ГЛАВА ПЕРВАЯ

Онлайн чтение книги Фрегаты идут на абордаж
ГЛАВА ПЕРВАЯ

Стояли последние дни февраля 1655 года.

Западный ветер, разгулявшийся после полудня, вскоре погнал перед собой косые струи холодного дождя к низовьям Эльбы в сторону вольного имперского и ганзейского города Гамбурга. И тогда снежные сугробы, еще вчера сверкавшие ослепительной белизной, потемнели и съежились, истекая грязными ручейками. Смешиваясь с дождем, они наполняли сточные желоба и канавы бурными потоками, которые неслись, увлекая за собой скопившийся за зиму мусор, в свинцовые воды Эльбы и Альстера, в городскую гавань, где уже понемногу начинали пробуждаться после долгой зимовки парусники гамбургского торгового флота.

День клонился к вечеру, и, хотя погода по-прежнему не располагала к прогулкам, стрельчатая дверь одного из домов в Новом городе распахнулась, и на улицу вышел низкорослый худощавый мужчина в длинном плаще без рукавов, из-под которого виднелись густо смазанные ворванью сапоги и кончик шпаги. Вслед за ним в дверном проеме появилась молодая женщина в накинутом на плечи темном шерстяном платке. Зябко поеживаясь и отводя со лба прядь льняных волос, она пыталась уговорить мужчину остаться.

— И что тебе не сидится дома, Берент, да еще в такую погоду, когда хороший хозяин и собаки на улицу не выгонит. Ведь рано или поздно все равно узнаешь, кого выберут: тебя или другого.

Мужчина замешкался было на мгновение, однако тут же решительно надвинул широкополую черную шляпу на самые брови и возразил:

— Нет, Анна, все же я пойду. Не мешает самому поглядеть, как отнесутся шкиперы и капитаны к решению старейшин гильдии. Речь-то идет не о комнибудь, а о преемнике Карстена Реймерса.

— Карстен Реймерс, Карстен Реймерс… Да будет ему земля пухом. Ну, хорошо, только ты там не засиживайся, чтобы мне не ждать тебя понапрасну к ужину, слышишь, Берент?

— Я потороплюсь, — отвечал мужчина и, повернувшись, быстро зашагал по переулку к мосту через Альстер, разделявший Старый и Новый город.

Этой зимой корабль жизни капитана Карстена Реймерса отправился на вечную стоянку в небесную гавань, и его стул в зале собраний братства мореходов теперь пустовал. Как раз сегодня члены правления капитанской гильдии собрались здесь, чтобы решить, кто достоин занять место Карстена Реймерса. Дело в том, что именно члены правления гильдии были теми людьми, которые представляли интересы гамбургских капитанов и шкиперов, имели право назначать капитанов на большие и малые суда и принимали присягу у молодых капитанов. Они же устанавливали размер взноса, который каждый гамбургский моряк был обязан отчислять из своего жалованья в так называемую «кассу восьми реалов», деньги из которой шли на выкуп их товарищей, попавших в плен к алжирским или тунисским пиратам. Правление гильдии устанавливало также очередность выкупа, если в кассе недоставало талеров и гульденов для того, чтобы купить свободу всем, попавшим в неволю. В то же время авторитет правления считался непререкаемым по всем вопросам мореходства и в совете города, и в адмиралтействе, и в суде.

Наконец, должность эта позволяла рассчитывать на самое солидное реноме даже за пределами круга гамбургских моряков. Ибо кому, как не своим отважным и бравым мореходам, вольный ганзейский город Гамбург был обязан славой богатейшего во всей империи! Вот почему возможность попасть в эту коллегию избранных, наделенную такой властью, представляла собой нечто гораздо более важное, нежели просто новое назначение.

Перейдя мост, мужчина направился вдоль берега Альстера по направлению к его устью в сторону гавани. Прежде чем свернуть к дому братства мореходов, он остановился и обвел взглядом лес мачт, поднимавшийся над каменной набережной и над островерхими крышами амбаров и портовых складов к свинцово-серому, струящемуся дождем небу.

Здесь еще не кипела обычная для летней навигации жизнь: лишь время от времени протарахтит по неровному булыжнику мостовой подвода, везущая груз к кораблю или одному из пакгаузов. Однако с палуб стоявших на приколе судов кое-где доносился уже стук плотницких молотков, а в воздухе витал едва ощутимый запах свежей смолы и краски. Хотя непогода и загнала многих в теплые дома, наметанный глаз мужчины успел оценить, насколько усердно город готовился к предстоящей навигации. Пройдя еще несколько шагов, он увидел на привычном месте у пирса и свой собственный корабль — единственный уцелевший из всей флотилии его отца. Остальные стали жертвами ураганов и штормов, погибли в морских сражениях, были разграблены и сожжены морскими разбойниками, которых англичане называли приватирами, французы — корсарами, а немцы — каперами. Последние, получив от правителя своей страны каперскую грамоту, на собственные деньги снаряжали корабли и на свой страх и риск вели крейсерскую войну на морях, то есть, попросту говоря, охотились за торговыми судами противника. Часть награбленной при этом добычи им надлежало отдавать своему правителю. Семь лет тому назад, незадолго до того, как колокольный звон возвестил мир опустошенным немецким землям, в стычке с французскими корсарами погиб его родной брат — сгинул в морской пучине вместе с кораблем.

Мужчина глубоко вздохнул и двинулся дальше. Один-единственный корабль достался ему в наследство, к тому же они были ровесниками: вот уже тридцать с лишним лет бороздил «Мерсвин» морские просторы, знавал лютую стужу в гавани Архангельска и невыносимый жар тропического солнца у берегов Гвинеи и Бразилии. Что и говорить, одряхлел трудяга «Мерсвин». Но если его хозяину суждено стать членом правления гильдии капитанов и шкиперов, тогда…

У противоположного берега покачивались на волнах корабли Томаса Утенхольта: добрая дюжина солидных «купцов», многие из которых выделялись хорошим пушечным вооружением. Старый Утенхольт распорядился перестроить свои самые большие парусники на манер военных фрегатов: со сплошными батарейными палубами. И в самом деле, его трехмачтовые галионы, будь то «Солнце» или, к примеру, «Св. Бернхард», если не ходовыми качествами, то мощью бортового залпа могли потягаться с иным фрегатом. Конечно, все это делалось за счет места в грузовых трюмах, да и команду приходилось набирать вдвое большую против обычной для торговых судов, а это влекло за собой двойные расходы на провиант и жалованье матросам и офицерам. Но уж кто-кто, а Утенхольт считать умел. Ведь все эти расходы с лихвой окупались только тогда, когда в трюмы таких судов грузили серебро, золото, слоновую кость или пряности, ценившиеся не менее золота: имбирь, гвоздику, шафран, перец или совсем редкие в Европе корицу и мирру, мускус и ладан. Но и это не было пределом предприимчивости Томаса Утенхольта. Дело в том, что город Гамбург не располагал собственными военными кораблями для защиты торговых караванов от пиратов и каперов, и Утенхольт сумел извлечь для себя выгоду из этого обстоятельства, заставляя шкиперов и судовладельцев платить большие деньги, если они желали выйти в море под охраной бортовых батарей его судов.

О да, этот Утенхольт всегда умел с выгодой использовать любые обстоятельства, от чего и стал одним из самых влиятельных людей в городе, с мнением которого приходилось считаться не только тем, кто имел непосредственное отношение к гильдии капитанов. В правлении последней его голос стоил подчас десяти. И если бы Утенхольту пришло в голову поддержать его, Берента Карфангера, на выборах в правление гильдии, вряд ли нашелся бы человек, посмевший ему перечить. Только все это представлялось весьма сомнительным: с чего бы это Утенхольту, не заработавшему на охране его судна ни гроша, за него голосовать? И дело тут не в том, что «Мерсвин» пускался в плавание од охраной пушек других частных конвоиров — нет, его хозяин вообще никогда не плавал в сопровождении конвойных судов, и всегда полагался лишь на собственную голову да на сноровку команды. И у него были все основания действовать таким образом, ибо в одиночку он мог ходить под парусами намного быстрее и маневреннее, чем в составе каравана неповоротливых «купцов», когда приходилось подстраиваться под самый тихоходный из них и в каждом порту ждать, пока не будут разгружены и вновь загружены все суда до последнего. Вот и выходило, что он нередко успевал сделать по два рейса в год, в то время как другие довольствовались лишь одним. Кроме того, отпадала необходимость придерживаться большей частью раз и навсегда строго установленных морских путей, по которым торговые караваны ходили в Архангельск, к берегам Англии, Голландии, Франции, Испании и Португалии, иногда отваживаясь заходить в Средиземное море и достигать итальянского берега. Плавание в Балтийском море стало опасным делом, с тех пор как морскими путями и всей торговлей там завладели шведы. Гораздо чаще он отправлялся к побережью Западной Африки, а то и пересекал Атлантический океан, чтобы попасть в Бразилию или к островам Карибского моря, где можно было загрузить трюм ценнейшим товаром самому, не прибегая к услугам перекупщиков из Кадиса и Лиссабона, Амстердама и Лондона — этих пройдох с бульдожьей хваткой. Разумеется все эти выгодные обстоятельства требовали изрядного мужества и сопровождались огромным риском, на который мог пойти далеко не каждый, тем более что рисковать приходилось, в первую очередь, собственной головой. Что касается походов в Индию, к остиндским островам или к западному побережью Америки, то они были сопряжены, пожалуй, с не меньшим риском: ведь нужно было огибать мыс Доброй Надежды или зловещий мыс Горн и порой неделями противостоять натиску ураганов и гигантских волн.

Мужчина, уже основательно промокший, повернул, наконец, к дому братства мореходов, и тут ему вдруг пришла на ум еще одна причина, по которой он предпочитал выходить в море в одиночку — причина, о которой менее весе следовало знать Томасу Утенхольту, по крайней мере, до поры.

Позднее, если ему и впрямь суждено стать членом правления гильдии, он ее скрывать не станет. А пока лучше всего осторожно помалкивать насчет того, что сам он к частным конвоирам не питает никакого доверия, а уж к Томасу Утенхольту — и подавно. Ясно, что тот заботится лишь о толщине собственного кошелька: какое ему дело до безопасности гамбургских торговых судов, пусть даже он и разглагольствует о ней при каждом удобном случае.

А что же город и его премудрый совет? Почему он никак не раскошелится на постройку хотя бы одного-едииственного хорошо вооруженного фрегата?

Почему охрану купеческих караванов от пиратов и каперов поручают частным конвоирам? Неужто эти господа полагают, что таким путем им удастся сохранять нейтралитет и не ввязываться в военные действия, заявляя, к примеру, что все столкновения конвойных кораблей, будь то утенхольтовы или чьи-либо еще, с каперами и рейдерами есть дело частное и к городу никакого отношения не имеющее? Такую политику отцы города вели вот уже на протяжении тридцати лет: рассуждая о нейтралитете, продавали мушкеты, пушки, картечные ядра, порох и свинец и императору, и Лиге, и протестантской унии, неплохо на этом наживаясь. Город богател. Он уже оставил далеко за собой Любек — некогда гордую главу Ганзы, — которому не составило в свое время труда помочь Густаву Вазе овладеть шведским престолом, а Фридриху Голштинскому — датским, и который без малого сто лет тому назад одолел Швецию в изнурительной семилетней войне на море. И что же: Гамбург, этот главный вывозной порт империи, не держит в море даже завалящего четырехпушечного флейта, не говоря уже о фрегате!

Возле дома братства Карфангер на минуту задержался, отряхивая мокрый плащ, затем решительно толкнул дверь и вошел в пивную, занимавшую большую часть нижнего этажа. Здесь за столами сидели капитаны и шкиперы числом не менее полусотни: одни сдвинули широкополые черные шляпы далеко на затылок, другие побросали их прямо на добела выскобленные столы, в беспорядке заставленные пивными жбанами, глиняными кружками и кувшинами с вином. В руках у некоторых дымились глиняные голландские трубки с длинными чубуками. Несколько наполненных китовым жиром светильников и восковых свечей кое-как освещали заведение, в котором стоял гомон десятков хриплых голосов, привыкших заглушать вой ветра и грохот бьющей в борт корабля волны. Временами помещение оглашалось раскатами дружного хохота; собеседники в разговоре не скупились на крепкие словечки, понятные любому завсегдатаю портовых кабаков от Киля до Лиссабона.

На палубах своих судов эти морские волки получали неограниченную власть над телом и душой каждого из команды, как только в гамбургском порту отдавались швартовы и поднимались паруса. Одни командовали китобойцами — их гамбургский флот насчитывал свыше пятидесяти, — другие — «купцами», кое-кто и сам владел судном, которым командовал, большинство же было капитанами на службе у судовладельцев. Это были разные люди: молодые, не бывавшие дальше Ла-Манша, и старые, успевшие на своем веку избороздить едва ли не все моря и океаны и выпить рому во всех портовых кабачках Старого и Нового Света.

Едва Карфангер появился на пороге, как его окликнул один из сидевших возле двери:

— Эге, да это Карфангер! Проходи, садись к нам, старый морской волк!

Какие дьяволы в такую погоду гонят тебя из дому, да еще и от молодой жены? Поди и двух недель не прошло с вашей свадьбы?

— Приветствую тебя, Маттиас Дреер, и тебя, Мартин Хольсте, здравствуйте все, — отвечал Карфангер, бросая плащ на спинку стула.

Слегка наклонившись над столом, он кивком головы указал на видневшуюся в глубине помещения дверь, которая вела в залу собраний правления гильдии.

— Э, да вот оно что! Теперь понятно, почему ты здесь, — воскликнул Маттиас Дреер, молодой шкипер лет двадцати пяти, а Мартин Хольсте, который был на десять лет старше, добавил:

— Пришел поздравить нового члена правления? Рановато, однако, явился, мог бы дождаться и лучшей погоды. Еще неизвестно, сумеют ли старики сегодня вообще договориться.

Ясно, значит пока что не выбрали никого. Однако Беренту Карфангеру хотелось разузнать обо всем поподробнее. Оглядевшись по сторонам, он заметил за одним из столов у самой двери в залу собраний своего тестя Иоханна Хармсена и тотчас встал и направился к нему. Торопливо поздоровавшись и вешая промокший плащ на спинку стула, он спросил:

— Ну, как там?

Хармсен пожал плечами и протянул:

— Хм! Сдается мне, на этот раз роды будут нелегкими.

— А мой дядя уже говорил!

— Пока еще нет, садись, подождем немного.

Берент Карфангер уселся за стол напротив тестя. Темно-русые волосы молодого шкипера, расчесанные на прямой пробор, спадали на белоснежный кружевной воротник. Его узкое бледное лицо, которое подошло бы скорее кабинетному ученому, чем моряку, оттеняли небольшая, по тогдашней моде, бородка и тонкая полоска усов. Руки его казались нежными. Вряд ли кто-нибудь из посторонних поверил бы, что эти руки могут всадить гарпун в горб гренландского кита по самое древко или в хорошую волну удерживать штурвал фрегата, идущего в крутой бейдевинд. И уж вовсе трудно было себе представить, что этот молодой человек далеко не богатырского телосложения умел так обращаться с, мягко говоря, не очень-то покладистыми морскими волками из команды своего судна, что у последних не возникало и мысли перечить капитану.

А между тем обстановка в зале собраний стала ничуть не менее оживленной, чем в пивной, правда, по несколько иной причине: вот уже более двух часов старейшины гильдии не могли прийти к соглашению относительно преемника покойного капитана Карстена Реймерса. Споры грозили затянуться за полночь, и это явно надоело одному из сидевших за длинным столом — Алерту Хильдебрандсену Гроту, статному мужчине пятидесяти с небольшим лет.

Резким движением отодвинув наполовину отгороженную пивную кружку, он обратился к присутствующим:

— Ну, хорошо, любезные братья и друзья, я отлично понимаю, что те, кто ходит в Гренландию, хотели бы видеть в кресле Карстена Реймерса своего, «гренландца», кто ходит в Испанию — «испанца», а те, кто ходит в Архангельск — «россиянина». Это все ясно, как ясно небо в морозную лунную ночь. Ясно и то, что мы хотим и должны выбрать нового члена правления до того, как корабли начнут выходить в море. Карстен Реймерс знал Гренландское море не хуже, чем пруд возле своего дома, он бывал и в российских, и в испанских портах. Не раз и не два он огибал мыс Горн и мыс Доброй Надежды, видел берега Бразилии и Ост-Индии.

Многие из присутствующих согласно закивали при этом, и Алерт Грот продолжал:

— Вот почему я сейчас хочу предложить на его место такого человека, который одинаково устраивал бы всех нас, как это было при жизни Карстена Реймерса.

Тут Алерт Грот сделал долгую паузу, и некоторые стали уже выказывать нетерпение, по зале прокатился ропот, грозивший вновь обратить собрание в бесплодную перепалку, как вдруг раздался надтреснутый голос старого Томаса Утенхольта:

— Так кого же все-таки имеет в виду уважаемый господин Грот?

Презрительная усмешка, на мгновение скривившая губы старика, не укрылась от Алерта Грота, он почувствовал, как в груди закипает ярость, однако тут же сдержал себя. Томас Утенхольт не только мог повлиять на исход выборов, он был еще и судовладельцем, на службе у которого состоял сам Алерт Хильдебрандсен Грот, нередко принимавший командование одним из кораблей-конвоиров. Помимо этого, все, кто когда-либо имел неосторожность потерять благорасположение Утенхольта, очень быстро начинали ощущать это на собственной шкуре. Не раз тот или иной капитан, боцман, штурман или парусный мастер оказывался на берегу без жалованья и без надежды наняться на какое-нибудь другое судно. Впрочем, это были далеко еще не самые крутые меры мстительного старика. Поговаривали, будто кое-кто из повздоривших в свое время с Утенхольтом вовсе не случайно утонул, свалившись по пьяному делу в Альстер, или поутру был найден в темном переулке с кинжалом в спине и вывернутыми карманами. Находились, правда, и такие, кто утверждал, что слухи эти распускает не кто иной, как сам Томас Утенхольт с единственной целью поддержать молву, будто это его талеры и гульдены направляют клинок шпаги или дуло пистолета туда, куда ему нужно, на самом же деле он отродясь ничем подобным на занимался, ему вполне было достаточно, что об этом болтают на каждом углу. Как бы там ни было, от мнения Томаса Утенхольта сегодня зависело многое, если не все, поэтому Алерт Грот подавил вспышку ярости, набрал в грудь побольше воздуха и провозгласил:

— Я имею в виду всем вам известного и почитаемого шкипера Берента Якобсона Карфангера, сына капитана и судовладельца Иоханна Якобсона Карфангера и его супруги Анны, дочери шкипера Дитриха Янсена.

Последние его слова прозвучали во внезапно наступившей тишине, которую через несколько мгновений нарушил грохот опрокинувшегося кресла — столь поспешно вскочил со своего места Карстен Хольсте. С размаху грохнув кулаком по столу, он возопил:

— Кого?! Мы что, торчим здесь целый вечер ради того, чтобы выслушивать ваши шутки, господин Грот? А если вы говорите серьезно, то я хотел бы спросить вас, на кой дьявол нам этот молокосос? Тогда уж и я могу предложить моего Мартина: он как-никак на три года старше вашего племянника Карфангера!

И тут, как ни странно, именно Томас Утенхольт сделал попытку унять разбушевавшегося Хольсте, положив ему руку на плечо:

— Успокойтесь, крестный, надо полагать, капитан Грот достаточно хорошо обдумал свои слова, и наш долг — столь же серьезно к ним отнестись.

Давайте послушаем те доводы, которыми может подкрепить свое предложение один из наших почтенных сограждан и старейшин гильдии Алерт Хильдебрандсен Грот.

Такого поворота событий Алерт Грот ожидал менее всего. Еще не было такого случая, чтобы Томас Утенхольт что-либо предпринимал, не будучи заранее уверенным в собственной выгоде. Однако времени на раздумья по этому поводу не оставалось, надо было немедленно дать достойный отпор Карстену Хольсте, поэтому Алерт Грот обратился к присутствующим:

— Найдется ли в Гамбурге еще один шкипер, который бы с пятнадцати лет ходил в море, знал все морские пути от Гренландии до Ост-Индии и при этом всегда плавал в одиночку? К тому же этот шкипер, к досаде английских приватиров, испанских и французских корсаров, не потерял еще ни одного корабля с тех пор, как здесь, в этой зале, десять лет назад принял морскую присягу, как полагается каждому шкиперу и капитану. Ни карибским флибустьерам, ни берберийским пиратам из Алжира, Туниса и Триполитании еще никогда не удавалось захватить и разграбить его судно. Не удавалось, ибо искусство сражаться один на один с этим коварными разбойниками и побеждать их Берент Карфангер постигал у одного из величайших флотоводцев нашего времени — адмирала генеральных штатов Михиэла Адрианезона де Рюйтера. Так что вряд ли кому бы то ни было пристало называть его молокососом.

— Вот-вот, к голландцам он подался постигать премудрости морского дела, — прошипел из своего угла старый Хольсте, — в Гамбурге, видите ли, ему не нашлось учителей, ха!

— Да, к генеральным штатам, которые в сорок восьмом году откололись от империи, — поддержал Хольсте кто-то из старейшин, а тот добавил:

— Лучше не напоминайте мне об этих голландцах. Не они ли прибрали к рукам всю нашу торговлю?

— И весь промысел сельди!

— И китовый тоже!

Шум нарастал; все новые и новые голоса принимались поносить все голландское, и в первую очередь тех гамбургских шкиперов и членов правления капитанской гильдии, кто был голландского происхождения — всех этих Маринсенов, Дорманов, Антонисенов, Карфангеров. Не забыли помянуть и самого Алерта Хильдебрандсена Грота. Некоторые кричали, что, дескать, Алерт Грот для того и предложил своего племянника, чтобы в правлении гильдии снова стало одним голландцем больше. Наступал такой момент в споре, когда словесные аргументы уступают место кулакам. И тогда вновь среди неописуемого гвалта раздался голос старого Утенхольта:

— Тихо на корабле! Зачем понапрасну поднимать шум, любезные братья?

Разве не все мы в равной мере гамбургские мореходы? И разве не всех нас одинаково задевает то, что гамбуржцев повсеместно вытесняют с наезженных торговых путей, из тех мест, где некогда все держала в руках немецкая Ганза? А вы тут ударяетесь в междоусобицы и распри. Если Берент Якобсон Карфангер кого-то не устраивает, пусть встанет и выскажется, как подобает члену правления гильдии.

И Томас Утенхольт поочередно оглядел всех сидевших за столом. Вновь поднялся со своего места Карстен Хольсте и заявил, что, по его разумению, если кто-то проплавал десять лет и не потерял при этом ни одного судна, то тут что-то нечисто. Не иначе этот Карфангер носит под платьем какой-нибудь там колдовской амулет или ведьмино зелье, а то и вовсе запродал свою душу дьяволу, и дух его обречен после смерти вечно скитаться над морями, как тот голландец, что не сумел своими силами обогнуть мыс Доброй Надежды и потому прибег к помощи сатаны.

— Все вы знаете, — вещал старик, — что немало есть на свете моряков, кому привелось своими глазами видеть Летучего Голландца, и всякий раз эта встреча не предвещала ничего, кроме беды: или жестокий шторм, или подводные камни в тумане, или повальная болезнь среди матросов на судне.

Приподнявшись, он наклонился над столом и, глядя в глаза Алерту Гроту, продолжал зловещим голосом:

— Подумайте хорошенько, отчего это ваш племянник, имея один-единственный корабль, рискует больше любого другого шкипера? Отчего, хочу я вас спросить, может он себе такое позволить, а? Истинно говорю вам, Алерт Грот: хотите верьте, хотите нет, а много есть непонятных вещей между небом и землей, и еще больше — между небом и водой, гораздо больше, чем вы думаете, провалиться мне на месте, если это не так!

Ситуация вновь грозила обернуться против Карфангера, который и в самом деле происходил из голландской семьи, если бы не вмешательство Томаса Утенхольта, призвавшего собравшихся еще раз как следует обдумать и взвесить предложение Алерта Грота. Сказав это, он отодвинул свой стул с высокой спинкой и резными подлокотниками и направился к двери, бросив на ходу, что собирается поглядеть, какая на дворе погода. Тут же сорвался с места Карстен Хольсте и выскочил вслед за Утенхольтом, продолжая его в чем-то убеждать. Через несколько минут оба вернулись в зал, и по выражению лица Карстена Хольсте можно было догадаться, что он больше не будет выступать против Берента Карфангера.

Пока в зале разворачивались все эти события, Хармсен и Карфангер в пивной вели разговор о будущем гамбургского мореходства. Карфангер считал, что использовавшееся до сих пор частное конвоирование рано или поздно приведет его к упадку. «Ганза, — говорил он, — всегда опиралась на могучий военный флот империи, и хотя та не всегда оказывала ей непосредственную поддержку, все же без империи ганзейский союз ни за что не достиг бы такого могущества. Нынче, однако, силы и власть империи уже не те, как, впрочем, и города тоже, потому так вольготно живется частным конвоирам. И все это перед лицом того обстоятельства, что помимо такой традиционно могучей морской державы, как Англия, на сцену выходит еще одна — Голландия: недавно отгремевшая война на море между британцами и генеральными штатами не оставляет на этот счет никаких сомнений. И если гамбургский торговый флот собирается и в дальнейшем не сдавать своих позиций в морской торговле, то в самом ближайшем будущем следует начать поиски новых средств для этого».

Иоханн Хармсен поставил на стол рюмку, которую только что собирался поднести ко рту. И чем только его зять забивает себе голову! Едва он собрался что-либо ответить, как возле их стола появился Алерт Грот, положил руку на плечо Карфангера и произнес:

— Ступай за мной, Берент, выслушай решение правления гильдии.

Войдя следом за ним в зал, Карфангер остановился у стола, за которым сидели старейшины в широкополых шкиперских шляпах, затенявших их лица.

Томас Утенхольт поднялся и огласил решение собрания, в котором говорилось, что почтенный, мужественный и многоопытный шкипер Берент Якобсон Карфангер, гражданин вольного имперского и ганзейского города Гамбурга, избирается членом правления гильдии капитанов и шкиперов вместо скончавшегося Карстена — Реймерса. Затем судовладелец вручил вновь избранному тяжелый почетный кубок братства и подвел его к стулу, на котором раньше сидел Карстен Реймерс.

Так молодой шкипер Берент Карфангер, владелец «Мерсвина», был избран — и, судя по всему, единогласно — членом правления гильдии капитанов города Гамбурга. А между тем порывистый западный ветер без устали гнал над Эльбой сплошную стену холодного дождя, и снег, еще вчера сверкавший белизной, превращался в мутные потоки, уносившие с собой оставшийся с зимы мусор в свинцовые воды Эльбы и Альстера, где в гавани уже начинали потихоньку пробуждаться после долгой зимовки парусники торгового флота.


Читать далее

Ульрих Комм. Фрегаты идут на абордаж
ГЛАВА ПЕРВАЯ 11.02.15
ГЛАВА ВТОРАЯ 11.02.15
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 11.02.15
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ПЯТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ШЕСТАЯ 11.02.15
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 11.02.15
ГЛАВА ВОСЬМАЯ 11.02.15
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ 11.02.15
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ 11.02.15
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ 11.02.15
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 11.02.15
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ 11.02.15
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ 11.02.15
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ 11.02.15
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ 11.02.15
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 11.02.15
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ 11.02.15
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ 11.02.15
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ 11.02.15
ГЛАВА СОРОКОВАЯ 11.02.15
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ 11.02.15
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ 11.02.15
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ 11.02.15
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ 11.02.15
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ 11.02.15
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ 11.02.15
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ 11.02.15
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ 11.02.15
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ 11.02.15
ГЛАВА ПЕРВАЯ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть