Онлайн чтение книги Лесник
II

Такъ же неожиданно пріѣхалъ онъ и въ Темный Кутъ. Софронъ Артемьичъ Барабашъ, управляющій его, родомъ изъ малороссійскихъ казаковъ, но, какъ выражался онъ, "получившій свое образованіе въ Москвѣ", гдѣ онъ, дѣйствительно, выучившись читать, писать и считать, провелъ юность свою писцомъ въ состоявшей, при матери Коверзнева, ея московсвой "главной конторѣ", былъ смышленный малый, который какимъ-то верхнимъ чутьемъ угадывалъ "ндравъ" барина и "попадалъ въ точку" его вкусовъ. Онъ встрѣтилъ его, будто вчера съ нимъ разстался, безъ аханья и суеты, ниже малѣйшаго изъявленія удивленія или радости… Коверзневъ былъ очень этимъ доволенъ и — такъ какъ онъ пріѣхалъ поздно и усталъ отъ путешествія, въ какой-то скверной таратайкѣ, добытой имъ на станціи ближайшей желѣзной дороги, и въ которой пришлось ему проѣхать 70 верстъ по отвратительной, размытой осенними дождями дорогѣ — августъ былъ на исходѣ,- тотчасъ же улегся спать.

Ночью прибылъ съ чемоданами его камердинеръ, итальянецъ, говорящій на всевозможныхъ языкахъ и, первымъ дѣломъ, вынувъ изъ ящика ружья Коверзнева, собралъ ихъ, прочистилъ и уставилъ, со всѣмъ принадлежащимъ къ нимъ охотничьимъ приборомъ, на столахъ, у стѣны, въ комнатѣ, сосѣдней съ спальнею.

Коверзневъ, просыпавшійся всегда самъ, и къ которому никто никогда не смѣлъ входить безъ зова, поднялся на другой день чуть не съ зарею, совершилъ свои омовеніе и туалетъ, прошелъ въ слѣдующую комнату и, почти машинально перебросивъ черезъ плечо ружье и патронташъ, направился черезъ заросшій садъ въ прилегавшую къ нему сосновую рощу.

Роща эта была саженая — и не далѣе какъ лѣтъ сорокъ назадъ. Коверзневъ помнилъ еще въ дѣтствѣ ея невысокіе, тонкіе стволы, тѣсными и стройными рядами тянувшіеся въ вышину. Все такъ же тонки и стройны стояли они и теперь въ своей тѣснотѣ, лишь на пятисаженной высотѣ начиная раскидывать кругомъ темно-иглистыя кисти своихъ суковатыхъ вѣтвей. Кое-гдѣ, между соснами, такая же безупречно прямая, будто въ догонку имъ тянулась молодая береза, — и еще робкіе лучи выходящаго осенняго солнца весело переливались по ихъ красной и бѣлой корѣ… Коверзневъ остановился, залюбовавшись невольно; "не то пальмовый лѣсъ", проносилось въ его головѣ, "не то тѣ тысячи колоннъ Кордуанскаго собора, — тѣ же пальмы, перенесенныя арабами въ архитектуру"…

Онъ прошелъ далѣе, прижмуриваясь и вздрагивая слегка плечами, подъ здоровымъ ощущеніемъ легкаго утренняго холода, и изрѣдка улыбаясь какою-то умильною улыбкою, подъ наплывомъ воспоминаній отрочества, которыя на каждомъ шагу вызывали въ немъ эти мѣста… За рощей начинались его лѣса, верстъ на сто въ окружности. Тамъ когда-то проводили они цѣлыя недѣли съ Фоксомъ. Во время оно, онъ зналъ тутъ каждое урочище, каждую тропинку и каждый оврагъ…

"Тутъ ближе всего на Дерюгино", сказалъ себѣ Коверзневъ, — тамъ козы водились тогда. И онъ повернулъ направо.

Въ разрѣженномъ воздухѣ утра до него явственно донесся голосъ:

— Это должно понимать, потому какъ вы вновѣ…

Коверзневъ повернулъ голову.

Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дороги, спиною къ нему, въ сѣрой широкобортной шляпѣ и синихъ очкахъ на носу, стоялъ Софронъ Артемьичъ Барабашъ, похлопывая себя по рукѣ парою перчатокъ, которую онъ считалъ долгомъ неукоснительно держать при себѣ "для форсу", но едва-ли когда въ жизни вздѣвалъ на пальцы…

— Потому какъ вы вновѣ, повторилъ онъ еще отчетливѣе, какъ бы смакуя этотъ чисто русскій оборотъ рѣчи. (Говорить чисто московскимъ говоромъ, вклеивая при этомъ самымъ невозможнымъ образомъ первыя попадавшіяся ему на языкъ иностранныя словечки, вычитываемыя имъ въ газетахъ, составляло величайшую претензію Софрона Артемьича.) — Тутъ-съ, можно сказать, мужикъ коварный; сорвать съ хозяина лишнее — это то-есть у него разлюбезнѣйшее дѣло. И завсегда его понимать надо. Потому сами знаете, для чего же ему лишнее, а намъ убытокъ? Это вѣдь ужь до тонкости дойдено: двадцать пять корней на срубъ — за глаза ему!

Тотъ, которому читалась эта нотація, стоялъ передъ управляющимъ, подъ деревомъ, съ непокрытой головой, жмурясь отъ солнца, ярко освѣщавшаго его плотную фигуру, щетинистые усы на выбритомъ, кругломъ лицѣ, и темные глаза подъ такими же круглыми, рѣзко очерченными бровями. Ему было, повидимому, лѣтъ подъ сорокъ. Легкая просѣдь серебрилась въ густыхъ волосахъ, подчесанныхъ по-военному, къ височкамъ. Онъ былъ въ смазныхъ сапогахъ, грубой, посконной, но чистой рубахѣ и крестьянскомъ неказистомъ кафтанѣ, подпоясанномъ ремнемъ. Но на крестьянина онъ не похожъ; Коверзневъ, еще на-ходу, замѣтилъ его мужественную выправку и внимательное, нѣсколько печальное, выраженіе его глазъ, словно прикованныхъ къ синимъ очкамъ управляющаго. Въ опущенной рукѣ держалъ онъ фуражку съ военнымъ околышемъ, — и не солдатскую, а съ козырькомъ.

— Онъ на это говоритъ, послышался его голосъ въ отвѣтъ наставленію Софрона Артемьича, — онъ говоритъ, что ему на столь и мостъ не хватитъ…

Господинъ Барабашъ поднялъ очки на лобъ, бы для того, чтобы удобнѣе выразить всѣмъ лицомъ своимъ презрительную улыбку:

— На "столь" и "мостъ"! повторилъ онъ:- это они здѣсь, по невѣжеству своему, замѣсто, какъ по граматикѣ слp3; доваетъ сказать, потолокъ, значитъ, и накатъ. Такъ на это опять вы должны…

Но въ эту минуту онъ, какъ бы нечаянно обернувшись, очутился — какъ бы нечаянно опять — на параллели медленно подвигавшагося по дорогѣ барина (зоркій управляющій еще издали, давно запримѣтилъ его). Онъ опустилъ опять очки на носъ и замолкъ, неторопливо снявъ и тотчасъ же надѣвъ на голову шляпу.

— Накройтесь! покровительственно сказалъ онъ при этомъ своему собесѣднику, чуть-чуть кивнувъ на Коверзнева: — они этого не любятъ! (самъ онъ это очень любилъ).

Тотъ надѣлъ фуражку и, давъ на каблукахъ полуоборота влѣво, очутился тоже на параллели Коверзнева, съ опущенными, по-фрунтовому, внизъ руками и недвижно обращеннымъ на него взглядомъ.

Валентинъ Алексѣичъ приподнялъ шляпу — и покосился слегка на незнакомое лице…

— Въ Дерюгино изволите? промолвилъ искательно Софронъ Артемьевичъ, не трогаясь впрочемъ съ мѣста.

— Да… Коверзневъ пріостановился на мигъ. — Не знаете, не перевелись тамъ еще козы?

Барабашъ вышелъ къ нему на дорогу:

— Вѣрно сказать вамъ не могу-съ, потому, какъ самъ къ охотѣ пристрастія не имѣючи… А впрочемъ это сейчасъ узнать можно-съ… Капитанъ! крикнулъ онъ не оборачиваясь.

Зовомый этой кличкою человѣкъ, двумя быстрыми, гимнастическими шагами, проскочилъ разстояніе, отдѣлявшее его отъ разговаривавшихъ.

Софронъ Артемьичъ повторилъ ему вопросъ барина.

— Не видать-съ. По Дерюгину теперь рубка пошла; звѣрь это робкій, пугливъ… Въ Сотниково, должно полагать, коли и не совсѣмъ въ казенную пущу, перебрались. За Крусановской межей я, дѣйствительно, большаго козла…

Онъ вдругъ оборвалъ, какъ бы испугавшись своихъ лишнихъ противу того, что его спрашивали, словъ.

— Убили? досказалъ Коверзневъ.

"Какъ-же бы я осмѣлился"! прочелъ онъ въ недоумѣломъ взглядѣ, полученномъ имъ въ отвѣтъ. — Нѣтъ-съ, я… ходилъ — яму отыскивалъ…

— Еще вновѣ здѣсь, а очень понятливы на счетъ границъ, поощрительно сказалъ на это управляющій.

Валентинъ Алексѣичъ еще разъ приподнялъ шляпу и двинулся съ мѣста, приглашая взглядомъ Барабаша итти за нимъ.

— Кто это? спросилъ онъ, отойдя шаговъ сорокъ.

— А это у меня — съ Покрова взялъ, — лѣсникъ по Дерюгину и Крусанову.

— Вы его, мнѣ послышалось, "капитаномъ" называли?

Софронъ Артемьичъ усмѣхнулся:

— Точно такъ-съ! Онъ и есть капитанъ настоящій.

— Что же это значитъ: "настоящій"? спросилъ Коверзневъ, не совсѣмъ понявъ.

— Въ полку, то есть это значитъ, ротой командовалъ, въ инфантеріи-съ, Валентинъ Алексѣичъ, снисходительно объяснилъ господинъ Барабашъ. "Ничего-то онъ это настоящаго про русское не знаетъ"! говорилъ онъ себѣ презрительно въ это время про барина.

— И онъ къ вамъ простымъ лѣсникомъ поступилъ?… На какое жалованье?

— Пять въ мѣсяцъ-съ. Служилъ онъ тутъ въ Чепуровѣ, прикащикомъ у графа Клейнгельма. Отошелъ. Такъ я его по началу на испытаніе взялъ-съ…

— А на прежнемъ мѣстѣ сколько онъ получалъ?

— Говорятъ, двадцать пять. И такъ, вѣрно должно быть, потому не лжетъ никогда человѣкъ.

— Странно! сказалъ Коверзневъ.

Софронъ Артемьичъ кашлянулъ — для чего предварительно прикрылъ себѣ. ротъ рукою, — передернулъ очки свои и уже съ нѣкоторою таинственностью:

— Грѣшокъ за нимъ нѣкоторый есть, прошепталъ онъ.

— Какой грѣшокъ?

— На счетъ того-съ, меланхолически вздохнулъ Софронъ Артемьичъ и легонько щелкнулъ пальцемъ по отложному воротничку своей по модѣ сшитой сорочки.

— А!…

Настало нѣкоторое молчаніе. Коверзневъ шелъ теперь бодрымъ, широкимъ шагомъ человѣка, выходившаго пѣшкомъ чутъ не весь дальній Воетокъ Америки. Изнѣженный правитель Темнаго Кута едва поспѣвалъ за нимъ.

— Человѣкъ съ правиломъ, Валентинъ Алексѣичъ, заговорилъ онъ опять, какъ бы извиняясь, — и въ Чепуровѣ репутацію себѣ настоящую заслужилъ, потому, окромя этой слабости, ни въ какой марали не замѣченъ; чистъ человѣкъ, честнѣющій. А въ полку даже очень о немъ жалѣютъ-съ, потому ихъ полкъ стоялъ тутъ въ Стародубѣ и многіе даже у меня офицеры очень знакомые, — первый онъ, повѣрители, нѣтъ-ли, у нихъ по полку считался; на счетъ тоись фрунта и поведенія твердый, даже отвращеніе къ вину имѣлъ… И, можетъ, даже теперь самъ бы полкомъ командовалъ, — только случилась тутъ у него одна манифестація…

— Что такое?

Софронъ Артемьичъ самодовольно улыбался.

— Большая непріятность у него вышла, объяснилъ онъ.

— Да-а!… Такъ въ чемъ же состояла эта непріятность?

— Жена у него была, молодая, изъ полекъ-съ — и за этимъ словомъ господинъ Барабашъ цѣломудренно опустилъ очи, — и, по истинѣ сказать, — самая нестоющая женщина!… Только онъ къ ней слишкомъ уже большую страсть питалъ, даже, можно сказать, очень глупо съ его стороны. Потому она наконецъ и вовсе покинула его, скрылась… Искалъ онъ ее, ѣздилъ, изъ полка вышелъ изъ-за этого самаго, — нѣтъ, такъ и пропала, потому, говорятъ, панъ одинъ изъ Витебской губерніи за границу ее съ собой увезъ… Тутъ онъ съ горя и…

— Какъ водится, по-русски! процѣдилъ сквозь зубы Коверзневъ, глядя прищуренными глазами вдаль.

— А такъ точно-съ! подтвердилъ управляющій: — все съ себя до чиста спустилъ; теперь въ мужицкомъ кафтанишкѣ ходитъ, изволили видѣть.

— Вы имъ довольны? послѣ новаго молчанія спросилъ Валентинъ Алексѣичъ.

— Что дальше Богъ дастъ, а теперича окромѣ хорошаго, ничего дурнаго не могу сказать. Лѣсникъ настоящій, солидный. Теперь къ нему въ лѣсъ ни одна душа съ топоромъ не въѣдетъ, — потому у него по-военному, дисцыплина. ..

— Ну, а "слабость"-же его какъ?

— По всей истинѣ доложу вамъ, я какъ на это строгъ, и онъ, какъ и прочіе служащіе, это знаетъ, только я, въ бытность его у меня здѣсь, разъ всего замѣтилъ: постомъ дѣло было. Забился онъ въ свою сторожку и три дня не выходилъ…

Они тѣмъ временемъ доходили до Дерюгина; ласково помахивали вершинами его старые дубы подъ рѣзвымъ утреннимъ вѣтромъ. Коверзневъ остановился еще разъ:

— Такъ вотъ что: скажите этому вашему капитану, чтобъ онъ взялъ съ собой Дениса… Что, живъ онъ еще?

— Денисъ, егерь! Помилуйте-съ, въ здравіи пребываетъ! Изъ чего у насъ людямъ умирать! даже позволилъ себѣ хихикнуть по этому случаю "солидный" г-нъ Барабашъ.

— Такъ чтобы они вмѣстѣ отправились на Ситниково и, отъ Мижуева до Крусановской межи, выслѣдили съ точностью, не перебрались-ли и дѣйствительно козы въ казенную пущу. Досадно было бы! Если-жь нѣтъ, я на дняхъ соберусь на нихъ… Народу въ такомъ случаѣ довольно чтобы было, кликуновъ. ..

— Слушаю-съ. Не прикажете-ли… Хотѣлъ было еще спросить управляющій…

Но баринъ уже исчезъ въ чащѣ лѣса.