Онлайн чтение книги Капля воды - крупица золота
Глава двадцатая. БОСТАН В РАЗДУМЬЕ

а участок, где работала бригада Мухаммеда, обрушилась пыльная буря.

Она налетела с такой силой, окутав все густой тьмой, что казалось — наступил конец света.

Трудно было разобрать: день сейчас или ночь, с земли вздымается проклятая пыль или мутными потоками низвергается с неба. Пыль скрыла солнце, заполнила собой все пространство от неба до земли, от горизонта до горизонта.

Бостан-эдже, собрав посуду, несла ее в вагончик, ветер толкал ее в спину, она бормотала по привычке: «Уймись, небо, минуй нас, беда!.. Ох, прогневили мы, видно, бога!» Она казалась самой себе маленькой, слабой, беспомощной перед грозной, могучей стихией. И хоть понимала, что не унять ей бури мольбами и уговорами, но все продолжала просить: «Минуй нас, беда!»

А бригада — работала.

Как ни ярилась буря, она не в силах была помешать экскаваторам грызть пустыню.

Правда, экскаваторщики ничего не видели перед собой, не видели, куда опускается ковш, где и как высыпается захваченный им грунт. Они лишь чувствовали, угадывали движение стрелы и ковша и действовали, полагаясь на интуицию и на свои руки, привыкшие к точности и определенному порядку совершаемых операций.

Пожалуй, тяжелее всех приходилось Аннаму. Он еще не свыкся с экскаватором и не выработал в себе той механичности, при которой можно работать даже с закрытыми глазами. Мухаммед учил его, что механизатор должен отдаваться своему делу всем существом, в управлении такой сложной машиной, как экскаватор, принимает участие все: ноги, руки, глаза, мозг… Глаза сейчас были вроде и ни к чему: как Аннам ни напрягал зрение, он не мог различить ни ковша, ни котлована, из которого выбирался грунт, ни насыпи, к которой следовало его нести… Но зато он прилагал все усилия, чтобы команды его рук, ног, мозга были четкими и точными, и экскаватор подчинялся ему.

Разошедшаяся буря проникала в кабину. Песчинки били по лицу, как мелкая дробь. Но Аннам словно и не замечал их, захваченный азартом борьбы с пустыней, азартом работы.

Саша, отгребавший от экскаватора песок, нанесенный бурей, стараясь подбодрить товарища, крикнул:

— Как дела, Аннам?!

Ответ Аннама, голос которого заглушал сильный ветер, долетел словно из глубокого колодца:

— Держусь!.. Только из-за пыли не видно ни черта.

Слова эти услышал Мухаммед, подошедший к Саше. Засмеявшись, он громко воскликнул:

— Ай, Аннам, ты хочешь сказать: упасть-то, мол, я не упал, да вот не найду никак, где миска валяется.

— Я уж нападался, бригадир!.. От этих падений спина у меня стальной сделалась!

— Слезай-ка, братец, отдохни малость. Я тебя подменю.

— Я пока не устал, бригадир!

— А не устал, так пойди помоги Бостан-эдже,

— У нее есть помощница,

— Есть, говоришь? — Мухаммед подмигнул Саше. — Ты, кстати, когда ее видел-то?

— Кого?

— Марину, кого же еще.

— Ну, утром.

— Утром?! — присвистнул Мухаммед. — Так с тех пор ее поминай как звали! Она уже трясется на вагонной полке.

Аннам остановил экскаватор и спустился на землю. Из-под толстого слоя пыли на Мухаммеда смотрели горячие, испуганные глаза:

— Ты хочешь сказать… она уехала?

— Ну да. Собрала вещички и укатила домой. Да что с тобой, Аннам?.. Чего ты на меня так уставился?

Аннам, ничего не ответив, как-то устало махнул рукой и, шагнув к песчаному холмику, уселся на нём.

Неожиданно начал накрапывать редкий дождик. Мухаммед, усмешливо переглянувшись с Сашей, полез в кабину экскаватора и запустил мотор. А Аннам, упершись неподвижным взглядом в землю, погрузился в невеселые раздумья С чего же это вдруг Марина уехала? Еще вчера вечером она говорила ему: «Мой дом теперь здесь, Аннам. Привыкла я к ребятам, к тетушке Бостан… Как я вас могла бы оставить?» Вай, женщина и лису может научить хитрости!.. Нельзя верить ее словам, они тают в воздухе без следа!.. А может, произошло что-нибудь серьезное? Мухаммед ее обидел?! Или мать, опасаясь, что Аннам женится на русской, наговорила ей бог весть что? Или дома у нее что случилось, и ее оповестили об этом телеграммой?

Пока Аннам ломал голову над причинами поспешного отъезда Марины, кто-то, подойдя сзади, закрыл ему глаза крепкими, сильными ладонями.

Не меняя позы, Аннам сердито сказал:

— Отстань, Саша! Не до шуток мне.

Ладони чуть дрогнули. «Саша», однако, не спешил их убрать. Аннам, вскипая, повторил:

— Слышишь, отстань!..

Он схватил шутника за руки и порывисто поднялся с места.

— Марина!.. Это ты?

— А кому ж еще быть? Ты-то почему сидел такой унылый, как казанская сирота?

— Так ты… не уехала?

Марина пожала плечами:

— Я и не думала никуда уезжать.

До Аннама донесся веселый хохот Мухаммеда. Догадавшись, что его разыграли, парень погрозил ему кулаком:

— Ух, Мухаммед-ага!.. Нашел время забавляться!

Дождь припустил пуще. Он словно схватился в могучем единоборстве с пылью, все еще носившейся в воздухе, навалился на нее, прижимая к земле.

Марина и Аннам, вмиг вымокшие, обнявшись, помчались к вагончику.

Увидев их, Бостан-эдже всплеснула руками:

— Бай, детки, промокли-то как!.. Ну-ка, переоденьтесь быстренько!

Они разошлись по своим углам и стали переодеваться, слушая воркотню Бостан-эдже, вышедшей из вагончика:

— Верно молвится: после ветра — дождь. Ох, аллах всемогущий, дивны дела твои!.. Еще час назад нельзя было глаза открыть из-за пыли, и вот за время, когда и пиалу чая не успеешь выпить, аллах перемешал все в природе, потоп на нас наслал. А теперь, глядите, он несет нам тишину и покой: вон и солнышко показалось! Да храни нас, великий, под своей защитой!..

Когда вышли из вагончика Аннам и Марина, дождь совсем перестал, солнце сияло вовсю, затопив своим светом раздвинувшиеся просторы. Пыли словно и не было. Легкий парок поднимался над влажной землей…

Аннам и Марина присели на топчан, стоявший возле вагончика и заменявший скамейку.

Откуда-то появились два жаворонка, они то опускались на землю, то снова взлетали и рассыпали по очереди, словно соревнуясь друг с другом, звонкие, ликующие трели.

Аннаму чудилось, будто птицы подзадоривают его: «Время — в ваших руках, счастье — в ваших руках!»

Неподалеку, в неведомых хлопотах, с неведомой целью, сновала взад-вперед ящерица, сливаясь своей окраской с землей. А у самых ног Аннама навозный жук, пятясь, катил огромный, слепленный им шар, к которому сбоку незаметно пристроился другой жук.

Аннам засмеялся:

— Видала? И у жуков, оказывается, есть свои тунеядцы и честные труженики.

— А может, они — посменно?

— Вроде нас?

— Ага. Мухаммед вон работает, а ты на солнышке греешься.

— Что же мне остается делать, если ты меня не отпускаешь?

— Я?.. — Марина сделала большие глаза.

— А кто же без веревки привязал меня к этому топчану?

Марина махнула на него рукой:

— Бессовестный!..

Спохватившись, Аннам поспешил увести разговор от Опасной темы:

— Марина, а кто твоя мать? Кем она работает?

— Моя? — Марина улыбнулась: — Моя мама — прокурор

— Вай! — Аннам с испуганным видом отодвинулся от Марины. — Тогда надо держаться от тебя подальше.

— Почему, Аннам?

— Увидит нас вместе — еще привлечет к ответственности…

Глаза у Марины искрились смехом:

— У, она у меня грозная!.. Знаешь, как папа ее боится? Бывало, потянется к рюмке, а она трах кулаком по столу: без моего разрешения — ни капли! Он тут же и замрет, как статуя…

— Мне тебя тоже надо бояться?

— Почему, Аннам?

— Пословица молвит, что сын наследует нрав отца. А к тебе, наверно, перешел характер матери.

— Н-не знаю… Но если ты чем рассердишь меня…

— То ты тоже стукнешь кулаком по столу?

— Ты понятливый, Аннам!

— Но учти — я ведь туркмен.

— А разве кто велит тебе сделаться русским?

— Может, я смотрю на женщину глазами своих предков-кочевников?

— Тогда, значит, ты отстал от жизни. А я, Аннам, живу в сегодняшнем дне! Ой, когда-то ты добредешь до меня из своего «вчера»!..

В это время Бостан-эдже, готовившая за вагончиком обед, громко позвала:

— Марал-джан!..

Марина и Аннам одновременно вскочили с топчана. Девушка поспешила к Бостан-эдже, а Аннам зашагал к экскаватору.

Бостан раскатывала тесто для лапши. Оно получалось тонким, как бумага, но не рвалось. Марина залюбовалась ловкими движениями опытных рук Бостан-эдже.

Нарубив тесто ножом, Бостан уложила тонкие длинные дольки на кендирик:

— Садись, дочка. Помоги мне.

На Марине было короткое крепдешиновое платье. В нем она не могла сидеть на кошме, поджав под себя ноги. А когда села бочком, у нее открылись колени. Девушка попыталась натянуть на них платье, но только она отпускала подол, как он опять задирался.

Вид голых коленок Марины смущал и раздражал Бостан-эдже, и в то же время ей смешно было следить за бесплодными усилиями девушки, старавшейся прикрыть их.

Не вытерпев, она сказала:

— Марал-джан, кейгим *, ты бы уж носила, вот как я, балаки*.

Марина согласно кивнула:

— Бостан-эдже, я буду носить длинное туркменское платье.

Бостан наморщила лоб, силясь понять, что же ей сказала девушка, но тут в казане забулькало, она поспешно бросилась к нему, убавила огонь в очаге и вернулась на свое мест

Занимаясь стряпней, она краешком глаза поглядывала на Марину. Нет, что там ни говори, а эта русская — красавица. Большие серые глаза под светлыми, вразлет, бровями. Полные свежие губы, словно созданные для улыбки. Лоб, щеки успели посмуглеть от солнца и ветра, а шея белая, сдобная…

Обрядить бы ее в туркменскую одежду, лоб — украсить блестящими кружками, на грудь нацепить большую курсакчу* с подвесками, на тонкие пальцы надеть перстни с красивыми камнями, — ни один джигит не сможет тогда глаз от нее отвести!..

Голые коленки, открытая грудь, — это, конечно, не дело. Неприлично такой достойной девушке похваляться своей наготой. Хотя что она напала на бедняжку: у каждого народа свои обычаи, свой покрой одежды… Как бы ни было, а Марал-джан славная девушка. Не какая-нибудь там вертушка с ветром в голове. Умная, скромная, вежливая. Как только родители отпустили ее одну в чужой край, в пустыню? Совсем ведь молоденькая… Правда, она говорила, что попала сюда после техникума по распределению. Ну, если бы очень захотела, так осталась бы дома… Видать, просто она послушная, примерная и понимает, что такое долг… Вот бы послал бог Аннаму такую жену — из туркменок…

Ей хотелось поговорить с Мариной, она сказала по-туркменски:

— Марал-джан, буря-то какая пронеслась недавно, прямо страх божий!

Девушка непонимающе пожала плечами.

Тогда Бостан принялась выть, изображая ветер, и замахала в воздухе руками.

Марина обрадованно закивала:

— Понимаю, Бостан-эдже, понимаю. Вы — о буре?

