Онлайн чтение книги Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова
Оды*

О! общая людей отрада,

Пизда, веселостей всех мать,

Начало жизни и прохлада,

Тебя хочу я прославлять.

Тебе воздвигну храмы многи

И позлащенные чертоги

Созижду в честь твоих доброт,

Усыплю путь везде цветами,

Твою пещеру с волосами

Почту богиней всех красот.

Парнасски Музы с Аполлоном,

Подайте мыслям столько сил,

Каким, скажите, петь мне тоном

Прекрасно место женских тел?

Уже мой дух в восторг приходит,

Дела ея на мысль приводит

С приятностью и красотой. —

Скажи, — вещает в изумленьи, —

В каком она была почтеньи,

Когда еще тек век златой?

Ея пещера хоть вмещает

Одну зардевшу тела часть,

Но всех сердцами обладает

И всех умы берет во власть.

Куда лишь взор ни обратится,

Треглавный Цербер усмирится,

Оставит храбрость Ахиллес,

Плутон во аде с бородою,

Нептун в пучине с острогою

Не учинят таких чудес.

Юпитер громы оставляет,

Снисходит с неба для нея,

Величество пренебрегает

Приемлет нискость на себя;

Натуры чин преобращает,

В одну две ночи он вмещает,

В Алкменину влюбившись щель.

Из бога став Амфитрионом,

Пред ней приходит в виде новом,

Попасть желая в нижну цель.

Плутон, плененный Прозерпиной,

Идет из ада для нея,

Жестокость, лютость со всей силой

Побеждены пиздой ея.

Пленивши Дафна Аполлона,

Низводит вдруг с блестяща трона,

Сверкнув дырой один лишь раз.

Вся сила тут не помогает,

В врачестве пользы уж не знает,

Возводит к ней плачевный глас.

Представь героев прежних веков,

От коих мир весь трепетал,

Представь тех сильных человеков,

Для коих свет обширный мал, —

Одной ей были все подвластны,

Щастливы ею и бесчастны,

Все властию ея одной

На верьх Олимпа подымались

И в преисподню низвергались

Ея всесильною рукой.

Где храбрость, силу и геройство

Девал пресильный Геркулес,

Где то осталось благородство,

Которым он достиг небес?

Пока он не видал Амфалы,

Страны от взору трепетали,

Увидя, Тартар весь стенал.

Пизда ея его смутила,

Она оковы наложила,

Невольником Амфалы стал.

Представь на мысль плачевну Трою,

Красу пергамския страны,

Что опровержена войною

Для Менелаевой жены.

Когда бы не было Елены,

Стояли бы троянски стены

Чрез многи тысячи веков,

Пизда ея одна прельстила,

Всю Грецию на брань взмутила

Против дарданских берегов.

Престань, мой дух, прошедше время

На мысль смущенну приводить.

Представь, как земнородных племя

Приятностьми пизда сладит.

Она печали все прогонит,

Всю скорбь в забвение приводит,

Одно веселье наших дней!

Когда б ее мы не имели,

В несносной скуке бы сидели,

Сей свет постыл бы был без ней.

О, сладость, мыслям непонятна,

Хвалы достойная пизда,

Приятность чувствам необъятна,

Пребудь со мною навсегда!

Тебя одну я чтити буду!

И прославлять хвалами всюду,

Пока мой хуй пребудет бодр,

Всю жизнь мою тебе вручаю,

Пока дыханье не скончаю,

Пока не сниду в смертный одр.

Тряхни мудами, Аполлон,

Ударь елдою громко в лиру,

Подай торжественный мне тон

В восторге возгласити миру.

Ко дверям славы восхожду,

Тебя как будто на хуй жду.

Приди и сильною рукою

Вели всех муз мне перееть,

Чтоб в них усердье разогреть

Плениться так, как я пиздою.

Вздрочу престрашный мой елдак,

Чтоб всю теперь явил он силу,

Совсем уже готов кутак,

Впущу епическую жилу.

Всарначу я и взговорю,

Ебливым жаром я горю,

Бодрюсь, уёбши Парнасиду,

Иду за Пиндаром вследы,

Взношусь от Музиной пизды

Туда, где смертного нет виду.

На поясе небесном став,

Согласной лирой в небе звукну,

И в обе руки шмат мой взяв,

Зевеса по лбу плешью стукну,

Чтоб он сокрыл свой грубый зрак

И не дрочил теперь елдак,

Не метил плешью в щели многи,

Не портил бы земных красот,

Не драл елдою пиздий рот,

Не гнул богиням круто ноги.

Нептун и адский бог Плутон,

Смягчите ярость вы без шуму,

Страшася шанкера бабон,

Оставьте вы высоку думу.

На вас не буду я смотреть,

Велю обеих перееть.

Ты, море, не плещи волнами,

Под секель ветры заключи,

А ты престрого закричи,

Чтоб в аде не трясли мудами.

Чтоб тем приятный звук и глас

Такие вздоры не глушили,

Скачи и веселись, Парнас,

Мы все в природе утишили.

Сойди, о Муза, сверху в дол

И на пуп залупи подол,

Я ныне до пизды касаюсь,

Воспеть теперь ея хочу

И для того елдак дрочу,

Что я пиздою восхищаюсь.

Со утренних спокойных вод

Заря на алой колеснице

Являет Фебов нам восход,

Держа муде его в деснице,

И тянет за хуй Феба в понт,

Чтоб он светил наш горизонт,

Мы блеску все его радеем.

А ты, восточная звезда,

И краше всех планет пизда,

Тобой мы день и свет имеем.

Скончав теченье, Аполлон

С ефира вниз себя покотит,

К Фетиде в лоно съедет он,

Пизда лучи его проглотит,

И блеск его тогда минет,

Когда богиня подъебнет,

К мудам свою пизду отклячит,

Сокроется от нас день прочь,

Ебливая наступит ночь,

Коль Феб в богиню запендрячит.

Дрочи, о Муза, добрый хуй,

Садись ко мне ты на плешь смело,

Чтоб слабже он полез, поплюй,

Раздайся секель твой и тело.

Я всю вселенную узрел,

Когда тебя я на плешь вздел,

Кастильской омочен росою,

Отверзлись хуя очеса,

Открылись света чудеса,

Творимые везде пиздою.

Юпитер в смертных бросить гром

С великим сердцем замахнулся,

Погиб бы сей хуев Содом

И в лютой смерти окунулся,

Но в самый оный страшный час

Пизда взвела на небо глас,

Умильно секелем кивнула,

Зевес, схвативши в руки плешь,

Бежит с небес на землю пеш,

Громовый огнь пизда задула.

Перун повержен там лежит,

Пропал великий страх народа,

Юпитер над пиздой дрожит,

Забыта им уже природа.

Пускай злодействуют везде,

А он купается в пизде.

Алкмену ныне сарафанит,

Ебёт и прёт, пендрючит, ржот,

Храпит, сапит, разинув рот,

И гром уже его не грянет.

Ударил плешью по водам

Нептун, властитель над морями,

Велел подняться он мудам,

Чтоб дули ветры под волнами.

Велел все море возмутить,

Неоптолема потопить.

Но с вострым секелем Фетида,

Подъехав, села на муде.

Нептун, поковыряв в пизде,

Лишился тотчас грозна вида.

Плутон во аде с елдаком

Совсем было утратил мысли,

Елда его покрылась льдом,

А с муд уже сосули висли.

Но вскоре въехала туда

О ты, прелестная пизда,

Богиня ада Прозерпина,

Ощерила мохнату щель,

Плутон, храпя, наметил в цель,

В тебе согрелася елдина.

Твоя, о мать хуев, пизда,

Никак неизъясненна сила,

С волшебной сферы ты звезда,

О страх, ты солнце ослепила,

Когда из волосистых туч

Блеснул на Феба пиздий луч,

То он сияние оставил,

Забыл по должности езду

И сунулся тотчас в пизду,

Чем славы он твоей прибавил.

