Онлайн чтение книги Хрустальный ангел
Родители и их тайны

Мать Сары сидела напротив своего мужа и решала, как ему обо всем рассказать.

Они вкусно пообедали, последнее время вместе обедали нечасто, приходили с работы в разное время, но сегодня она специально постаралась.

Мать Сары всегда была склонна уступать. И знала, что в жизни необходим компромисс.

Компромисс, но не дискредитация. Прощала своему мужу, что он мастерил солдатиков или рыцарей (господи, ну как он их там называл), за тридцать лет совместной жизни их уже насчитывалось больше трех тысяч – три тысячи двести четыре штуки, если соблюдать точность, о чем мимоходом муж сообщил ей. Этими солдатиками он ее не обременял, однако в его комнате они стояли везде, а везде – значит на полках, полочках и подставках, на ночном столике, на кастрюле, которой нельзя было пользоваться, потому что там, обратив лица к окну, стоял четвертый полк из-под Грюнвальда в первой фазе битвы.

Простила она ему и то, что на вопрос, когда он вернется, он ответил: «А в чем, собственно, дело?» Так делало большинство мужчин, и вообще-то ответ не был так уж невежлив, но обидной была интонация, в ней скрывалась претензия, а вопрос предполагал любопытство.

Прощала ему, что их сбережения он тратил на своих очередных солдатиков, теперь уже выбирая и меняясь с другими фанатиками в интернете. И домой приходили посылки с разных концов страны и света. А солдатиков он отдавал на раскраску невестке своего знакомого – десять злотых за штуку. Конечно, лучше коллекционировать пластиковые средневековые фигурки, чем современных женщин из плоти и крови, это ясно.

Простила она ему, что он единолично принял решение об их переезде в Варшаву, словно это не подлежит сомнению и не нужно было ее согласия вовсе – хотя бы для видимости.

Но девушки по имени Ягода Мак, этой истории семнадцатилетней давности, простить ему не могла. Не могла простить себе по прошествии стольких лет, несмотря на то, что это выглядело бессмысленным.

К сожалению, она помнит все как вчера, помнит дивную осеннюю погоду, дождь после двухнедельной жары, совсем необычной в сентябре, освежающий ветерок, жаждущую землю, которая с благодарностью принимала капли воды, отвечая необычным для города запахом, тот вечер, когда она ждала своего любимого опаздывающего мужа, еще без всякого беспокойства, еще счастливая жена и мать.

И она помнит, как после десяти вечера, когда Сара уже спала, он появился в дверях и сказал: «Нам нужно поговорить».

И тогда первый раз в жизни у нее сжалось сердце. Она помнит, как он судорожно сцепил пальцы и старался не смотреть на нее. Его взгляд сосредоточенно уткнулся в ковер на полу, и спокойно, не повышая голоса, будто бы он учил на память свою речь, все ей рассказал о Ягоде, прекрасной и свободной девушке, которую полюбил со всей страстью.

– Понимаешь, первый раз в жизни настоящей любовью.

Нет, она не понимала. Она сидела как неживая, вцепившись в кружку с чаем.

Ох! Как отвратительны были воспоминания, жившие все эти годы. И подумать только, муж пришел к своей жене поделиться с ней секретом и проблемой и спросить, что делать в такой трудной ситуации.

А она, идиотка, совершенно не оценила чувств и откровенности собственного мужа, только плакала и умоляла, чтобы не уходил, приводила, как довод, прожитые вместе годы, общее жилье, совместные воспоминания и общие планы.

Станислав слушал ее с опущенной головой и шептал:

– Я за все с тобой расплачусь, обеспечу вас, ты ведь знаешь, что вы главное в моей жизни, но это сильнее меня.

И эти его переплетенные пальцы, и старый ковер под их ногами, первая вещь, которую они купили вместе за сто долларов (свадебный подарок его отца), и его спокойный голос, повторяющий:

– Не беспокойся, все будет хорошо, все сложится, я должен идти, я обещал.

И его ботинки, сходящие с ковра на пол, выходящие в коридор, переходящие через порог, и ее всхлипывания:

– Не делай так, прошу тебя, не делай!

И ее умоляющий жест, когда она сорвалась с дивана, чтобы его удержать, не позволить уйти, схватилась за плащ.

– Давай поговорим, не уходи еще, не уходи!

И его резкое движение, чтобы освободиться от ее рук, будто стряхивал какие-то крошки, и его повышенный голос:

– Оставь меня!

И как хлопнула дверь, и мир, который рухнул всеми стенами, погребая ее и все их прошлое. И сонная Сара, стоящая в дверях, со своим любимым затрепанным серым мишкой, без которого она не могла заснуть, с широко раскрытыми, удивленными глазами и криком:

– Папочка!

Не могла ему простить, что на дрожащих ногах она побежала к соседям за помощью и не могла утешить Сару, которая, впрочем, на следующий день ничего не помнила.

Через два дня погибли ее сестра и муж, Иренка осталась сиротой. До сегодняшнего дня не могла забыть того самого унизительного вечера и считала, что ничего более страшного в жизни не могло случиться. А однако случилось.

Она позвонила на работу Станиславу, оставила сообщение об этом несчастье, надеясь, что он опомнится и вернется.