«Буре» — по-туркменски «блоха». Бостан с досадой вздохнула:

— Я ей про бурю, она мне про каких-то блох!.. — И снова стала жестами показывать, как разбойничал здесь ветер. — Пыль, дочка, много пыли. И ветер, уу-уу, уу-уу!..

Марина, смеясь, повторила:

— Уу-уу, уу-уу!..

— Ай, умница!.. Поняла. Это аллах послал нам бурю, Марал-джан, — Она воздела руки к небу: — Там — аллах!

Марина отрицательно покачала головой:

— Нет, Бостан-эдже!

— Вай, ну что мне с ними делать? — огорчилась Бостан. — Все на один лад, не верят во всемогущество божье…

Ткнув себя пальцем в грудь, она сказала по-русски:

— Бостан — хорошо?

— Хорошо, Бостан-эдже, хорошо!

— Аннам — хорошо?…

— Хорошо!…

— Марал — хорошо?

— Плохо!

Бостан в недоумении подняла брови:

— Вай, что ты говоришь, дочка!.. Пусть злой дух унесет твои слова. Скажи: хорошо.

Марина с трудом произнесла по-туркменски:

— Нет, плохо. Марал… не знает… туркменского… языка.

— Это ничего, дочка, — утешила ее Бостан. — Дай срок, научишься

От экскаватора донесся чей-то протяжный крик — звали Марину. Когда девушка поднялась, собираясь уйти, Бостан сказала:

— Передай им — ужин готов.

Эти слова Марина знала. Кивнув, она побежала к экскаватору.

Оставшись одна, Бостан-эдже огляделась. Солнце уже опускалось к горизонту, и, словно провожая его, вокруг теснились легкие облака, окрашенные в разные цвета: алый, желтый, синеватый… Переливами красок они напоминали радугу. Прощальные солнечные лучи играли на кендирике…

Бостан-эдже, чуть печально наблюдавшей за заходом солнца, вспомнился родной аул. Колхозники, наверно, уже возвращаются с полей, торопливо ставят на огонь казаны, кипятят чай, пекут хлеб… Она словно наяву видела, как медленно тянутся по дороге коровы, слышала нетерпеливое мычанье телят, привязанных во дворах к колышкам. Всюду, как всегда перед закатом, беспокойно мечутся куры.

И только во дворе Бостан — тихо, и не пылает огонь в очаге, а к дверям дома, на которых висит замок, намело, наверно, пылищи…

Бостан тяжело вздохнула, представив себе это запустение.

В то же время она не очень жалела, что уехала из аула. Ей и здесь, под боком у сына, среди веселых неунывающих ребят, жилось совсем неплохо.

Вот если бы там, у них в доме, была молодая хозяйка, — Бостан так легко не покинула бы аул. Сидела бы сейчас в своей комнате, покачивала люльку с внучком…

Ох, до внука-то еще далеко!..

Аннаму бы жениться, как только он вернулся из армии. Куда там!.. Он и не глядел на аульных девушек. А когда Бостан намекала ему на женитьбу, сердито отмахивался: куда ты торопишься, мама?!

А ведь в ауле так много невест!.. И если бы она, Бостан, посватала одну из них за сына, ей бы не отказали. Только как бы Аннам к этому отнесся. Нынешние-то дети не считаются с волей родителей.

А уж пора, пора ему привести в дом невестку.

Ах, жаль, Марал-джан не туркменка, — лучшей невестки Бостан и не надо!

И тут же Бостан оборвала себя: вай, она же еще и в бога не верит! Правда, и Аннам не верит, так тем более жена ему нужна богобоязненная, чтоб во всем слушалась мужа, а не сбивала его с толку. Нет, нет, пусть Марал-джан всем удалась, и красотой, и умом, и трудолюбием, да не пара она Аннаму. Позволить им соединить свои судьбы, — значит, против аллаха пойти!

Разноголосый, оживленный шум отвлек Бостан-эдже от ее мыслей, — экскаваторщики шли ужинать.