Гремит Амфалия пиздой,

Прельстив усами Геркулеса,

Который страшною елдой

Нередко пехивал Зевеса,

Творил велики чудеса,

Держал на плечах небеса,

Подперши плешью твердь ужасну,

Атланта бодро облехчил,

За то в него и хуй всучил,

Однак шентю узрел он власну.

Ахилл под Троей хуй вздрочил,

Хотел пробить елдою стену,

Но как он бодро в град вскочил,

Чтоб выеть тамо Поликсену,

Парис его ударил в лоб

Тем дротиком, которым ёб,

То небо стало быть с овчинку

В ахилловых тогда глазах,

Смяхчил его шматину страх,

Пизда сжевала в час детинку.

Герой в войне не человек,

Намазав ворванью елдину,

Забыв толь надобной нам век,

Разит людей так, как скотину.

С пиздой он больше не буян,

И Бахус без нее не пьян.

Пизда природу умножает,

Родит, лелеит, кормит нас,

Ее продолговатый глаз

Сурову нашу плешь смягчает.

О мать веселья и доброт,

Пизда, шентя, фарья, махоня,

Я тысячу хуев дам в рот —

Глотай, им ныне есть разгоня,

Насыться от моих похвал,

Я прямо в цель твою попал,

Воздвигну я тебе божницу,

Внутри очищу пиздорык,

И взявши в руки я голик,

Сгоню нечистую плотицу.

В ефире светлая звезда

Или блестящая планета

Не так прелестна, как пизда,

Она творительница света.

Из сих торжественных ворот

Выходит всякий смертный рот

И прежде всех ее целует,

Как только секелем кивнет,

Двуножну тварь на свет пихнет

И нам ее она дарует.

Тебя ебливая натура

На то произвела на свет,

Приятного чтоб Епикура

Увидеть точный нам портрет;

Умом таким же одарила

И чувствы те ж в тебя вселила.

Ты так же любишь смертных всех,

Натуры все уставы знаешь,

В пизде блаженство почитаешь,

Во зле не знаешь ты утех.

О, коль приятными стезями

Тогда ты на Парнас всходил,

Когда огромными стихами

Пизде песнь хвальну вострубил.

Читая ту, я восхищаюсь,

Слатчайшим чувством наполняюсь,

Вся в жилах кровь моя кипит,

Вся мысль пиздою возмутится,

Душа моя к мудам стремится,

А хуй прервать штаны грозит.

Блаженство, славу, пышность, чести

Я презираю так, как ты,

Не стоят те пиздиной шерсти,

Без ебли все суть суеты.

Вселенну всю я забываю,

В пизду как ярый хуй вбиваю,

Щасливей папы и царей,

Когда красотка обнимает,

Цалует, жмет и подъебает —

Тут все блаженство жизни сей!

Приап, правитель пизд, хуев,

Владетель сильный над мудами,

Всегда ты всех ети готов,

Обнявшись ты лежишь с пиздами.

Твой хуй есть рог единорога,

Стоит бесславно день и ночь,

Не может пизд отбить он прочь,

Столь ревность их к нему есть многа.

Меж белых зыблющихся гор,

В лощине меж кустов прелестных

Имеешь ты свой храм и двор,

В пределах ты живешь претесных,

Куда толпы хуев идут,

Венчавши каждый плешь цветами,

Плескают вместо рук мудами,

На жертву целок, пизд ведут.

Твой храм взнесен не на столбах,

Покрыт не камнем, не досками,

Стоит воздвигнут на хуях,

И верх укладен весь пиздами.

Ты тут на троне, на суде

Сидишь, внимаешь пизд просящих,

Где вместо завесов висящих

Вкруг храма всё висят муде.

Но что за визг пронзает слух,

И что за токи крови льются,

Что весел так Приапов дух?

Все целки перед ним ебутся.

Тут каждый хуй в крови стоит,

Приапу в честь пизды закланны

В слезах, в крови лежат попранны,

Но паки их Приап живит.

Подобяся хуи жрецам,

Внутрь пизд пронзенных проницают

И, секеля коснувшись там,

Беды велики предвещают

Пиздищам старым и седым,

Затем, что рот разинув ходят,

Хуям что трепет, страх наводят,

Что тлеть их будет вечна дым.

Но самым узеньким пиздам,

Которы губы ужимают

И сесть боятся вплоть к мудам,

Беды ж велики предвещают,

Что толстый хуй их будет еть,

Длинной до сердца их достанет,

Как шапку, губы их растянет,

Тем будут бедные ширеть.

Хуи, предвестники злых бед,

Жрецы ебливого Приапа,

Се идет к вам хуй дряхл и сед,

Главу его не кроет шляпа,

Лишь ранами покрыта плешь,

Трясется и сказать вас просит,

Когда смерть жизнь его подкосит,

Затем он к вам сто верст шел пеш.

Приап, узрев его, и сам

Ему почтенье изъявляет;

Велика честь седым власам —

Его он другом называет.

Ударил плешью в пуп себя,

Тряхнул мудами троекратно,

Потряс он храм весь тем незапно —

А всё, хуй старый, для тебя.

— Скажи, старик, — Приап вещал,—

Ты сделал ли что в свете славно?

Когда ты, где и как ебал?

Ебешь ли ныне ты исправно?

Коль храбр ты в жизни своей был,

Твой шанкар стерть я постараюсь,

Твой век продлить я обещаюсь,

Чтоб столько ж лет еще ты жил.

Старик, к ногам Приапа пад,

Не слезы — кровь льет с хуерыком,

Столь щедрости его был рад,

Что стал в смущеньи превеликом;

Подняв плешь синю, говорит:

— Коль ты так правду наблюдаешь,

Что жизнь за службы обещаешь,

Твой правый суд мой век продлит.

Внимай, Приап, мои дела!

Я начал еть еще в младенстве,

Жизнь юностью моя цвела —

А еть уж знал я в совершенстве.

Я тьмы ебал пизд разных лиц,

Широких, узких и глубоких,

Курносых жоп и толстощеких,

Скотов ебал, зверей и птиц.

Но льзя ль довольну в свете быть

И не иметь желаньев вредных?

Я захотел и в ад сойтить,

Чтоб перееть там тени смертных.

Мне вход туда известен был,

Где Стикса дремлющие воды,

Откуда смертным нет свободы

И где Плутон с двором всем жил.

Промеж двух зыблющихся гор

Лежит предлинная лощина,

Кусты, болота в ней и бор

И преглубокая пучина,

Тут страшна пропасть возле ней

На свет дух смрадный изрыгает,

Дым с пылью, с треском извергает,

И тем коснуться мерзко ей.

Я смело в пропасть ту сошел,

Насколь тут дух был ни зловонен,

К брегам который Стикса вел,

И сколь Харон был своеволен,

Без платы в барку не впускал,

Со мною платы не бывало,

Мне старого еть должно стало

И тем я путь чрез Стикс сыскал.

Потом, лишь Цербер стал реветь,

Лишь стал в три зева страшно лаять,

Я бросившись его стал еть,

Он ярость должен был оставить

И мне к Плутону путь открыть.

Тут духов тьмы со мной встречались,

Но сами, зря меня, боялись,

Чтоб я не стал их еть ловить.

В пещере темной был Плутон,

Сидел на троне с Прозерпиной,

Вкруг их был слышен винных стон,

Который строгою судьбиной

Низвержены навек страдать.

Тут в первый раз мне страх коснулся,

Я, зря Плутона, ужаснулся

И весь был должен задрожать.

Богиня, сидя близ его,

Всем бедным милости просила,

Но мало зрилось ей того:

Взяв в руки, хуй его дрочила

И тем смягчала его гнев,

Тем ярость в милость претворяла,

Тем многих бедных избавляла

От фуриев, трех адских дев.

