Онлайн чтение книги Маска Цирцеи
11. ПОМОЩЬ ГЕКАТЫ

Золотой корабль мягко коснулся килем песка Эи. Гребцы в золотистых одеждах выскочили за борт, чтобы вытащить галеру на берег, и я вторично вошел на серый ухоженный пляж острова Цирцеи.

Как обычно, стелился туман, окутывая кипарисы. С деревьев капала вода. Мне показалось, что за мной следят, но я не заметил ни тени движения. Сердце мое беспокойно билось, когда я, увязая в сыпучем песке, прокладывал себе тропу вверх. Люди Гелиополиса молча смотрели мне вслед; от них я не мог ждать никакой помощи. Эя для поклонников Аполлиона была запретной землей, и они трепетали перед чарами Волшебницы.

Я вошел под кипарисы.

Едва мои ступни коснулись поросшего мхом подлеска, как вдали послышался какой-то крик. Это был зычный гулкий голос, словно заговорили сами деревья.

— Он идет, он и-де-е-е-т!! — звучало в глубине острова.

По деревьям вокруг меня прошла дрожь и раскатилась кругами, словно волны до воде, пока кипарисы не закачались как от сильного ветра. Но ветра не было, и повсюду стлался сплошной туман.

Крики не стихали. Я не успел пройти и дюжины шагов, как в ответ послышались другие голоса. Голоса полуживотных-полулюдей. Еще мгновение, и до меня донесся глухой топот, скорее ощутимый, чем слышимый, означавший приближение галопирующих конских копыт. Упрямо продолжал я идти к центру острова, где, как мне было известно, стоял храм.

Копыта отучали все ближе. Эхо от них в тумане совершенно сбивало меня с толку. Я не мог определить, приближались они с одной или со всех сторон сразу. Вокруг шелестели заросли, а вверху, среди деревьев завывал ветер, которого я не чувствовал. Вскоре я замер, вздрогнув от пронзительного сдавленного писка, раздавшегося совсем рядом. Это мог быть кот, человек или оба они одновременно. Это могло быть рыданием, смехом или и тем и другим сразу.

Внезапно грохочущие копыта пролетели над моей головой, и секундой позже мир перевернулся вверх ногами. Я вдруг оказался между небом и землей, с трудом переводя дыхание в сильном потоке воздуха, описывая широкие круги, с легкостью вращаемый сильными руками; а копыта ритмично стучали подо мной.

Холодный нечеловеческий смех звучал в моих ушах. Резким движением я повернул голову, чтобы взглянуть, кто меня держит, и увидел человеческое лицо и большие зрачки желто-карих глаз, с той самой слабой примесью звериной натуры, что проглядывала в глазах Панира. Человек этот вновь отодвинул меня подальше от себя, заходясь холодным смехом, более похожим на ржание, и я убедился, что он не человеческое существо. До пояса он был человеком, ниже пояса — конем. Со страхом вспомнил я, насколько дики кентавры.

Вновь прозвучал писк, похожий на кошачий плач. и смех кентавра зазвучал громче. Я закружился в воздухе, и вдруг меня отпустили. Топот копыт стихал в тумане, а я летел в сторону этого мяуканья, кошачьего и человеческого одновременно.

Меня приняла покрытая мхом земля. Весь в синяках. я дважды перевернулся через голову и странным образом вновь оказался на ногах, горячо желая иметь в руках какое-нибудь оружие. Небольшой силуэт, темный и пятнистый, вырос вдруг передо мной; огромные распростертые лапы сверкали когтями, похожими на сабли.

Я смотрел в дикое, яростное лицо, которое не было ни человеческим, ни кошачьим, хотя напоминало и то, и другоe. Внезапно создание нагнулось, схватив меня в объятия, словно медведь или человек. Я почувствовал холодок когтей у самой своей щеки и силу, таившуюся в этом гладком, твердом теле.

Но камню зацокали копыта, из-за пятнистого плеча показались рогатые головы фавнов с язвительными улыбками на лицах, и в ту же секунду мимо моего уха просвистел камень. Ветер среди кипарисов усилился до воющего вихря — вот только никакого вихря там не было. Я догадался, что это дриады, лесные нимфы, готовятся защищать свой остров, если понадобится. Поблизости слышалось кипение вод — это ореады источников и, ручьев доводили себя до иступления, готовясь отогнать меня.

Сплетенные в объятиях, мы с существом-тигром рухнули на мох. Я знал, что мне нельзя выпускать его, чтобы эти страшные когти не могли нанести удар, который разорвет мне живот, и в отчаянном усилии придавил извивавшееся создание. Оно оглушительно пискнуло мне в ухо, делая с моими нервами то самое, что его когти старались сделать с моим телом. Я невольно вздрогнул и тут же почувствовал, как руки мои скользят по мускулистому телу, как оно вырывается из моего захвата. И тут я услышал торжествующий смех.

— Язон… Язон, любимый… ты слышишь меня? Язон… приди!

Далекий зов прозвучал так отчетливо, словно здесь, в лесу, не было слышно ни скрипа деревьев, ни криков диких голосов. Он без труда заглушил их.

— Язон… Язон, иди ко мне!

С болезненным вздохом тигриное тело отпрянуло от меня, а я кое-как поднялся на ноги и, тяжело дыша, огляделся вокруг. Одно беззвучное движение, и пятнистое тело существа, бывшего одновременно человеком и диким зверем, исчезло среди деревьев и тумана Фигуры фавнов затанцевали вверху, постукивая копытами и переговариваясь гневными голосами. Деревья зашумели, но через мгновенье стихли.

— Язон… любимый… приди!

Я заковылял в глубь острова, к этому зовущему голосу, сквозь тишину, от которой звенело в ушах.

На поляне, где стоял храм, не было никого. Когда я медленно поднимался по мраморным ступеням к темному входу, ни одна фигура в длинных одеждах не выскочила из-за колонн.

Перед алтарем не оказалось никакой жрицы; трехликая статуя Гекаты возвышалась в нише над темным алтарем. Там, где в прошлый раз горел зеленый огонь, сегодня ничего не было, но у ног Гекаты по-прежнему видно было зеленое свечение, поскольку на алтаре стояла пустая Маска Цирцеи.

Я невольно остановился, и тут Маска заговорила.

— Язон, любимый… подойди ближе.

Глаза ее были закрыты, волосы лежали на алтаре, заслоняя белую шею. Лицо было так же нечеловечески прекрасно, как прежде, белый лоб и щеки гладки, как алебастр, слегка освещаемый холодным внутренним огнем. Из-под опущенных век пробивались тонкие лучики света, словно внутри Маски и вправду горели угольки.

— Язон, — прошептали красные губы, и когда они раздвинулись, между ними вспыхнул каленый свет, шедший изнутри Маски, где продолжало жить то, что было Цирцеей, ожидая, когда исполнится обещанное Гекатой.

Глаза были закрыты, и все же каким-то странным образом я понимал, что они меня видят и, возможно, читают в моих мыслях. Глубоко вздохнув, я заговорил, и голос мой прозвучал удивительно громко в этой необычной тишине:

— Воспоминания Язона не властны больше надо мной. Я снова здесь, потому что сейчас я владею ими. Я прибыл, чтобы предложить Гекате свою помощь, если богиня хочет победить Аполлиона в Час Затмения.

Долгое время было тихо, потом губы Маски раздвинулись, явив полоску зеленого огня, и далекий голос спросил:

— Чего же ты просишь у меня, Язон?

— Маску, — ответил я.

С алтаря поднялось зеленое свечение и заволокло трехликую богиню. Контуры Маски стерлись, и вскоре она совершенно исчезла, накрытая этим жутким светом. После паузы голос вернулся — не совсем цирцеин и не совсем голос, — однако он явственно звучал в моем мозгу:

— Маска бесполезна без жрицы, сын Язона. Тебе это известно?

— Да, — кивнул я, — известно. А если я попрошу и жрицу? Чтобы исправить зло, причиненное мною в далеком прошлом…

— Тогда ты боялся меня, — прошептал голос. — Ты бледнел каждый раз, когда представал перед алтарем Гекаты. Сейчас у тебя откуда-то взялось мужество.

— Скорее, знание, — сказал я. — Язон верил в богов, а я не верю.

Воцарилась тишина, потом ее нарушило что-то вроде смеха.

