Онлайн чтение книги Лесник
VIII

Шумъ колесъ и конскій топотъ уже успѣли смолкнуть. Коверзневъ быстрымъ, гимнастическимъ шагомъ подвигался впередъ, внимательно, привычнымъ къ наблюденію природы взоромъ, оглядывая отъ времени до времени темнѣвшую окрестность. Прямо противъ него, на западѣ, горѣло еще, сквозя межъ лѣса, багряное полымя заката, но все остальное небо уже заволакивалъ мракъ и ненастье. Все ниже и ниже опускались тучи, вершины деревъ уже исчезли въ клубахъ сѣраго тумана и, охваченные внезапно его влажнымъ холодомъ, испуганно слетали съ нихъ вороны и съ зловѣщимъ, карканьемъ рѣяли растерянно въ воздухѣ… Глухой, но уже грозный, грохотъ несся изъ какой-то близкой дали; звѣрь не ревѣлъ еще, — онъ сдержанно рычалъ и готовился…

"Собирается не на шутку, кажись", говорилъ себѣ Валентинъ Алексѣевичъ;- "сухимъ до Крусанова не дойти видно никакъ"… Ему вспомнились Америка, Техасъ, страшная гроза, выдержанная имъ на берегахъ Ріо-Браво. Его тогда спасъ спутникъ его, мексиканецъ, отъ вѣрной смерти, оттащивъ своевременно изъ-подъ вѣтвей обрушившагося подъ ударами грома платана, вблизи котораго стояли они…

— Don't be frightened, Jim! [2]Не бойся, Джимъ. ласково промолвилъ онъ, останавливаясь на мигъ и наклоняясь къ своей собакѣ, въ какомъ-то странномъ испугѣ жавшейся все время на-ходу къ его колѣнкѣ;- мы съ тобой здѣсь не подъ тропиками…

Онъ успѣлъ уже пройти остальную версту той прямой линіи просѣки, которая, какъ сообщено ему было капитаномъ, постепеннымъ наклономъ спускалась до берега Вѣдьмина Лога, круто сворачивала затѣмъ вправо и вдоль того же берега шла на соединеніе съ большою дорогою, уже хорошо знакомою Валентину Алексѣевичу. Онъ повернулъ по ней, какъ было указано, едва уже различая дорогу предъ собою. Лѣсъ въ этомъ мѣстѣ замѣтно рѣдѣлъ и понижался. Близость болота, мимо котораго шелъ путь Коверзнева, давала себя чувствовать умягченіемъ почвы, въ которую ноги его уходили индѣ какъ въ какое-то тѣсто.

Въ памяти его пронеслись давнишніе, слышанные имъ въ дѣтствѣ разсказы объ этомъ болотѣ. Это было, дѣйствительно, скверное мѣсто, недаромъ носившее прозвище, данное ему суевѣрнымъ страхомъ окрестнаго народа. Вѣчно цвѣтущее на поверхности какою-то коварно-изумрудною зеленью, оно не выпускало живымъ никого, имѣвшаго несчастіе попасть въ его засасывающую бездну. Тянулось оно версты на три въ окружности. Противоположный берегъ подымался надъ нимъ довольно высокимъ крутымъ скатомъ, и съ этого ската однажды, на памяти Валентина Алексѣевича, сорвался высоко наложенный возъ сѣна и весь, съ лошадью и парубкомъ-возчикомъ, сидѣвшимъ на немъ, ухнулъ и навѣки исчезъ въ этой зеленой хляби… Онъ помнилъ еще блѣдное лицо, съ какимъ воспитатель его, Фоксъ, вернувшись съ верховой прогулки, разсказывалъ ему, какъ, проѣзжая мимо Вѣдьмина Лога, скакунъ его увязъ внезапно задними ногами въ трясинѣ и онъ едва успѣлъ вытащить его оттуда, и какъ, "въ ту минуту, когда онъ почувствовалъ, что крупъ Блекбуля изчезаетъ подъ нимъ, и самъ онъ валится назадъ и вотъ сейчасъ, сейчасъ туда опрокинется вмѣстѣ съ лошадью, онъ испыталъ такой смертный страхъ ("anguish of death"), какой, думалъ онъ до сихъ поръ въ своей гордости, онъ неспособенъ былъ когда либо испытывать"… Старыя деревенскія бабуси пугали внучатъ своихъ "Мавками", увлекающими въ осеннюю ночь путниковъ въ это свое бездонное логовище…

