Онлайн чтение книги И пусть даже одержимые злом Even The Wicked
Глава седьмая

Няня прибыла точно в 19.45. Это была шестнадцатилетняя брюнетка с огромными карими глазами и слишком большим ртом. Губной помадой она не пользовалась. На ней были джинсы и спортивная майка. Она выглядела, как преподаватель физкультуры в женском колледже. Глядя на нее, можно было подумать, что в свободное от работы время она сражается с крокодилами.

Она начала обходить весь дом, и первое, что она заявила, было:

— Не люблю рок-музыку.

— Не любишь?

— Нет. Это удивляет вас, не так ли?

— Это и впрямь меня удивляет, — ответил Зак.

— Думаете, все подростки обязательно любят рок? А я вот не люблю. Я уверена, что нельзя быть конформистом. А подростки — это самые что ни на есть конформисты.

— Я тоже так думаю, — согласился Зак. — Вот спальня Пенни. Если пойдет дождь или станет прохладно, закрой окно, ладно?

— Ну конечно. Мое полное имя — Телониус Форд, вы этого не знали?

— Нет, не знал.

— Ну конечно. Мои родители назвали меня в честь Телониуса Монка. Есть такой джазовый музыкант.

— Понятно.

— Моего брата зовут Крупа Форд. Вы знаете Джина Крупа, конечно?

— Конечно.

— Мои предки просто балдеют от джаза, — сообщила Телоу. — Вот поэтому нам и достались такие имена.

— Это очень интересно, — отозвался Зак.

Еще перед ужином он узнал телефон Инид Мэрфи. Она постоянно отдыхала здесь летом, и за небольшую плату телефонная компания внесла ее имя в местную книгу. Он дал Телоу номер телефона со словами:

— Если что-нибудь случится, позвони мне по этому номеру.

— Не беспокойтесь, — ответила Телоу, — я опытная няня.

— Вижу. Но если что-нибудь будет не так…

— А что может быть не так?

— Ну, не знаю. Но на всякий случай меня можно найти по этому номеру.

— Ясно. А ну-ка, Пенни, иди сюда, — улыбнулась она, — я расскажу тебе одну историю.

Зак поцеловал Пенни:

— В полдесятого, хорошо, моя маленькая?

— Ладно, — ответила она. — Желаю приятно провести время. — И она вскарабкалась на мощные колени Телоу.

Когда он приехал, вечеринка уже была в самом разгаре. Он остановил машину возле пограничного берегового поста, закурил сигарету и не спеша направился к дому. Он вдруг почувствовал себя в странном и на удивление неудобном положении. Он нервничал: вот уже год как он избегает всех приглашений. Он буквально стал отшельником, и если выходил куда-нибудь, то только с Пенни. А вот теперь он шел на вечеринку. Один. Без Мэри. Он остановился у белого штакетника. Небо надо головой было почти черным, усеянным крупными серебристыми звездами. Он слышал шум океана, несмолкающие вопли чаек, собравшихся на свой птичий конгресс на Галл-Айленд. Он вспомнил, что как-то в прошлом году Мэри сказала по поводу ранней утренней перебранки чаек: «Они, наверное, обсуждают книгу под названием „Надо ли птицам объединяться?“». Он мрачно улыбнулся этому воспоминанию. Огонек его сигареты ярко тлел в темноте. Из дома доносился веселый смех. Кто-то начал наигрывать на пианино, и вдруг у него пропало всякое желание идти туда, ему захотелось уйти, быстро и незаметно, захотелось вернуться к дочери, вернуться к воспоминаниям о женщине, которая когда-то наполняла всю его жизнь. Он раздавил окурок и повернулся к машине.

— Зак? — позвал вдруг чей-то голос.

Он замер.

— Что же вы не заходите?

Он обернулся. В проеме двери стояла Инид Мэрфи. Мягкий приглушенный свет из дома искрился в ее белокурых волосах. Она была одета в черную блузку с глубоким вырезом. На бедрах вспыхивала бирюзовым светом юбка с пояском в виде серебряной цепочки. В ушах поблескивали серебряные сережки с бирюзой. Она шагнула из дверного проема, и золотистый ореол на ее белокурых волосах пропал. Белокурых волосах…

Тут он вспомнил, что волосы, зажатые в мертвом кулаке Ивлин Клауд, были тоже белокурыми, и задал себе вопрос: действительно ли Инид Мэрфи приходила к нему сегодня, только за тем, чтобы взять интервью?

— Да-да, — отозвался он, — иду.

Она взяла его руку и сжала ее ненадолго:

— Я рада, что вы пришли, Зак, — и проводила его в дом.

Публика собралась околохудожественная. Вспомнив прошлогодние вечеринки в Менемше, на меньшее он и не надеялся. Кинооператор, работавший вместе с японцами над «Воротами в ад», обсуждал превосходство их цветной пленки. Бородатый поэт жаловался бродвейскому продюсеру на культурный застой американской читающей публики, что на его взгляд, подтверждалось плохой продажей его последнего поэтического сборника. Пианист играл «Бульвар разбитых мечтаний», и автор бестселлеров о большом бизнесе подпевал ему с нарочитым французским акцентом. Кто-то сунул в руку Зака бокал с коктейлем, и он стал наблюдать, как хореограф одной популярной телекомедии, сбросив с себя юбку, принялась вскидывать ноги к потолку в такт музыке. Под юбкой оказались черные колготки, что было совсем не к месту.

Зак поднес бокал к губам.

— А вы чем занимаетесь? — спросил его поэт.

— Я — диктор на радио.

— Ну да?

— Ну да.

— Диск-жокей?

— Нет.

— А кто? Объявляете программу передач?

— Нет. Новости и комментарии.

— Эти самые новости, которые разрушают культуру Америки, — посетовал поэт. — Почему бы вам не отпустить бороду?

— А зачем она мне?

— А почему бы, черт побери, и не отпустить? Вы же мужчина, не так ли?

— Не сомневаюсь.

— А зачем приехали сюда, на остров?

— Развлечься, — ответил Зак. — Отдохнуть, повеселиться.

— Это звучит чертовски цинично. Вы, вероятно, один из тех подлецов, которые разрушают культуру Америки.

— Такое уж у меня хобби, — заявил Зак. — Извините, пойду налью еще.

Он стал проталкиваться сквозь толпу, направляясь к временному бару, устроенному на кухне. Мужчина, одетый в спортивные туфли, серые морские брюки и расстегнутую до пупа итальянскую спортивную рубашку, смешивал джин с тоником.

— Приветствую, — кивнул мужчина. — Меня зовут Фредди.

— Меня — Зак.

— Неплохая вечеринка, а? — осведомился Фредди.

— Ничего. Так держать, — отозвался Зак.

Фредди заинтересованно поднял свои голубые глаза. Его лицо имело разгульно-распутное выражение — от слишком больших денег и слишком большого количества виски.

— Зак, а дальше? — поинтересовался Фредди.

— Блейк.

— Никогда о вас не слышал.

— И я о вас никогда не слышал.

— Фредди Бартон, — произнес тот почти со злостью. — Мой отец владеет половиной кинотеатров в штате Нью-Йорк.

— А кому принадлежит другая половина? — спросил Зак, плеснул водки на кубики льда в бокале и собрался было отойти от стола, намечая в уме кратчайший путь к отходу.

— Моему дяде, — рассмеялся Фредди. — А вы приехали на регату?

— Нет, — Зак вернулся к столу. — А вы?

— Я — да, — ответил Фредди, и Зак поднял глаза на его лицо, задержав взгляд на белокурых волосах, зачесанных назад.

— Часто ходите под парусом? — спросил Зак.

— Часто. У меня своя яхта, «Ворон». Она небольшая, но обойдет любую посудину, я уверен. У меня есть кубки, чтобы подтвердить это.

— И медали тоже есть?

— Есть несколько. А что? Вы мне не верите?

— Верю, почему же. А в Майами приходилось участвовать в гонках?

— Я участвовал в гонках везде.

— И на приз клуба «Текстон»?

— Второе место, — подтвердил Фредди. — Вы там тоже участвовали?

— Нет.

— Так чего же спрашиваете?

— Так, просто взбрело в голову.

— М-м-м, — Фредди недоверчиво посмотрел на Зака, — вы что-то начинаете меня раздражать, Блейк.

Девушка в черных колготках, успевшая уже надеть юбку вошла в кухню.

— Инид попросила меня пригласить на танец симпатичного незнакомца, — сообщила она. — Кто из вас этот симпатичный незнакомец?

— Это скорее всего Фредди, — сказал Зак. — Его отцу принадлежит половина кинотеатров в штате Нью-Йорк. — И он вышел из кухни. Он нашел Инид беседующей с женщиной-врачом, которая только что вернулась из Восточного Берлина. Она дождалась паузы в беседе, прежде чем взглянуть на него.

— Разве Марсиа не нашла вас? — спросила она Зака.

— Нашла, но потом мы снова как-то потерялись.

— Доктор Рейтерманн, мне бы хотелось представить вам Закария Блейка. А это Инга Рейтерманн, — представила их друг другу Инид.

Зак обменялся с женщиной рукопожатием. Ее пожатие было твердым и сильным. Ладонь ее была по-мужски квадратной, а глаза за стеклами очков в роговой оправе глядели проницательно и умно.

— Вы радиокомментатор, верно? — Она говорила по-английски очень точно, произнося слова с тевтонской тщательностью.

— Да, верно.

— А, если точнее, вы комментируете новости или просто делаете сообщения?

— Комментирую, — ответил Зак.

— Тогда я могла бы рассказать вам что-нибудь о Восточном Берлине.

— Буду рад услышать, — вежливо поблагодарил Зак.

— Не сейчас, — прервала их Инид. — Я хочу потанцевать с вами, Зак.

— Но я…

— Пожалуйста, — настаивала она.

— Конечно. Извините нас, доктор Рейтерманн.

— Просто Инга, — улыбаясь, поправила доктор.

Пианист играл теперь «Дымку в твоих глазах». Полногрудая девица в свитере и шортах подпевала высоким сопрано. За дверью, на террасе, танцевали три пары.

— Это одна из моих любимых песен, — сказала Инид. — Но как она ее перевирает!

— И мне она нравилась когда-то, — усмехнулся Зак.

— Как вам компания?

Ее руки лежали у него на плечах, лицо было совсем близко. Он чувствовал легкий запах духов. Ее щека, касавшаяся его щеки, были нежной и гладкой.

— Люди как люди, — ответил он.

— И это лучшее, что вы можете сказать о них?

— Это лучшее, что я могу сказать вообще о ком-нибудь, — поправил ее Зак.

— А хозяйка?

— Хозяйка очаровательна, — он сделал паузу. — Расскажите мне о Фредди Бартоне.

— Избалованный мальчишка, богатый, как земля в Нью-Джерси. А что?

— Он много плавает на яхте?

— Это его жизнь. Он просто женат на этом чертовом «Вороне». Мне кажется, он и в постель ложится с якорем!

— Видели ли вы когда-нибудь у него на шее медальон?

Инид взглянула на него с удивлением:

— Ничего не скажешь, хорошенькую тему для разговоров во время танца вы придумали.

— Так видели?

— Медальон? На шее? Ну, не знаю. Никогда не обращала внимания. Вы что, серьезно?

— Да так, просто интересуюсь, — сказал Зак. — А регата проводится ежегодно в это время?

— Где-то в июле, да.

— Фредди Бартон был здесь на прошлогодней регате?

— Думаю, что был.

— Вы не помните, когда точно проходила регата в прошлом году?

— Нет, но могу уточнить. В «Газетт» наверняка есть свой архив, могу справиться там, хотите?

— Да, если не трудно.

— Завтра прямо с утра этим и займусь. Но я не понимаю, Зак…

— Я тоже. По крайней мере, пока.

Она прижалась к нему теснее:

— Вы еще не видели «вид Мэрфи»?

— Нет. А что это такое, «вид Мэрфи»?

— Идемте.

Она отстранилась, взяла его за руку и повела из дома. В саду было очень тихо и темно. Маяк Гей-Хэда мерцал красным и белым. Далекий свет на конце мола отражался в воде. В океане огней было еще больше, огни судов беззвучно скользили по воде.

— Вот это и есть «вид Мэрфи», — сказала она.

— Просто очаровательно.

И вдруг она прижалась к нему и обвила руками шею. Их губы встретились, и она поцеловала его долгим и страстным поцелуем. Ее губы были мягкими, живыми, он чувствовал запах духов, исходящий от ее волос, а затем она отстранилась он него.

— А это поцелуй Мэрфи.

— Понятно, — он достал носовой платок и вытер с губ помаду.

— Было не очень больно?

— Нет.

— Зак…

— Может, вернемся в дом?

Она бросила на него пристальный взгляд и совсем по-девчоночьи выпятила нижнюю губу:

— Конечно! Конечно, давайте вернемся.

Она оставила его с доктором Рейтерманн и пошла налить себе выпить. Он наблюдал, как она пересекала комнату. Бородатый поэт остановил ее и пожаловался на виски. По всей видимости, виски тоже разрушали культурный потенциал Америки.

— Это правда, мистер Блейк? — спросила его доктор.

— Если вы Инга, то зовите меня Зак, — попросил он.

— Зак, извините. Так это правда?

— Что правда?

— Что правительство размещает на этом острове пусковую ракетную установку?

— Не знаю.

— Это могло бы быть интересным, не находите?

— Я… я тоже так думаю, — он посмотрел на женщину более внимательно.

— Не смотрите на меня так, Зак, — прыснула она. — Я не русская шпионка. Я была в Берлине всего два дня на консилиуме по поводу одного сердечного заболевания. Я, видите ли, кардиолог.

— Я не знал.

— Так вот, я должна заявить, что размещение здесь, в песчаных дюнах, пусковой установки может иметь просто катастрофические последствия. Вы не согласны?

— Согласен, — он вдруг подумал, давно ли появились эти планы относительно размещения пусковой установки? Не с прошлого ли лета?

— Я должна сказать об этом тому парню, романисту. Как называется его последняя книга?

— «Пиратское золото», — ответил Зак с отсутствующим видом.

— Что-нибудь о морских грабежах?

— Нет. О большом бизнесе.

— Он известен в этой стране?

— Да.

— В Германии он не известен, — решительно заявила доктор Рейтерманн. — Но он может подумать, что все это выдумано, притянуто за уши. Я не могу даже предположить, что на этом прекрасном острове может идти речь о каких-то шпионах, а вы?

— Не знаю, — Зак пожал плечами.

— Но, опять же, ведь повсюду насилие, разве нет? Эта индианка сегодня…

В его мозгу как будто вспыхнула сигнальная ракета. С небрежным видом он прикурил сигарету:

— Какая индианка?

— А вы разве не слышали? Кто-то убил индианку в Гей-Хэд. Полиция ведет расследование. По радио передавали, да. Сегодня вечером. Неужели вы ничего не слышали об этом?

— Нет, — ответил Зак.

Откуда-то из дома до него донесся настойчивый телефонный звонок. Пианист прекратил исполнение «Я побреду один», чтобы прокричать: «Телефон!» и начал наигрывать «Я никогда больше не улыбнусь», плавно переходя из песни в песню.

«Какая-то ностальгическая ночь, — подумал Зак. — Ночь старых песен, берегового вида, поцелуев. Ночь влюбленных. Ночь внезапно нахлынувших воспоминаний о Мэри, черным камнем лежащих у меня на сердце. Этот Фредди с его гонками, эта Инга Рейтерманн с ее пусковыми установками. Ночь, чтобы задать себе вопрос, почему была убита моя жена, ночь, чтобы подпрыгивать от испуга, стоит кому-то упомянуть о мертвой индианке. Ночь замешательства и воспоминаний, и я заблудился, о боже, заблудился в этих джунглях!..»

— Зак!

Он резко вскинул голову. Его звала Инид.

— Да?

— Это вас.

— Что?

— К телефону.

— О, прошу прощения, Инга.

Он протиснулся сквозь толпу, и Инид проводила его в спальню в конце коридора. Телефон стоял на ночном столике у постели.

— Няня? — он протянул руку к трубке.

— Если только эта няня — мужчина, — ответила Инид. Она смотрела на него, прислонившись к косяку. Он сел на край постели и поднес трубку к уху:

— Алло?

— Блейк? — послышался приглушенный и неясный голос, словно звонили откуда-то издалека.

— Да, я слушаю.

— Убирайся из этого дома и вообще с острова, — приказал голос.

— Но…

— Убирайся! Иначе с тобой будет то же, что с Ивлин Клауд. Ты меня слышишь, Блейк? Убирайся!

— Кто гово…

На том конце провода повесили трубку. На мгновение он замер, уставившись на трубку, и тут вдруг в голову ему пришла мысль о Пенни, которая осталась одна с няней в доме на берегу океана. Он бросил трубку на рычаг и резко вскочил с кровати.

— Что случилось? — спросила Инид.

— Мне надо ехать домой, — ответил он. — Спасибо за вечер.

— И за поцелуй?

— И за него тоже. Спасибо за все.

— Мы еще увидимся, Зак?

— Да. Не знаю. Инид, мне надо ехать домой.

— Я поеду с вами.

— Как вы доберетесь обратно?

— Кто-нибудь меня подбросит. Или пойду пешком. Мне все равно.

— Что вы хотите, Инид?

— Сама пока не знаю. Просто сейчас я хочу поехать с вами.

— Поступайте, как знаете, — он не стал спорить. — Идемте.

Пианист в холле наигрывал «Городские сплетни».