Онлайн чтение книги Капля воды - крупица золота
Глава сорок первая. КТО МУТИТ ВОДУ?

троительство Большого канала привлекало к себе внимание не только республики — всей страны. На участки часто наведывались корреспонденты — и центральных, и местных газет. Газетчики причиняли Бабалы немало беспокойства. Они непременно требовали машины, чтобы побывать на объектах (а машин всегда не хватало), и отнимали уйму времени своими вопросами — все-то им расскажи, объясни, разжуй. К тому же попадались среди них и верхогляды, выступавшие в основном с материалами восторженными и поверхностными, и «сочинители», которые приписывали строителям то, чего они не говорили и чего еще не сделали, и просто болтуны, с апломбом писавшие на любые темы.

Бабалы начал свое утро с просмотра газет.

На душе у него было пасмурно: он не знал, как долетела Аджап, в каком состоянии застала отца. За окнами с шакальим воем метался ветер. В кабинете было темно из-за хмурой погоды, он казался тесным, потолок, стены словно давили, наваливались на Бабалы.

Прочитав строительную многотиражку, Бабалы взялся за одну из ашхабадских газет. На второй полосе в глаза ему бросилось название довольно пространной статьи: «Самодур на руководящем посту». Хлестко, подумал Бабалы. И с первых же строчек понял, что речь в статье шла о его участке, о Рахмете. В начальных абзацах автор статьи расточал похвалы по адресу начальника участка: он, мол, хорошо организовал строительные работы, сумел навести на участке порядок, укрепил трудовую дисциплину. Запев этот был явно для отвода глаз, он как бы утверждал объективность автора. А дальше шло дежурное «к сожалению»: мол, полному проявлению деловых качеств начальника участка мешают его неоправданная самоуверенность, самодурство, которым — опять-таки, «к сожалению» — никто пока не дал должного отпора.

Дальше в статье весьма вольно трактовался перевод слесарей-ремонтников на новую систему оплаты и звучали знакомые обвинения: дескать, Бабалы Артыков распоряжается государственными средствами, как своими собственными, и манипулирует статьями расходов, словно пешками на шахматной доске. Газетчик намекал, что Артыкову, видимо, потворствует в этом начальник строительства Новченко, принявший на себя роль добровольного адвоката. Опираясь на поддержку Новченко, спекулируя именем своего отца, героя гражданской войны Артыка Бабалы, начальник Рахметского участка совсем распоясался и дошел до того, что выставил с участка министерскую комиссию, приехавшую с проверкой. С министерством, которому он подчинен, Артыков вообще не считается, за спиной и через голову непосредственных руководителей проводит рискованные эксперименты на участке. Статья завершалась ханжеским призывом — помочь Артыкову исправить серьезные ошибки и промахи.

Бабалы отшвырнул от себя газету. Больше всего возмутили его ссылки на отца. Мысленно обращаясь к автору статьи, он недобро подумал: «А ты трусоват — если прибегаешь к нечестным приемам. Решил со мной сразиться — так по мне и бей, зачем же отца в это впутывать?»

Под статьей не было подписи, значит, следовало считать ее редакционной. Но подобный ядовитый выпад редакция могла опубликовать только под чьим-то давлением. И Бабалы нисколько не сомневался насчет того, кто спровоцировал газету на это выступление: конечно, Меллек Веллек! Не случайно же в статье так тенденциозна подавалась история с комиссией — ведь ее возглавлял Меллек, и, судя по всему, о мнении других, членов комиссии газета не была осведомлена.

Бабалы сжал кулаки. Опять ты мутишь воду, Меллек-Веллек! Подлец!..

Но, видимо, постоянные его нападки на Бабалы, на Новченко кому-то выгодны, иначе ему давно дали бы по рукам.

Может, за ним стоит Алексей Геннадиевич? Сам он человек мягкий, бесхребетный, он не отваживается вступить в открытую схватку со своими противниками и не в силах справиться с ними — так почему ему не радоваться, когда на них нападают другие, пусть даже из-за угла? Нет, Меллек не орудие в его руках, си сам по себе. Алексей Геннадиевич порой вынужден даже мягко его осаживать. Но почему бы не предположить, что такие, как Меллек, устраивают замминистра? А, ладно, сейчас надо думать о другом. Бабалы нанесен удар — и не персонально Меллеком, а более или менее влиятельной газетой. Газета же порой подобна кочерге, ворошащей угли в костре и помогающей ему если не разгореться, то, во всяком случае, сильно надымить.

Так или иначе, а на критику положено реагировать. Или принимать ее и делать соответствующие выводы, или — защищаться. Самому Бабалы заниматься этим вроде неудобно: он — объект критики, лицо заинтересованное. Не проверять же ему и не оценивать собственные действия. На участке существует политотдел, представляющий партию. Это — совесть участка. Бабалы позвонил начальнику политотдела, Эсену Мурадову, и попросил его зайти. Спустя несколько минут в кабинете Бабалы появился молодой мужчина среднего роста, со светлой кожей и чуть косящими глазами.

Эсен прибыл на стройку недавно, и потому Бабалы в первую очередь поинтересовался, как он устроился с жильем.

— Получил комнату — а что еще надо холостому человеку?

— С делами уже знакомишься?

— Осваиваюсь понемногу. Все-таки работа политотдела до меня была уже отлажена, не надо организовывать все заново — ее необходимо лишь оживить. Ну, а народ на участке подобрался, в общем, неплохой. С ним большие дела можно делать.

— Желаю тебе успеха. Если моя помощь понадобится — не стесняйся, требуй, тормоши. А пока я от тебя жду помощи. Не столько даже помощи, сколько совета. — Бабалы протянул Мурадову газету: — Почитай-ка там одну статью.

Эсен отвел его руку с газетой:

— Читал уже.

— Успел?

— А как же. Прессу читать — первейшая обязанность партийного работника.

— И как твое мнение? Или тебе трудно пока во всем разобраться?

— Бабалы-ага, я ведь тут осмотрелся уже. И с тобой мы о многом толковали. Мое мнение: статья клеветническая. Кто-то, не знаю еще, с какими целями, хочет попортить тебе кровь.

— Ну, не мне судить: клевета это или нет. Все-таки — газета…

— Ив редакциях, бывает, люди ошибаются. Или их в заблуждение вводят. Не мне тебя убеждать, что факты в статье подтасованы, передернуты. А к выводу она подталкивает вполне определенному: и тебя, и Новченко надо снимать с ваших постов. Заметь: и тебя, и Новченко. Статья и в него целит, это видно невооруженным глазом.

— Кому-то мы, значит, неугодны?

— Или мешаете.

Бабалы откинулся на спинку кресла, стукнул ладонью по столу:

— Ладно, товарищ Мурадов. Я в тебе сразу распознал единомышленника — значит, ничего не должен от тебя скрывать. Поделиться с тобой моими подозрениями?

— А как же, Бабалы-ага? Я ведь здесь человек новый. Не все еще ухватил.

— Ты слышал что-нибудь о Меллеке Веллеке, члене министерской коллегии?

— Наслышан. Я еще в Ашхабаде имел честь с ним познакомиться. Он пытался настроить меня против руководства стройки.

— Если кто имеет зуб на меня и Сергея Герасимовича — так это прежде всего Меллек Веллек. И побуждения его мне, в общем, ясны.

— Вы ему чем-нибудь насолили?

— Он знает, что и я, и Сергей Герасимович не слишком-то его жалуем. Поскольку давно сумели раскусить. Но дело не только в этом. Это человек, по-моему, честолюбивый, рвущийся к власти, любящий, чтобы ему оказывали различные почести и услуги. Так мне кажется… Таких обычно окружают всякие темные личности. Один из его, так сказать, клевретов затесался ко мне на участок — отпетый жулик, некий Муррук Гышшиев.

Эсен кивнул:

— Я в курсе.

— Не пытается ли Меллек Веллек его выручить — компрометируя меня и Сергея Герасймовича.

— Н-ну… Я думаю, все сложнее. Если бы он только тебя старался опорочить… Но почему он и на Новченко замахивается? Вот вопрос… Да, а ты уверен, что статья инспирирована именно Меллеком?

— Там даже его выражения попадаются.

— Что ж, иные предпочитают стрелять из-за укрытия.

— Я не понимаю, Эсен, как газета пошла у него на поводу?

— Я же говорил: и в газетах люди работают. Может, Меллек Веллек на короткой ноге с кем-либо, имеющим влияние на редактора. Интриги — а мы имеем дело с явной интригой — плетутся обычно хитро и многосложно.

— Что же ты думаешь все-таки предпринять в связи с этой статьей? Ведь от нее так просто не отмахнешься. Газету читают десятки тысяч людей.

— Попробуем правильно ориентировать эти десятки тысяч. Развеять туман, напущенный газетой. Отмести клевету. Ну, а какие конкретные шаги для этого потребуются — надо подумать.

— Тебе, видимо, придется все-таки создать комиссию для проверки фактов, приведенных в статье, ну, и моей работы…

— Сие, Бабалы, в функции политотдела не входит. Пускай министерство этим занимается, а наше дело — всеми силами способствовать тому, чтобы любая комиссия получила верную информацию о положении на участке. Наше дело — биться за правду. — Мурадов задумался. — Понимаешь, Бабалы. У меня пока не большой опыт работы. Но я могу отличить человека честного от себялюбца, карьериста, интригана. И меня удивляет: почему мы не всегда способны осадить тех, кто стоит на пути у людей, преданных партии, родине? Ведь от этих камней на дороге — вред общему нашему делу. А сколько горячих сердец изнашивается из-за них раньше времени! Ну, почему вот ты должен переживать, волноваться, трепать нервы из-за этого Меллека Веллека? Нервные клетки, говорят, не восстанавливаются. А Меллек Веллек, я уверен, чувствует себя сейчас удовлетворенным и руки потирает от удовольствия, что удалось поставить тебе подножку, Я не хочу обобщать, может, такая расбтановка сил — нетипична, но от этого, ей-богу, не легче. Чепуха какая-то: тому, кто хочет, чтобы канал был построен как можно скорее, приходится отбиваться от клеветников, которым на канал, собственно, наплевать, поскольку они преследуют какие-то свои, корыстные цели…

— В том-то и дело, Эсен, что нам дороги интересы строительства, и удар, нанесенный по кому-либо из нас, воспринимается нами, как ущерб делу, которому мы служим. Оттого-то так и волнуешься… — Бабалы постучал пальцами по столу. — Ладно. Сидеть сложа руки я все-таки не намерен. Позвоню-ка в министерство — как ты на это смотришь?

— Зачем? Что мы, на месте не отобьёмся?

— Надо выяснить: дадут они мне спокойно работать или и в дальнейшем будут вставлять палки в колеса?

— По телефону ты это не выяснишь.

— Я и хочу, чтобы мне разрешили приехать в Ашхабад. Там и разберусь во всем.

— Стоит ли поднимать шум из-за такой мухи, пусть даже назойливой, как Меллек Веллек?

— Руководитель участка должен шагать широко. А у меня путы на ногах. Лучше уж разом разрубить все узлы.

— А ты не боишься уподобиться дайханину, который, рассердившись на блоху, сжег все одеяло?

— Блоху я стряхнул бы в огонь, и дело с концом. Все обстоит куда серьезней.

Бабалы соединили с Алексеем Геннадиевичем. После того как они обменялись приветствиями, Бабалы сказал:

— Алексей Геннадиевич, мне необходимо срочно выехать в Ашхабад. У меня родственник в очень тяжелом состоянии. Да, возможно, и при смерти. К вам тоже зайду. Да, да, обязательно зайду. Статью? Читал. А я и не волнуюсь. Работаю ведь не в безвоздушном пространстве, если я прав — то мне есть на кого опереться. Ну, об этом не мне судить. Не поддержит меня никто, так я сам подниму руки: значит, виноват кругом. Спасибо. Спасибо, Алексей Геннадиевич. Так я выезжаю. Да, да, до скорой встречи.

Когда он повесил трубку, Мурадов спросил:

— Болезнь родственника — это предлог?

— Да нет, с отцом Аджап плохо; Так или иначе, мне следовало бы быть в Ашхабаде.

— А что замминистра сказал, если не секрет?

— От тебя у меня нет секретов, Эсен. Он посоветовал не волноваться. Пообещал, что сам примет все необходимые меры.

— Почему же при нем вольготно таким, как Меллек Веллек?

— А Алексей Геннадиевич его боится. Да и не он один. Ты вот удивлялся: почему всякие меллеки веллеки порой на коне? В чем их сила? Да как раз в том, что они пользуются таким орудием, как клевета, интрига, хитрость, — а мы ведь не можем ответить им тем же! Мы вообще подчас предпочитаем не связываться с ними, не пачкать рук. Меллек Веллек многим ясен. Но его побаиваются: от честной схватки он может устраниться, зато потом, подкараулив удобный момент, ударит тебя из-за угла отравленным кинжалом.

— Сгущаешь краски, Бабалы. Хотя в общем я тебя понимаю. Открытое сердце в какой-то мере и беззащитно против клеветы и коварства. Так что ты все-таки поосторожней там, в Ашхабаде.

— Не смогу, Эсен, допекло! Уж старика моего и то не пощадили. Он-то ни в чем не повинен, а теперь тоже должен волноваться, тревожиться.

— Все же держись там спокойней! Чтоб не получилось по поговорке: хотел поправить бровь — глаз вышиб.

— Я просто поставлю вопрос, так сказать, ребром: или я — или Меллек Веллек.

— Делай, как знаешь, не переборщи только. А я пока съезжу в Мары, в обком. Косвенно статья ведь и против обкома направлена — ты всегда пользовался его поддержкой. Подумаем все вместе, что делать и как быть. Можешь быть уверен, ни тебя, ни Сергея

Герасимовича в обиду не дадим. Вы ведь канал прокладываете, а не Меллек Веллек.

— Канал строят рабочие.

— Вот мы и не позволим, чтобы они лишились преданных своему делу руководителей. Успеха тебе, Бабалы! Считай, тылы у тебя защищены надежно.

Эсен и Бабалы — боевые соратники, единомышленники — крепко пожали друг другу руки.