Онлайн чтение книги Запретные удовольствия Forbidden Colors
Глава 10. СЛУЧАЙНОСТЬ, НЕСЛУЧАЙНАЯ И СЛУЧАЙНАЯ

За последние двадцать четыре часа Кёко Ходака ни о чем не могла думать, кроме своих туфелек для танцев цвета ликера «Шартрез». Больше ничего в мире не имело для неё значения. Любой сторонний наблюдатель решил бы, что Кёко определенно не коснулись удары судьбы. Подобно человеку, который задумал утопиться в соленом озере, а потом оказался вытолкнутым на поверхность и спасенным, вопреки его намерениям, Кёко никогда ни при каких обстоятельствах не погружалась в глубину своих эмоций. По этой причине, хотя её радостное расположение духа было инстинктивным, казалось, что оно навязано ей сознательным благоразумием.

Временами, когда Кёко пребывала в возбужденном состоянии, твердая рука её мужа всегда виднелась на заднем плане, гася эти неестественные страсти. Действительно, она была похожа на хорошо выдрессированную собаку. Эти впечатления придавали её природной красоте вид удивительного цветка, старательно сделанного человеческими руками.

Муж Кёко устал от полного отсутствия искренности. Желая усилить жар страсти своей жены, он прибегал к разнообразным любовным приёмам. Чтобы заставить её быть серьезной, он изображал донжуана, идя во многом против собственных склонностей. Кёко часто плакала. Однако её слезы были просто водой. Начните говорить о чем-то серьезном – и Кёко захихикает, словно её щекотали. Точно так же ей сильно недоставало рассудительности и юмора, которые могли искупить избыток её женственности.

Если в постели утром десять великих идей приходили на ум Кёко, к вечеру она не могла вспомнить ни одну из них. Её планы сменить картину в гостиной могли быть, таким образом, отложены на десять дней. Немногочисленные мысли порой случайно застревали у неё в голове, но приходилось ждать до тех пор, пока они не превратятся в раздражающую досаду, прежде чем она успеет передумать.

Иногда на веках её глаз появлялась дополнительная складочка. Муж не выносил, когда видел это, поскольку становилось ужасающе очевидным, что в такие моменты в голове у неё не было ни одной мысли.

В тот день Кёко прошлась по ближайшим магазинам за покупками с бывшей служанкой. Днем она развлекала двух кузин своего мужа. Кузины играли на пианино, а Кёко просто сидела и даже не слушала. Когда музицирование закончилось, она поаплодировала и раздала чрезмерные похвалы. Затем они поболтали о неком магазинчике в районе Гиндзы, где продавали дешевые и вкусные европейские сладости, и о том, что часики, которые одна из них купила на доллары, продавались по цене втрое дороже в одном из магазинов в Гиндзе. Потом они поговорили о тканях, которые подготавливали к зиме, а после этого перешли к роману-бестселлеру. Затем был выдвинут справедливый аргумент, что романы дешевле европейских тканей потому, что они не изнашиваются. В это время Кёко думала только о своих новых туфельках для танцев, но кузины, заметив её рассеянность, решили, что она, должно быть, влюблена. Однако было сомнительно, чтобы Кёко была способна любить кого-то больше, чем она любила свои туфли для танцев.

По этой причине, несмотря на ожидания Сунсукэ, Кёко совершенно забыла о красивом юноше, который так настойчиво старался обратить на себя её внимание на последнем балу. Когда Кёко лицом к лицу столкнулась с Юити по пути в магазин, голова её была занята мыслью, что она скоро увидит свои туфли. Она не слишком удивилась, случайно столкнувшись с ним, и небрежно его поприветствовала.

Юити неожиданно понял всю низость той роли, которую он играл. Он решил было уйти, но гнев на некоторое время задержал его. Он ненавидел эту женщину. Он даже забыл о своей ненависти к Сунсукэ. Он беззаботно насвистывал, когда вошел внутрь и рассматривал витрины. В свисте слышалось разочарование. Время от времени его взгляд обращался к женщине позади него, примеряющей туфли, и, когда он смотрел на неё, в нём зарождался темный дух соперничества.

«Хорошо же! Я действительно сделаю эту женщину несчастной!»

Фасон туфель для танцев был как раз таким, какой требовала Кёко. Она велела продавцу завернуть туфли. Её нервное возбуждение медленно спадало.

Кёко повернулась и улыбнулась. Тут она впервые заметила присутствие одинокого красивого юноши.

Этим вечером, вне всяких сомнений, удача предоставила ей счастливый билет. Хотя не в её привычках было раздавать приглашения малознакомым мужчинам, она подошла к Юити и очень вежливо предложила:

– Не хотите ли зайти куда-нибудь на чашку чая?

Юити молча кивнул.

Уже перевалило за семь, и многие небольшие заведения закрылись. Чайная, где сидел Сунсукэ, все еще была ярко освещена. Когда они проходили мимо, Кёко хотела было войти, но Юити увел её оттуда. Миновав пару местечек с опущенными занавесками, они, наконец, подошли к чайной, которая, по-видимому, была еще открыта.

Они сели за столик в углу, и Кёко небрежно стянула кружевные перчатки. Глаза её сверкали. Она пристально посмотрела на Юити и спросила:

– Ваша жена хорошо себя чувствует?

– Да.

– Вы сегодня одни?

– Да.

– Понятно. Вы намерены встретиться со своей женой здесь, и будет неплохо, если я составлю вам компанию, пока она не придет.

– Я действительно один. Я просто пришёл по делу в контору своего друга.

– Неужели? – Нотка осторожности исчезла из её тона. – Я вас не видела с тех пор.

Кёко медленно вспоминала, как тело юноши, подобно наполненному величавостью телу животного, загоняло её тело в угол; как его неистовые глаза, просящие её прощения, казались более пристальными, следуя одной им ведомой цели; его довольно длинные бачки, образующие острие под висками; его наивные детские губы, надутые, словно застигнутые в разгар недовольства.

Затем еще одно навязчивое воспоминание настоятельно взывало к её памяти. Кёко решила проверить его с помощью уловки. Она пододвинула пепельницу поближе к себе. Теперь, когда юноша хотел стряхнуть пепел, ему приходилось, словно молодому бычку, наклонять голову перед ней. Она вдохнула аромат его помады для волос. Запах, пульсирующий молодостью. Это был тот самый запах!

Этот запах преследовал её снова и снова, даже во сне, с того самого бального вечера. Однажды утром этот запах из её сна цепко обволакивал её даже после того, как она проснулась. Ей нужно было кое-что купить в городе, и около часа спустя после того, как её муж отправился на работу в министерство иностранных дел, она села в автобус, битком набитый людьми. Там на неё пахнуло сильным запахом той самой помады для волос. Её охватило смятение чувств. Однако когда ей удалось взглянуть на профиль юноши с напомаженными волосами, она, к своему разочарованию, поняла, что, хотя помада имела тот же самый запах, что и в её сне, лицо не имело к нему никакого отношения. Она не знала названия помады, но время от времени в людных трамваях или магазинах аромат доносился до неё неизвестно откуда, одерживая над ней верх, неизвестно почему.

«Точно! Тот самый запах!» Кёко смотрела на Юити другими глазами. Она открыла в этом юноше опасную ослепляющую силу.

Тем не менее здесь была действительно легкомысленная женщина, и она находила забавной ту силу, которой облечен каждый, достойный называться мужчиной. Безобразные или красивые, все мужчины имеют одну общую черту – хозяйско-рабскую нелепость, которую они называют желанием. Не существует мужчины, которого с того времени, как он перестал быть мальчиком, не занимала бы банальная тема, суть которой в следующем: «Женщина бывает столь сильно опьянена счастьем только тогда, когда видит желание в глазах мужчины».

«Как обыкновенна молодость этого юного мужчины, – думала Кёко, еще полная уверенности в собственной молодости. – Эту молодость находишь повсюду. Это молодость, которая уверена в том, что она в том возрасте, когда больше всего склонна путать искренность с желанием».

В полной гармонии с неверными выводами, к которым таким образом пришла Кёко, глаза Юити были наполнены до краев туманом несколько беспутной страсти. Однако эти глаза не забыли свою природную черноту, и когда она смотрела на них, то чувствовала, словно бурный поток с ревом несется по ущелью.

– Вы танцевали где-нибудь с тех пор, как мы виделись в последний раз?

– Нет, не танцевал.

– А ваша жена любит танцы?

– Конечно.

Как шумно! В действительности этот ресторан был спокойным местечком. Тем не менее приглушенная музыка, тихий шелест иглы по пластинке, звук шагов, звон тарелок, смех посетителей, а также звон телефона – все звуки смешались и усиливались, раздражая слух. Словно назло им звук вклинивался в их и так неестественный разговор. Было такое ощущение, что они с Юити разговаривают под водой.

Когда она пыталась приблизиться к нему в разговоре, он, казалось, отодвигается от неё. Будучи беспечной, Кёко только теперь начала осознавать, какая огромная пропасть лежит между ней и этим юношей, который, по-видимому, так сильно её желал. «Интересно, доходят ли до него мои слова?» – подумала она.

– Теперь, когда вы потанцевали со мной, вам от меня больше ничего не нужно, верно?

Выражение лица Юити, казалось, было похоже на смущение. В этом подобии компромисса такая непреднамеренная игра с отступлениями от сценария стала его второй натурой, во многом приписываемой власти того бессловесного юноши в зеркале. Зеркало научило его выражать разнообразные эмоции, о которых говорила его красота, на которую он смотрел под разными углами и при разном освещении. Через какое-то время его красота под осознанным усилием стала независимой от самого Юити и, таким образом, сделалась для него легкодоступной.

Возможно, по этой причине Юити больше не чувствовал скованности, как было в отношении с Ясуко до того, как они поженились. Фактически он преуспел к этому времени в непринужденности веселья с почти чувственным удовольствием в присутствии женщин. Именно такое чувство когда-то заинтриговало его в плавании и прыжках в высоту. В обладании этой свободой, раскрепощенной великим противником, которым была сексуальность, он чувствовал, что его собственное существование стало похоже на искусный подвижный механизм.

Для разнообразия Кёко принялась сплетничать о тех, кого знала. Она называла разные имена, но они ничего не говорили Юити. Ей показалось это забавным.

Через некоторое время Кёко упомянула имя, которое было знакомо Юити.

– Вы знаете Рэйко Киёура, которая умерла года три или четыре назад?

– Да, это моя кузина.

– Ну, значит, ваши родственники называют вас Ю-тян, не так ли?

Юити вздрогнул, но потом спокойно улыбнулся:

– Думаю, да.

– Значит, Ю-тян – это вы.

Кёко посмотрела на Юити так пристально, что он почувствовал неловкость. Она объяснила причину. Рэйко была самой близкой подругой из всех её одноклассниц. Перед смертью Рэйко доверила Кёко свой дневник. Это был дневник, в котором она делала записи за несколько дней перед своей кончиной. Эта бедная многострадальная женщина считала единственным, что имело значение в её жизни, видеть время от времени красивое лицо своего юного двоюродного брата.

Рэйко любила этого юношу, который навещал её время от времени – нечасто и нерегулярно. Она бы попросила его поцеловать её, но, боясь заразиться, он вряд ли бы сделал это. Муж Рэйко наградил жену своей болезнью перед тем, как ему самому умереть.

Рэйко пыталась дать юноше понять, что она чувствует, но ей так и не удалось это. То приступ кашля, то смущение стояли на пути её признания. Для неё этот юный восемнадцати летний кузен был похож на молодое деревце, ловящее солнце в саду за окнами комнаты, в которой лежала больная. Она видела в нём всё, что противостояло болезни и смерти. Его здоровье, его светлый смех, его красивые белые зубы, его свобода от боли и страданий, его наивность, то, чем свежая юность коснулась его в ослепляющей яркости, – все, за что она судорожно цеплялась. Однако она опасалась, что её признание в любви, если и пробудит в нём сочувствие или вызовет ответное чувство, оставит на его лице отпечаток боли и страдания. Она предпочла сойти в могилу, помня лишь неистовость его профиля и его почти неосознанную юношескую капризность. Каждодневная запись в её дневнике начиналась с мольбы: «Ю-тян». Она взяла яблоко, которое он однажды принес ей, вырезала на нём его инициалы и хранила под подушкой. Она надоедала ему, выпрашивая его фотографию. Он скромно ей отказал.

У Кёко была причина считать имя Ю-тян более привлекательным, чем Юити. И не только, она полюбила его имя, поскольку создавала его образ в своем воображении с тех пор, как умерла Рэйко.

Слушая Кёко, Юити играл своей серебряной чайной ложечкой. Её откровения взволновали его. Он в первый раз узнал, что прикованная к постели кузина на десять лет старше любила его. К тому же он изумился тому, насколько ошибочным было её представление о нём. В то время он стонал под гнетом бесцельного извращенного сексуального желания. Кроме того, тогда он завидовал своей кузине, смерть которой была так близка.

«В то время у меня не было причины вводить Рэйко в заблуждение, – думал Юити. – Это произошло просто потому, что ненавижу раскрывать своё сердце. Более того, Рэйко имела обо мне ошибочное мнение, что я простой парень без комплексов, а я, со своей стороны, ничего не знал о любви Рэйко. Полагаю, всякий находит в ошибочном представлении о другом человеке свой стимул к жизни».

Короче говоря, этот юноша, пропитанный добродетельной гордыней, пытался убедить себя, что его флирт с Кёко был самой искренностью.

Кёко откинулась назад и рассматривала Юити. Она уже была влюблена в него. Мотивация её мелкого сердечка исходила, можно почти сказать, из слабого недоверия к своим собственным страстям. Следовательно, когда перед ней оказалось свидетельство страсти умершей Рэйко, она могла подтвердить вескость собственного чувства.

Кроме того, Кёко просчиталась. Она чувствовала, что сердце Юити питало к ней склонность с самого начала. Следовательно, ей нужно было сделать всего полшага.

– Хотелось бы мне найти местечко, чтобы спокойно поговорить. Ничего, если я вам позвоню?

Юити обычно не приходил домой к определенному часу. Он предложил, что позвонит сам, но Кёко сказала, что и сама бывает дома редко. Поэтому она с удовольствием отметила, что они должны договориться о следующей встрече сейчас.

Кёко вытащила записную книжечку. У неё было назначено много встреч. Ей доставляло тайное удовольствие отменить встречу, отказаться от которой было труднее всего. Поверх даты приёма одного важного лица, который требовал её присутствия в министерстве иностранных дел с мужем, она легонько провела острием своего карандашика. Это придаст её следующему свиданию с Юити оттенок таинственности и легкого возбуждения.

Юити согласился. Женщина осмелела и предложила встретиться у неё дома этим же вечером. Юноша заколебался, и она сказала, что предложила это лишь для того, чтобы увидеть встревоженное выражение на его лице. Затем она посмотрела на его плечи так, как другие смотрели бы на горные пики. В надежде, что он заговорит, она некоторое время молчала, потом снова принялась болтать. Она зашла так далеко, что потребовала к себе внимания заявлением:

– Вашей жене повезло. Вы действительно внимательно к ней относитесь.

Произнеся эти слова, она опустилась на стул, словно это высказывание истощило все её силы.

Внезапно Кёко охватило волнение. Сегодня вечером к ним должны прийти гости! Они ждут её. Кёко решила с ними не встречаться. Она встала, чтобы по телефону извиниться перед гостями.

Ее соединили сразу же, но голос доносился будто издалека. Она не могла расслышать слов служанки. Их разговор перебивал какой-то посторонний звук в телефоне, словно шел дождь. Она взглянула в окно. Шел дождь. К несчастью, она не взяла с собой зонт. Она почувствовала себя отважной и храброй.

Возвращаясь назад, Кёко увидела женщину средних лет, сидящую рядом с Юити. Кёко отодвинула свой стул, когда садилась. Юити представил женщину:

– Это госпожа Кабураги.

Каждая почувствовала враждебность другой с первого взгляда. На такую случайную встречу Сунсукэ даже не рассчитывал. На самом деле госпожа Кабураги наблюдала за парой из дальнего угла уже некоторое время.

– Я пришла чуть раньше назначенного времени. Я не хотела мешать вам, пока вы не закончите свои дела. Прошу прощения, – сказала госпожа Кабураги.

В это мгновение госпожа Кабураги показала свой возраст столь же неоднозначно, сколь указывал её слишком кричащий макияж. Кёко не без злорадства отметила это. Убежденная в собственном преимуществе, она насквозь видела ложь. Она улыбнулась Юити, подмигнув в знак того, что она все поняла. Что не дало госпоже Кабураги заметить презрительное подмигивание более молодой женщины, так это тот факт, что ревность лишила её всякой гордости.

Кёко сказала:

– Я должна попросить у вас прощения, что задержала вас своей нескончаемой болтовней. Мне пора. Вы не поймаете для меня такси, Ю-тян? Идет дождь.

– Дождь?

Смущенный тем, что его назвали Ю-тяном, он сделал удивленный вид, будто это было важным событием.

Как только Юити вышел за дверь, подъехало курсирующее около ресторана такси. Он сделал шоферу знак подъехать ближе. Кёко распрощалась с госпожой Кабураги и встала. Юити проводил её и помахал рукой под дождем. Не сказав ни слова, она уехала.

Юити вернулся к госпоже Кабураги и сел. Его мокрые волосы прилипли ко лбу, словно морские водоросли. Тут он заметил, что Кёко забыла сверток на стуле. Он схватил его и выбежал на улицу, но такси уже уехало. Забота, проявленная им в отношении другой женщины, наполнила госпожу Кабураги унынием.

– Она что-то забыла? – спросила она, выдавив улыбку.

– Да, свои новые туфли.

Они оба сочли, что Кёко забыла всего-навсего пару туфель и не более того. В действительности она забыла то, что до тех пор, как она встретила сегодня Юити, было единственной заботой этого дня её жизни.

– Это была хорошая идея побежать за ней. Вы могли еще успеть перехватить её. – Госпожа Кабураги сказала это с горькой усмешкой, явно, чтобы досадить ему.

Юити не ответил. Женщина больше ничего не сказала, но над её молчанием явно реял белый флаг поражения. Высоким от волнения голосом, в котором почти слышались слезы, она спросила:

– Я тебя рассердила, не так ли? Прости. У меня вредная привычка делать такие вот подлости.

Пока она говорила, ей не давала покоя мысль, что на следующий день Юити доставит Кёко туфли и они будут говорить о ней.

– Нет, я вовсе не рассердился.

Улыбка Юити была похожа на клочок голубого неба в ненастный день. Он не мог себе представить, сколько силы черпала госпожа Кабураги из этой улыбки. Она тянулась к ней, как подсолнечник тянется к солнцу. Госпожа Кабураги поднялась на вершину счастья.

– Мне бы хотелось подарить тебе что-нибудь, чтобы ты понял, как я сожалею. Мы можем уйти?

– Выбросите свои сожаления из головы. Во всяком случае, сейчас идет дождь.

Это был кратковременный дождь. Поскольку настала ночь, нельзя было сказать, прояснилось небо или нет. Именно в этот момент случайно выходивший слегка подвыпивший мужчина воскликнул у дверей:

– О! Дождик кончился!

Посетители, которые зашли укрыться от дождя, торопливо выходили в ночь на свежий воздух. По настоянию госпожи Кабураги Юити взял сверток Кёко и последовал за ней, подняв воротник темно-синего плаща.

Госпожа Кабураги была счастлива от неожиданной встречи. С того самого последнего раза она боролась с ревностью. Её сдержанность была сильнее, чем у большинства мужчин, и это придавало ей силу и решимость не делать самой первого шага ему навстречу. Она начала выходить на прогулки в полном одиночестве. Она ходила в кино одна. Она обедала без компании, одна пила чай. Но при этом она осознавала, что обретает свободу от своих чувств.

Тем не менее куда бы она ни пошла, она ощущала преследующий её взгляд Юити, полный гордого презрения. Этот взгляд говорил: «На колени. Немедленно на колени передо мной!»

Однажды она отправилась в театр – одна. В антракте она стала свидетельницей ужасной толкотни перед зеркалом в дамском туалете. Лица дам налезали друг на друга в зеркале – каждая женщина сама за себя. Они надували щёки, они выпячивали губы, они выставляли свои лбы, они приглаживали брови, чтобы наложить румяна, губную помаду, карандаш для бровей, поправить выбившуюся прядку волос, чтобы убедиться, что кудри, так старательно завитые этим утром, не растрепались и не выбились из прически. Одна женщина бесстыдно вытащила вставные зубы. Другая, задыхаясь от пудры, состроила ужасную гримасу. Если бы кто-то превратил это зеркало в картину, он определенно услышал бы предсмертные крики убиваемых женщин, доносящиеся с холста. Лишь одно её лицо оставалось холодным, набеленным и спокойным. «На колени! На колени!» – кровь фонтаном била из ран, нанесенных её гордости.

Теперь, однако, упиваясь нектаром покорности, зайдя слишком далеко в своих чувствах, она ступала в мокрые от дождя следы, оставленные автомобилями, и переходя дорогу. Желтый лист, упавший с дерева, прилип к багажнику и трепетал, подобно бабочке. Поднялся ветер. Неразговорчивая, какой была в тот вечер, когда впервые встретилась с Юити в доме Хиноки, она повела его к лучшему портному. Служащие ателье обращались с госпожой Кабураги с почтением.

– Это удивительно. Тебе идет любой рисунок, – сказала она, прикладывая к его груди отрез за отрезом.

Юити пришёл в отчаяние, воображая, что эти магазинные приказчики считают его полным дураком. Госпожа Кабураги остановила свой выбор на одном отрезе, а потом велела снять с Юити мерку. Старый и опытный владелец фирмы был удивлен идеальными пропорциями юноши.

Юити с тревогой думал о Сунсукэ. Наверняка старик все еще терпеливо ждет его в той чайной. Все равно нельзя допустить, чтобы госпожа Кабураги случайно натолкнулась на Сунсукэ этим вечером. Более того, нельзя сказать, куда госпожа Кабураги захочет пойти еще. Юити постепенно все меньше и меньше нуждался в помощи Сунсукэ и, подобно школьнику, у которого развивается интерес к ненавистному домашнему заданию, которое его насильно заставляют делать, у него начинала кружиться голова от возбуждающего участия в этой бесчеловечной комедии противостояния всему женскому роду.

Короче говоря, троянский конь, в которого Сунсукэ заключил этого юношу, эту копию жестокой силы самой природы, этот ужасающий механизм, каким-то чудом начал оживать. Будет ли огонь, который зарождался между двумя женщинами, разгораться сильнее или утихать – решать целиком гордыне Юити. Его холодная ярость начала заявлять о себе. Его обуяла самонадеянность, целиком лишенная сострадания. Он смотрел на эту женщину, которая, только что заказав ему костюм, упивалась своей маленькой радостью жертвенности, и думал о том, как сильно она похожа на обезьяну. По правде говоря, этот молодой человек полагал, что женщину, какой бы красавицей она ни была, поскольку она есть женщина, можно считать лишь обезьяной.

Госпожа Кабураги будет смеяться и терпеть поражение, сохранять спокойствие и терпеть поражение, болтать и терпеть поражение, жертвовать собой и терпеть поражение, время от времени украдкой смотреть на его профиль и терпеть поражение, веселиться и терпеть поражение, симулировать отчаяние и терпеть поражение. Вскоре эта женщина, которая никогда не плакала, станет оплакивать своё поражение. В этом не было никакого сомнения.

Юити резко набросил на себя пальто, из кармана выпала расческа. Прежде чем Юити или портные успели поднять се, госпожа Кабураги проворно наклонилась за ней. Она сама изумилась, что снизошла до этого.

– Спасибо.

– Ого, какая большая расческа! По виду должна хорошо расчесывать волосы.

Прежде чем вернуть её владельцу, она пару раз быстро провела ей по своим волосам. Она зажмурилась, когда за расческой потянулись её волосы, и в уголках глаз выступили слезы.

Расставшись с госпожой Кабураги, Юити отправился в ресторанчик, где его поджидал Сунсукэ, но там уже было закрыто. Заведение «У Руди» оставалось открытым до последнего трамвая, поэтому он пошел туда и действительно застал там Сунсукэ. Юити рассказал обо всем, что произошло. Сунсукэ громко смеялся.

– По-видимому, тебе лучше взять туфли домой и вести себя так, будто тебе о них ничего не известно до тех пор, пока она сама не даст о себе знать. Кёко, вероятно, позвонит тебе домой и оставит сообщение, по крайней мере, к завтрашнему дню. Твое свидание с Кёко назначено на двадцать девятое октября, не так ли? Впереди еще неделя. До этого тебе лучше снова с ней увидеться, вернуть туфли и объяснить все, что произошло тем вечером. Кёко – умная девочка. Она, несомненно, сразу же раскусила госпожу Кабураги. После этого…

Сунсукэ замолчал. Он вынул визитную карточку из кейса и написал незатейливую рекомендацию. Рука его немного дрожала. Юити посмотрел на эту руку, иссушенную старостью, и сравнил её с бледной, немного отекшей рукой своей матери. Эти две руки и ничего более пробудили в нём порыв к вынужденной женитьбе, порок, фальшивость и вероломство и подтолкнули его в их объятия. Эти две руки, находящиеся так близко к смерти, заключили тайный сговор со смертью. Юити подозревал, что власть, которая овладела им, была властью ада.

– На третьем этаже здания Н. в районе Кёбаси, – сказал Сунсукэ, вручая ему карточку, – находится заведение, которое торгует модными импортными женскими носовыми платками. Если ты покажешь эту карточку, они продадут и японцу. Купи полдюжины подходящих носовых платков. Хорошо? Подари два из них Кёко в виде извинения. Оставшиеся четыре подари госпоже Кабураги в следующий раз, когда с ней увидишься. Поскольку такие совпадения, как сегодняшнее, случаются нечасто, мне придется устроить так, чтобы ты, Кёко и госпожа Кабураги встретились. Тогда действительно настанет время сыграть этим носовым платкам свою роль.

И еще, у меня дома есть агатовые серьги, принадлежавшие моей покойной жене. Я их тебе дам. Потом я объясню тебе, как мы ими воспользуемся. А пока подождите. Каждая из женщин станет думать, что ты близок с другой и что это она осталась без твоего внимания. Добавим платочек и для твоей жены. Она подумает, что ты флиртуешь с этими двумя женщинами. Этого нам и надо. Твоя свобода в реальной жизни станет тогда прямой дорогой, лежащей перед тобой.

В это время в заведении «У Руди» активность, казалось, достигла своих высот. Юноши, сидящие за дальними столиками, смеялись над своими бесконечными грязными анекдотами. Однако если тема разговора случайно вертелась вокруг женщин, слушатели все как один хмурили брови и смотрели с неодобрением. Руди, потерявший всякое терпение ждать до одиннадцати вечера, когда по рабочим дням приходит его юный любовник, подавил зевок и время от времени бросал взгляды в направлении двери. Сунсукэ тоже сочувственно зевнул. Его зевок явно отличался от зевка Руди – довольно нездоровый зевок. Когда он закрыл рот, его вставные зубы щелкнули. Этот звук, эхом отозвавшийся в недрах его тела, ужасно его напугал. Он словно почувствовал, что слышит изнутри несчастный звук насилия его плоти над духом. Плоть в глубине души является духом. Клацающий звук его вставных зубов был не чем иным, как явным откровением реальной сути его плоти.

«Это мое тело, но я сам кто-то еще, – подумал Сунсукэ. – Более того, моя душа тоже принадлежит кому-то другому».

Он украдкой бросил взгляд на прекрасное лицо Юити.

«По крайней мере, моя душа не уступает ему по красоте».

Юити приходил домой поздно так часто, что Ясуко измучилась, выстраивая всевозможные подозрения насчет своего мужа. Она, в конце концов, решила верить ему, но это вызывало у псе несомненную боль.

В характере Юити Ясуко видела необъяснимую загадку. Эту загадку, связанную скорее с той его стороной, которую на первый взгляд легко понять, почему-то было не так уж просто отгадать. Однажды утром Юити увидел карикатуру в газете и расхохотался, но Ясуко, подошедшая посмотреть, не могла понять, что смешного он увидел в этой вовсе не смешной карикатуре. Он начал было объяснять, выпалив:

– Позавчера… – и закрыл рот.

Он машинально начал было пересказывать один из разговоров, которые велись в заведении «У Руди».

Временами Юити казался совсем расстроенным, переполненным болью. Ясуко хотелось найти причину его боли, но в следующую минуту Юити обычно объяснял, что объелся пирога и у него болит живот.

Казалось, что во взгляде её мужа постоянно присутствовала тоска. Ясуко зашла так далеко, что решила приписать это его поэтической натуре. Он был болезненно привередлив к слухам и сплетням о высшем обществе вообще. Казалось, он питает странное предубеждение к этому обществу.

Однажды произошло следующее. Юити был на учебе. Его мать дремала, Киё ушла по магазинам. Ясуко вязала в углу веранды зимний свитер для Юити.

Раздался звонок у парадной двери. Ясуко встала, спустилась ко входу и отперла дверь, опускаясь на колени, чтобы поприветствовать гостя. Вошел студент с рюкзаком. Она его не знала. Он вежливо улыбнулся и поклонился, потом закрыл за собой дверь и сказал:

– Я студент того же учебного заведения, что и ваш муж, и зарабатываю как могу. Не хотите ли очень хорошего импортного мыла?

– Мыла? У нас его сейчас достаточно.

– Не говорите, пока не увидите. Как только посмотрите, наверняка захотите.

Студент повернулся спиной и без её разрешения уселся на пороге, ведущем в дом. Черная саржа на спине пиджака и брюках лоснилась от старости. Он открыл рюкзак и вынул образчик мыла в кричащей обертке.

Ясуко снова повторила, что ей ничего не надо, что ему придется подождать, пока муж придет домой. Студент рассмеялся, точно в этом было что-то смешное. Он протянул Ясуко образец, чтобы она почувствовала его запах. Ясуко взяла его, и студент схватил её за руку. Готовая закричать, Ясуко посмотрела юноше в глаза. Он засмеялся, нисколько не испугавшись. Она попыталась закричать, но он закрыл ей рот ладонью. Ясуко отчаянно сопротивлялась.

К счастью, появился Юити. Его лекцию отменили. Какое-то мгновение он не различал в потемках скорчившуюся неясную фигуру. Там было единственное световое пятно – широко открытый глаз Ясуко, сопротивляющейся, напрягающей каждую мышцу, чтобы освободиться, и все-таки радостно приветствующей возвращение мужа. Ободренная, она вскочила на ноги. Студент тоже поднялся.

Он увидел Юити и попытался проскользнуть мимо него, но был схвачен за запястье. Юити выволок его во дворик перед домом. Он ударил кулаком прямо ему в челюсть. Студент повалился на спину, угодив в кустарник, растущий вокруг колодца. Юити снова и снова бил его по лицу.

В тот вечер Юити остался дома. Она безоговорочно уверилась в его любви. И неудивительно, что Юити защитил Ясуко, потому что любит её. Юити охраняет покой и порядок, потому что он любит свой дом.

Этот сильный, надежный мужчина не стал рассказывать матери о том, как он поступил. Она не понимала почему, но было нечто настораживающее его относительно тайных мотивов для демонстрации собственной силы. Мотивов же было два: во-первых, студент был красивым. Во-вторых, – для Юити принять эту причину было труднее всего – этот студент оскорбил его, показав, сцепившись с ним в драке, болезненную правду о том, как сильно он желает женщину.

Так случилось, что в октябре у Ясуко не было месячных.