэн приносил туда своему гостю чай и еду. Домашние порядки у него были строги, и никто не смел проговориться, что у них скрывается беглец. Вот уж действительно:

Но вернемся к Ли Ваню. Подойдя к дому Фэна, он спросил старого привратника:

— Ваш господин дома?

— Дома, — ответил тот.

— А не видели, не приходил к вашему хозяину господин в белом?

— Он как раз обедает в кабинете.

Услышав это, Ли Вань стал спокойно ждать. Было уже далеко за полдень, когда из гостиной вышел человек в белом. Ли Вань поспешил к нему навстречу, но увидел, что это не Сяося. Человек в белом неторопливо вышел на улицу и пошел своей дорогой.

Ли Вань подождал еще. Его уже начало одолевать нетерпение и мучил голод.

— Как вы думаете, в чем дело? — обратился он опять к привратнику. — Почему это ваш гость так долго не выходит?

— Да ведь он недавно вышел, — ответил старик.

— А у вас есть еще кто-нибудь из гостей?

— Вот уж не знаю.

— А кто был этот в белом, который вышел от вас?

— Это шурин нашего хозяина. Он у нас часто бывает.

— А где же ваш хозяин сейчас?

— Хозяин после обеда всегда отдыхает.

Старик говорил совсем не то, что надеялся услышать Ли Вань, и беспокойство все сильнее и сильнее одолевало конвоира.

— По правде говоря, дядюшка, — сказал он привратнику, — я выполняю поручение генерал-губернатора военного округа Сюаньфу. Дело в том, что в Шаосине проживал молодой человек по фамилии Шэнь. Его зовут Сян, а прозвище его — Сяося. Это важный преступник, и арестован он по приказу свыше. Мне поручено доставить его в наш округ. И вот когда мы добрались до вашего города, он заявил, что хочет навестить вашего хозяина, с которым якобы вместе учился его отец. Я проводил его сюда, и он вошел в ваш дом. Я давно уже жду его, а он все не выходит. Он, конечно, все еще сидит в кабинете вашего хозяина. Вы, оказывается, не знали об этом, так прошу вас, пойдите поторопите его, пусть немедленно выходит. Нам пора отправляться дальше.

— Ничего не понимаю. О чем вы говорите? — с деланным удивлением спрашивал старик.

Ли Вань, едва сдерживаясь, повторил всю историю сначала.

— Тьфу, — плюнул старик. — Что за насаждение?! Никакого тут молодого человека по фамилии Шэнь не было. Хозяин наш в трауре и посторонних вообще не принимает. У ворот стою я сам — сам обо всех докладываю, сам всех провожаю. Что ты мне плетешь всякую чертовщину! Наверно, ты просто проходимец какой-нибудь, вор и только прикидываешься, что служишь в ямэне: думаешь, так легче будет приглядеться и стянуть что-нибудь. Убирайся-ка поскорей вон и не морочь мне голову!

Услышав такое, Ли Вань вышел из себя.

— Шэнь Сяося — важный государственный преступник! Это не шутки! — закричал он. — А ну, проси твоего хозяина! Я сам с ним поговорю!

— Хозяин спит сейчас. Думаешь, без дела кто-нибудь посмеет его беспокоить? — отвечал старик. — Какой ты все-таки дикарь, ничего не соображаешь!

И привратник ушел как ни в чем не бывало.

— Старый болван! — выругался Ли Вань. — Просишь его доложить, а он упирается... Нет, Сяося наверняка здесь! Я не по частному делу, у меня приказ властей, ворвусь в дом, и все. Мне нечего бояться!

И, не раздумывая, Ли Вань вломился прямо в гостиную и стал барабанить по перегородке.

— Господин Шэнь! Пора уже! — кричал он.

Ответа не последовало. Тогда Ли Вань снова стал кричать, пока в гостиной не появился мальчик-прислужник.

— Где же привратник? Кому он разрешил ворваться в гостиную и так орать? — возмущался прислужник.

Ли Вань хотел было обратиться к нему, но тот только поглядел за перегородку и пошел в другую сторону.

— Может быть, в той стороне кабинет, — вслух рассуждал Ли Вань. — Пойду-ка посмотрю... Чего мне бояться!

И он пошел туда, куда только что свернул мальчик.

Ли Вань оказался в длинном коридоре. Нигде никого. Он пошел вперед по коридору и очутился возле комнат, в которых, как он заметил, были женщины. Идти дальше Ли Вань не посмел и вернулся в гостиную. Здесь он услышал шум и крики, доносившиеся снаружи. Он направился к воротам: оказалось, что это Чжан Цянь явился сюда за ним и, не найдя, скандалил с привратником. Увидев Ли Ваня, Чжан Цянь набросился на него.

— Хорош молодец! — кричал он. — Знаешь только пить да есть, а дело тебя мало интересует! Ушел сюда утром, теперь уж вечереет, а ты все еще околачиваешься тут. Не можешь поторопить арестованного, что ли? Чего ждешь?

Ли Вань плюнул.

— Какие там еда да питье! И крошки во рту не было, и человек пропал!

— Но ведь ты пошел с ним вместе!

— Я только забежал по нужде, а он, проклятый, пошел вперед. Я не смог его догнать и пришел следом сюда. Привратник сказал мне, что какой-то гость в белом обедает с хозяином в его кабинете, я и решил, что это он. Ждал, ждал, прождал до сих пор, а он все не выходит. Доложить обо мне привратник отказался... Мне здесь даже воды не дали попить, не то чтобы накормили. Попрошу тебя, братец, постой тут, подожди, а я пойду подлечу немного желудок и сразу вернусь.