Через два дня Станислав вернулся домой, помятый, погасший, безвольный, и сказал:

– Я вас не оставлю, она этого не хочет. Ягода слишком порядочная, чтобы пойти на это.

И взялся красить квартиру, как бы доказывая, что все как прежде.

Хелена стиснула зубы, чтобы заняться осиротевшей Иренкой, чтобы погасить свою печаль, которую она в душе поделила поровну между печалью по сестре и ее мужу – и Станиславом, которого Ягода ей отдала.

Если бы… Это «если бы» преследовало Хелену все последующие годы и каждое утро напоминало ей о себе, хоть жизнь и вернулась в свое русло быстрее, чем она могла надеяться. Но это «если бы» чихало на нее в те вечера, когда Станислав улыбался ей, читая газету, или когда они ложились спать, или когда уезжали куда-нибудь.

Если бы… если бы не смерть, такая ненужная, такая ранняя, такая неожиданная, была бы она одинокой матерью, брошенной ради другой женщины. Ее дочь бы росла без отца. Он остался даже не из жалости к ним, остался только потому, что его возлюбленную замучила совесть.

Она не была признательна своему мужу, так как это любовница отодвинула его от себя, и он от безысходности вернулся к ним. И это было страшно.

Для Хелены ее брак уже никогда не будет таким, как прежде. Сара тоже не стала такой, как прежде, вновь стала запинаться на этом поганом «р». Конечно, время лечит раны, однако большая любовь, которой Хелена одаривала Станислава, ушла безвозвратно.

Хелена посвятила себя дому и детям, старалась никогда не припоминать Станиславу о его «ошибке», но рана от обманутого доверия так и не зажила.

Когда оказалось, что Сарин жених провел свой холостяцкий вечер в однокомнатной квартирке ее подруги, она была счастлива, что его человеческие качества вышли на поверхность перед свадьбой. Хелена твердо знала одно: брак священен, и для нее никогда никакие разводы не приемлемы.

Особенно если у нее дочь, которая требует особенной заботы, потому что ее нервная система не выдержала бы этого, и которая готовилась исключительно к роли матери и ни о чем другом разговаривать не желала. Так что, поскольку дочь об этом не будет знать, и вообще никто не будет знать, то Станислава об их разводе уведомить все-таки нужно.

* * *

– Ну, рассказывай, что у вас происходит, – от твердого голоса Идены на сердце у Сары стало тепло. Значит, был во всей вселенной один человек, которому было до нее дело!

– Не знаю, – зашептала она в телефон, – мне как-то не по себе…

– Как? Что ты опять онемела? Что-то с родителями? – забеспокоилась кузина.

– Нет, у них все в порядке… Но Яцек уезжает и…

– Это прекрасно, будет много времени для себя. – Чувствовалось, что на том конце провода Идена вся брызжет энтузиазмом.

– Я не хочу время для себя, – грустно сказала Сара. – Я и так все время одна. Времени для себя хоть отбавляй.

– Ты должна пойти на работу.

Советы Идены были, конечно, очень ценны.

– Ищу, – скупо ответила Сара.

– Не очень хорошо ищешь.

– Возможно, – согласилась Сара и пожалела, что разговаривает с Иденой.

Воцарилось неловкое молчание.

– Знаешь что, а может, ты приедешь на пару дней, когда он уедет? Ведь у вас нет собаки, – рассмеялась Идена, словно ей удался хороший анекдот.

– Нет.

Сердце Сары болезненно сжалось. Даже нет пса, а собачье дерьмо она все равно должна убирать. Такой город. Такая страна. Такой мир.

– Клыска, приезжай. Матеушек так по тебе скучает! – В голосе Идены прозвучала настоящая тоска, а Саре сделалось как-то странно при воспоминании о мальчике. – Представляешь, он уже умеет писать. Написал тебе открытку, только я забываю послать, как раз и возьмешь ее… – Идена помолчала. – Когда он поехал и куда? Ну что, приедешь на выходные?

– Отвечаю на первый вопрос: в понедельник. Отвечаю на второй вопрос: в служебную командировку.

И она усмехнулась про себя.

А почему действительно не съездить к Идене? Возможность, что именно в эти пару дней кто-нибудь позвонит на ее объявление: «Перевожу с венгерского», была маловероятна.

– А ответ на третий вопрос? Сара, не валяй дурака, мы тебя ждем. Матеушек, тетя звонит, иди сюда.

Сара крепче прижала трубку к уху.

– Это я, Матеушек. Тетя, где ты там прячешься?

– Это я, дорогой мой, любимый мальчик. – Сарин голос пробовал ее не слушаться и перейти на высокие ноты, но она не позволила себе этого, только прокашлялась. – Матеушек, я люблю тебя миллион раз!

– А я тебя всегда на один раз больше, и ты меня уже не обгонишь. Мама, я уже все… – Она услышала треск в трубке и далекий крик Идены: – Матеушек, не бросай трубку, я тебя накажу. – И беспечный детский ответ: – Извини, мамочка, я не хотел, больше не буду, – а потом выразительный вопрос: – Ну, когда приедешь? Я приеду за тобой на вокзал, – будто Сара не знала, каким трамваем с вокзала доехать до дома Идены.

– Хорошо, – отозвалась Сара, – приеду к вам на выходные.

– Так сразу бы и ответила, а не морочила мне голову телефонными звонками, – проворчала Идена и шлепнула трубку.