Но кто не будет верить в то,

Пусть сам во ад сойдет к Плутону,

Он видел сам и был при том,

Как еб я страшну Тизифону,

У коей вместо влас змеи,

Разбросясь вкруг пизды лежали,

Вились, бросались и свистали,

Скрежа иссохши лядвии.

Тем страждет плешь моя от ран,

С тех пор блюю я хуерыком,

Се ясен правды знак мне дан,

Что я в труде был превеликом.

Хоть всех был больше сей мой труд,

Но адска фурия призналась,

Что ввек так сладко не ебалась,

И слезть уж не хотела с муд.

Потом, как я с нее сошел,

Изгрызен весь пизды змеями,

Еще трех сестр ее нашел,

Они пред мной поверглись сами,

Я их был должен перееть,

Раз еб Алекту, раз Мегеру,

Потом уеб я и Химеру,

Но тем не мог ни раз вспотеть.

Я муки в аде все пресек

И тем всем бедным дал отраду,

Ко мне весь ад поспешно тек,

Великому подобясь стаду.

Оставя в Тартаре свой труд,

И гарпии, и евмениды,

И демонов престрашны виды —

Все взапуски ко мне бегут.

Я, их поставя вкруг себя,

Велел им в очередь ложиться,

Рвался, потел, их всех ебя,

И должен был себе дивиться,

Что мог я перееть весь ад,

Но вдруг Плутон во гневе яром

Прогнал их всех жезла ударом,

Чему я был безмерно рад.

О, храбрость, сила, слава, труд,

Которы мне венец сплетали.

О, твердость, бодрость моих муд,

Со мной вы вместе работали!

К Приапу станьте днесь пред трон,

Свидетели моим трудам,

Плутон ебен был мною сам,

Вы зрели, что то был не сон.

Вы зрели, что Цереры дщерь,

Богиня ада Прозерпина

Отверзла мне горящу дверь,

О! щастья полная судьбина.

Такой красы я не видал,

Какую видел в Прозерпине,

Какая узкость, жар в богине,

Такой пизды я не ебал!

Лице ея как угль горел,

Все члены с жару в ней дрожали,

Я, глядя на нее, сам тлел,

Во мне все жилы трепетали.

Белее мрамора меле ног

Вздымался вверх лобок прелесный,

Под ним был виден путь сей тесный,

Что столь меня пленил и жог.

О, путь, любезнейший всем нам,

Ты наша жизнь, утеха, радость,

Тебя блажит Юпитер сам,

Ты нам даешь прямую сладость,

Ты сладко чувство в сердце льешь,

К тебе мысль всех живых стремится,

Тобой вся в свете тварь пленится,

Ты жизнь отъемлешь и даешь.

Разнявши губы, промеж ног

Богиня плешь мою вложила,

Тогда хуй крепок стал как рог,

Как лук напряглась моя жила.

Я двигнувшись вошел внутрь сам,

А Прозерпина прижимала,

Мне столь проворно подъебала,

Что я везде совался там.

Во всякой раз, как вверх всходил,

Как вниз из оной я спускался,

Я сладость нову находил,

Во мне дух млел и задыхался,

Но как в жару я самом был,

Столь многу вдруг вкусил я сладость,

Что я, сдержать не могши радость,

Ручьи млечные внутрь пролил.

Плутон, завиствуя мне в том,

Велел мне вытти вон из ада,

Я вдруг оставил его дом,

Не зря уже чудовищ стада,

Лишь мной ебен опять Харон

И пес треглавый, страж Плутона,

Не чувствовав мук бедных стона,

Я шел к тебе предстать пред трон.

С тех самых пор согнясь хожу,

С тех пор я чахну и слабею,

Трясется плешь и сам дрожу,

Не смею еть, боюсь, робею.

Пришел к тебе, Приап, просить,

Чтоб ты, воззря на скорбь и раны,

Что мне от фуриев злых даны,

Подшился щедро излечить.

Приап, услыша столько дел,

Плескал мудами с удивленья,

В восторге слыша речь, сидел,

Но вышед вдруг из изумленья,

— Поди, друг мой, ко мне, — вещал,—

Прими, что заслужил трудами.—

Призвав его, накрыл мудами

И с плеши раны все счищал.

Пришел тем в юность вдруг старик,

Мудами бодро встрепенулся,

Вдруг прям стал, толст он и велик,

Приап сам, видя, ужаснулся.

Чтоб с ним Плутона не был рок,

Его в путь с честью отправляет.

Идет, всем встречным не спускает

И чистого млека льет ток.

Одна пизда, прожив сто лет,

Пленясь Приапа чудесами,

Трясется, с костылем бредет,

Приапа видит чуть очами,

Насилу может шамкать речь:

— Внимай, Приап, мои все службы,

Просить твоей не смею дружбы,

Хочу на милость лишь привлечь.

Как юны дни мои цвели,

Во мне красы столь были многи,

Что смертны все меня ебли,

Ебли меня и сами боги.

Лет с пять уж етца не могу,

А проеблась я в десять лет,

Теперь уж мне не мил стал свет,

То правда, я тебе не лгу.—

Приап ее на хуй взоткнул,

Власы седые взял руками

И оную долой столкнул,

И с черными уже усами.

Когда б ты мог, Приап, в наш век

Должить нас чуды таковыми,

К тебе бы с просьбами своими

Шел всякий смертный человек.

I

Оконча все обряды брака,

К закланью целочку ведут,

Тебе, о славный наш ебака,

Ее на жертву отдают.

Ложись, еби и утешайся,

Вовек пиздами прославляйся

И целки в глубину войди,

Будь храбр, всю робость оставляя,

Такую вещь предпринимая,

Ты сам себя не остыди!

Ты зришь велико наслажденье

За многие твои труды

И приведенну на мученье

Судьбиной узкия пизды.

Не должно ли тебе потщиться,

Ужель твой хуй не разъярится

На столь прекраснейший предмет?

Ужель ты сильно еть не станешь

И храбрости той не докажешь,

В которой целок хуй твой рвет?

Пиздам приятно утешенье,

О, хуй, источник всех утех,

В пиздах вселяешь ты мученье,

Ты производишь в них и смех.

К тебе я песнь свою склоняю,

Твои дела я выхваляю

И ими весь наполню слух.

Подай, о муза наставленье

И чтоб имел я ободренье,

Впехни в меня ебливый дух.

Какой глас жалкий раздается,

Какой пизду объемлет страх,

Мошна ее тем боле рвется,

Чем дале хуй в ее устах.

Она зрит бед своих причину

И на растерзанну судьбину

Без слез не может посмотреть.

Пизда вся кровью обагрилась,

Пизда всех сил своих лишилась,

Ебака продолжает еть!

Он жалоб целки не внимает,

Пизду до пупа он дерет,

Престрашный хуй до муд впускает

И в ярости ужасной ржет.

Пизда не знает, куда деться,

Пизда от робости трясется

И устает уж подъебать;

Ебака наш лишь в силу входит,

Пизды от яру не находит

И начинает трепетать.

Хотя б пизд со сто тут случилось,

Он всем бы сделал перебор,

Лишь место кровью б обагрилось

И всех бы устрашило взор.

Он от часу в задор приходит,

Предмета боле не находит,

Кого бы можно растерзать,

В болезнь от ярости впадает;

Пизда ту ярость умножает

И тщится хуя раздражать.

Ебакиной признак забавы

Во век останется в пизде,

Дела, наполненные славы,

Гремят бессмертием везде.

Ты имя заслужил героя,

Для пизд лишаяся покоя,

Как на себя сей труд берешь,

Ты в ужас целок всех приводишь,

Великий страх на них наводишь,

Когда одну из них дерешь.

Какая красота явилась,

Сколь оной был ебака рад!

Пизда по шею заголилась,

Приятный обратя свой зад;

Она тем ярость утоляет,

Как хую жопу подставляет.

Боль нову чувствуя, кричит,

Кричит, вопит и жалко стонет,

Но в жопе хуй тем больше тонет

И по муде уже забит.

Ебака жалости не внемлет,

Добычей пользуясь такой,

Руками щоки жопы треплет

И хвалит толь предмет драгой.

Он в ярости не различает

И жопу за пизду щитает,

Вкушая в ней такую ж сласть.

Пизда погибель узнавает

И совершенной почитает

Свою окончанну напасть.

Ебака, храбрость доказавши,

Свой хуй из задницы тащит,

В ней плешь багряну замаравши,

И хуй от ярости трещит.

Чем боле плешь багряна рдеет,

Тем более пизда робеет,

Бояся в третий раз страдать.

Престрашный пуще хуй ярится

И над пиздою хоробрится,

Котора еть не может дать.

Он зрит б прежалком состояньи

Пизденку, приведенну в страх,

И что иметь не может дани

От целки, разъебенной в прах.

Свой рог в штаны он уклоняет

И вниз хуй твердый нагибает,

Покорствовать себе велит,

Но рог штаны те раздирает

И пламенну главу вздымает,

В штаны он гнуть себя претит.

Ебака, видя непокорность

Престрашна хуя своего,

И зря в штаны его упорность,

Держать руками стал его.

Пригнутый хуй достал колена,

Пизда, избавившись от плена,

Приятный показала вид,

Хотя мошна из целки стала,

Хоть век пизда так не страдала,

Она ебаку не винит.

По окончаньи проебенья

И жопы хуем, и пизды

За то достоин награжденья,

Достоин ты великой мзды.

Пизды в честь храм тебе состроют

И целками всю плешь покроют

Наместо лавровых венков,

Ты над пиздами величайся

И страшным хуем прославляйся,

Нещетных будь герой веков.

Владычица богов и смертных,

Мать всех живущих на земли,

Источник дружб и ссор несчетных,

Пизда, мою мольбу внемли!

Из мрачного ко мне жилища

На вопль как сирого вдовища

Сквозь лес, сквозь блато взор простри,

Склонись, склонись моей мольбою,

Смяхчись, зря страждуща тобою,

И с хуя плеснеть оботри.

О, юность, время скоротечно,

Которая теперь прошла,

Когда б ты длилась, юность, вечно,

Ты б тех забав не унесла,

Которыми я наслаждался

В тебе, какими восхищался.

Приди опять, как ты была!

Тогда пизды ко мне толпами

С отверстым ротом и губами

Слетятся, как на мед пчела.

Без слез не вспомню прежни веки.

Я в юности когда бывал,

Всяк день текли млечные реки,

Всяк день я разных пизд ебал,

Всяк день они ко мне стекались,

Наперстки на хуй мне казались,

И я им, сколько мог, служил.

Теперь, о лютая судбина,

Уже не хочет ни едина,

Чтоб хуй в нее я свой вложил.

Признаюсь вам, красы любезны,

Что хуй уже мой стал слабеть,

И все старанья бесполезны,

Нельзя мне столько раз уеть,

Колико раз ебал я прежде.

Пришел конец моей надежде,

Чтоб мог еще я милым быть.

Итак, навек прощаюсь с вами,

И чем я награжден пиздами —

Пиздам же я хочу прожить.

О вы, священницы борделя,

Наставницы младых красот,

Вы первого обман апреля

На весь уже простерли год,

Вам таинства везде известны,

И ваши хитрости прелестны

Так, как волшебством нас мрачат.

Вы сделать из старухи целку

Щитаете для вас безделку.

Мне вас досталось умолять.

За что, не знаю, вы в презренье,

За что гонимы вы от всех?

К вам должно всем иметь почтенье,

Вы матери драгих утех,

К вам в нуждах ближней прибегает,

Отраду в муке обретает

Вдовец, женатый, холостой.

Где б ярость мы хуев смягчали,

Где б разны роскоши узнали,

Как не в обители такой?

Еще мой хуй не так согнулся,

Чтоб вовсе твердость потерял.

Не мните, чтоб он не проснулся

И чтоб, узря пизду, не встал;

Хотя бы вовсе был бессилен,

Но ваших смысл красот обилен

Его в желанну крепость взвесть.

Чего не сделают пиздами,

То сделают они руками;

Кто может хитрость их исчесть!

Я помню негде чел недавно,

Как некакий скупой старик

В неделю раз один исправно

Ходить в бордели приобвык.

За то, кто сделать то возмется,

Что у скупого раз зайдется,

Велику плату положил.

А без того имел все даром

И денешки свои с товаром

Всегда с собою уносил.

Одна сестра за то взялася,

Что толко их старик трудил

И что еще при том смеяся

С собою денги уносил.

Схватя подвяску шерстяную

И кликнув из подруг другую,

Взяла конец, дала другой,

Хуй слабый в петлю положила

И так его защекотила,

Что нехотя вздохнул скупой.

Дошел и я, красы драгие,

Дошел и я до сей беды.

Бывали времена такие,

Когда платили мне пизды,

Бывало, все за мной ходили,

Бывало, все меня просили,

Чтоб раз один хотя уеб;

За то меня вы одаряли,

Но вы лишь денги проебали,

А я вам силу всю проеб.

Теперь, сестры златолюбивы,

Я к вам прибегнуть принужден,

Щастливы вы и прещастливы,

Что вами мир весь населен,

Старайтесь мне вы дать отраду,

А я за это вам в награду

Стараться буду вас проеть,

За всякий раз я малакейку,

Конечно, дам вам не копейку,

Но будут все рубли звенеть.

Уже зари багряной путь

Открылся дремлющим зенницам,

Зефир прохладный начал дуть

Под юбки бабам и девицам.

Раскинувшись пизды лежат,

От похоти во сне дрожат.

Иная страшным зевом дышет,

Иная нежны губки жмёт,

Нетерпеливо хуя ждёт;

Во всех ебливый пламень пышет.

О, утро, преблаженный час,

Дражайше нам златого века,

В тебе натуры сладкой глас

Зовет к работе человека.

Приход твой всяку тварь живит,

В тебе бодрее хуй стоит,

Ты нежну похоть всем вливаешь,

В ебливы жилы кровь течет

И к ебле всех умы влечет,

Ты нову силу всем влагаешь.

Корабль в угрюмых как волнах

Кипяти их верхи срывает,

Сквозь бурю, тьму и смертный страх

Летит и бездну презирает,

Подобно так в пиздах хуи,

Напрягши жилы все свои,

Во влажну хлябь вступать дерзают,

Шурмуют, мечутся везде

И в самой узенькой пизде

Пути пространны отверзают.

Везде струи млечны текут,

С стремленьем в бездну изливаясь,

Во все составы сладость льют,

По чувствам быстро разделяясь.

Восторгом тихим всяк объят,

На побежденных томный взгляд,

Еще собранье звать дерзает,

Опять вступают в ярый бой,

И паки сладкий ток млечной

Во всех жар брани прохлаждает.

Что бьет за страшный шум в мой слух?

Чердак, подклеть и спальня стонет,

Боязнь во всех стеснила дух,

Хуи слабеют, сердце ноет.

Внезапно отворилась дверь,

Старик, как разъяренный зверь,

С толпой народа в дом приходит.

«Лови, — кричит, — всех, режь и бей,

Жену, служанок, дочерей!»

Сей вопль всем смертным страх наводит.

Но что, старик, твой дух мятет,

Какая злость тебя снедает?

Не то ль, что старость хуй твой гнет,

Не то ль тебя так разъяряет,

Что еть жена дает другим?

Но вялым хуем ты своим

Какую ей подашь отраду?

Осьмнадцать лет и шестьдесят —

Вовеки вас не согласят,

Твой взор теперь ей злее аду.

Пусть всяк, кто может, хуй трясет,

Пускай кровати, лавки стонут,

Восторг от глаз пусть скроет свет,

Хуй в реках заёбин тонут.