— Нечего сказать, работник! — возмутился Чжан Цянь. — Такой преступник, а ты позволяешь ему без надзора свободно расхаживать! Даже в кабинет хозяина ты обязан был следовать за ним. А сейчас, кто его знает, здесь он или нет. Диву даюсь, как ты можешь спокойно об этом говорить. Ладно, дело твое, меня это не касается, — сказал напоследок Чжан Цянь и повернулся, намереваясь уйти.

Ли Вань схватил его за руку.

— Человек-то, конечно, здесь, — сказал он Чжан Цяню. — Куда он мог деться? Давай лучше подумаем, как заставить его выйти отсюда. Ты ведь небось пообедал, сыт. Так что ж ты уходишь, куда же тебе-то торопиться?

— Его жена осталась в гостинице, — ответил Чжан Цянь. — Я, правда, просил хозяина присмотреть за ней, но душа у меня неспокойна. Он-то вернется, что волноваться! А вот она — она ведь одной веревкой связана с Сяося, и пока она у нас, он-то никуда не денется.

— Ты прав, — согласился Ли Вань, и Чжан Цянь ушел.

Ли Вань, стараясь не думать о пустом желудке, остался караулить, но до самого вечера Сяося так и не показывался. Заходило солнце, наступали сумерки. Ли Вань до того изголодался, что больше уже не мог терпеть. Он снял с себя верхнюю одежду и в соседней лавке променял свое платье на лепешки. В лавке он задержался недолго, но, когда возвращался, услышал шум запираемых ворот. Подбежал к дому — ворота были уже заперты.

«Сколько я прослужил в ямэне, но так надо мною еще никогда не издевались! — негодовал про себя Ли Вань. — Не ахти уж какая персона начальник канцелярии, чтобы его привратник позволял себе такое самоуправство! Да и этот тоже: жена и вещи в гостинице... остался ночевать — так дай знать. Что поделаешь, придется уж эту ночь как-нибудь просидеть тут у них под навесом. Завтра с утра дождусь, пока выйдет кто-нибудь из слуг поумнее, и с ним поговорю».

Шел десятый месяц года. Было хоть и не особенно холодно, но среди ночи подул резкий ветер и полил дождь. Ли Вань весь промок и промучился до утра. Утром, когда дождь перестал, снова явился Чжан Цянь: оказывается, Шунюй настояла на том, чтобы он пошел за ее мужем. У Чжан Цяня были при себе все казенные бумаги, и они с Ли Ванем решили, что ворвутся в дом, как только откроются ворота. Так они и поступили.

Привратник не смог удержать их, они ринулись в гостиный зал и подняли там крик. Все, кто был в доме, и стар, и мал, сбежались на их крик и заголосили. Прохожие, услышав доносившийся из дома шум, столпились у ворот. Наконец, обеспокоенный криками, вышел и сам хозяин, весь в трауре:

Услышав покашливание хозяина, слуги закричали: «Хозяин идет!» — и расступились.

— Что за шум? Что происходит? — спросил Фэн, входя в зал.

Чжан Цянь и Ли Вань вышли вперед, поклонились хозяину, и один из них сказал:

— Господин Фэн! Мы выполняем поручение губернатора округа Сюаньфу. Губернатор направил нас с грамотой в Шаосин, где мы арестовали государственного преступника Шэнь Сяося, и теперь следуем обратно. Когда мы добрались до вашего города, арестованный сказал нам, что вы друг его отца и что он хотел бы вас навестить. Мы не осмелились отказать и позволили ему пойти к вам. Он пришел сюда еще вчера утром и до сих пор не выходит. Это задерживает нас, а ваш привратник не пожелал доложить вам о нас. Просим оказать нам милость и поторопить Шэнь Сяося, чтобы мы могли двинуться дальше.

Сказав так, Чжан Цянь вынул из-за пазухи бумаги и подал их хозяину.

— Шэнь Сян... Шэнь Сяося... Это не сын ли Шэнь Ляня? — проглядывая бумагу, спросил Фэн.

— Да, он, — ответил Ли Вань.

Фэн схватился обеими руками за голову и изобразил ужас на лице:

— Ну и пустоголовые вы конвоиры! Будь Шэнь Сяося только государственным преступником, это еще полбеды, но ведь он прежде всего враг министра Яня. Кто же осмелится принимать такого человека у себя?! Когда это он вчера ко мне приходил?! Что зря болтаете! Узнают еще местные власти, дойдет ваша болтовня до министра Яня, а его гнев мне будет не по плечу! Сами не уследили или, чего доброго, просто отпустили важного преступника за взятку, а теперь решили взвалить все на меня. А ну-ка, гоните их отсюда! — в возмущении крикнул он прислуге. — И ворота заприте! Незачем нам навлекать на себя неприятности. Когда узнает министр Янь, не до шуток будет!

Бранясь, Фэн ушел к себе, а его слуги, все сколько их было, набросились на служителей ямэня и мигом вытолкнули их на улицу. Ворота заперли на засов, и долго еще изнутри доносились крики и брань.

Чжан Цянь и Ли Вань, растерянно глядя друг на друга, стояли на улице как вкопанные и слова не могли вымолвить.

— Это ты вчера уговаривал его идти в город, — произнес наконец Чжан Цянь, укоряя Ли Ваня. — Теперь сам его и разыскивай!

— Ну ладно, не упрекай меня. Давай лучше пойдем с тобой и спросим у его жены. Может быть, она знает, куда он девался, и тогда снова отправимся его искать.

— Правильно! — согласился Чжан Цянь. — Ведь они любящие супруги. Вчера он не вернулся, она прождала его целых полночи и тихонько плакала. Наверняка она должна знать, где ее муж.

Порешив на этом, они помчались из города обратно в гостиницу.

Заслышав голоса конвоиров, Шунюй поспешила им навстречу.

— Почему мужа нет с вами? — спросила она.

— А ты у него спроси, — ответил Чжан Цянь, указывая пальцем на Ли Ваня.

Тогда Ли Вань подробно рассказал ей о том, как он вчера отстал от Сяося, как пришел к Фэну и что было потом.

— А я-то сегодня чуть свет на пустой желудок отправился в город, и вот меня накормили там приятными новостями, — добавил Чжан Цянь. — Думаю, что твоего мужа там действительно нет. Наверняка он пошел куда-то в другое место. Неужто он тебе ничего об этом не сказал? Говори скорей, где он, и мы пойдем искать его!

Не успел Чжан Цянь еще и рта закрыть, как Шунюй, едва сдерживая слезы, вцепилась в обоих конвоиров.

— Ах, вот как! — завопила она. — Верните мне мужа!

— Муж твой сам захотел навестить какого-то знакомого, мы по-хорошему разрешили ему пойти, а куда он девался, не знаем, — в один голос говорили конвоиры. — Мы сами вне себя, не знаем, где его искать, а ты еще пристаешь, чтобы мы тебе мужа вернули! Спрятали мы его, что ли? Смешно даже!

Обозленные, конвоиры с трудом высвободились из цепких рук Шунюй и повалились на скамейку.

Тогда Шунюй вышла из комнаты, загородила собой выход, зарыдала, затопала ногами и заголосила. На шум прибежал хозяин гостиницы и стал ее успокаивать.

— Ах, вы не знаете, уважаемый! — причитала Шунюй. — У моего мужа до тридцати лет не было детей, и он взял меня второй женой. Вот уже два года, как я живу с ним. Теперь, на наше счастье, я три месяца как беременна. Муж ни за что не хотел со мной расставаться, поэтому я и отправилась с ним. Тысячу ли мы прошли вместе, за все время пути я ни на шаг от него не отходила, а вчера днем, так как денег у нас осталось немного, он решил пойти к одному своему знакомому. Пошел он вместе со старшим, с Ли Ванем. Так вчера они и не вернулись, и я забеспокоилась, а сегодня утром Ли Вань и Чжан Цянь пришли одни, без мужа. Значит, они убили его! Заступитесь за меня! Пусть они вернут мне мужа!

— Не волнуйтесь, уважаемая, — утешал ее хозяин. — Эти начальники ведь не враждовали с вашим мужем и не обижены им. С чего им убивать его?

Но Шунюй разрыдалась еще пуще.

— Вы не знаете, дедушка, — говорила она сквозь слезы. — Мой муж — враг министра Янь Суна, а эти люди наверняка присланы по его указанию. Может быть, они хотели выслужиться перед министром. Ведь подумайте, дедушка, мой муж десятки тысяч ли вел меня с собой, пришли мы сюда, так что же он вдруг ни с того ни с сего исчезнет, не сказав мне ни слова?! Но даже если бы он и захотел сбежать, разве конвоир Ли Вань отпустил бы его? Если они хотят угодить Янь Суну и убили моего мужа — это их дело. Но мне-то, овдовевшей и одинокой, на кого теперь надеяться?! Нет, дедушка, прошу вас, ведите меня вместе с этими убийцами в ямэнь! Я буду жаловаться.

Женщина так рыдала, так причитала, что Чжан Цянь и Ли Вань не успевали даже слово вставить, чтобы объяснить, что к чему.

Старик-хозяин подумал, что, может быть, женщина и права, и у него тоже зародилось определенное подозрение. Ему стало жаль Шунюй.

— Рассуждения рассуждениями, уважаемая, но, может быть, ваш муж и жив, — утешал он ее. — Так или иначе — подождем еще день.

— Можно, как вы говорите, подождать еще день. Но только кто будет отвечать, если эти убийцы удерут? — возразила Шунюй.

— Если бы мы на самом деле убили вашего мужа и хотели бы скрыться, то зачем бы мы пришли сюда? — заметил Чжан Цянь.

— Вы видели, что я женщина слабая, беспомощная, ничего не понимающая, и решили заморочить мне голову, надеясь еще и совратить меня. Говорите лучше по-хорошему, где тело мужа. Ведь так или иначе я буду знать — перед судом все выложите!

Видя, какие страшные обвинения выдвигает женщина, хозяин умолк, не решаясь больше вмешиваться.

Надо сказать, что пока все это происходило, сбежались постояльцы — любопытных набралось человек сорок, а то и пятьдесят. Узнав о горькой участи женщины, люди вознегодовали.

— Если вы хотите жаловаться, уважаемая, — говорили они, — то мы поведем вас в военное управление к инспектору.

Шунюй низко поклонилась всем и, плача, сказала:

— Спасибо вам, что в тяжелую минуту пожалели меня, попавшую в беду одинокую женщину, и указали, как мне быть. Только этих преступников схватите, чтобы не убежали, поведем их с собой.

— Не беспокойтесь, — говорили собравшиеся, — положитесь на нас!

Чжан Цянь и Ли Вань пытались объяснить людям, как и что произошло, но им не дали сказать и полслова.

— Начальники! — перебивали их люди. — Оправдываться и спорить не стоит. Ложь все это — значит, ложь, а правда — значит, правда. И если вы тут ни при чем, то идите с ней в ямэнь. Чего вам бояться?

Рыдая, Шунюй пошла вперед, остальные подхватили под руки Чжан Цяня и Ли Ваня, и все гурьбой направились в ямэнь инспектора.

Когда они подошли к ямэню, главные ворота еще были заперты, но день этот как раз оказался днем принятия жалоб. Шунюй, заранее надевшая на себя белую траурную юбку, не долго думая, ворвалась во двор через маленькие ворота в изгороди, огляделась и, увидев у больших ворот огромный *барабан и колотушку, висевшую на подставке для барабана, тут же схватила колотушку и с такой силой стала колотить ею по барабану, что, казалось, сотрясалось само небо. Привратник, служащие ямэня, насмерть перепуганные, выбежали во двор и женщину связали.

— Ишь, какая храбрая! — говорили они.

— Невиданная обида! Несправедливость! — кричала Шунюй, рыдая, бросившись на землю.

В это время из ямэня донеслись крики, оповещавшие о выходе в зал присутствия начальника. Главные ворота открыли, инспектор Ван занял свое место за столом на возвышении и сразу же поинтересовался, кто это бил в барабан.

Служители ввели Шунюй. Плача, она подробно рассказала, как с ее семьей случилось несчастье и как погибли Шэнь Лянь и оба его сына; сказала, что уцелел лишь один Шэнь Сяося, ее муж, но вчера и с ним расправились, и убийцами, мол, были его конвоиры. Тогда инспектор велел привести Чжан Цяня и Ли Ваня и стал их допрашивать.

Когда конвоиры давали показания, Шунюй то и дело перебивала их. Говорила она разумно, убедительно, и обоим конвоирам не удавалось отбиться от ее нападок.

«Эти Яни — люди могущественные и влиятельные, — думал инспектор Ван. — Нередко они замышляют убийства. Трудно поручиться, что и в данном случае это не так». И он тотчас велел всех троих отвести в областной ямэнь на дознание.

Правитель области, некий Хэ, медлить с таким важным делом не посмел и тут же велел привести хозяина гостиницы, чтобы выслушать показания сразу всех четверых.

Шунюй упорно твердила, что конвоиры убили ее мужа; Ли Вань говорил, что отлучился по нужде, потому отстал от конвоируемого и потерял его из виду. Чжан Цянь и хозяин гостиницы тоже дали показания, правдиво рассказав обо всем, что было.

Правитель области не мог прийти к какому-либо определенному решению. «Женщина так плачет и убивается... похоже, что она говорит правду. С другой стороны, Чжан Цянь и Ли Вань не сознаются в преступлении...» — размышлял он про себя и в конце концов пришел к тому, что приказал запереть всех четверых в пустой комнате, а себе велел подать паланкин и отправился к начальнику канцелярии Фэну послушать, что тот ему скажет.

Когда Фэну доложили, что явился правитель области, он поспешил к нему навстречу и провел его в гостиную. После чая правитель области заговорил о деле Шэнь Сяося.

Но стоило ему произнести это имя, как Фэн, зажав уши, заявил:

— Это же враг господина министра Янь Суна. Я хоть учился с отцом Шэнь Сяося, но никаких отношений с ним не поддерживаю. Прошу вас больше не говорить об этом человеке, а то семья Яней может узнать, и, чего доброго, привлекут к ответу и меня.

С этими словами он встал и произнес:

— Поскольку у вас, уважаемый, есть дела, не смею, конечно, вас задерживать.

Начальнику уезда, крайне смущенному, ничего не оставалось, как откланяться.

«Раз господин Фэн так боится Яней, — рассуждал он, сидя в паланкине, — то Шэнь Сяося, безусловно, не у него. Возможно, что Шэнь Сяося действительно убит конвоирами. Кто его знает! А может быть, он и явился к Фэну, а тот не пожелал его принять, и он ушел к кому-нибудь из других своих знакомых».

Возвратясь в ямэнь, правитель области снова велел привести всех задержанных и прежде всего обратился к Шунюй:

— У твоего мужа есть здесь кто-нибудь из знакомых, кроме начальника канцелярии Фэна?

— Больше никаких знакомых здесь нет.

— В какое время твой муж ушел? Когда вернулись конвоиры и сказали тебе, что муж твой исчез?

— Муж ушел вчера, перед полуднем, ушел вместе с Ли Ванем, — отвечала Шунюй. — К вечеру другой конвоир, Чжан Цянь, под предлогом, что хочет их поторопить, тоже ушел в город; вернулся он, когда уже совсем стемнело, и сказал мне буквально следующее: «Ли Вань и твой муж заночевали у начальника канцелярии Фэна; завтра с утра я пойду поторопить их». Чжан Цянь ушел утром сегодня, целых полдня где-то пропадал, а вернулись они вдвоем, без мужа. Так кто же, если не они, прикончили его! Ведь если бы моего мужа не оказалось в доме Фэна, Ли Вань еще вчера бросился бы на поиски, да и Чжан Цянь всполошился бы. А он, наоборот, принялся меня успокаивать. Тут все ясно. Наверняка они еще в пути обо всем договорились и решили, что Ли Вань ночью его убьет. Сегодня утром, когда Чжан Цянь пошел в город, они вместе закопали труп, а вернувшись, сказали, что муж убежал. Прошу вас, благороднейший господин начальник, разобрать это дело по справедливости.

— Да, пожалуй, ты права, — заявил правитель области.

Чжан Цянь и Ли Вань хотели было что-то сказать в свое оправдание, но начальник области обрушился на них:

— Вы — служащие ямэня. Чем же вы занимаетесь! Если вы и не убили его, как задумали, то уж наверняка отпустили за деньги. Что тут оправдываться?! — закричал начальник и тут же приказал дать каждому по тридцать палок.

Били их так, что у Чжан Цяня и Ли Ваня треснула кожа, ручьем полилась кровь, но никакой вины за собой они не признавали.

Шунюй при этом стояла в стороне и горько плакала. Начальнику области стало жаль ее, и он велел зажать конвоиров в тиски.

Но конвоиры действительно не убивали Шэнь Сяося и потому, невзирая на боль, которую им причиняли пытки, конечно, все отрицали. Дважды их зажимали в тиски, но признания от них так и не удалось добиться. Правитель области хотел было приступить к третьей пытке, но Чжан Цянь и Ли Вань, которые были уже не в силах переносить мучения, взмолились.

— Правда же — Шэнь Сяося не умер, — говорили они. — Просим вас, господин начальник, назначить нам срок, дать нам сопровождающих, и мы найдем его и вернем жене.

Так как у правителя не было определенной уверенности, что Сяося убит, ему ничего не оставалось, как согласиться. На поиски Шэнь Сяося он дал пятидневный *отчетный срок и назначил четырех молодцов сопровождать Чжан Цяня и Ли Ваня; Шунюй он пока отправил в женский монастырь; хозяина гостиницы отпустил. О ходе дела и принятых решениях было написано подробное донесение инспектору, и тот одобрил принятые меры.

Чжан Цяня и Ли Ваня сковали одной цепью, и четверо молодцов поочередно водили их по городу. Деньги, которые были при них, молодцы отобрали, и даже японский нож и тот пропили. Цзинин был город большой, народу приезжало и уезжало десятки тысяч — где было в таком городе отыскать Сяося! Для них это просто был выход хоть на время избавиться от мучений. Шунюй тем временем спокойно жила в монастыре. Но каждые пять дней она неизменно являлась в ямэнь к правителю области, плакала, убивалась, и тому ничего не оставалось, как в каждый отчетный срок избивать Чжан Цяня и Ли Ваня. Так повторялось раз десять. За это время им столько дали палок, что и не сосчитать. Бывшие конвоиры уже едва волочили ноги, и вскоре один из них, Чжан Цянь, заболел и умер. Ли Ваню в конце концов пришлось пойти к Шунюй в монастырь и умолять ее смилостивиться.

— Я уже доведен до того, что больше скрывать не в силах, — говорил он Шунюй. — Дело было так, что когда нас послали за Сяося, секретарь Цзинь Шао на словах передал нам распоряжение губернатора Ян Шуня, чтобы мы в пути убили вашего мужа, достали свидетельство от местных властей о том, что он умер от болезни, и вернулись бы в Баоань и отчитались. Хотя мы и согласились, но совершить такое мы, конечно, не могли. А почему ваш муж вдруг сбежал, мы действительно к этому никакого отношения не имеем — небо тому свидетель. — Если я хоть слово солгал, погибнуть всему моему семейству! Начальник теперь каждые пять дней требует отчета; мой напарник Чжан Цянь умер под палками; погибну и я, и будет еще одной несправедливостью больше. Ведь муж ваш действительно жив, и вы еще встретитесь с ним. Прошу вас, не ходите больше плакать и жаловаться в ямэнь, тогда мне смогут дать срок подлиннее, и я уцелею. Это будет благодетельным поступком с вашей стороны!

— По твоим словам, выходит, что мужа вы не убивали, — отвечала Шунюй. — Трудно тебе поверить. Но все же, раз ты так говоришь, я не буду ходить жаловаться, чтобы ты мог спокойно разыскивать мужа. Но только ты старайся, будь внимательным и не ленись.

— Да, да, конечно, — несколько раз повторил в ответ Ли Вань и ушел.

Можно привести стихотворение по этому поводу:

Надо сказать, что правитель дал такой короткий отчетный срок для розыска Сяося по двум причинам: во-первых, дело было в том, что Сяося был важным преступником, которого затребовал сам губернатор Сюаньфу; во-вторых, о Сяося непрерывно напоминала Шунюй, которая без конца приходила в ямэнь, плакала и молила ускорить поиски. Но на этот раз Ли Ваню не суждено было погибнуть — помог случай.

Пока Ян Шунь и Лу Кай в надежде получить повыше титулы и побольше почестей только и заняты были тем, что судили да рядили, как угодить Янь Суну и Янь Шифаню, один цензор по военному ведомству, некий У Шилай, возненавидев Ян Шуня за то, что тот губил простой народ, уничтожал беженцев и доносил об этом как о победе, написал доклад императору, где подробно изложил, как обстояло дело. В докладе он обвинял также и Лу Кая как соумышленника Ян Шуня и соучастника его преступлений.

Как раз в эти дни император совершал торжественное моление о благодатном правлении. Узнав, что убивают ни в чем не повинный народ, наносят страшный вред миру и согласию в стране, император был крайне возмущен. Он тут же дал распоряжение охранным войскам взять виновных и доставить их на следствие в столицу. Неожиданный гнев императора лишил Янь Суна возможности заступиться за них, но все же, благодаря его вмешательству, Ян Шунь с Лу Каем отделались только лишением всех званий и должностей. Вот вам и презренные Ян Шунь и Лу Кай: убивали людей, строили людям козни — а толку что? Выставили себя на посмешище другим, и все тут.

Теперь дальше. Когда до правителя области, господина Хэ, дошел слух о том, что Ян Шуня сняли с поста, он потерял интерес к делу Шунюй; к тому же сама Шунюй больше не являлась жаловаться, из двух конвоиров один умер, а оставшийся в живых Ли Вань не переставал молить, чтобы его пощадили. Кончилось тем, что правитель области велел снять с Ли Ваня оковы, дал ему грамоту на розыски беглеца по всей стране и только на словах приказал проявить усердие в этом деле — ясно было, что правитель просто освобождал его. Ли Вань принял грамоту так, словно ему вручили указ о помиловании, много раз до земли поклонился начальнику, вышел из ямэня и бросился бежать — только пыль вилась вслед за ним. Денег у Ли Ваня не было, и ему пришлось добираться домой, прося подаяния. Но оставим его.

Несколько месяцев провел Сяося в потайном помещении в доме Фэна. О происходящих событиях он был осведомлен через господина Фэна, который все разузнавал, а затем сообщал ему. Сяося знал, что Шунюй живет пока в монастыре, и в душе был очень этому рад. Через год ему уже было ясно, что ни Чжан Цяня, ни Ли Ваня больше не существует и что дело постепенно заглохло. Фэн в своих внутренних покоях устроил для Сяося отдельный кабинет из трех комнат, чтобы его гость мог там спокойно заниматься, и только не разрешал ему никуда выходить, так что никто из посторонних не знал, что Сяося живет у него. Трехгодичный срок траура господина Фэна к этому времени подошел к концу, но, чтобы не оставлять Сяося одного, он не вернулся на службу.

Незаметно пролетело восемь лет. В тот год умерла жена Янь Суна, госпожа Оуян. Янь Шифань, не пожелав сопровождать гроб матери на родину, уговорил отца просить у императора дозволения остаться в столице ухаживать за отцом; а получив разрешение, невзирая на траур, развлекался со своими женами и наложницами, дни и ночи пьянствовал и веселился. Император сам был очень почтительным сыном и потому, когда узнал о поведении Шифаня, остался крайне этим недоволен. Как раз в то время в столице появился некий чародей, по имени Лань Даосин, который обладал искусством гадать и предсказывать судьбу. Как-то раз император призвал его, велел ему обратиться к духам и спросить, хороши ли у него министры.

— Я призываю истинных богов неба, — докладывал императору Лань Даосин. — Они говорят прямо, без лести и прикрас. И если, паче чаяния, ответ не будет угоден вашему сердцу, прошу, ваше величество, не осуждать меня.

— Услышать правдивое слово неба — это как раз то, чего я и хочу. Каков бы ни был ответ, вы тут ни при чем, и винить вас я не буду.

Лань Даосин стал выводить магические знаки, и, когда начал произносить заклинания, гадательный прибор вдруг сам зашевелился и вывел следующие слова:

— Поясните, что это значит, — обратился император к Лань Даосину.

— Я невежествен и не понимаю, — ответил тот.

— Зато я понимаю, — сказал тогда император. — Если соединить иероглифы «гора» и «высокий», получится иероглиф «Сун», а если над словом «чуждый» написать «траву», выйдет иероглиф «Фань». Это намек на Янь Суна и на его сына Янь Шифаня. До меня уже давно доходят слухи, что, пользуясь своей силой и властью, Янь Сун и Янь Шифань чинят вред стране. А раз на это мне указали теперь и небесные духи, то я должен немедленно принять меры. Но только никому об этом ни слова.

— Не посмею, не посмею, — говорил Лань Даосин, кланяясь до земли, и, получив от императора вознаграждение, вышел.

С тех пор император стал постепенно отдалять от себя Янь Суна. Этим обстоятельством воспользовался цензор Цзоу Инлун и подал на высочайшее имя обвинительный доклад: «Янь Шифань, опираясь на всесилие своего отца, торгует должностями и титулами; на его счету столько злодейских преступлений, что он заслуживает публичной казни. Отцу же его Янь Суну, который потакает злодею сыну, насаждает своих людей и отстраняет достойных, следует дать отставку, чтобы очистить правление». Обрадованный этим докладом, император вскоре повысил Цзоу Инлуна в должности. Янь Шифань был предан суду и приговорен к ссылке, а Янь Суну было предложено вернуться на родину. Через некоторое время поступило донесение от цзянсийского инспектора, цензора Линь Юня, в котором сообщалось о том, что Янь Шифань уклоняется от военных повинностей, живет у себя дома и безобразничает больше прежнего: грабит местных жителей, содержит проходимцев-головорезов, налаживает тайные связи с японскими пиратами и замышляет измену. Император специальным указом предписал представителям *трех судебных органов расследовать дело. Судьи доложили, что обвинения подтверждаются фактами, и Янь Шифань был немедленно казнен, а имущество его конфисковано. Янь Суна отправили в дом призрения. Все пострадавшие от козней Яней были полностью оправданы и восстановлены в правах.

Как только до Фэна дошла весть о казни Янь Шифаня, он сразу же сообщил об этом Сяося. Теперь уже не было надобности держать Сяося взаперти, и он отправился в монастырь проведать Шунюй. Муж и жена, встретившись, бросились друг другу в объятия и зарыдали. Когда Шунюй отправилась с мужем в путь, она была на третьем месяце, а теперь ребенку, который родился в монастыре, исполнилось десять лет. Шунюй сама учила его грамоте, мальчик уже знал наизусть все *«Пятикнижие», и Сяося был безгранично счастлив.

Фэн теперь собирался в столицу за назначением на должность. Он предложил Сяося ехать с ним хлопотать о снятии обвинения с отца, а Шунюй пока поселить у него. Сяося согласился и вместе с Фэном отправился в Пекин.

В столице Фэн прежде всего нанес визит Цзоу Инлуну, который служил теперь помощником начальника Ведомства принятия прошений, и рассказал ему о горькой судьбе Шэнь Ляня и его семьи. Затем Фэн показал ему черновики прошения Сяося, и Цзоу Инлун обещал взять это дело на себя. На следующий день Сяося отнес жалобу на высочайшее имя в Ведомство принятия прошений. Вскоре последовал императорский указ: Шэнь Ляня, как пострадавшего в результате верной и преданной службы, посмертно восстановили в чине, а за честность и прямоту он был пожалован повышением в ранге на одну ступень; жене и сыновьям Шэнь Ляня разрешалось вернуться на родину; конфискованное имущество полностью возвращалось семье. Самому Шэнь Сяося, в связи с тем что он много лет был сюцаем на стипендии, разрешалось вступить в должность и давалось назначение на пост правителя уезда. В ответ на указ Сяося написал императору благодарственный доклад. В нем, помимо прочего, говорилось:

Император одобрил доклад. Ян Шунь и Лу Кай были доставлены в столицу, приговорены к смертной казни и в ожидании приведения приговора в исполнение посажены в тюрьму.

Сяося зашел проститься с Фэном: он собирался поехать в Юньчжоу за матерью и младшим братом Чжи, чтобы перевезти их в столицу и поселить где-нибудь недалеко от дома Фэна; после этого намеревался поехать в Баоань, разыскать останки отца и перевезти их на родину, чтобы там похоронить.

— Я как раз недавно получил известие из Юньчжоу, — сказал Фэн, когда Сяося посвятил его в свои планы. — Твоя матушка пребывает в добром здравии, а твой младший брат Чжи уже стал сюцаем и учится там же, в Юньчжоу. За ними я сам пошлю кого-нибудь, а ты без промедления отправляйся искать останки отца. Это сейчас важнее, с матушкой встретишься здесь, когда вернешься.

Сяося так и сделал: сразу же отправился в Баоань, где два дня подряд безуспешно разыскивал останки отца. На третий день, измученный, он присел возле ворот какого-то дома. Из дома вышел старец и пригласил его выпить чаю. В гостиной Сяося сразу же обратил внимание на висевший на стене свиток. На свитке были наклеены два доклада Чжугэ Ляна, переписанные от руки; в конце текста стояла только дата, подписи переписывавшего не было. Сяося не мог оторвать глаз от свитка.

— Почему вы так смотрите на этот свиток? — обратился к нему старец.

— Позвольте узнать, чья это рука?

— Это кисть моего покойного друга Шэнь Ляня.

— А каким образом свиток очутился у вас?

— Меня зовут Цзя Ши, — сказал старец. — В свое время, когда Шэнь Лянь был сослан в наши края, он жил здесь, у меня. Мы с ним были очень дружны и побратались. Потом его постигла страшная участь. Я боялся, как бы и меня не привлекли к ответу, и бежал в Хэнань. Оба эти доклада я взял с собой и наклеил на свиток. Я часто разворачивал его, смотрел на доклады, и тогда мне казалось, что я вижу перед собой своего старого друга. Когда губернатор Ян Шунь ушел с поста, я решил вернуться на родину. Жена моего друга, госпожа Сюй, с малолетним сыном уехала в Юньчжоу, но я часто их навещаю. Недавно до меня дошли слухи, что с Янями наконец расправились, значит, мой друг будет оправдан и отомщен — я уже послал в Юньчжоу человека, чтобы сообщить им об этом. Я думаю, что скоро сын моего друга приедет за гробом отца, поэтому я повесил свиток в главном зале: если сын Шэнь Ляня явится, он признает почерк своего батюшки.

Услышав такое, Шэнь Сяося тут же повалился в ноги Цзя Ши.

— О благодетель наш! — воскликнул он, отбивая поклоны.

— Кто вы? — спросил Цзя Ши, поспешив поднять с колен незнакомца.

— Я — Шэнь Сяося, и доклады на этом свитке написаны рукой моего покойного отца.

— Мне говорили, что Ян Шунь послал людей, чтобы арестовать вас и доставить сюда — ведь он собирался уничтожить весь ваш род, — говорил старик. — Я думал, что и вас постигла та же участь. Как же вам удалось уцелеть?

Тут Шэнь Сяося рассказал подробно обо всем, что произошло в Цзинине.

— Поразительно! Поразительно! — восклицал Цзя Ши, слушая его рассказ.

Затем он тут же велел слугам приготовить для гостя обед.

— Вы, наверно, знаете, благодетель, где находится гроб отца, — сказал Сяося. — Очень прошу вас указать мне это место, чтобы я мог поклониться праху покойного батюшки.

— Ваш отец погиб в тюрьме. Я выкрал из тюрьмы его тело, тайком похоронил и никогда не решался кому бы то ни было говорить об этом. Вот теперь наконец, когда вы приехали, чтобы увезти на родину его останки, я вижу: старания мои не пропали даром.

Только они собрались пойти на могилу Шэнь Ляня, как увидели, что к дому верхом на лошади подъезжает молодой человек.

— Какое счастливое совпадение! — воскликнул Цзя Ши. — И ваш брат как раз приехал!

Это и был Шэнь Чжи, младший брат Сяося. Юноша сошел с коня, и они поздоровались.

— Это твой старший брат Сяося, — сказал Цзя Ши молодому человеку, указывая на Сяося.

Только теперь младший и старший братья впервые увиделись, и им казалось, что это сон. Обняв друг друга, они разрыдались.

Все трое отправились на могилу Шэнь Ляня. Цзя Ши шел впереди, указывая дорогу. Перед еле заметным холмиком, густо заросшим травой, Цзя Ши остановился и приказал братьям совершить земной поклон. Рыдая, Сяося и Чжи опустились на землю. Цзя Ши стал их успокаивать.

— Нам надо обсудить одно важное дело, не надо так убиваться! — говорил Цзя Ши и продолжал: — Дело в том, что обоих ваших братьев тоже убили в тюрьме. К счастью, нашелся один добрый тюремщик, некий Мао, который сжалился над невинно загубленными и похоронил их в трех ли к западу от города. Самого Мао теперь уже нет в живых, но я знаю, где это место, и когда вы повезете на родину гроб вашего батюшки, возьмете и их останки, чтобы потом похоронить всех вместе. Как вы на это смотрите?

— Мы как раз так и хотели сделать, — отвечали братья.

В тот же день вместе с Цзя Ши они побывали на могиле братьев и долго не могли прийти в себя от горя.

На следующий день были заказаны гробы и выбран *благоприятный день, чтобы отрыть могилы и переложить тела.

Трое покойников выглядели как живые: сохранилось выражение лица, тела совсем не разложились. Так, конечно, могло быть лишь с людьми преданной и благородной души. О том, как рыдали братья, нечего и говорить.

И вот гробы погрузили на повозку, братья стали прощаться с Цзя Ши и собираться в путь.

— А этот свиток я хотел бы просить вас отдать мне, — обратился Сяося к Цзя Ши, когда они прощались. — Я бы взял его с собой и повесил в нашем родовом храме. Прошу вас не отказать мне.

Цзя Ши тут же снял свиток и подарил его братьям. Те земно поклонились, поблагодарили Цзя Ши и в слезах простились с ним.

Шэнь Чжи поехал сопровождать гробы. Он должен был добраться до Чжанцзяваня, где ему предстояло нанять джонку и погрузить на нее гробы, а Сяося направился в Пекин. В столице Сяося встретился с матерью, рассказал ей обо всем, зашел поблагодарить господина Фэна, а затем вместе с матерью стал собираться в Чжанцзявань.

В то время в столице не было чиновника, который не вспоминал бы благородного и преданного Шэнь Ляня и не восхищался бы Сяося с матерью, собиравшимися в такую даль везти гробы, поэтому кто дарил им подорожные, кто деньги на похороны, кто на дорогу. Из всего этого Сяося взял только одну подорожную и больше ничего.

Приехав в Чжанцзявань, Сяося нанял на почтовой станции джонку, человек сто ее волочили, так что двигались они не быстро. Но вот в конце концов они добрались до Цзинина. Сяося велел причалить и, оставив своих на джонке, сошел на берег и отправился в город к Фэнам. Здесь он сообщил близким господина Фэна, что глава их семьи благополучно здравствует в столице, взял с собой Шунюй и сына и повел их на джонку. Мать с сыном прежде всего поклонились гробам, а затем госпоже Сюй. Увидев перед собой такого большого внука, та обрадовалась так, что и словами не передать. В свое время она думала, что вся семья погибла и некому будет продолжать их род, а вот теперь вышло, что и сыновья остались, и внук есть, враги умерли недоброй смертью, а муж и сыновья отомщены. Справедливость неба очевидна: злодеи все-таки кончают плохо, а хорошие люди в конце концов благоденствуют.

Но оставим лишние разговоры.

Когда все они прибыли в Шаосин, тесть Шэнь Сяося, господин Мэн Чуньюань, вместе с дочерью вышли встречать их за двадцать ли. Семья вновь воссоединилась, и были тут и радость, и слезы. На пристани собрались представители местной власти — они явились выразить свое соболезнование родным покойных. Имущество Шэнь Ляня к тому времени уже было полностью возвращено его семье.

Братья похоронили останки родных на родовом кладбище и в течение трех лет строго соблюдали траур, так что не было человека, который не считал бы их образцом величайшей сыновней почтительности. Правитель области выстроил в честь Шэнь Ляня храм, где каждую весну и осень совершались жертвоприношения. Свиток с докладами Чжугэ Ляна, собственноручно переписанными Шэнь Лянем, и по сию пору висит в этом храме.

Когда истекли три года траура, Сяося отправился в столицу за назначением и получил должность правителя уезда. Правил он честно, был справедлив и дослужился до поста правителя области. Его сын совсем молодым выдержал экзамен и в тот же год, что и его дядя Шэнь Чжи, стал цзиньши. И в дальнейшем из поколения в поколение все их потомки были учеными людьми.

В столице люди помнили, как в свое время начальник канцелярии Фэн спас Шэнь Сяося, очень уважали его за благородство и твердость духа, и он был назначен начальником Палаты чинов. Однажды во сне к Фэну явился Шэнь Лянь и сказал: «Верховный владыка за мою преданность и прямоту пожаловал мне должность бога-покровителя города Пекина, а тебя теперь назначил богом-покровителем Нанкина. Завтра в полдень вступаешь в должность». Фэн проснулся в крайнем удивлении. На следующий день, в полдень, ему вдруг показалось, что за ним прислали паланкин, и он безболезненно скончался. Так оба друга стали божествами, и есть стихи, в которых говорится: