Онлайн чтение книги Хендерсон, король дождя Henderson the Rain King
ГЛАВА 12

Я выругался про себя. Это что — психическая атака? Ну нет, они не сведут меня с ума! Теперь, когда мои отношения с трупом перестали быть тайной, я решил им больше не заниматься — посмотрим, к чему это приведёт. Оставив спящего Ромилайу тет-а-тет с покойником, я вышел на свежий воздух. В воздухе — или во мне самом — было что-то особенное. Возможно, у меня начиналось нервное возбуждение — про себя я называю его лихорадкой.

День был явно праздничный, потому что в этот утренний час отовсюду уже тянуло пивом; люди сновали взад-вперёд, не обращая на меня внимания — я счёл это добрым знаком.

Спустя какое-то время из нашей хижины вышел Ромилайу. Не нужно было быть сверхнаблюдательным, чтобы заметить, в каком он состоянии.

— Понимаю, дружище, — сказал я ему, — все понимаю, но что поделаешь? Нам остаётся только ждать. Здешний вождь, друг Итело, обещал принять меня нынче утром. С минуты на минуту можно ждать посыльного. Вот я и попробую все выяснить. Держи себя в руках, старина, вынеси из хижины наши вещички и присмотри за ними.

Послышалась барабанная дробь, и по улице, с барабанами в руках, промаршировали женщины богатырского роста и атлетического сложения — должно быть, амазонки короля Дахфу. Потом улицу заполнили большие разноцветные зонты. Под шёлковым зонтом цвета фуксии шествовал важный, дородный африканец — как потом выяснилось, дядя короля, Хорко. Один зонт был свободным, и я резонно рассудил, что он — для меня.

— Видишь, Ромилайу, разве они стали бы посылать такую роскошь человеку, которого собираются обвинить в убийстве? Интуиция подсказывает мне, что нам не о чем беспокоиться.

Дородный мужчина заулыбался и простёр ко мне руки. Одеянием ему служил кусок алой ткани, в который он был довольно туго обернут от щиколоток до подмышек. Уши ему оттягивали два крупных рубина — или граната.

Сияя улыбкой, он, как культурный человек, протянул мне руку для пожатия. Я ответил тем же и незаметно ткнул Ромилайу в бок, словно говоря: «Видишь? Что я говорил»? Но мой спутник не пожелал удовольствоваться столь ничтожным знаком расположения. Нас окружили жители деревни; все улыбались. Многие успели накачаться помбо — африканским пивом. Амазонки в чёрных кожаных жилетах — кроме этих жилетов, на них ничего не было — оттеснили зевак. Дородный мужчина представился:

— Хорко. Брат покойного короля.

— Вы говорите по-английски? — обрадовался я. — Король Дахфу — ваш племянник? Мы пойдём к нему?

— Да, идёмте во дворец, — подтвердил Хорко.

Что греха таить — я ужасно волновался. Ромилайу разрешили пойти со мной. На всем протяжении пути нас приветствовали улыбающиеся жители города. Многие вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть меня.

— Какой контраст с вчерашней мёртвой тишиной! Почему это, мистер Хорко?

— Вчера был день скорби.

— День казни, что ли? — вырвалось у меня. Мне показалось, что невдалеке, слева от дворца, я вижу болтающиеся вверх ногами тела повешенных.

В эту минуту я не задумываясь отдал бы все свои четыре тысячи баксов, чтобы рядом оказалась Лили. Интересно, как бы она выкрутилась — с её понятиями о добре и зле? И её знанием жизни. Один наш спор на эту тему привёл к тому, что моя дочь Райси сбежала из дома вместе с найдёнышем. Я всегда утверждал, что Лили не знает и не любит реальную жизнь. А я? Я люблю эту старую сучку и всегда готов к худшему. Я просто обожаю жизнь, и, если не могу дотянуться до прекрасного личика, готов запечатлеть свой поцелуй где-нибудь пониже. Умным не надо объяснять, что я имею в виду.

Мне не терпелось попасть к королю. Но, даже когда мы очутились во дворце, меня не сразу повели к нему. Этикет требовал, чтобы Хорко принял меня первым в своих апартаментах на первом этаже. Амазонки поставили раздвижной стол и постелили красно-жёлтую скатерть с замысловатыми арабскими узорами. Принесли роскошный серебряный сервиз и разное угощение: кровь животных (которую я отверг), финики, ананасы, пиво, холодный печёный картофель и другие кушанья: например, мышиные лапки в особом соусе (от которых я тоже воздержался).

Наконец банкет у Хорко был окончен, и мы смогли двинуться дальше. Амазонки в рекордно короткий срок убрали стол и выстроились, чтобы служить нам почётным эскортом. Я спросил, где Ромилайу, — Хорко махнул рукой вниз. Перегнувшись через перила, я увидел своего спутника — жалкого и неприкаянного. «С ним все в порядке», — заверил Хорко. Мысленно я дал себе обещание при первом удобном случае щедро вознаградить беднягу за все его мытарства.

Широкая наружная лестница сделала поворот, и мы очутились на другой стороне здания. Там росло высокое дерево; в данный момент оно шаталось и скрипело оттого, что несколько человек при помощи шкивов и тросов поднимали и привязывали к ветвям крупные булыжники. По словам Хорко, это было как-то связано с дождём. Все были абсолютно уверены, что в этот день пойдёт дождь. Однако на небе не было ни облачка.

Мы поднялись на третий этаж, где располагались апартаменты короля Дахфу. Хорко провёл меня через несколько смежных комнат с низкими потолками, увешанных портьерами и декоративными драпировками. Окна были такими узкими, что вокруг почти ничего нельзя было разглядеть, разве что случайный солнечный луч выхватывал из полумрака то подставку для копий, то шкуру дикого зверя, то скамеечку. У двери в королевские покои Хорко меня покинул. Я всполошился было: «Эй, куда же вы?» — но в этот момент одна из амазонок взяла меня за руку и ввела внутрь. Прежде чем я увидел Дахфу, мне бросилось в глаза скопище обнажённых женщин — по моим прикидкам их было два или три десятка. В комнате царила атмосфера чувственности. Из-за духоты мне пришло на ум сравнение с инкубатором. У входа, на высоком табурете, который напомнил мне бухгалтерскую конторку былых времён, восседала грузная седовласая амазонка в итальянской пилотке образца начала века. Она пожала мне руку от имени короля.

Король! Женщины расступились, и я увидел его в дальнем конце комнаты возлежащим на длинной зеленой кушетке в состоянии абсолютного покоя. Его крупное тело, ниже пояса прикрытое лиловыми шёлковыми шароварами, казалось плывущим на волнах неги и сладострастия. Вокруг шеи у него вился белый шарф с золотым шитьём; на ногах болтались белые атласные туфли. Несмотря на страх, я не мог не отдать ему дань восхищения. Это был рослый мужчина, как я, ростом не шести футов. Король отдыхал. Женщины прислуживали ему, готовые тотчас удовлетворить любое его желание. Одна отирала ему лицо фланелевой тряпочкой, другая поглаживала грудь, третья держала наготове зажжённую трубку.

Спотыкаясь на неверных ногах, я двинулся было вперёд — и был остановлен чьей-то рукой на расстоянии пять футов от кушетки. Я послушно сел на предложенный мне табурет. Между мной и королём стояла большая деревянная чаша с парой черепов. Заметив моё беспокойство, король раздвинул мясистые губы в улыбке.

— Не волнуйтесь, это для сегодняшней церемонии.

У меня мелькнула мысль: «Ага, значит, фортуна не совсем от меня отвернулась»! Потому что я понял: все наши злоключения — засада, плен, допрос, подбрасывание нам мертвеца — исходили не от короля. Не такой он человек! Я ещё толком не знал, какой он человек, но уже начал испытывать радость от нашей встречи.

— Вчера вечером, — продолжал Дахфу, — меня очень взволновала весть и вашем прибытии. Всю ночь не мог заснуть. О-хо-хо. Это не пошло мне на пользу.

— Какое совпадение — я тоже почти не спал: всего лишь какую-нибудь пару-тройку часов. Но я счастлив познакомиться с вами, ваше величество. Хочу передать вам привет от вашего друга Итело.

— А, так вы побывали у арневи! Похоже, вы поставили перед собой задачу посетить самые отдалённые районы Африки. Как поживает мой дорогой друг? Я по нему соскучился. Он предложил вам бороться?

— О да.

— И кто победил?

— Матч окончился вничью, ваше величество.

— Гм. Вы представляетесь мне в высшей степени интересным человеком, особенно в физическом отношении. Я бы сказал даже выдающимся. Я ещё не встречал людей вашей весовой категории. Итело очень силён. Мне ни разу не удалось положить его на обе лопатки.

— Надеюсь, нам с вами не нужно выходить на ринг, ваше величество?

— О нет, мы не придерживаемся этого обычая. Я должен попросить у вас прощения за то, что лично не пожал вам руку. Это сделала за меня моя генеральша Тату. Терпеть не могу вставать.

— Да что вы?

— Чем меньше я двигаюсь и чем больше лежу, тем легче мне исполнять мои многочисленные обязанности, включая те из них, что являются прерогативой моих жён. Скажите со всей откровенностью, сэр…

— Моя фамилия Хендерсон.

— Мистер Хендерсон. Мне давно не выпадал случай поговорить по-английски. Вы — наш первый гость из цивилизованного мира.

— Сюда редко забредают туристы?

— Мы сами предпочли такой порядок вещей. Но вот о чем я хочу спросить, мистер Хендерсон, и прошу дать однозначный ответ. Ни одна из этих женщин не понимает по-английски, так что пусть вас не смущает их присутствие. Мистер Хендерсон, вы мне завидуете?

3то был не тот случай, чтобы лгать.

— Вы имеете в виду — поменялся бы я с вами местами, ваше величество? Без обид? Должен признаться, ваше положение представляется мне весьма заманчивым. Но моё собственное слишком незавидно, чтобы моё мнение можно было признать объективным.

У короля было чёрное лицо типичного негроида со слегка вздёрнутым носом и красноватым блеском в чёрных глазах — должно быть, это была фамильная черта, потому что я подметил такой же оттенок у Хорко. Но в короле все было более высокого качества.

Он упорно гнул свою линию:

— Это из-за женщин?

— Я и сам знавал нескольких бабёнок, ваше величество, хотя и не в один и тот же период моей жизни. В настоящее время я счастливо женат. Моя жена — незаурядная личность, между нами существует духовное родство. В то же время я не настолько слеп, чтобы не замечать её недостатков. Она хорошая женщина, но временами опускается до шантажа. Обожает меня пилить. Ха-ха-ха! Нет, если я вам и завидую, то потому, что вы существуете в лоне своего народа. Вы с ним заодно. Смотрите, как они лезут из кожи вон, чтобы вам угодить.

— Да — пока я нахожусь в расцвете лет и сил. Но имеете ли вы представление о том, что будет, когда я одряхлею?

— И что же тогда будет?

— Эти самые дамы, которые ныне — сама предупредительность, доложат о том, что я сдаю, и Бунам, наш верховный жрец, велит отвести меня в буш[11]Буш (обычно в Африке и Австралии), невозделанная земля, покрытая кустарником. и удушить.

— Не может быть!

— Все именно так и случится. Таков удел правителей варири. Жрец останется рядом до тех пор, пока из моего мёртвого рта не вылупится личинка.

Он завернёт её в шёлковую тряпицу и принесёт домой, чтобы выставить на всеобщее обозрение и объявить воплощением королевской души. Спустя некоторое время он вновь отправится в буш и принесёт маленького львёнка. Он скажет, что личинка превратилась в льва. Который, в свою очередь, по истечении некоторого времени превратится в короля, моего преемника.

— Задушат? Вас? Боже, какое зверство!

— Вы все ещё завидуете мне? — мягко спросил король.

Поскольку я замешкался с ответом, он продолжил:

— Насколько я могу судить после столь непродолжительного знакомства, вы имеете склонность к этому чувству.

— Какому чувству? Вы считаете меня завистливым? — с обидой воскликнул я и тотчас понял, что забылся: амазонки, которые, вместе с жёнами Дахфу, расположились вдоль стен, насторожились. Король что-то сказал, и они успокоились. Я понял, что лучше сменить тему.

— Ваше величество, минувшей ночью случилось кое-что странное. Я уж не говорю о том, что на подступах к вашему городу нам устроили засаду, а затем у меня отобрали оружие, но в хижине, куда нас поместили, оказался труп. Это не жалоба: я умею обращаться с трупами. Просто подумал, что вам следует это знать.

Похоже, это сообщение застигло короля врасплох. Его возмущение было стопроцентно искренним.

— Что? Это какое-то недоразумение. Если же это сделано нарочно, я буду чрезвычайно огорчён. Нужно будет разобраться с этой историей.

— Должен признаться, ваше величество, я тоже был чрезвычайно огорчён таким нарушением законов гостеприимства. Мой слуга, можно сказать, впал в истерику. Буду откровенен до конца. Возможно, я не имел права трогать ваших мертвецов, но я позволил себе дерзость убрать труп. Но что все это значит?

— Понятия не имею. Примите мои извинения.

Он не стал расспрашивать меня о подробностях. Его не интересовало, чей это был труп: мужчины, женщины или ребёнка. Я же был так рад сбросить с души этот камень, что не придал этому значения.

— Похоже, у вас сезон смертей, — продолжал я. — По дороге сюда я видел несколько человек, подвешенных за ноги.

Дахфу уклонился от прямого ответа.

— Вы не должны возвращаться в злополучную хижину. Будьте моим гостем здесь, во дворце.

— Спасибо, ваше величество.

— Я пошлю кого-нибудь за вашими вещами.

— Мой слуга Ромилайу взял их с собой. Но его задержали у входа во дворец.

— Не беспокойтесь, о нем позаботятся.

— А моё оружие?

— Когда придёт время охоты, вы получите его обратно.

— И ещё — несколько раз я слышал поблизости рычание льва. Это как-то связано с тем, что вы рассказали мне о…?

— Что привело вас в наши места, мистер Хендерсон?

Меня так и подмывало дать честный — пусть даже невразумительный — ответ. Но после того, как он уклонился от разговора о льве, я ограничился нейтральным упоминанием о себе как о путешественнике. Вдобавок мне было неудобно сидеть на трехногой табуретке, тогда как мой собеседник развалился на кушетке. Должно быть, я и впрямь поддался тому чувству, в склонности к которому меня заподозрил Дахфу, то есть зависти.

— Путешественники путешественникам рознь. К какой категории вы себя относите?

Я замялся.

— Ну, это как сказать. Видите ли, ваше величество, такое путешествие по карману только очень богатым людям.

Меня так и подмывало добавить: некоторые получают удовольствие от того, чтобы просто БЫТЬ (курсив — В.Н.). Как там у Уитмена: «Достаточно просто быть! Достаточно просто дышать! Радость! Радость! Кругом столько радости»! Некоторые рождаются с талантом БЫТЬ. А другим суждено вечно лезть из кожи, чтобы СТАТЬ. Тем, кто умеет БЫТЬ, улыбается фортуна. А НЕСОСТОЯВШИЕСЯ пребывают в вечной тревоге. Им то и дело приходится давать объяснения и оправдываться. Вот что нужно иметь в виду, чтобы меня понять. Виллатале, королева арневи и женщина, достигшая высшей степени Биттаны, — ярко выраженный образец человека, умеющего БЫТЬ. А теперь передо мной лежал, развалившись на зеленой кушетке, другой представитель того же типа — король Дахфу. И если бы я обладал способностью к моментальному самоанализу, я должен был бы признать, что из меня самого СТАНОВЛЕНИЕ так и прёт. Довольно! Хватит СТАНОВИТЬСЯ! Пора БЫТЬ! Взорвать сон души! Проснись, Америка! Посрамим знатоков-психологов!

Вместо этого я сказал правителю дикарей:

— Считайте меня туристом.

— Или странником? Должен сказать, мистер Хендерсон, мне нравится ваша скромность.

Я хотел отвесить поклон, но этому помешал ряд факторов, в частности, неудобная поза на низкой трехногой табуретке, где я сидел, прижавшись животом к голым коленям (вот когда я с особой остротой ощутил, что срочно нуждаюсь в ванне)!

— Вы делаете мне слишком много чести, ваше величество. Дома меня считают просто бродягой.

Судя по всему, интерес ко мне со стороны короля с каждой минутой возрастал. Я тоже проникся к нему симпатией, но можно ли ему доверять? А если я не могу ему доверять, значит, нужно его понять. Но как? Это все равно что пытаться вытащить угря из ухи, где он плавает кусочками.

— После столь длинного перехода, — заметил король, — вы отнюдь не выглядите усталым. Вы, должно быть, очень сильный человек. Об этом можно судить уже по вашей победе над Итело.

Опять вопрос о моем физическом состоянии! Сначала следователь разглядывал мой торс, а теперь Дахфу интересуется тем же! Мне снова стало тревожно; в голову полезли мысли о жертвоприношении. Жертва должна быть без изъяна!

На всякий случай я возразил: моё состояние оставляет желать лучшего. У меня лихорадка. Кроме того, вчера вечером я сломал зубной протез.

— Что ещё вас беспокоит? — сочувственно спросил Дахфу.

Я покраснел.

— Запущенный геморрой, ваше величество. И ещё я подвержен обморокам.

На этой печальной ноте я решил закончить визит.

— Спасибо за тёплый приём, король, было чрезвычайно интересно поговорить. Кто бы мог подумать — в центре Африки! Итело очень высоко отзывался о вашем величестве, и я вижу, что он нисколько не преувеличил ваших достоинств. Но я не хочу далее злоупотреблять вашим гостеприимством.

Во время всей этой речи король энергично качал головой. Женщины поглядывали на меня недружелюбно; я расстроил их повелителя и отнял у него часть сил, которые пригодились бы на что-либо более приятное.

— Нет-нет, мистер Хендерсон, — категорически заявил Дахфу. — Мы не можем отпустить вас сразу же после столь многообещающей беседы. Думаю, нам суждены более близкие отношения. Теперь, когда близится время ритуального действа, я особенно прошу вас быть моим гостем.

Он встал, но, как оказалось, только для того, чтобы перейти в гамак, болтающийся между двумя длинными шестами, которые амазонки водрузили себе на плечи и понесли. На голове у короля оказалась широкополая шляпа — лиловая, как шаровары, но не из шелка, а из бархата. К тулье были пришиты настоящие человеческие зубы — дабы защитить короля от дурного глаза. По просьбе Дахфу я пошёл рядом с носилками. Мы спустились по лестнице и очутились во дворе. Там к процессии присоединился Хорко со всеми своими жёнами, амазонками, детьми со связками кукурузных листьев и мужчинами— воинами. Эти последние несли идолов — белёных или выкрашенных в охру, таких безобразных, какими только их могла изобразить человеческая фантазия.

Король обратился ко мне со словами:

— Скажите, мистер Хендерсон, у арневи тоже были проблемы с водой?

Все кончено, подумал я, он знает о происшествии с цистерной! Но по виду короля никак нельзя было сказать, что он говорит с задней мыслью.

— Да, ваше величество. Должен сказать, им не повезло в этом отношении.

— Правда? — задумчиво произнёс он. — А знаете, им вообще ни в чем не везёт. Согласно легенде, когда-то давным-давно мы были одним племенем, но потом разделились по признаку везучести. По-нашему они называются nibai — «невезучие», а мы — ibai.

— Вот как? Варири считают себя баловнями Фортуны?

— О да. Во многих отношениях. Вы не представляете себе, сколь постоянна эта особа — Фортуна!

— Значит, вы верите, что сегодня пойдёт дождь? — спросил я и мрачно ухмыльнулся.

Он мягко ответил:

— Мне уже доводилось видеть дождь в такие дни, как этот. — И добавил: — Я понимаю ваше отношение, мистер Хендерсон. Арневи с их добросердечием произвели на вас сильное впечатление. Это естественно. Прошу не забывать, что Итело — мой близкий друг; в каких только ситуациях мы не побывали вместе! Мне ли не знать его достоинства! Великодушие. Кротость. Порядочность. Высший сорт! В этом смысле я согласен с вами, мистер Хендерсон, на все сто процентов.

Я подпёр подбородок кулаком и уставился в небо. Боже мой! Встретить такую неординарную личность черт знает на каком расстоянии от дома! Вот вам и польза от путешествий! Но вообще-то, мир — это в первую очередь сознание. Настоящие путешествия совершаются в душе. Напрасно я спорил с Лили и орал на неё до тех пор, пока Райси не испугалась и не сбежала с найдёнышем. Я утверждал, что лучше знаю реальную жизнь. О да! Мир фактов реален и неизменен. В нем действуют законы физики и прочих наук. Но есть ещё область ноуменального,[12]Ноумен — умопостигаемое в противоположность феномену, т. е. постигаемому чувствами; термин впервые употреблён Платоном. и вот там-то мы находим простор для творчества! В споре с Лили я был по-своему прав: я действительно лучше знал жизнь, но не какую— нибудь, а свою, насквозь пронизанную МОИМИ ассоциациями, в то время как её жизнь была наполнена ЕЁ ассоциациями. Вот когда мне открылась истина — мне, Хендерсону!

Из глаз Дахфу на меня хлынул поток света, исполненный такой мощи и такого значения, что мне показалось: при желании он легко мог бы проникнуть мне в душу. Мог бы обогатить её. Но поскольку я полный профан во всем, что касается высоких материй, я не знал, чего ожидать. Тем не менее, под этим лучистым взглядом я почувствовал, что, взорвав цистерну, ещё не уничтожил свой последний шанс. Нет, сэр. Никоим образом.

Дядя короля, Хорко, по-прежнему возглавлял процессию. Из-за стен, окружавших дворец, доносились оглушительные вопли и ещё какие-то звуки, о которых я ни за что не сказал бы, что их способна исторгать человеческая глотка. Но в минуту временного затишья король снова обратился ко мне:

— Нетрудно догадаться, мистер Путешественник, что вы тронулись в путь ради достижения важной цели.

— Правильно, ваше королевское величество. Иначе я остался бы валяться на кровати, рассматривая картинки в атласе или слайды с изображением Ангкор Вата.[13]Ангкор Ват — крупнейший и лучше всех сохранившийся дворец из Ангкорского комплекса храмов, дворцов, водохранилищ и каналов близ города Сием-Реап (Кампучия), сооружён в 9 — 13 вв.

— Вот именно. Это я и имел в виду. И вы оставили своё сердце у наших друзей арневи. Мы оба согласны в том, что они прекрасные люди. Я даже иногда думал: может, это — влияние окружающей среды? Природы? Может, их достоинства носят врождённый, а не благоприобретённый характер? Много бы я дал за возможность повидаться с Итело! К сожалению, это невозможно. Мои служебные обязанности… Так доброта не оставляет вас равнодушным, да, мистер Хендерсон?

— Да, ваше величество. Кроме шуток. Настоящая доброта. Без подделки. Как перед Богом.

— Говорят, зло умеет эффектно подать себя. Ему присущи натиск, азарт, бравада. Поэтому оно воздействует на ум быстрее добра. По-моему, это неправильно. Возможно, это верно в отношении добра в обычном, общепринятом смысле слова. На свете великое множество хороших людей. О да! Они совершают хорошие поступки, потому что так надо, так им диктуют здравый смысл и собственная воля. Как просто! Простая арифметика! «Я не сделал того-то и того-то из того, что должен был сделать, и сделал то-то и то-то из того, чего не должен был делать». Это ещё не жизнь — убогая бухгалтерия! Моя точка зрения — принципиально иная. Добро не имеет ничего общего с трудом или борьбой. Берите выше! О, мистер Хендерсон, оно может быть гораздо ярче, эффектнее, привлекательнее! Оно ассоциируется с вдохновением, а не борьбой, потому что в борьбе человек роняет себя, а взявшись за меч, от меча погибает. От скуки родится лишь скучное, неинтересное добро. Того, кто проводит линию фронта, потом находят лежащим на ней, как безжизненное свидетельство грандиозной попытки — и ничего больше!

Носилки остановились. Тронутый до глубины души, я воскликнул:

— О король Дахфу! Знаете ли вы женщину Битта, Виллатале, тётку Итело? Она хотела научить меня «грун ту молани», но тут произошло одно, другое, и…

Амазонки двинулись дальше. Шум, крики, барабанная дробь за стенами дворца стали громче. А когда короля вынесли за ворота, какофония превзошла все, что было до сих пор.

— Ваше величество, куда мы…

Он наклонился ко мне, и я услышал:

— Специальное место… арена…

И все. Мы очутились в толчее — ни дать ни взять метро в часы пик. Толпой владело возбуждение, граничившее с безумием. Вокруг, словно в вихре, мелькали мужчины, женщины, дети, идолы; слышались свист, гудение, дребезжание — то словно скулит собака, то как будто затачивают серп. Из рожков вылетали звуки такой громкости, что любой шумомер зашкалило бы. Толпа насчитывала никак не меньше тысячи человек; почти все они были обнажены, одни — в боевой раскраске, другие — в броском, кричащем облачении.

Наконец процессия достигла того, что можно было назвать стадионом, с четырьмя рядами скамеек из песчаника. Короля ждала отдельная ложа с навесом; я оказался там вместе с ним, его жёнами и высшими должностными лицами. Амазонки в корсетоподобных жилетах, с могучими гладкими телами и изящными, наголо обритыми черепами, по форме напоминавшими дыни, выстроились для охраны царственной особы.

Четыре амазонки принесли складной стол и поставили на него деревянную чашу с парой черепов, которую я уже видел в апартаментах короля. Однако теперь сквозь глазницы были пропущены длинные блестящие голубые ленты. Хорко занял соседнюю ложу, слева от королевской. Рядом с ним я увидел вчерашнего следователя — король назвал его верховным жрецом, Бунамом, — и его ближайшего помощника — того самого чёрного кожаного человека, который завёл нас в засаду.

— Кто этот субъект, сморщенный, словно греческая смоковница? — спросил я у Дахфу.

— Прошу прощения?

— Тот, что сидит рядом с Бунамом и вашим дядей.

— Ах, этот! Это жрец. Прорицатель.

— Вчера он попался нам с рогатиной, — начал я, но тут как раз амазонки начали палить в воздух из мушкетов. Это был салют — в честь покойного короля Гмило, самого Дахфу и, как сказал Дахфу, в мою честь.

— Нет, кроме шуток? — изумился я. — Что же — я должен встать?

— Они будут счастливы.

Я оторвал грузное тело от скамьи; публика разразилась оглушительным грохотом и аплодисментами. Должно быть, среди них распространилась весть о том, как я обошёлся с покойником. Пусть знают: мне палец в рот не клади.

Как всегда, очутившись в толпе, я испытал сильное волнение, почти расстройство. Однако нужно было ответить на приветствия, и я исторг из груди рёв, не хуже Ассирийского быка. Реакция толпы превзошла все ожидания. На этот раз к моему волнению примешалось торжество. Так вот, значит, что это такое — выступать перед огромной аудиторией! Теперь я понимал, почему Дахфу порвал с цивилизацией и вернулся к своему народу, чтобы стать королём.

Хорошо быть королём — хоть чего-нибудь!

Настала очередь самого Дахфу. По сигналу из ложи Хорко король встал. Осанна! Фонтаны хвалебных выкриков! Лица с выражением восторга, гордости и прочих сложных чувств! Амазонки замахали лиловыми — цвет короля — знамёнами.

Король сошёл вниз, на арену. На противоположном конце арены появилась высокая женщина, обнажённая до пояса, с кучерявой, как у барашка, шевелюрой.

Когда она подошла ближе, я разглядел у неё на лице узор наподобие азбуки Брайля для слепых. Её живот был выкрашен в тусклый золотой цвет — цвет ржавчины. Судя по маленьким торчащим грудям, женщина была молода, с длинными худыми руками. На ней были лиловые шаровары, как у короля; очевидно, она должна была стать его партнёршей в предстоящей игре. Только теперь я заметил на арене несколько зачехлённых скульптур и догадался, что они олицетворяют богов. Вот вокруг них-то король Дахфу и позолоченная женщина и затеяли игру с черепами. Хорошенько раскрутив череп на длинной ленте, игрок подбрасывал его ввысь, а другой ловил. Все стихло. На стадионе воцарилась мёртвая тишина. Вскоре я сообразил, что это не просто игра, но и состязание; естественно, я болел за короля. Я не знал, но догадывался, что наказанием за пропущенный «мяч» может быть смерть. Самому мне смерть была не в диковинку, и не только потому, что я был на фронте, но и по другой причине, которой я в настоящее время не хочу касаться, Так или иначе, смерть и я — старые приятели. Но мысль о том, что что-нибудь может случиться с королём, привела меня в ужас.

Слава Богу, все обошлось. Каждый из игроков зажал череп под мышкой, как фехтовальщик маску. Трибуны сотряс грохот ликования и восторга.

Окружив короля, жены отёрли его потное лицо и предложили ему прохладительный напиток. А поскольку здесь считается зазорным пить на людях, они загородили его от посторонних взоров. Мне очень хотелось сказать что— нибудь значительное, но я словно язык проглотил. Почему мы стесняемся выражать свои чувства? Не выражение ли это того рабства, о котором я говорил сыну Эдварду?

Справившись наконец с волнением, я обратился к королю:

— Ваше величество, у меня было такое чувство, что, если бы один из вас оплошал, последствия могли быть самыми плачевными.

Он облизал сухие губы.

— Я вам скажу, мистер Хендерсон, почему промашка была практически исключена. Пройдёт время, и ленты будут пропущены вот через эти отверстия, — он указал на свои глаза. — Над ареной будет порхать мой собственный череп.