Закрой от них свой мрачный взор,

Младых хуев и пизд собор,

Оставь их роскошам на жертву,

Иль вынув свой завялый хуй,

Беги, мечись, рвись, плачь, тоскуй,

Зря плоть свою уже полмертву.

Настал нам ныне день желанный,

Сбирайтеся народы в храм,

Сбирайтеся, рабы избранны,

Сам хуй вас ожидает там,

К себе нас днесь он созывает,

На еблю род весь возбуждает,

Он будет истинный судья,

Пойдем с дрочеными хуями,

Он всех нас оделит пиздами,

Пиздой всегда пленяюсь я.

Веселы лица мне являют,

Что ебли день настал для всех,

Пизды теперь себя ласкают,

Что насладятся тьмой утех,

Они уж семь недель постились,

Теперь с хуями все сразились,

Но кто ж победу одержал?

Хуи заёбины блевали,

Пизды проворно их глотали,

Приапов день их с тем застал.

О, день сладчайший, день избранный,

Тебя посадские все чтут,

Для пизд, хуев ты день желанный;

Ликуй, что все в твой день ебут.

Купцы пивищем все опьются,

С женами в банях разъебутся,

А я, хоть пива и не пью,

Но в ебле оным подражая

И, сладость хуя почитая,

Хуй вплоть до муд в пизду забью.

Коль кто не хочет быть бездельник,

То следуй мудрым сим словам:

Ебите в туров понедельник

И сладку дайте снедь хуям,

Пиздой хуй вы ободряйте,

Пизды хуями одобряйте,

От пизд не отлезайте прочь,

В сей понедельник все ебитесь,

За тяжкий пост тем насладитесь,

Чтоб в ебле вас застала ночь.

Но что за шум мой слух пронзает

И сладкий мне наносит глас:

«В сей день ебитесь, — он вещает,—

В сей день я всех утешу вас.

Все на пизды хуй влезайте,

На них власы все прочь стирайте,

Плотней, до муд, в пизду хуй лезь,

Муде, по жопе восплещите,

Хуй, в весельи возопите:

О, коль прещастливы мы днесь!»

Гудок, не лиру принимаю,

В кабак входя, не на Парнас,

Кричу и глотку раздираю,

С бурлаками взнося мой глас.

Ударьте в бубны, барабаны,

Удалы добры молодцы,

В тазы и лошки и стаканы,

Фабришны славные певцы.

Трюх-трях сыра земля с горами,

Тряхнись, синё море, мудами.

Хмельную рожу, забияку,

Рвача, всесветна пройдака,

Борца, бойца пою, пиваку,

Ширяя в плечах бузника.

Молчите, ветры, не бушуйте,

Не троньтесь дебри, древеса,

Лягушки в тинах не шурмуйте,

Внимайте, стройны небеса.

Между кулашного я боя

Узрел тычков, пинков героя.

С своей, Гомерка, балалайкой

И ты, Виргилишка, с дудой,

С троянской вздорной греков шайкой

Дрались, что куры пред стеной.

Забейтесь в щель и не ворчите

И свой престаньте бредить бред.

Сюда вы лучше поглядите —

Иль здесь голов удалых нет?

Бузник Гекторку — если в драку —

Прибьет как стерву и собаку.

О ты, Силен, наперсник сына

Семелы ражей красной муж,

Вином раздута животина,

Герой в пиянстве жадных душ,

Нектаром брюхо наливаешь,

Смешав себе с вином сыты;

Ты пьешь, меня позабываешь

И пить не дашь вина мне ты?

Ах, будь подобен Ганимеду,

Подай вина мне, пива, меду.

Вино на драку вспламеняет,

Дает в бою оно задор,

Вино пизду разгорячает,

С вином смелее крадет вор,

Дурак напившися умнее

Затем, что боле говорит,

С вином и трус живет смелее,

И стойче хуй с вина стоит,

С вином проворней блядь встречает,

Вином гортань, язык вещает.

Хмельной баханта целовальник,

Ты дал теперь мне пить, крючок;

Буян я сделался, охальник,

Гремлю уж боле как сверчок.

Хлебнул вина — разверзлась глотка,

Вознесся голос до небес,

Ревет во мне и хмель и водка,

Шумит дуброва, воет лес,

Трепещет твердь и бездны бьются,

Пыль, дым в полях, прах, вихрь несутся.

Восторгом я объят великим,

Кружится буйна голова;

Ебал ли с жаром кто толиким,

Пизда чтоб шамкала слова?

Он может представленье точно

Огню днесь сделать моему,

Когда в пизде уж будет сочно,

Колика сладость тут уму!

Муде пизду по губам плещут,

Душа и члены в нас трепещут!

Со мной кто хочет видеть ясно,

Возможно зреть на блюде как,

Виденье страшно и прекрасно —

Взойди ко мне тот на кабак

Иль, став где выше на карету,

Внимай преславные дела,

Чтоб лучше возвестити свету,

Стена, котора прогнила,

Которая склонилась с боем,

Котора тыл дала героям.

Между хмельнистых лбов и рдяных,

Между солдат, между ткачей,

Между холопов, бранных, пьяных,

Между драгу, между псарей

Алешку вижу я стояща,

Ливрею синюю спустив,

Разить противников грозяща,

Скулы имея взор морщлив,

Он руки спешно простирает,

В висок ударить, в жабр жадает.

Зёвес, сердитою биткою

По лбам щелкавши кузнецов,

Не бил с свирепостью такою,

С какой он стал карать бойцов,

Расквасивши иному маску,

Зубов повыбрал целый ряд,

Из губ пустив другому краску,

Пехнул его в толпу назад,

Сказал: — Мать в рот всех наебаюсь,

Таким я говнам насмехаюсь!

Не слон ети слониху хочет,

Ногами бьет, с задору ржет,

Не шмат его в пизде клокочет,

Когда уж он впыхах ебет, —

Бузник в жару тут стоя рвется,

И глас его, как сонмов вод

В дыре Плутона раздается,

Живых трепещет, смертных род.

Голицы прочь, бешмет скидает,

Дрожит, в сердцах отмстить желает.

Сильнейшую узревши схватку

И стену где холоп пробил,

Схватил с себя, взял в зубы шапку,

По локти длани оголил,

Вскричал, взревел он страшным зевом:

Небось, ребята, наши — стой!

Земля подвиглась, горы с небом,

Приял бурлак тут бодрость строй.

Уже камзолы уступают,

Уже брады поверх летают.

Пошел бузник — тускнеют вежды,

Исчез от пыли свет в глазах,

Летят клочки власов, одежды,

Гремят щелки, тузы в боках.

Как тучи с тучами сперлися,

Секут огнем друг друга мрак,

Как силны вихри сорвалися,

Валят древа, туманят зрак —

Стеной так в стену ударяют,

Меж щек, сверх глав тычки сверкают.

О, бодрость, сила наших веков,

Потомкам дивные дела!

О, храбрость пьяных человеков,

Вином скрепленные чресла.

Когда б старик вас зрел с дубиной,

Которой чудовищ побил,

Которой бодрою елдиной

Сто пизд, быв в люльке, проблудил,

Предвидя сии перемены,

Не лез бы в свет он из Алкмены.

Бузник не равен Геркулесу,

Вступив вразмашку, начал пхать,

И самому так ввек Зевесу

Отьнюдь мудом не раскачать.

Кулак его везде летает,

Крушит он зубы внутрь десен,

Как гром, он уши поражает,

Далече слышен в жопе звон.

Трепещет сердце, печень бьется,

В портках с потылиц отдается.

Нашла коса на твердый камень,

Нашел на доку дока тут,

Блестит в глазах их ярость, пламень,

Как оба страшны львы ревут,

Хрепты имеющи согбенны,

Претвердо берцы утвердив,

Как луки, мышцы напряженны,

Стоят, взнося удар пытлив,

Друг друга в силе искушают,

Махнув вперед, назад ступают.

Недолго длилася размашка,

Алешка двинул в жабры, в зоб,

Но пестрая в ответ рубашка

Лизнул бузник Алешку в лоб,

Исчезла бодрость вмиг, отвага,

Как сноп упал, чуть жив лежит,

В крови уста, а в жопе брага,

Руда из ноздрь ручьем бежит,

Скулистое лицо холопа

Не стало рожа, стало жопа.

На падшего бузник героя

Других бросает, как ребят,

Его не слышно стона, воя,

Бугры на нем людей лежат,

Громовой плешью так Юпитер,

Прибив Гиганта, бросил в ад,

Надвигнув Етну, юшку вытер —

Бессилен встати Енцелад,

Он тщетно силы собирает,

Трясет плечми и тягость пхает.

Как ветр развеял тонки прахи,

Исчез и дым, и дождь, и град,

Прогнали пестрые рубахи

Так вмах холопей и солдат,

Хребет, затылок окровленный,

Несут оне с собою страх,

Фабришны вовсе разъяренны

Тузят вослед их в сильный мах.

Меж стен открылось всюду поле,

Бузник не зрит противных боле.

С горы на красной колымаге

Фетидин сын уж скачет вскоко,

Затем, что ночь прошед в овраге,

Фату развесила платок,

Тем твердь и море помрачились,

А он с великого стыду,

Когда Диана заголилась,

Ушел спать к матери в пизду.

Тогда земля оделась тьмою,

А тем конец пришел дню боя.

Главу подъяв, разбиты нюни

Лежат в пыли прибиты в гроб,

Точат холопы красны слюни,

Возносят к небу жалкой вопль.

Фабришны славу торжествуют

И бузника вокруг идут,

Кровавы раны показуют,

Победоносну песнь поют.

Гласят врагов ступлено жало,

Гулять восходят на кружало.

Уже гортани заревели

И слышен стал бубенцов звук,

Уже стаканы загремели

И ходят сплошь из рук вокруг.

Считают все свои трофеи,

Который что в бою смахал,

Уже пошли в расплох затеи,

Иной, плясав, себя сломал.

Как вдруг все зданье потряслося,

Вино и пиво разлилося.

Не грозна туча, вред носивша,

В ефир незапно ворвалась,

Не жирна влажность, огнь родивша,

На землю вдруг с небес снеслась —

Солдат то куча раздраженных,

Сбежав с верхов кабацких вмах,

Мечей взяв острых, обнаженных,

Неся ефес в своих руках,

Кричат, как тигры, устремившись:

Руби, коли, — в кабак вломившись,

Тревога грозна, ум мятуща,

Взмутила всем боязнь в сердцах.

Бород толпа, сего не ждуща,

Уже взнесла трусливый шаг,

Как вдруг бузник, взывая смело,

Кричит: — Постой, запоры дай! —

Взгорелась брань, настало дело.

Смотри, — вопит, — не выдавай!

Засох мой рот, пришла отважность,

В штанах я с страху слышу влажность.

Встань, Ванька, пробудися,

День радости настал,

Скачи, пой, веселися,

На землю плод твой пал.

Днесь кровь твоя лилася,

Танюшка родилася,

Умножилось число блядей.

Три выпей вдруг стакана

И водки и вина,

Да здравствует Татьяна,

Утех твоих вина.

Беги скорей умыться,

С похмелья ободриться,

На Лиговской спеши кабак.

А ты расти скорее,

Возлюбленная дщерь,

Етись учись скорее,

Хуям отверзи дверь,

Хуёв не ужасайся,

К ним бодро подвигайся,

Ты матушке последуй в том.

Она едва достигла,

Танюшка, возраст твой,

Как все хуи воздвигла,

Дроча их над собой,

Ног плотно не сжимала,

Послюнивши впутала

Претолстый хуй дьячка Фомы.

Когда ж потом узнала,

Сколь сладок хуй в пизде,

Подол всем подымала,

За грош еблась везде.

И ты тому ж учися,

Смелей будь, не стыдися,

Маши, небось, ебися впрах.

На то вить и родилась,

Пиздой чтоб промышлять,

И бабка не стыдилась

Дом твой тем пропитать,

Вить по миру б ходила,

Скитаясь бы просила

Под окнами от алчбы хлеб.

Послушай, свет Танюша,

Жаль дать свиньям твой цвет,

Твоя, ах, мне махнуша

От зависти все рвет.

Не мужикам то пища,

Годится им пиздища

Ужасная жены моей.

Так время не теряя,

К нам в Питер поспешай,

Скачи, скачи скоряе,

Прямой здесь найдешь рай.

Есть некто, мне приятель,

Лихой всех объебатель,

За первый раз даст пять рублей.

Он счастье нам устроит,

В замужство даст тебя,

Награду тем удвоит,

Потеша сам себя.

Слыть будешь копеистша,

Потом канцеляристша,

Столь знатному я буду тесть.

Весь род наш тем достанет

Прославиться навек,

Просить меня тот станет,

Плетьми сперва кто сек.

Пизды твоей доброта

И ёбаров щедрота

Вдруг бедных нас обогатит.

Отец Галактион

Пред утренней зарею

Престрашною биткою

Заводит сильный звон.

Над жопою соседки,

Наевшися он редки,

Елдою так трезвонит,

Что бедна баба стонет.

Келейников собор,

Монаху подражая

И благочинно зная

Монашески задор,

С дрочеными елдами

И с поеными мудами

По кельям всякий пляшет,

Шматиной своей машет.

Отец Галактион,

Как человек ученый,

Имея хуй дроченый,

Им предписал закон:

Так борзо не скачите,

В смиреньи хуй дрочите,

Еть не мешайте нам,

То есть честным отцам.

Отраду шумного народа,

Красу дражайшия толпы

Воспой в рылях и бубнах, ода,

Внемлите, блохи, вши, клопы!

Рассыпли ныне мысли пьяны,

О, ты, что рюмки и стаканы,

Все плошки, бочки, ендовы

Великою объемлешь властью,

Даешь путь пьяницам ко щастью,

Из буйной гонишь страх главы.

Вина и пива покровитель,

К тебе стремится шум гудка,

Трактиров, кабаков правитель!

И ты, что борешься с носка,

Боец кулашный, и подьячий,

Все купно с алчностью горячей

Разбитый кулаками слух

К сей красной песне приклоните

И громкой похвале внемлите,

Что мой воображает дух.

Се Бахус, что во всех забавах

Своей возвысив славы рог,

Во градах, весях и дубравах

Щедроты своея в залог

Воздвигнул алтари и храмы,

Где взятки целыми мошнами

Ему на жертву отдают,

Хвалы покрова их внимая

И воплем воздух раздирая,

Дружатся, бьются, пьют, поют.

Дремучего превыше леса,

Ходячих ниже облаков

Взнося препьяного Зевеса,

Уж веки пропили веков.

Исполнившись досыта хмелю,

Врут про Ерему и Емелю,

Пока дела все разрешат;

До сильного ж достигши спору

От нестерпимого задору

В любви друг друга задушат.

Солдат о службе тут не тужит,

Хоть с грошем стал быть генерал,

Кулак ему с ефесом служит,

Чтоб страх геройством побеждал;

Единым помахавши усом,

Он Геркулеса сделал трусом

И взором стойку всколебал.

Подобясь сильному герою,

Отнюдь он не боится строю,

Что пышною спиной попрал.

Язык и разум изостривши

Тут ябедник спешит на суд,

Вдруг все крючки в свой ум вперивши,

За правду лишь вменяет плут;

Служа и правым и виновным,

Пример дает делам любовным,

И как Елена красотой

Троян и греков воспалила,

Хотя всем купно ею льстила,

Так плут душею льстит простой.

Источник благостей толиких,

Вдруг составляя брань и мир,

Из малых делаешь великих,

Меняешь с рубищем мундир.

Дородством иногда и туком

Или по ребрам частым стуком

Снабжаешь всех, кто чтит тебя.

В сей краткой песне долг последний

Тебе отдавши, всяк безвредный

Да будет Бахуса любя.

Парнасских девок презираю,

Не к ним мой дух теперь летит,

Я Феба здесь не призываю,

Его хуй вял и не сердит.

Приап, все мысли отвлекаешь,

Ты борзым хуем проливаешь

Заёбин реки в жирну хлябь.

Взволнуй мне кровь витийским жаром,

Который ты в восторге яром

Из пылких муд своих заграбь.

Дрочи всяк хуй и распаляйся,

Стекайтесь бляди, блядуны,

С стремленьем страстным всяк пускайся

Утех сладчайших в глубины.

О! как все чувствы восхитились,

Какие прелести открылись;

Хуёв полки напряжены,

Елды премногие засканы

И губы нежных пизд румяны,

Любовной влагой взмочены.

Ах, как не хочется оставить

Драгих сокровищ сих очам,

Я в весь мой век подщусь их славить,

Не дам умолкнуть я устам.

Златые храмы да построят

И их туда внести дозволят

Приапу и ебакам в честь,

Заёбин в жертву там расставят,

Хуёв в священники представят —

Сей чин кому, кроме их, снесть?

Животные, что обитают

В землях, в морях, в лесах, везде,

Сию нам правду подтверждают —

Без ебли не живут нигде.

Пары вверху с парами трутся,

Летают птицы и ебутся;

Как скоро лишь зачался свет,

Пизды хуев все разоряют,

Пизды путь к счастью отворяют,

Без пизд хуям отрады нет.

Герои, вам я насмехаюсь,

Скупых я не могу терпеть,

Ничем в сем мире не прельщаюсь,

Хочу лишь в воле жить и еть.

Ахиллес грады разоряет

И землю кровью обагряет,

Пизду зрит у скамандрских струй,

Но что ж, не мимо ли проходит,

Никак он дрочит и наводит

В нея победоносный хуй.

Дела пребодрого героя

Потщися, мысль моя, воспеть!

Я, громкой лиры глас настроя,

Прославлю то, как хуй мог еть.

О ты, пребодра животина,

О ты, пречудная шматина,

Коликих ты достоин од!

Ни рвы, ни камни, ни вершины,

Ни адской челюсти стремнины

Сдержать не могут твой поход.

Хоть много в древности прославлен

Победоносный Геркулес

И не один трофей поставлен

В знак бывших от него чудес,

Но если бы он был в том внятен,

Сколь женщинам твой ствол приятен,

То б он страданья не видал,

Любовью сильною сгорая,

К Амфоле страстно приступая,

Тебя бы он ей в руки дал.

Когда на брань хуй ополчится

И станет в ярость приходить,

Когда багряна плешь зардится,

То кто возможет сокрушить?

Хотя меж ног клади оковы

Иль челюсти разверсты Львовы,

Но он, опершись на мудах,

Сквозь дебрь, сквозь страх на бой дерзает,

Предметы рвет и раздирает,

Отважней тигра он в горах.

Но что за глас, стон слышен крика?

Какая б то была беда,

Боязнь то хую невелика:

Ползёт на брань к нему пизда,

Пиздища старая, седая,

Пизда уже немолодая,

Она ж притом была урод.

До старых лет не проебалась

И сроду с хуем не видалась,

Затем, что был с зубами рот.

Чудовища вся тварь боялась,

Коснуться ей никто не смел,

Она на всех, как зверь, металась,

Лишь хуй ее смирить умел.

Пизда пришла, скрыпя зубами,

Хуй стал ее трепать мудами,

Чем зверство в ней тот час пресек,

Она с задору задрожала,

Она в себе не удержала,

И с ней тут сок ручьем потек.

Хуй, видя в ней ту слабость многу,

Он щель ее тут в миг пробил,

Сей хитростью сыскал дорогу,

Отважно к делу приступил:

С мудами в пропасть к ней влезает,

До дна он плешью досягает,

И сладость тут находит вновь.

Пизда вкус ебли весь узнала,

Пизда яриться уж не стала,

Как сильный хуй в ней пролил кровь.

Сей подвиг совершив шастливо,

Восстал и ободрился вновь

И, видя непонятно диво,

Расселины и льющусь кровь,

И вспомня все свои работы

В пятки, и среды, и субботы,

С негодованием сказал:

— Почто мя смертны забывают,

Почто в псалмах не прославляют,

Почто я так на свете мал?

Одна лишь в свете героиня,

Моя премудрейшая тварь,

Арабска то была богиня,

Воздвигла коя мне алтарь

И женску полу повелела,

Чтоб кажда в бархате имела

На шее мой прекрасный ствол

И чтоб египецкие дамы,

Входящие в публичны храмы,

Во первых чтили мой престол.

Первейше в свете утешенье,

Прекраснейших собор девиц,

Приятно чувствам услажденье,

Сколь много лепотнейших лиц!

Не мною ль в свет произведенны,

Не мои ль силы источенны,

Не мой ли труд и с кровью пот

Воздвиг везде дела геройски,

Повсюду сделал многи войски?

О, коль неправ всех смертных род!

Не я ль низвел во ад Орфея

Победы там своей искать?

Не я ль Дидоне у Енея

Принудил с муд площиц таскать?

Какая ж мне за то отрада,

Какая в старости награда?

Я верных мало зрю сердец,

А я всей твари обновитель,

Ея блаженства совершитель

И всем зиждитель и отец.

Восстань, восстань и напрягайся,

Мой хуй, мужайся, стой, красней,

На грозну брань вооружайся

И стену ты пизды пробей.

Пробей и, кровью обагренный,

Явись, сугубо разъяренный,

Удобен к новым чудесам.

Да возгласят хвалы повсюды

Тебе, герой, другие уды,

Воздвигнув плеши к небесам.

В источник пиздей окунися,

Но пламень свой не утуши,

В крови победы омочися

И плешью, хуй, стихи пиши.

Хвали себя, колико можно,

Чтоб быть хвалену, хвастать должно:

Дар гибнет там, где славы нет.

Хотя ты грановит и ярок,

Хоть толст, красен, ретив и жарок,

Не скажешь — не узнает свет.

Се уж таинственною силой

Тебя колеблет ратный жар,

Восстал герой, влекомый жилой,

Восстал, готов свершить удар.

О, витязь! красный и любезный!

Героев больше всех полезный!

Без броней и без всяких збруй,

Тобой природа вся живится,

Тобой все тешится, родится,

Тобой, всех благ источник — хуй!

О! дар, из всех даров дражайший!

Ты, хуй, всего нужнее нам,

Для нас ты к щастью путь сладчайший,

Орудие утех пиздам.

И радость только там родится,

Где хуй стоит, где он ярится,

Геенна там, где хуя нет.

Когда б Судьба тя не создала,

Природа б целкою страдала,

И пребыл бы кастратом свет.

Ты всех и вся равно прельщаешь,

Когда ты крепко лишь стоишь,

Равно в треухе утешаешь,

Как и под чепчиком манишь.

Коль девушка когда стенает

— О чем? — Тебя она желает,

Ценою крови хуй купить.

О чем же там вдова крушится? —

Что не с кем ей повеселиться

И некому вдове забить.

Молодка, облившись слезами,

Рыдает, проклиная щель,

Царапает пизду руками,

Коль отлучен от ней кобель.

Молодушка о том крушится,

Что больше не стоит, валится

Хозяинов буйной кутак.

Весь свет тебя, хуй, прославляет,

Хоть именем не называет,

Но делом хую служит всяк.

Гомер на лире велегласной

Не гнев Ахилла воспевал —

Тебя он пел, о! хуй прекрасный!

Хоть хуем он не называл.

Коль Бризеида бы смяхчила

Елдак Ахиллов, что вздрочила,

То не сердился б воин сей.