— Сын Язона, предавший меня, я тоже не верю в богов. Но я верю в другие вещи, например, в месть. — Теперь голос звучал тверже. — 'Итак, к делу. Я могу говорить с тобой без слов, поскольку ты находился рядом с Гекатой — в своих воспоминаниях, — однако все остальное мне не под силу. Без жрицы, дающей мне жизненную энергию, я не могу покинуть своего места и помочь тебе. Нынешняя Цирцея стара, слишком стара, чтобы дать мне эту силу. Если бы я черпала силу от нее, она умерла бы. Но один способ есть. Если бы тебе удалось заставить или уговорить Аполлиона прибыть в тайное место, где нахожусь я, мы могли бы померяться с ним силой. Дела обстоят иначе, чем три тысячи лет назад, потомок Язона. И если на сей раз ты выполнишь клятву, то получишь Маску. С меня уже хватит борьбы. Если эта схватка закончится моей гибелью, я не очень расстроюсь. Но она должна закончиться сейчас.

Зеленое свечение стало ярче.

— Фронтис обманул тебя. Когда начинается затмение?

— Не раньше, чем через два дня, — ответил я, но в горле у меня вдруг пересохло. Два дня!

— Он обманул тебя. Затмение начинается сейчас. Фронтис держит Киан, прячет, чтобы использовать в случае нужды как последнюю жертву, если Аполлион решит отвернуться от Гелиополиса. Что касается тебя, то три галеры ждут в полумиле от берегов Эи, чтобы поймать тебя, отобрать Маску и уничтожить ее. Команда корабля, на котором ты приплыл, получила такой же приказ.

— Если бы мне удалось ускользнуть от них, — сказал я, — и как-то попасть в Гелиополис…

— Есть только один путь, которым я могу доставить тебя туда вовремя. Этот путь проходит через мой мир, находящийся вне этого так же, как этот расположен за пределами твоего. А сейчас…

Зеленое свечение ударило из ниши, дошло до меня и заклубилось за мною. Я оказался посреди изумрудного зарева.

Рядом со мной появилась тень — тень Цирцеи, тень Маски.

Старая жрица стояла рядом, Маска закрывала ее лицо.

Потом свет сомкнулся вокруг нас, подобно сети, поднял вверх и понес с собой…

— Смотри моими глазами. Пелена света расступилась…

— Слушай моими ушами.

Я услышал свист ветра, скрип рангоута, хлопанье парусов…

— Пылай моей ненавистью!

Три галеры Гелиополиса лавировали среди волн на темном море. Их золотое великолепие потускнело, когда на небо легла тень. На угрюмом небе бледно сияли звезды, никогда не светившие над Землей.

Замерцав, они исчезли, а я почувствовал сладковатый запах крови, услышал рев волов, увидел вспышки золотых ножей, вспарывающих горла.

Гелиополис!

Золотой город выплакивал свой ужас перед темнеющим небом. Медленно, очень медленно на сияющий диск солнца наползала тьма. И Гелиополис начал бледнеть, он делался матовым, а его яркое сияние серело по мере движения Луны через солнечный диск.

Среди башен храма, похожих теперь на каменные стены, виднелась балюстрада. За ней стоял Панир, откидывая назад рогатую голову и выдвигая вперед бороду, пока желтые глаза его обшаривали небо.

— Язон! — позвал он меня.

Образ исчез. Мой взгляд проник еще дальше, в самое сердце святилища, в огромные, сводчатые залы, заполненные верующими, оглашаемые плачем молящихся, насыщенные запахом крови.

Затем я оказался в помещении, которого прежде не видел. Стены его были черными, и лишь один луч чистого белого света падал на алтарь, где лежала какая-то фигура, закутанная в золотую ткань.

На фоне стены ясно вырисовывался круг света, уже на четверть почерневший — солнце, гаснущее по мере того, как его лишали сияния.

У алтаря стояли жрецы Аполлиона с лицами, закрытыми золотыми кружевами. Один из жрецов держал нож в занесенной руке, но еще колебался, раз за разом поглядывая на отражение солнца на стене.

«Фронтис сейчас не убьет Киан, — сказал я сам себе, — прибережет ее на случай, если сам Аполлион, господин Затмения, явится в Гелиополис. Ибо Киан, наследница Маски — именно та жертва, которая в случае необходимости умиротворит солнечного бога».

Остальные жрецы пели, а из какого-то удаленного места неслась монотонная, в каноне строфы и антистрофы, песнь собравшейся толпы.

Внезапно я услышал голос Гекаты:

— Нет для нас в Гелиополисе врат, через которые мы могли бы войти. Уже слишком поздно.

И голос Цирцеи, смешанный с голосом старой жрицы:

— Есть один способ, мать: древнее святилище за вратами города, посвященное тебе. Его алтарь цел до сих пор.

— Однако врата Гелиополиса слишком крепки.

— Зови свой народ! И пусть Геката разрушит стены!