Но мысль Коверзнева не хотѣла, да и не способна была останавливаться долго на этихъ представленіяхъ. Не то видалъ онъ въ своей, богатой всякими приключеніями, жизни… Онъ шелъ все такъ же бодро впередъ, среди обнимавшей его теперь уже со всѣхъ сторонъ темноты, держа обѣими руками передъ собою ружье на перевѣсъ, оберегая такимъ образомъ плечи свои и локти отъ толчка о какое-нибудь препятствіе… Онъ не жалѣлъ, что не далъ увезти себя отъ непогоды "этой дѣвицѣ". Во-первыхъ, онъ издавна любилъ всякія необычныя ощущенія и "такъ называемыя опасности", какъ привыкъ онъ презрительно выражаться. А затѣмъ… Какими смѣшными словами, думалъ онъ, обзавелись они теперь бѣдные: "аффектъ", "регрессъ", "Огюстъ Контъ", "Лассалъ"!… И "пресерьезно, какъ точно орѣхи щелкаютъ"…

Смѣхъ, вызванный въ немъ этимъ нежданно пришедшимъ ему въ голову сравненіемъ, готовъ былъ сорваться съ его устъ… и замеръ. Трескучій, оглушившій на нѣсколько мгновеній Коверзнева, громовой ударъ грянулъ, показалось ему, въ трехъ шагахъ отъ него. Онъ отскочилъ невольно, невольно сжимая вѣки, опаленныя жгучимъ пламенемъ разразившейся молніи; острый, нестерпимый запахъ сѣры охватилъ его обоняніе, проникалъ въ его горло; крупныя дождевыя капли зашлепали по его шляпѣ, по его спинѣ…

И словно только и ждали они этого сигнала, — завыли, загудѣли, застонали кругомъ чудовищные голоса бури. Лѣсъ дрогнулъ весь и заскрипѣлъ подъ раздирающимъ стономъ налетѣвшаго на него, наклонившаго, сломившаго его разомъ, вихря. Трескъ лома и шлепъ оземь обрушенныхъ деревьевъ, удары грозы, слѣдовавшіе теперь одинъ за другимъ съ ужасающею быстротою, гулъ дождя, падавшаго съ небесъ уже не каплями, а непрерывною, сплошною пеленой, производили какое-то одуряющее, фантастическое впечатлѣніе. Словно какой-то стихійный духъ, неистово мятежный, несся на гибель и разрушеніе всего Божьяго міра. Едва-ли что либо подобное дано было видѣть Коверзневу и "подъ тропиками". Но ему некогда было уже сравнивать, вспоминать, онъ и не въ шутку былъ озабоченъ положеніемъ, въ которомъ находился. Блескъ молній слѣпилъ ему глаза, не давая ни времени, ни возможности разсмотрѣть окружающіе предметы, сообразиться, найти исходъ… Итти прежнимъ путемъ, прямо, представляло уже величайшую трудность: вѣтеръ сбивалъ его съ ногъ и, сверхъ того, онъ съ каждымъ лишнимъ шагомъ чувствовалъ, какъ все болѣе и болѣе размякала подъ нимъ почва, какъ ступни его уходили все глубже въ нее, — до того, что съ большимъ трудомъ онъ могъ вытаскивать уже ихъ оттуда. Онъ попробовалъ повернуть назадъ, но это оказалось еще менѣе возможнымъ: цѣлые потоки неслись ему навстрѣчу, заливали его ноги, подпирали подъ его колѣна. Онъ уже былъ мокръ съ головы до ногъ, мокръ до костей; пронизывающія холодныя брызги дождя хлестали его по лицу, текли за шею, рѣзали ему вѣки… А вода между тѣмъ подымалась все выше и выше: вся масса непрерывнаго ливня стекалась, стремилась сюда, по наклону, въ это нижайшее мѣсто лѣсной окраины Коверзневъ ощущалъ ея постепенный, растущій съ каждымъ мгновеніемъ, подступъ, — она уже доходила ему до пояса. "Унесетъ въ болото", пронеслось у него въ головѣ…

Мгновенный блескъ ударившей еще разъ молніи далъ ему увидѣть, что онъ стоитъ среди уже цѣлаго, безбрежнаго озера, изъ глубины котораго подвигались стволы кое-какихъ жидкихъ вербъ и ветелъ. Съ тревогою сказалъ онъ себѣ, что онъ уже не былъ въ состояніи вспомнить направленіе исчезнувшей дороги, не могъ разобрать, съ какой стороны и куда шелъ онъ по ней четверть часа тому назадъ… "Глупо однако и неслыханно погибать отъ какого-нибудь лѣтняго дождя!" проронилъ онъ тутъ же презрительно и злобно, — "зацѣпиться надо за какое-нибудь дерево и терпѣливо дождаться конца грозы, а тамъ засвѣтлѣетъ на небѣ"… Но въ непроглядной теми, окружавшей его, при вихрѣ и дождѣ, бившемъ ему въ лицо, отыскать, это спасительное дерево было нелегко; а при этомъ онъ начиналъ коченѣть отъ сырости и холода… "Jim, where yon?" [3]Джимъ, гдѣ ты? вспомнилъ онъ свою собаку. Слабый визгъ, показалось 6алентину Алексѣевичу, отвѣтилъ ему будто съ недалекаго отъ него разстоянія. "Бѣдняжка отыскалъ тутъ чутьемъ какой-нибудь взлобокъ, на немъ и спасается", подумалъ онъ — и направился, расплескивая передъ собою воду руками, на этотъ визгъ… Но онъ вдругъ почувствовалъ, что земля будто оборвалась подъ его ногами… Онъ попалъ въ самый напоръ воды, — его сбило, подхватило и понесло.

Куда? Онъ не могъ этого ни понять, ни предчувствовать. Какой-то гадливый ужасъ обнималъ его при одной мысли… Но онъ боролся, плылъ во мракѣ, въ незримой, но ощущаемой имъ кипѣни бурлившихъ волнъ, широко раскидывая руки, въ чаяніи ухватиться за вѣтви какого-нибудь дерева, мимо котораго могло проносить его… такая вѣтка, дѣйствительно, попалась ему подъ пальцы. Онъ судорожно ухватился за нее, чувствуя при этомъ, что тѣло его, увлекаемое потовомъ, описываетъ около нея широкій полукругъ и измѣряя этимъ въ мысли стремительную силу уносившаго его теченія. Онъ невольно рванулъ, подтягиваясь въ нему, этотъ желанный якорь спасенія… Въ пальцахъ его остались содранные его ногтями клейкія, узкія листья обломившейся, хрупкой вербины, — и, описавъ новый полукругъ, онъ понесся дальше, гонимый потокомъ и вѣтромъ… И въ это же время, на крылахъ того же вѣтра, среди бѣшеныхъ звуковъ непогоды, явственно донесся до него голосъ, донеслось его имя: "Валентинъ Алексѣичъ!"… "Это капитанъ… Это спасеніе, можетъ быть", мелькнуло въ головѣ его. Онъ попробовалъ крикнуть въ отвѣтъ, заработалъ сильнѣе руками… Но плыть становилось ему теперь все труднѣе; теченіе, онъ чувствовалъ, теряло все болѣе и болѣе свою стремительность, — ноги его уже задѣвали почву, какая-то растительная склизь попадалась ему то-и-дѣло подъ руки… "Неужели"… "Aguish of death" — вспомнились внезапно слова его воспитателя, а съ ними вся жизнь его, мать, лицей, пароходъ, увозившій его въ Америку, берега Миссисипи, сверкающіе глаза любимой имъ когда-то женщины, и развалины въ Банаресѣ, и старый другъ, англичанинъ, отъ котораго получилъ вчера письмо, и сейчасъ, полчаса тому назадъ, эта встрѣченная имъ "Пинна Афанасьевна", говорившая объ "аффектѣ" и "Лассалѣ"… "Неужели"… повторилъ онъ замирая. Какіе-то зеленые огни замелькали въ его зрачкахъ… "что же это"… Подъ нимъ была уже не вода, а какая-то жижа, и онъ уходилъ въ нее. Онъ вскинулся послѣднимъ порывомъ, безсознательно стараясь встать на ноги, — но встать уже было не на что! Онъ исчезалъ въ бездонной хляби Вѣдьмина Лога…