И в славу б те еще ебали

Цари, кой, како прах, пропали,

Сраженны плешью, хуй, твоей [85]Когда Ахиллес за Бризеиду, дочь жреца Аполлонова, взятую им в плен и похищенную Агамемноном, на онаго рассердился, то не ходил и на брань, тогда-то много царей побито..

Когда пизды Ахилл лишился,

Он хуем плошки разбивал,

Но, чтоб он в гневе усмирился,

Патрокл ему в задок давал.

Потом, когда сего убили,

Тогда-то хуя рассердили;

Он взял копье и шел на брань [86]Смерть Патрокла побудила Ахиллеса иттить на брань отмстить оную. Гомер в Илиаде..

Разил, губил всех без пощады,

Приамовы тут пали чады,

Почувствуя елды сей длань.

Дидона, против всех воюя,

Могла ли ратися с тобой?

На вертеле троянска хуя

Сама исжарилась с пиздой.

А та не хуем ли сраженна,

Пизда, в звезде что обращенна,

Когда уже пропал в ней смак? [87]Ариадна, похищенная Бакхом, потом от него оставлена, а стихотворцы превратили ее в Созвездие.

Дианна, хуй не знав, гордилась,

Сама увидевши, взвалилась

К Андиомону на кутак.

Колико крат ни унижался

Юпитер, позабыв себя,

В быка и гуся обращался,

Чтоб только усмирить тебя.

Венера целый век прельщала,

Однако же не устояла

Против кривого мужика [88]Она, будучи прекрасна, вышла замуж за безобразного и кривого Вулкана.,

Красы всю хитрость истощила

На то, чтоб наконец хватила

Кузнечна жарка елдака.

Живи, о хуй! и утешайся

Бессмертной славой сих побед,

Еби и ввеки не прельщайся

На гибельный премудрых след.

Они природу посрамляют

И бедные пизды не знают,

Пизды, чего приятней нет!

Когда б одни лишь мудры жили,

Они б в пять лет опустошили

Сей людный и прекрасный свет.

О вы, парнасские питомцы!

Составьте велегласный хор,

Писатели и стихотворцы

И весь чистейших сестр собор,

Согласно хуя прославляйте,

Из рода в род стоять желайте,

Да он вдохнет вам жар, как петь!

А я вам подражать не буду

И то вовеки не забуду,

Что хуй нам дан на то, чтоб еть.

Какой приятный глас музыки

Внезапно слух мой поразил,

Какие радостные клики

Мой темный разум ощутил,

Я зрю, поля все обновились,

Цветами новыми покрылись,

С весельем ручейки текут,

Крутясь меж злачными брегами,

И птички, сидя меж кустами,

Природе хвальну песнь поют.

Природой данную нам радость,

О Муза, ты воспой теперь,

Какую чувствуем мы сладость,

Узря ее достойну дщерь.

Пизды любезныя рожденье

Весь мир приводит в восхищенье,

Пизда достойна олтарей,

Она прямая дщерь природы,

Ее нещетно чтут народы,

Пизда веселье твари всей.

Природа, зря, что сметных племя

В несносной скуке жизнь ведет,

Для облехченья оной бремя

Пизду произвела на свет.

Всех смертных ею усладила,

В приятны цепи заключила,

С тех пор пизда владеет всем.

Она героев производит,

Она в храм славы их приводит,

Пизда вещь лучша в свете сем.

Герои, храбростью своею

Что свет старались покорить,

Владеть хотели всей землею,

Стремясь потоки крови лить,

Они все для того дралися,

Чтоб после всытость наетися

И лучших пизд себе достать.

Для пизд кровавы были брани,

Пизд ради налагались дани,

Пизда всех дел вина и мать.

Антоний, царствовать желая,

Дрался с Октавьем сколько мог,

Но Клеопатру он узная,

Ей захотел попасть меж ног,

Забыл и храбрость и породу

И дал Октавию свободу,

Лишь только впрятал в нее хуй,

Не зрит, что Рим он тем теряет,

К пизде он страстию пылает,

Узря ее в Сиднейских струй.

Руно златое, кое греки

В Колхиде тщилися достать,

При чем прославлена навеки

Язонова пречудна рать.

Когда со змеем он сражался,

В погибель явную вдавался,

Пизда его от ней спасла,

Его ебливая Медея,

Волшебно знанье разумея,

На верх сей славы вознесла.

Пленясь Калипса Телемаком,

От волн морских его спасла,

Еблась с ним лежа, сидя, раком

И в ебле сладку жизнь вела,

Но Ментор, зря их то веселье,

Из зависти терпя мученье,

Так Телемака навострил,

Что бросил он пизду и еблю

И, милую оставя землю,

Напасти новые вкусил.

Эней, оставшись цел на брани,

Погибнул бы в морских валах,

Пизда коль не простерла б длани

При карфагенских берегах.

Его ебливая Дидона,

Сошедши с царска пышна трона,

Спасла и еть ему дала.

Он ёб, пиздою наслаждался,

Но вскоре с нею он расстался,

Отплыв, куда судьба влекла.

Когда же сих примеров мало,

Взгляните в древность всех времен:

Всегда пизда всех благ начало,

Начало всех земных племен.

Мы ей на свете сем родимся,

Ее ебем, ей веселимся,

Она милее нам всего,

Пиздой нас девушки прельщают,

Пиздою нас и утешают,

В ней чтим верх счастья своего.

О ты, пизда, пизда драгая,

К тебе душа моя летит,

Ты, песнь мою воспринимая,

Внемли, что дух мой говорит.

Всего на свете сем ты боле,

Взгляну в моря, в ограды, в поле,

Но лутче я тебя не зрю.

Поверь, что я не лицемерю

И что тому я свято верю,

Что днесь языком говорю.

Каким виденьем я смущен?

В боязни дух и сердце ноет.

Я зрю, ах! хуй в пизду впущен,

Жена, стояща раком, стонет.

Без слез слаба она терпеть

Дыры трещащия раздранья,

От толстой плеши попиранья

Возносит глас: Престань, о! еть!

Не внемлет плач, не чует страх,

Не зрит, что дух жены трепещет,

Ярясь, ебет ее монах,

Храпит, меж бедр мудами плещет.

Прекрепко движет <меж> лядвей,

Изо рту пену испущает,

Достать до почек ее чает,

Чтоб всласть скончать труды свои.

Мертва почти жена лежит,

Но плешь седого старца тамо,

Он слезть, пришедши в жар, не мнит,

Ебет ее еще упрямо,

Брадой махая с клобуком,

Ревет как вол он разъяренны,

Что еть телицу устремленны,

Ничуть неслабшим елдаком.

Едва души осталась часть

В жене смертельно заебенной,

Святы отец, вкусивши сласть,

Предстал с молитвой умиленной

И, скверну с хуя счистя прочь,

Жену десницей осеняет

И так в смиреньи ей вещает:

Восстань, духовна с миром дочь!

Теперь избавлена ты мной

Грехов от тягостного бремя

Моей святительской елдой,

С сего не будешь боле время

Во беззаконьях жизнь влачить,

Но ставши мною уебенна,

Ты стала в святость облеченна,

Сподобившись мой зуд смяхчить.

Познав, священно ебена,

Жена желанну ту отраду,

От всех грехов что прощена

И что не должно боле аду

Уж ей страшиться наконец,

Последни силы собирает,

Глаза на старца обращает,

Вопит: Святой, святой отец! —

Рекла и дух пустила свой,

Лежит тут тело умерщвленно,

Открыта жопой и пиздой,

В крови, в сраму, все обагренно.

Монах изволил много еть,

Тем страстотерпица скончалась,

Вздохнув, покойница усралась,

Когда невмочь пришло терпеть.

О, ты, священный ермонах,

Счищающий грехи биткою,

Меня и вчуже объял страх,

Как ты храбрился над пиздою.

Я муки все хочу стерпеть,

А в век веков ради прощенья

От страшна хуя разъяренья

Тебе, монах, не дамся еть.