Король сказал, что рад моему появлению из-за возможности поговорить, и это было правдой. Мы вели долгие, долгие разговоры, и я не стану притворяться, будто всегда понимал его. Могу лишь сказать, что я всеми силами воздерживался от поспешных суждений. Просто слушал и держал ухо востро, памятуя о его предупреждении, что истина может облечься в самую неожиданную форму, к которой я могу быть неподготовлен.
Попробую вкратце изложить суть его взглядов на мир. Ему была свойственна убеждённость в существовании тесной взаимосвязи между внутренним и внешним, особенно в том, что касалось людей. Он был весьма начитан и мог этак небрежно уронить: «„Психология“ Джеймса — увлекательнейшее чтение»! Его захватила идея преобразования человеческого материала путём неустанной работы — идя от оболочки к сердцевине или от сердцевины к оболочке. Плоть воздействует на сознание, сознание воздействует на плоть, та вновь воздействует на сознание, и так далее.
Своей убеждённостью он был похож на Лили. Оба были фанатичными приверженцами каких-нибудь идей и выдвигали любопытные гипотезы. Король тоже любил поговорить о своём отце. Тот, по его мнению, был настоящий лев — если не считать отсутствия бороды и гривы. Из скромности Дахфу умалчивал о своём собственном сходстве со львами, но я-то видел! Видел, как он вихрем носился по арене и ловил черепа на длинных лентах. Видел его прыгающим в камере с львицей. Он шёл от элементарного наблюдения, которое многие делали и до него: люди гор похожи на горы, люди равнин — на равнины, люди, живущие у воды, уподобляются воде, а разводящие скот («Да, да, друг мой, я говорю об арневи») — домашним животным. «Нечто подобное можно найти у Монтескьё», — разглагольствовал король и приводил бесчисленные примеры. Сколько раз он наблюдал, как у любителей лошадей отрастали чёлка и «лошадиные» зубы, а смех начинал напоминать ржание. Люди и их собаки становятся похожими друг на друга, а супруги — и подавно. От волнения я подался вперёд.
— А как насчёт свиней?
Король ответил уклончиво:
— Природа — великий имитатор. А человек, как венец природы, — мастер адаптации. Он — художник с изощреннейшим воображением. И он же — главное произведение своего искусства. Преображая свою плоть, он трансформирует душу. Какое чудо! Какой триумф! И в то же время — какая катастрофа! Сколько слез пролито!
— Действительно, ваше величество, если это так, то это очень грустно.
— Обломками кораблекрушения битком набиты гробы и могилы. Прах поглощает прах. Но животворный поток все ещё течёт; существует эволюция. Вот о чем нужно думать.
С его точки зрения, мало сказать, что отдельные болезни тела начинаются в мозгу, — они ВСЕ проистекают оттуда.
— Не хочу снижать пафос нашего разговора, но даже прыщ на носу дамы — следствие какого-то завихрения в её душе. Более того, сама форма носа, хотя и является отчасти наследственной чертой, в значительной мере выражает её представления о мире.
Голова моя стала лёгкой, как плетёная корзинка.
— Прыщ, говорите?
— Да, прыщ. Он — свидетельство рвущихся наружу желаний. При этом нельзя никого осуждать. Мы далеко не в полной мере — хозяева положения. Главное, что я хочу сказать, — все идёт изнутри. Болезнь — язык души. Если позволите, приведу метафору из жизни цветов. Роза говорит о любви, лилия — о чистоте и невинности. Так же и части тела. Определённая форма щёк свидетельствует о надежде, ног — о почтении, рук — о справедливости. Должен, однако, заметить, что душа — великий полиглот. Одни и те же симптомы могут быть свойственны разным болезням. К примеру, страх способен принимать ту же форму, что и надежда.
— Признаться, — сказал я во время одной из бесед, — ваши взгляды задевают меня за живое. Разве я виноват в том, какая у меня внешность? Вообще-то я и сам немало размышлял о своём физическом облике. В этом смысле я для себя — загадка.
— Действительно, — ответствовал король, — я никогда не видел такого носа. С точки зрения теории превращений ваш нос — находка.
— Право, король, ничего более неприятного вы не могли сообщить — разве что уведомить меня о кончине близкого родственника. Разве я несу ответственность за форму моего носа? Будь я ивой, вы бы не сказали ничего подобного.
