Онлайн чтение книги Неоконченный портрет Unfinished Portrait
Глава двенадцатая. Мир и покой.

1.

Перемирие явилось для Селии большой неожиданностью. Она настолько привыкла к войне, что казалось, та никогда не кончится…

Она стала просто частью жизни…

И вот теперь война кончилась!

Пока она шла, строить планы не было никакого толку. Пусть будущее само о себе позаботиться, а жить надо сегодняшним днем — просто надеяться и молиться, чтобы Дермота снова не отправили во Францию.

Но теперь — все пошло по-другому.

Дермот был полон замыслов. В армии он оставаться не собирался. В армии никаких перспектив. Надо как можно быстрее демобилизоваться и идти работать в Сити. Он узнал о вакансии в очень приличной фирме.

— Но, Дермот, разве не надежнее было бы остаться на военной службе? Там же пенсия и всё такое…

— Если я останусь, то зарасту мхом. И что толку от жалкой пенсии? Я намереваюсь деньги делать — много денег. Ты же не против того, чтобы рискнуть, не так ли, Селия?

Нет, Селия не возражала. Как раз готовность рисковать больше всего и восхищала ее в Дермоте. Жизнь его не пугала.

Дермот от жизни никогда не бежал. Он обычно смотрел ей в лицо и вынуждал следовать своей воле.

Ее мать однажды назвала его беспощадным. В некотором смысле это было правдой. К жизни он действительно был беспощадно требователен — не принимая в расчет сентиментальные соображения. Но с ней беспощадным он не был. Посмотрите, как нежен он был до того, как родилась Джуди…

2.

Дермот рискнул.

Оставил армию и пошел на службу в Сити, начав с небольшим окладом, но с перспективой значительно больших денег в будущем.

Не покажется ли ему, думала Селия, служба в конторе нудной, но он, по всей видимости, так не считал. Кажется, он был совершенно счастлив и доволен своей новой жизнью.

Дермоту нравилось браться за новые дела.

К тому же ему нравились новые люди.

Порой Селию возмущало то, что он ни разу не навестил двух стареньких тетушек в Ирландии, которые вырастили его.

Он посылал им подарки и регулярно — раз в месяц — писал, но видеть их не жаждал.

— Неужели ты их не любил?

— Любил, конечно, — особенно тетю Люси. Она была для меня как мать.

— И ты не хочешь их повидать? Если б захотел, они могли бы у нас погостить.

— Будут тут только мешать.

— Мешать? Если ты их любишь?

— Я знаю, у них всё в порядке, они здоровы. Вполне счастливы и всё такое прочее. Видеть же их я не очень хочу. В конце — концов, взрослея, отвыкаешь от своих родственников. Человеку такое свойственно. Тетя Люси и тетя Кэйт для меня большого значения теперь не имеют. Они остались для меня в прошлом.

«Дермот просто удивительный человек», — подумала Селия.

Но возможно и он считал её странной — за ее привязанность к местам и людям, знакомым ей с детства.

По правде говоря, странной он ее не находил. Он вообще об этом не думал. Дермот никогда не думал о людях — какие они. Все эти разглагольствования о мыслях и чувствах казались ему пустой тратой времени.

Дело он любил иметь с фактами, а не с идеями.

Иногда Селия спрашивала его, к примеру: «Что бы ты стал делать, если бы я сбежала от тебя с кем-нибудь?» Или: «Что бы ты стал делать, если бы я умерла?»

Дермот не имел никакого понятия, что бы он стал делать. Откуда ему было знать, если этого пока не случилось?

— Но разве ты не можешь просто представить себе?

Нет, Дермот не мог. Воображать то, чего на самом деле нет, — значит попусту тратить время.

Что, разумеется, было чистейшей правдой.

Однако не могла удержаться от фантазии Селия. Такая уж она была.

3.

Однажды Дермот обидел Селию.

Они были в гостях. Селия по-прежнему с опаской относилась ко всяким званым вечерам: вдруг опять найдет на нее робость и она будет сидеть, в рот воды набрав. Иногда такое случалось, иногда нет.

Но этот вечер прошел — так ей, по крайней мере, показалось — замечательно. Поначалу она немножко стеснялась, а потом отважилась сказать такое, от чего собеседник ее расхохотался.

Ей придало это смелости, она разговорилась и потом свободно болтала. Все много смеялись и много болтали, и Селия вместе со всеми. Она говорила вещи с ее точки зрения, вполне остроумные и, по-видимому, казавшиеся остроумными другим. Домой она пришла вся сияя от счастья.

«Не такая уж я и дура. Не такая уж я и дура, в конце-концов, — весело говорила она сама себе.

— По-моему, было очень славно, — сказала она через дверь гардеробной Дермоту. — Я чудесно провела время. Как удачно, что я вовремя подцепила петлю на чулке.

— Да, было не безнадежно плохо.

— Дермот, тебе что, не понравилось?

— У меня разболелся живот.

— О, дорогой, как жаль. Сейчас дам тебе соды.

— Теперь прошло. Что это с тобой было весь вечер?

— Со мной?

— Да, ты была какая-то совсем другая.

— Наверное, перевозбудилась. В каком смысле непохожа?

— Обычно ты ведешь себя очень разумно. Сегодня же ты весь вечер рта не закрывала, и гоготала, и была совершенно на себя не похожа.

— Тебе не понравилось? А я-то думала, что делаю успехи.

Внутри у Селии возникло странное ощущение холода.

— По-моему, ты несла какой-то вздор.

— Да, — медленно проговорила Селия, — думаю, я и вправду вела себя глупо… Но, по-видимому, это всем нравилось, они смеялись.

— А, всем?

— И потом, Дермот, мне тоже было хорошо… Это, наверное, ужасно, но мне кажется, что мне нравится иногда вести себя глупо.

— Говорить тогда не о чем.

— Но я больше не буду. Не буду, если тебе неприятно.

— Мне и в самом деле не нравится, когда ты глупишь. Не люблю глупых женщин.

Было больно, и еще как больно!

Дура-дурой она была. Конечно, дурой — она всегда это знала. Но почему-то надеялась, что Дермот не будет против. Что он — что, собственно, она имеет в виду? — будет снисходителен к ней. Если любишь человека, его ошибки и слабости внушают еще большую любовь, а вовсе не отталкивают. Скажешь ему: «Ну разве это не похоже на такого-то?» Но говоришь это не с раздражением, а ласково.

Однако от мужчин нежности дождешься не особенно…

Странной острой болью пронзил Селию испуг.

Нет, мужчины не нежны…

Они не такие, как матери…

Предчувствие дурного внезапно напало на нее. Она ведь ничего не знает о Дермоте…

Мужчины!.. Ей вспомнились слова бабушки на их счет. Бабушка, кажется, пребывала в полной уверенности, что в точности знает, что мужчины любят, а что — нет.

Но разумеется, бабушка глупой не была… Селия часто посмеивалась над бабушкой, но бабушка не была глупой.

А вот она, Селия, глупая… Она всегда в глубине души это знала. Но раньше думала, что с Дермотом значения это иметь не будет. А вот ведь имеет.

В темноте слезы неудержимо катились по ее щекам.

Она выплачется — ночью, под покровом темноты.

А утром встанет другим человеком. Никогда больше не станет выставлять себя дурой перед людьми.

Избаловали ее — вот в чем дело. Вечно к ней все были так добры — захваливали ее…

Но она не хочет, чтобы у Дермота даже на секунду появлялось такое выражение, с каким он взглянул на нее…

Что-то ей это напоминало — что-то случившееся давным-давно.

Нет, она не может припомнить.

Но постарается теперь следить за собой, чтобы не выглядеть больше дурой.