В ответ Дахфу засыпал меня рассуждениями о мозжечке, вегетативной функции и прочих малопонятных вещах. Мало того — он завалил меня книгами. В то же время он по-прежнему очень серьёзно относился к моей должности короля дождя и резко одёргивал меня, если я позволял себе шутить по этому поводу.
Необходимость просматривать горы специальной литературы вызвала во мне большое внутреннее сопротивление. Во-первых, я боялся разочароваться в короле. Стоило переться в самое сердце Африки, поднимать Мумму и терпеть издевательства, связанные со вступлением в должность короля дождя, чтобы убедиться в том, что Дахфу — всего лишь маньяк или просто экзальтированная натура.
Кроме того, мне присуще особо эмоциональное отношение к книгам. Какая— нибудь одна фраза способна вызвать у меня в мозгу извержение вулкана. Я начинаю думать сразу о многих вещах. Лили говорит, что я обладаю повышенной умственной энергией, а Фрэнсис — что, наоборот, она у меня напрочь отсутствует.
Я полагал, что вся эта литература, которой меня завалил Дахфу, имеет отношение ко львам, но о львах там не было сказано ни слова. Одна медицина. Я попытался было осилить первую главу книги какого-то Шеминского, так как первый абзац показался мне лёгким. Однако дальше пошло гораздо хуже. Во всяком случае, я думал так до тех пор, пока не наткнулся на «аллохирию Оберштейнера». Эта «аллохирия» меня доконала. Какого черта? Если я признался, что всегда мечтал стать врачом, это ещё не повод забивать мне голову абракадаброй.
Тем не менее, я все же не бросил читать. БОльшая (ударение на «о» — В. Н.) часть книг была посвящена взаимозависимости тела и мозга и внушению. Например, человека с нормальной конечностью можно убедить в том, что у него — слоновья нога. И тому подобное.
Однажды, когда я, отдыхая от Шеминского, отводил душу за пасьянсом, в мою комнату на первом этаже вошёл дядя короля, Хорко, в сопровождении Бунама, за которым тенью следовал его помощник — чёрный кожаный человек. Выстроившись у порога, они пропустили внутрь пожилую женщину, по всем признакам вдову. Она-то и была главной посетительницей. У неё было круглое асимметричное лицо, курносый нос и крупные, словно вывернутые наизнанку, губы. Несмотря на беззубый рот, по этим губам и красноватому оттенку глаз я сразу признал в ней родственницу Дахфу. «Должно быть, это его матушка».
— Ясра, — представил её Хорко. — Королева. Мама Дахфу.
— Мадам, вы оказали мне большую честь, — галантно проговорил я.
Она взяла мою руку и возложила себе на голову — разумеется, обритую наголо. Все замужние женщины варири ходили с обритыми головами.
Из вежливости я снял тропический шлем и тоже положил себе на голову её руку.
— Леди, Хендерсон к вашим услугам. Переведи, Ромилайу. И ещё — скажи ей, что у неё прекрасный сын. Мы с королём большие друзья. Я горжусь таким знакомством.
Мысленно я говорил себе: «Дамочка попала в плохую компанию. Ведь это обязанность Бунама — устранять пошатнувшегося монарха. Так сказал Дахфу. Бунам отправил на тот свет его отца. А королева, как ни в чем не бывало, наносит вместе с ним светские визиты».
Должно быть, мать Дахфу прочла мои мысли, потому что на её лице появилось выражение грусти и тревоги. Бунам пялился на меня, очевидно, надеясь когда-нибудь со мной разделаться; Хорко был мрачен. Цель их визита была двоякой: разведать насчёт львицы и употребить все моё влияние на короля, чтобы он от неё избавился. Из-за Атти короля ждали большие неприятности.
Хорко заговорил, мешая английские, французские и португальские слова — должно быть, на этих языках говорили в Ламу, когда он ждал там короля. Он сказал несколько слов об этом современном городе с разноязычным говором, автомобилями, кафе и музыкой. «Tres distingue, tres chic»,[17]«Изысканно, шикарно» (фр.). (В слове tres — надстрочный знак над «e». В.Н.). — так и сыпалось у него изо рта. Когда я ответил ему по-французски, он значительно оживился. Чувствовалось, что он влюблён в этот город. Это был его Париж. Там он снял себе дом, завёл слуг и девочек и проводил целые дни в кафе, одетый в лёгкий полосатый пиджак — может быть, даже с бутоньеркой. И при этом осуждал племянника, который умотал Бог знает куда на добрых восемь или девять лет.
— Уехал школа Ламу, — рассказывал Хорко. — Плохо, плохо. Он далеко, мы далеко. Папа Гмило умирать. Мы искать Дахфу. Один год.
Заметил, что меня коробит его раздражённый тон, Хорко переменил тему:
— Вы — друг Дахфу?
— Черт меня побери, если это не так!
— О, я тоже. Новый король. Новые цели. Не пыль в глаза. Однако опасно.
— Не понимаю, к чему вы клоните.
Королева-мать неожиданно запричитала:
— Саси ай. Ай саси. Сунго.
Для убедительности она принялась целовать мне костяшки пальцев — все равно что Мталба накануне инцидента с лягушками.
— Не надо, леди! Ромилайу, скажи ей, чтобы немедленно прекратила. Что ей нужно? Эти ребята явно оказывают на неё давление.
— Спасите её сына, сэр.
— От чего спасти?
— Она плохая львица, сэр. Колдунья. Очень, очень плохая львица.
— Запугали старушку, чёртов пономарь. Навозный жук. Мало ему возни с трупами! А посмотрите на эту летучую мышь, его кожаного дружка! Мог бы играть в «Привидении оперы». Душегуб поганый! Передай им моё мнение: Дахфу — умнейший, благороднейший человек! Пусть старая леди знает.
Но, сколько бы я ни расхваливал короля, эти трое упорно возвращались к одной и той же теме — теме львов. Они пришли меня просветить. Все львы, за исключением одного, служат воплощением душ злых колдунов. Король поймал Атти и поселил во дворце вместо своего покойного отца Гмило, который все ещё бродит на воле. Они принимают это очень близко к сердцу и пришли предупредить меня, что Дахфу вовлекает меня в чёрную магию.
— Ну что вы, — со вздохом произнёс я. — Какой из меня маг?
Тем не менее, они довели до моего сведения: дело пахнет керосином. Народ волнуется. Львица приносит беду. У нескольких женщин, бывших в прошлой жизни её врагами, случился выкидыш. Она же вызвала засуху, от которой я спас народ варири, подняв Мумму. Поэтому я пользуюсь большим авторитетом. (У меня порозовели щеки). Но мне не следовало спускаться в подземелье. Пока Дахфу не поймал Гмило, он — ненастоящий король. Бедному бывшему королю приходится влачить свои дни в буше, в плохой компании. Львица хочет соблазнить Дахфу, чтобы он не смог выполнять свои прямые обязанности. И она же не даёт Гмило приблизиться к городу.
Я пытался втолковать им, что существует иная точка зрения на львов. Нельзя считать их всех, кроме одного, исчадиями ада. Я обратился непосредственно к Бунаму, так как, судя по всему, именно он возглавлял антильвиную коалицию:
— Вам следует поддержать короля. Он — исключительный человек и делает исключительные вещи. Иногда великие выходят за рамки общепринятого. Например, Цезарь. Или Наполеон. Или зулус Чака. Король Дахфу увлекается наукой. И, хотя я не специалист, мне кажется, он объемлет мыслью человечество в целом. То самое человечество, которое устало от самого себя и нуждается во внутривенной инъекции, дабы избавиться от рудиментов звериной натуры. Вам бы следовало радоваться, что он — не Чака и не посылает вас в нокаут.
Когда Ромилайу кончил переводить, Бунам зловеще сверкнул глазами и щёлкнул пальцами, давая знак своему помощнику. Тот вытащил из складок одежды то, что я спервоначала принял за увядший баклажан. Помощник, держа за стебель, поднёс его к моему лицу. На меня смотрели два сухих мёртвых глаза, а в бездыханном рту сверкали зубы. Это было чёрное, сухое, злобно скалящееся чучело головы то ли ребёнка, то ли карлика, повешенного за шею. Мертвец что-то говорил мне невразумительным шёпотом.
Оказалось, что это голова одной из женщин — ведьм, имевших сношения со львами. Она отравляла и насылала проклятия на людей. Помощник Бунама разоблачил её. Её пытали и удушили. Но она возродилась в облике Атти.
— Откуда такая уверенность? — пробормотал я, не отводя глаз от скукоженной головы с застывшим выражением безысходности. Она силилась что— то сказать мне — как осьминог за стеклом аквариума в Баньоле. И так же, как тогда, у меня мелькнула мысль: «Это уже конец».
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления