Онлайн чтение книги Нарты. Адыгский эпос
СКАЗАНИЕ О НАРТЕ ШАУЕЕ

Как женился Канж

У нартского кузнеца Дабеча было восемнадцать сыновей. Старшего звали Канж.

По нартскому обычаю, юношей, достигших совершеннолетия, прежде чем женить, отправляли в походы. Молодым нартам давали наилучшее оружие и надежных коней — снаряжали наславу.

Так и Дабеч посылал своих сыновей закаляться в сражениях, привыкать к трудам ратным.

Старшие сыновья Дабеча были уже испытанными воинами, когда самый младший впервые побывал в походе. Он вернулся со славой, и братья сказали:

— Ну, теперь нам всем пора жениться!

Собрались они на холме, уселись в кружок, при жали к земле ладони и поклялись:

— Мы, восемнадцать братьев, рожденные от одной матери и одного отца, выросшие под одним кровом, даем клятву жениться, как только найдем восемнадцать сестер. Пусть и невесты наши будут из одной семьи!

Братья надели доспехи, вскочили на коней и отправились разыскивать невест. Долго странствовали нарты. Побывали там, где восходит солнце, и там, где оно заходит. Не оставалось места на земле, где бы не ступили копыта их коней, но так и не нашли нарты восемнадцати невест-сестер.

Огорченные, усталые, возвращались братья домой. Добравшись до широкой реки, они спешились у переправы и решили отдохнуть. Много людей толпилось у переправы, и от них нарты услыхали, что живут неподалеку старик со старухой, а при них — семнадцать дочерей и сын первенец.

Один из братьев сказал:

— Не нашли мы восемнадцати сестер. Женимся на этих семнадцати, не упуская случая, и вернемся домой.

— Жениться не худо! — отозвался другой, — но ведь нас восемнадцать, а девушек только семнадцать. Кто же из нас останется без жены?

Между братьями разгорелся спор. Оставаться холостым никому не хотелось.

— От споров и раздоров толку не будет! — ска зал третий. — Надо бросить жребий семнадцать раз, — по числу девушек. Кому жребий не выпадет, тому же ниться не судьба.

— Нет, — возразил четвертый, — жребий бросать незачем. Женимся по старшинству, как издавна пове лось у нартов.

— Согласен! — воскликнул меньшой. — Это спра ведливо! Младший женится на младшей, а старший на старшей. Но невесты наши родились после брата, самый старший у них в семье — сын, и выходит, что на долю Канжа невесты нет.

— Будь по-вашему, — сказал Канж, с глубокой обидой на меньшого брата. — Уродись я счастливым, — старшей была бы девушка. Нет мне счастья. В оди ночестве жить мне. А вы, не упуская случая, же нитесь.

— Кончен спор! — радостно закричали братья. По совету Канжа они женились на семнадцати сестрах.

Все вместе возвратились братья, и женатые стали жить каждый своей семьей.

А нарты посмеивались над Канжем:

— Где это видано, чтобы самый старший брат остался без жены, без семьи! Ну не глупец ли этот Канж?

Дошли до Канжа их злые насмешки, и, проклиная свою судьбу, он ушел в горы, отыскал пещеру и решил до конца дней жить в одиночестве.

Мать Канжа горевала о нем и желала, чтобы он вернулся домой. Она позвала мальчиков, игравших неподалеку, и сказала им:

— Добегите до пещеры Канжа и, как увидите его, смейтесь над ним, дразните и стыдите за то, что он живет один. Канж не потерпит насмешек, рассердится и вернется.

Мальчишки гурьбой побежали в горы. Неподалеку от пещеры Канжа, на просторной и ровной лужайке, им захотелось поиграть в альчики. Заигравшись, они позабыли, что наказывала мать Канжа.

Вскоре мальчишки перессорились. Одному показалось, что другой снял альчик, не выиграв его.

— Нечестно играешь, не буду с тобой играть! — закричал обиженный.

А тот, кого бранили, ответил сердито:

— Ты сам играешь нечестно, да еще говоришь неправду. Пусть за это постигнет тебя участь Канжа. Вот вырастешь и останешься без жены, без семьи и, как зверь, будешь жить в норе.

Все это услышал Канж, сидя в своей пещере и наблюдая за игрою.

— Вот как! — воскликнул он. — Меня все еще не оставили в покое! Мальчишки лишь повторяют, что слышали от старших. А у тех, как видно, имя мое не сходит с языка! Если не найду достойной жены, не жить мне на свете!

И Канж всердцах вернулся домой. В отцовском табуне он облюбовал молодого каурого коня. Снарядившись, Канж вскочил в седло и сказал:

— Клянусь не возвращаться домой до тех пор пока не найду себе достойной жены!

И отправился Канж искать невесту.

Его конь был так мал, что, не продень всадник ноги в стремена, пришлось бы ему, едучи верхом, итти пешком.

Долго скитался Канж. Не осталось места на земле, где не ступили бы копыта каурого, но так и не нашел Канж достойной невесты.

Усталый, печальный, он уже возвращался домой и вдруг увидел вдали какое-то темное пятно. Чем ближе Канж подъезжал к нему, тем становилось оно больше и больше, и вот предстала перед Канжем огромная женщина. То была великанша Эмигена. Она сидела спиною к всаднику и не слышала, как он подъехал, потому что была занята делом. Она зашивала трещину в земле.

Иголкой великанши было железное заостренное бревно, а ниткой — толстый аркан.

Великанша, видно, утомилась: отбросив бревно, она задремала. Похолодев от страха, следил за нею Канж. "Что мне делать? — думал он. — Вперед ли, назад ли поеду — меня ждет верная гибель! Будь что будет! Подкрадусь к Эмигене и припаду к ее груди. Тогда она уже не сможет погубить меня, потому что я стану ее молочным сыном".

Канж так и сделал. Подкрался к спящей Эмигене и припал к ее груди. Эмигена открыла глаза, увидела у своей груди Канжа и громко заплакала:

— Какая беда со мною приключилась, я не за метила тебя раньше! Пусть померкнут глаза мои за то, что не увидела тебя во-время! Теперь ты стал моим молочным сыном и я уже не могу тебя убить! — Так причитала она, лаская Канжа своей громадной ру кой. — Но как ты попал сюда, сынок? Доверься мне. Я во всем буду тебе помогать.

— Я ищу невесту, — ответил Канж. — Мои сем надцать братьев моложе меня и давно женаты, а я все еще одинок. Объездил я много стран, но достой ной невесты не нашел.

— Вот это и хорошо! — воскликнула вели канша. — Я как раз ищу жениха для моей красавицы- дочки. Пойдем к ней. Она полюбится тебе с первого взгляда. Между небом и землею Нарибгея всех кра сивей и непорочней, ни один мужчина еще не ви дел ее.

Канж в смущении покусывал пальцы. Не хотелось ему жениться на дочери Эмигены, но выхода у него не было.

Великанша продолжала:

— Дай клятву, что женишься на моей дочери. А еще поклянись добыть мне столько мяса, сколько вместится в мой маленький котел. Какое это будет мясо — оленина, зайчатина или еще что-нибудь — мне все равно.

Как быть? Канж поклялся Эмигене и в том, что женится на ее дочери, и в том, что наполнит мясом ее котел.

Великанша повела жениха к невесте.

Близко ли, далеко ли, наконец дошли они до высокой горы. Канж увидел вход в пещеру, прикрытый огромным абра-камнем. Эмигена одним пальцем отшвырнула камень и повела Канжа в глубь пещеры. Долго шли они запутанными переходами, в непроглядной тьме. Вдруг впереди блеснул огонек, и, чем ближе они подходили к нему, становился все ярче. Когда подошли совсем близко, Канжа оглушил крик:

— Как попал сюда человек? Я его нюхом чую!

Дочь великанши выбежала им навстречу и ра достно кинулась матери на шею.

— А я тебе привела жениха, — ласково провор чала старуха. — Погляди, какой удалец! Он поклялся, что возьмет тебя замуж!

Ужаснулся Канж, увидев свою нареченную, а Нарибгея замерла от счастья, глядя на Канжа во все глаза.

"Горе мне! — подумал Канж. — Как покажусь я нартам с этим чудовищем? Нету мне счастья, нету!"

Старая великанша усадила нареченного зятя за стол, а молодая зажарила на вертеле целого быка. Но Канжу дали только маленький кусочек, остальное хозяйки съели сами.

Насытившись, старуха повела Канжа в соседнюю пещеру и, показав огромный котел, сказала:

— За красавицу дочь я требую одного: наполни этот маленький котел каким хочешь мясом, но только доверху, как поклялся.

Глядя на необъятный котел, Канж думал: "Где я раздобуду столько мяса?"

Тем временем мать с дочкой приготовили постели. Уложив Канжа, приглушили очаг, улеглись, и тут же послышался их громкий храп.

Бедный Канж всю ночь не сомкнул глаз, предаваясь тяжким думам. Чуть свет он отправился в лес.

Тридцать дней и тридцать ночей охотился Канж, убивая кабанов, оленей, зайцев — все, что ему попадалось. Он натрудил руки, беспрестанно натягивая тугой лук. И лишь выпустив последнюю стрелу, опустошив колчан, наполнил котел великанши свежим мясом.

После этого Канж вывел из пещеры Нарибгею, посадил ее на каурого, сам вскочил в седло и отправился домой.

Не успели отъехать, как у каурого прогнулась спина и брюхо опустилось до земли — непосильно тяжелой оказалась невеста. Пожалел Канж каурого и пошел пешком, ведя коня за уздечку.

Долго ли, коротко ли, а достигли жених с невестой нартских земель, и увидел Канж родное селенье. Он остановил коня и сказал:

— Послушай, Нарибгея, у нартов обычай такой: если кто привозит себе невесту, женщины и девушки выходят ей навстречу, и вместе с ними она идет пешком к дому жениха. Я пойду оповестить нартов о своей женитьбе и попрошу, чтобы тебя встретили. Подожди меня здесь.

Придя домой, Канж объявил отцу с матерью о своей женитьбе. Рассказал об этом и нартским женщинам и попросил их встретить невесту как принято.

Весть о женитьбе Канжа мигом облетела округу.

"Женится Канж! Собирайтесь на свадьбу Канжа!" — слышались повсюду веселые возгласы.

И старые и малые, и мужчины и женщины, кто пешком, кто на коне, праздничной толпой отправились встречать невесту. Всем не терпелось ее увидеть. В пути плясали и пели, пускали коней наперегонки. Такого веселого свадебного шествия не помнил никто!

Но лишь увидели нарты великаншу, замерли на месте.

Великаны были издавна врагами людей. Поэтому нарты ненавидели их и неустанно преследовали. И теперь они молча стояли перед невестой Канжа, опустив головы. Женщины со страхом прижимали к себе детей, повторяя:

— Канж привез дочь Эмигены. Не показывайтесь ей, а то пропадете!

Нарибгея поняла, что внушает нартам ужас и отвращение.

— Не бойтесь меня, — сказала она, — я невеста Канжа. Я люблю его, и вы все — мне родные. Ради вас, нарты, жизни не пожалею. Буду помогать вам всегда и во всем.

Нарты ей не поверили. Но, соблюдая обычай, проводили ее до порога канжева дома и сами разбрелись по домам в безутешном горе, словно с похорон.

Так женился Канж.

Детство Шауея

Как все молодые нарты, Канж и после женитьбы много времени проводил в походах, дома бывал редко. Возвращаясь из похода, он всякий раз думал: "Быть может, жена моя Нарибгея уже родила сына? Бог жизни, великий Псатха, сделай, чтоб это было так!"

Но желание Канжа не сбывалось. Годы шли, и Канж старел, оставаясь бездетным.

А на самом деле у жены Канжа рождались дети, но об этом никто не знал. Всякий раз, когда наступали родины, Нарибгея ложилась перед пылающим очагом, и ребенок падал прямо в огонь. Когда малютка метался и кричал, погибая в пламени, мать говорила:

— Этот недостоин быть моим сыном, он горит в огне.

Так жена Канжа рожала девять раз, и все девять сыновей ее погибли в пламени очага.

Канж все тревожнее думал о том, что умрет, не оставив потомства. Пришел он за советом к Сатаней, к своей великой наставнице, и сказал ей:

— Сатаней-гуаша! Меня привело к тебе глубо кое горе. Ты видишь — я состарился, борода моя по белела. У моих семнадцати братьев сыновья уже выросли, а я все еще не имею сына. Смолоду не до велось мне найти невесту среди нартских девушек и суждено было жениться на великанше. Быть может, она и рожает детей, но убивает их? Пусть будет у меня хоть один-единственный сын! Посоветуй — как быть? Если ты не научишь меня — что делать, я умру бездетным.

Сатаней, подумав, ответила:

— Не уезжай никуда, останься дома. Выследи, когда жена твоя затяжелеет, и, как придет ей время родить, позови меня, быть может я тебе помогу.

Канж вернулся домой. Когда он приметил, что Нарибгея тяжела и вот-вот начнутся родины, он позвал Сатаней.

— Я узнала, что ты должна родить, и пришла по мочь тебе, — сказала Сатаней жене Канжа.

Та обрадовалась:

— Благодарю тебя. Ты одна вспомнила обо мне. Нартские женщины, видно, боятся меня и никогда не заходят.

Не успела она это сказать, как почувствовала предродовые муки. По привычке, Нарибгея улеглась перед пылающим очагом. Сатаней подбежала к огню, подставила подол, чтобы подхватить рождающегося ребенка. Но мальчик, прорвав подол Сатаней, упал в самую гущу огня. Его пеленало пламя, но он не плакал. Рдеющие угли забавляли его, он перебрасывал их и смеялся.

Взглянув на него, мать сказала с гордостью:

— Наконец-то я родила достойного сына, он "будет храбрым нартом, возьмите его.

Сатаней с Канжем тут же решили, что мальчика, игравшего огнем, следует воспитывать на ледяной вершине Ошхомахо.

Так сын Канжа, единственный сын Нарибгеи, в первый же день жизни попал на вершину неприступной Горы Счастья.

Оставив сына на попечении Сатаней, Канж спустился с вершины Ошхомахо, направляясь домой. Не прошел и сотни шагов, как сверху донесся до него звонкий детский голос. Оглянувшись, Канж увидел, что его новорожденный сын бегает по ледяным уступам и пугает орлов, покрикивая: "Шу! Шу! Кыш! Кыш!"

"Чудеса! — подумал Канж. — Этот мальчик будет богатырем. Только родился, а уже бегает и разгоняет свирепых горных орлов. Я долго и горько страдал, не имея детей, но теперь я счастлив: у меня есть достойный сын!"

С легким сердцем Канж вернулся домой.

А Сатаней на вершине Ошхомахо вырезала изо льда колыбель и, уложив ребенка, поставила колыбель перед входом в ледяную пещеру.

Над входом свисали длинные сосульки. Днем под горячими лучами солнца сосульки таяли.

Сатаней поставила колыбель так, чтобы студеная вода капала в рот мальчику, заменяя ему материнское молоко. Вечером сосульки замерзали, а мальчик засыпал.

Вскармливая ледяной водою, баюкая в ледяной колыбели, растила Сатаней сына Канжа, пока у него не прорезались зубы. Тогда его пищей стали орехи и фазанье мясо.

Прошли годы. Сын Канжа — Канжоко — из ребенка стал подростком. Однажды Сатаней сказала ему:

— Сын мой, тебе пора выйти из ледяной пещеры. Ступай в Нартское Поле. Там увидишь табун коней. Возьми одного, какой приглянется, и возвращайся. Вот тебе уздечка.

Сказала ль, не сказала Сатаней эти слова, услыхал ли, нет ли эти слова Канжоко, только спрыгнул он с вершины Ошхомахо прямо в Нартское Поле. Увидев огромный табун, он схватил первого попавшегося коня и прискакал к Сатаней.

Она вышла ему навстречу из ледяной пещеры.

— Теперь покажи, сын мой, как ты управляешь конем. Если ты храбрый нарт, конь заиграет под тобою.

Канжоко ударил коня плетью, конь понес и сбросил всадника.

— Нет, ты еще не годишься в нартские наезд ники. Рано тебе покидать пещеру, — сказала Сатаней, 437 и Канжоко остался жить на вершине Ошхомахо. Сатаней наставляла его в храбрости и кормила орехами, дичью, олениной. А конь юноши пасся на зеленом склоне горы.

Прошел год. Снова Сатаней вывела Канжоко из пещеры и велела сесть на коня:

— Погляжу, насколько ты возмужал, заставишь ли ты коня играть под тобою!

Юноша хлестнул коня плетью, конь рванул, понес, всадник закачался, но не упал.

— Нет, ты еще не нартский наездник, — сказала Сатаней, и Канжоко остался жить в пещере, а Сата ней кормила его орехами, дичью, олениной и мясом кабана, обучала юношу джигитовке и метанию тяже лых камней.

Прошел год, и она вновь сказала Канжоко:

— Покажи умение наездника. Заставь коня иг рать и плясать под тобою, если ты храбрый нарт!

Юноша так хлестнул коня, что тот перелетел на другой хребет Ошхомахо, помчался вниз, обежал великое Нартское Поле, вновь прискакал на вершину и долго носился так то вниз, то вверх, радуя всадника.

— Довольно! — крикнула Сатаней. — Я вижу — ты настоящий нартский наездник. Но этот конь для тебя не годится. Снова наведайся в нартский табун и пригляди себе достойного коня.

Юноша взял уздечку и спустился в Нартское Поле. Кони шарахались от его голоса, когда он подзывал их криком: "Пшей, пшей!" Но один облезлый каурый конек, у которого одно ухо было длиною в одиннадцать локтей, подошел к юноше и просунул косматую голову в уздечку.

— Хуже тебя не найти во всем табуне, — возму тился Канжоко, — ты мне не годишься, — и, отогнав облезлого конька, пошел дальше. Но каурый забежал вперед и опять просунул голову в уздечку.

— Я сказал тебе, что ты мне не нужен. Отвя жись! — нетерпеливо крикнул Канжоко. Он пошел в другую сторону, держа уздечку наготове для коня, который ему приглянется. Но каурый снова очутился впереди и, дождавшись Канжоко, опять просунул го лову в уздечку.

— Да провались ты, окаянный! — вконец разо злился Канжоко. — Я же сказал, что ты меня недо стоин. Не смей мне попадаться на глаза!

Каурый конек ответил человечьим голосом:

— Если ты будешь достойным меня всадником, я буду достойным тебя конем. Не гляди, что я нека зист. Хоть надо мною и подсмеиваются, но кличку мне дали "Джамидеж", а ведь это означает "Надеж ный каурый". Ты сначала меня испытай, а потом говори — гожусь я тебе или нет.

Юноша не ожидал от захудалого коня таких разумных слов. "Как видно, с этим Джамидежем связана моя судьба!" — подумал он и, обняв каурого, сказал:

Вскочив на коня, Канжоко отправился к Сатаней. Увидев своего питомца на облезлой лошаденке, Сатаней рассердилась:

— Что это значит, мой сын! Неужели в нарт ском табуне ты не нашел коня лучше, чем эта шелу дивая кляча!

За юношу ответил Джамидеж:

— Если Канжоко будет храбрым нартом, я буду конем, достойным своего всадника.

— Если так, — воскликнула Сатаней, — заставь, Канжоко, своего коня порезвиться на вершине Ошхо махо, и я узнаю, годится ли он тебе.

Канжоко хлестнул каурого бронзовой плетью, и тот обогнул вершину Ошхомахо, перемахнул на другой хребет, взметнулся в небо и закружил, ныряя в тучах, на утеху всаднику.

Когда они опустились возле пещеры, Канжоко спрыгнул на льдину и подошел к Сатаней.

— Что скажешь ты теперь о шелудивой кляче? — спросил он.

— Твой конь достоин тебя, Канжоко. Хоть он и невзрачен, но отважен, вынослив и летает, как птица. Он тебя не подведет, — радостно ответила Сатаней.

А Джамидеж сказал:

— Я лишь прикидываюсь никудышным, чтобы не достаться тому, кто недостоин меня оседлать. А на самом деле я вот какой!

Джамидеж встряхнулся, сбросил облезлую шкуру и предстал красивейшим альпом. Дав Сатаней и Канжоко полюбоваться на себя, он встряхнулся опять и снова стал невзрачной лошаденкой.

— Теперь, Канжоко, отправимся к твоим роди телям, — сказала Сатаней.

— Как, разве не ты моя мать? — изумился юноша. — Разве у меня есть отец?

— У тебя есть и отец и мать. Я лишь вырастила тебя и воспитала. Твой отец — нартский витязь, сын кузнеца Дабеча, его зовут Канж. Твоя мать — могучая и суровая великанша, зовут ее Нарибгея. Увидев тебя, она захочет испытать твою силу, и, если ока жешься слабым, может в безумном гневе тебя убить.

При этих словах Сатаней отвернулась от Канжоко, который слушал ее, затаив дыхание.

— Идем же! — сказала Сатаней и повела юношу в нартское селение.

Канж увидел издали, что к его дому подходит Сатаней и с нею высокий юноша, в котором он сразу признал сына. Выйдя навстречу, Канж обнял его и повел в дом, к матери.

— Смотри, какой богатырь! — восклицал он, любуясь юношей. — Это наш сын!

Нарибгея подошла к юноше, пытливо вглядываясь в него. И вдруг, схватив сына за руку, сжала ее изо всей силы, но он лишь усмехнулся и покачал головой:

— Нет, мать, я не из тех, кого ты заставляешь садиться наземь. Будь со мной осторожней! — И, схватив руку матери, сжал ее так, что Нарибгея присела от боли.

Восхищенная необыкновенной силой юноши, она кинулась ему на шею и горячо поцеловала, восклицая:

— Всю жизнь у меня было одно единственное желание — иметь могучего сына. Мое желание сбы лось. Тебя ждет слава!

А Сатаней сказала:

— Могучему и мужественному подобает достойное имя.

И дала молодому Канжоко имя Шауей — Неустрашимый.

Как Шауей поехал на состязание нартов

Живя в доме отца, Шауей как-то услышал, что нарты устраивают состязания наездников и собираются для этого у старого Уазырмеса. Шауей стал просить отца, чтобы отпустил его на скачки. Долго не соглашался Канж. Он думал, что сыну его еще рано состязаться с лучшими наездниками, он опасался, что тот лишь осрамится перед нартами. Но Шауей просил так настойчиво, что в конце концов Канж разрешил ему поехать.

Надев нищенские лохмотья, Шауей вскочил на коня и весело крикнул:

— Мой Джамидеж, я еду по важному делу, скачи быстрее!

— Хоть на край света, мой Шауей! — звонко отозвался Джамидеж.

То вскачь, то иноходью несся Джамидеж по горам и долинам и, достигнув широкой реки, остановился. Как ни понукал его Шауей, конь не трогался с места. Шауей хлестнул его плетью, но Джамидеж не шелохнулся. Шауей ударил сильнее, но Джамидеж словно врос в землю. Рассердившись, Шауей избил коня в кровь, но Джамидеж и ухом не повел. Он лишь спросил Шауея:

— За что ты бьешь меня?

— За то, что ты не хочешь перейти реку. Еще не было случая, чтобы ты струсил. Почему же теперь стоишь, как вкопанный?

— Пока ты не скажешь, куда мы направляемся, я не сделаю ни шагу.

— Джамидеж! Я знаю тебе цену, но ты ведь всего лишь конь и я не обязан говорить тебе о моих на мерениях! — гневно закричал Шауей. Перенеси меня на тот берег, не то поплатишься головою! Ты еще не знаешь, каков Шауей, сын Канжа!

— Не хочешь — не говори, но и я с места не тро нусь. Расправляйся со мною, как тебе угодно. Ты можешь убить меня, но застращать не можешь. А ка ков Шауей, сын Канжа, я хорошо знаю, — ответил Джамидеж.

Шауей в гневе хлестал его, пока не выбился из сил, а Джамидеж так и не тронулся с места. Тогда Шауей сказал кротко:

— Джамидеж, бесстрашный нартский конь! Я не стану таиться от тебя. Мы едем к старику Уазырмесу, где всадники собираются на скачки. Там мы с тобою испытаем искусство нартских наездников и силу их коней.

— Я потому и стою на месте, что знаю, куда ты направляешься. Нам нельзя туда ехать, покуда нет у меня трех железных подпруг, скованных кузнецом Дабечем. Мне придется лететь по воздуху, а не бе жать по земле. В полете кожаные подпруги лопнут и ветер сбросит тебя на землю. Если хочешь, чтоб я участвовал в скачках, заедем сперва к Дабечу.

Шауей послушался.

Когда к дверям кузни подъехал оборванец на колченогой кляче, Дабеч не узнал своего внука.

— Доброго огня, дедушка Дабеч! — приветство вал кузнеца Шауей.

Дабеч с удивлением взглянул на него и, отвернувшись, продолжал работать.

— Я прошу тебя, дедушка Дабеч, сделать для моего коня три подпруги, — сказал Шауей, скрывая обиду.

— Подпруги делают из кожи, а я не шорник, — хмуро ответил Дабеч, не подымая головы.

— Мне нужны подпруги не кожаные, а желез ные, потому я и обратился к тебе, — возразил Шауей.

Дабеч исподлобья оглядел оборванца.

"Если его коню нужны железные подпруги, значит всадник — могучий богатырь, хотя по виду этого не скажешь. Надо его испытать", — подумал Дабеч.

— Хорошо, — сказал он, — я сделаю три желез ных подпруги, только помоги мне раздуть огонь, если сможешь.

— Не знаю, смогу ли, но попробую, — ответил Шауей, будто сомневался в своей силе.

Дабеч положил на тлеющие угли длинный брусок железа, а Шауей взял мехи.

— Начинай! — приказал Дабеч.

Как начал Шауей раздувать мехи — затрещали стены кузни, рассыпались в щепки и разметал их ветер, а самого Дабеча швыряло то вверх, то вниз, вместе с обломками железа, золой и копотью.

— Перестань! — вопил Дабеч, — я сделаю тебе сколько хочешь железных подпруг, только уймись!

Шауей отложил мехи, и Дабеч, весь черный от сажи, подошел к горну. Он сковал подпруги и приклепал их к седлу Джамидежа.

Шауей простился с кузнецом, сел на коня и отправился на скачки.

Быстро примчался он к Уазырмесу и все-таки опоздал: участников состязания уже не было. Уазырмес, увидев молодого оборванца на жалкой кляче, спросил насмешливо:

— Что тебе нужно, всадник?

— Я буду состязаться с наездниками, если ты, добрый Уазырмес, мне разрешишь, — ответил Шауей.

— Ты смеешься, что ли! — рассердился Уазыр мес. — Наездники ускакали вчера, им время вернуться. Где тебе догнать их, да еще на этой полуживой кляче! Пока доберешься до места скачек, все уже будут здесь.

— Хоть я и опоздал, но ты разреши мне поехать к нартам. Быть может, я догоню их, а если и не догоню, то встречу в пути и полюбуюсь на их искусство, — настаивал Шауей.

— Разреши ему, пусть едет, — советовали стоя щие поблизости нарты. — Разве жалко тебе, если его лядащая кляча свалится по дороге, а сам он пешком вернется домой!

Уазырмес засмеялся и позволил Шауею поехать на скачки.

Нахлестывая хворостиной тощие бока Джамидежа, колотя его пятками, Шауей выехал со двора, Пока не выбрались из нартского селения, Джамидеж припадал на все четыре копыта и качался из стороны в сторону. Глядя ему вслед, нарты хохотали.

Но как только селение скрылось из виду, Джамидеж встряхнулся и полетел. Когда он опустился в долине, где должны были начаться скачки, нартов там еще не было.

— Мой Джамидеж, — сказал Шауей, — по броди-ка по свежему лугу, пощипли травку, а я до прибытия нартов сосну.

И Шауей прилег на бугорке.

Нарты прибыли к месту скачек через полтора дня после Шауея. Увидев спящего, они рассмеялись:

— Этот витязь, как видно, тоже явился на скачки! Только пусть уж лучше спит, это ему больше подходит!

Не разбудив Шауея, нарты встали в ряд и поскакали обратно.

В это время Уазырмес, глядя с холма вдаль и не видя ничего, кроме облака пыли, кричал стоящим рядом нартам:

— Говорил я вам, чей конь прискачет первым! Ну, конечно, мой пегий! Вон он, впереди всех, — мой неутомимый Куланиж! Глядите нарты, глядите!

А Шауей, проснувшись и увидев, что нарты уже ускакали, вскочил на Джамидежа и перелетел в нартское селение. Он примчался к Уазырмесу, когда нартских наездников не было и в помине.

Уазырмес, увидев, что первым пришел не его резвый Куланиж, а колченогий конь Шауея, чуть не заплакал от досады.

— Ты, видно, тревожишься о судьбе наездни ков, добрый Уазырмес! С ними ничего не случилось. они только очень устали. Я сейчас поеду им навстречу и доставлю их целыми и невредимыми!

Повернув коня, Шауей помчался навстречу нартам. Он застал их на полпути, поснимал с коней и привязал к бокам Джамидежа так, что головы и ноги нартов торчали во все стороны. Взвалив и Куланижа на спину своего коня, Шауей поскакал к Уазырмесу, гоня впереди нартских коней, связанных уздечками.

Что было сказать тем нартам, которые вышли навстречу наездникам!

Джигиты болтались на боках Джамидежа жалкие и беспомощные. Глядя на них, все примолкли в невольном страхе перед Шауеем.

Вечером Уазырмес устроил пиршество в честь нартских скачек. Нарты, привязав коней, собрались в доме. Пришел и Шауей, оставив Джамидежа с нартскими конями. Через некоторое время к пирующим вбежала жена Уазырмеса:

— Нарты, конь гостя искусал ваших коней!

Уазырмес вышел и увидел, что все кони искусаны. Он хотел было отвести Джамидежа в сторону, но тот его отшвырнул.

Уазырмес вернулся к пирующим и попросил Шауея поставить своего коня отдельно, чтобы он не загрыз нартских коней насмерть.

Шауей отвел Джамидежа к другой коновязи и вернулся на пиршество.

Провозгласив в честь неизвестного наездника богатырскую здравицу, нарты положили перед Шауеем подарки, предназначенные победителю.

Но Шауей, к удивлению всех, отказался от награды.

— Я прибыл сюда не затем, чтобы получать подарки. Отдайте их женщинам и детям. Я хотел лишь полюбоваться искусством наездников и выучкой скакунов. Теперь я знаю все, что мне нужно, — сказал Шауей.

Не назвав себя, он простился с нартами, вскочил на Джамидежа и улетел, как птица.

Как Шауей отправился впервые на охоту

Однажды нарты решили отправиться на охоту. Узнав об этом, Шауей подошел к старому Канжу и сказал:

— Дорогой отец! Храбрые нарты во главе с Нас реном Длиннобородым собираются на охоту. Гово рят, что нарты отважны и мужественны. Побывав с ними, и я стану храбрее, находчивее, выносливее. Хоть я и молод, но не опозорю твоего имени. Разве я рожден для того, чтобы сидеть дома и пасти кур? Нет, не для этого, отец! Отпусти меня с нартами!

Желание юноши испытать свою доблесть было Канжу по душе, и он охотно отпустил Шауея.

По обычаю, нарты перед отъездом собирались у самого старшего, который и возглавлял охоту. На этот раз нарты съезжались у Насрена Длиннобородого.

Получив разрешение отца, Шауей подозвал своего Джамидежа и весело ему сказал:

— Ну, наконец мы отправляемся на охоту. Не подведи меня, Джамидеж, мало добывающий и много поедающий.

Джамидеж понял, что хозяин его шутит, и ответил без обиды:

— В добрый час, мой Шауей, рожденный не для безделья, стремящийся к подвигам, презирающий алчность!

И они отправились в путь.

Проезжая мимо небольшого селения, Шауей решил отдохнуть и перекусить. Его окликнули сидящие на пригорке пастухи и радушно угостили молоком, хлебом и сыром. Но едва гость насытился, пастухи попросили его поскорее уехать.

— Почему вы торопите меня? — обиделся Шауей.

— Мы торопим тебя не потому, что не уважаем гостей, а потому, что тебе будет худо, если задер жишься. Близится вечер. Скоро вернется стадо, а в стаде у нас бешеный бык. Твоей кляче не сдобровать. Бык подденет Джамидежа на рога и подбросит с такой силой, что ты не соберешь и костей несчастного. Если бешеный бык бросится на тебя, мы не сможем тебе помочь — мы его боимся. Потому и просим — уезжай до беды!

Но чем больше запугивали Шауея пастухи, тем сильнее хотелось ему увидеть свирепого быка. Отговариваясь тем, что он поедет по вечернему холодку, Шауей не трогался с места.

Вскоре послышалось мычание коров. В густом облаке пыли приближалось большое стадо. Могучий бык горделиво шел впереди. При виде Джамидежа глаза его налились кровью. Пригнув голову, вскидывая копытами землю, он устремился на коня.

Джамидеж, привязанный к старому дереву, беззаботно пощипывал травку. Услыша разъяренный рев, он поднял голову. "Бедняга бык, — подумал Джамидеж, — видно, судьба тебе погибнуть, иначе ты не связывался бы со мною!"

Пастухи крикнули Шауею:

— Ты не послушался нас, — прощайся с конем. Погляди, что будет!

— Поглядите и вы, — усмехнулся Шауей. — Будет то, что должно быть.

В это время бычьи рога мелькнули под брюхом коня, но Джамидеж отпрянул и лягнул быка в лоб. Бык с пробитым черепом рухнул наземь и тут же издох.

— Ну вот, поглядели и увидели! — сказал нар там Шауей. — И знайте, что Джамидеж лягнул быка лишь вполсилы!

Вскочил Шауей на коня и исчез в широком поле, как не бывал. Молча глядели ему вслед пастухи, изумляясь небывалой силе Джамидежа.

А Шауей благополучно прибыл к нартам. Джамидеж, притворяясь разнесчастной клячей, припадая на все четыре копыта, еле втащил своего всадника во двор Насрена Длиннобородого, где уже собрались нарты, готовые к отъезду. Они даже не взглянули на молодого оборванца.

Ведя Джамидежа под уздцы, Шауей подошел к рослому нарту с большой белой бородой, в котором угадал тхамаду охотников.

— Добрый Насрен! — сказал Шауей. — Узнав, что храбрые нарты, во главе с тобою, отправляются на охоту, я не смог усидеть дома. Позволь мне поехать с вами! Я — сын одинокой бедной старушки и сам беден. На охоте я буду прислуживать нартам, безотказно исполнять все их приказания и на привалах буду охранять их снаряжение. Когда охота закончится, щедрые нарты вознаградят меня за честный труд, — уделят мне какую-нибудь малость из своей богатой добычи!

— Бедный юноша, ты просишь о невозможном, — ответил Насрен Длиннобородый, участливо оглядывая Шауея и его заморенную клячу. — Ты еще слишком молод, чтобы переносить трудности охоты, и конь твой никуда не годится. Взгляни, каковы нартские кони. Для них нет неодолимых препятствий, они не замечают ни жары, ни холода, ни голода. Ты пропа дешь на своей хромой кляче. Вернись домой. Я ска жу, чтобы тебе дали крепкую одежду, а матери отве зи мешок проса и баранью ногу.

— Да будет украшен твой путь добром и сла вой, достойный тхамада охотников! — воскликнул Шауей. — Живи долгие годы! Пусть и впредь на Хасе Нартов тебе первому провозглашают богатыр скую здравицу! Но твоего великодушного подаяния нам хватит всего лишь на несколько дней, а что де лать дальше? И не лучше ли жить честным трудом, чем случайными подачками? Разве худо, что я хочу научиться у нартов их бесстрашию и находчивости? Если желаешь добра бедному юноше, возьми меня с собою!

Слова Шауея тронули старого Насрена. Он сказал:

— Так и быть! Я возьму тебя на охоту. Ты бу дешь выполнять поручения нартов, а также гото вить нам пищу. Сходи к моей жене — она даст тебе котел и вертел.

Нарты во главе с Насреном Длиннобородым покинули селение, а Шауей замешкался во дворе, привязывая к луке седла огромный котел. Усевшись на коня, держа в одной руке вертел, а в другой плеть, он понукал Джамидежа, но тот не трогался с места. Тогда Шауей стал на него кричать и стегать его плетью.

На крик Шауея сбежались нартские ребятишки, потом подошли и взрослые нарты, которые оставались дома. И все вместе потешались над Шауеем и Джамидежем. Дети длинными хворостинами стегали Джамидежа по бокам, щекотали в ушах, дергали его за облезлый хвост. Взрослые попытались подтолкнуть Джамидежа, но он словно врос в землю. Лишь когда они навалились сзади целой толпой, а ребятишки потянули за уздечку, кое-как удалось вытащить Джамидежа с его седоком за ворота.

— Вот настоящий нартский всадник! — на смешливо крикнул кто-то из толпы.

— Берегитесь, он всех передавит! — подхва тил другой.

— Что и говорить, только как бы конь его не растянулся на дороге!

Наконец нарты вытолкали Джамидежа с Шауеем из селения и пошли назад, пересмеиваясь. А Шауей с Джамидежем от души смеялись над ними.

Когда нарты скрылись из глаз, Джамидеж встряхнулся и одним прыжком догнал отряд. За высокими кустами опять встряхнулся и приблизился к нартам трусцой, припадая на все четыре копыта.

Насрен Длиннобородый изумился, увидев Шауея.

— Как ты догнал нас? Мы ехали быстро!

— Я заморил коня и сам замучился. — Шауей тя жело дышал, будто вправду выбился из сил, у Джами дежа с губ падала пена, он весь дымился испариной.

— Ну, что ж, малец, — добродушно заметил Насрен Длиннобородый. — Хорошо, что ты не поте рялся.

Нарты продолжали путь, а Шауей ехал за ними, громыхая котлом.

В полдень нарты остановились на опушке леса. Отдохнув, они отправились на охоту, а Шауею поручили подыскать место для шалаша, развести костер и ждать их возвращения.

Как только нарты скрылись, Шауей в кустах орешника построил шалаш, вскочил на Джамидежа и налегке помчался в лес. Среди лесной тишины вскоре услышал он шорох, плеск и шумные вздохи. Приблизясь, Шауей увидел стадо оленей у ручья.

Выдрав несколько дубовых пней, охотник подкрался и швырнул их один за другим, целясь оленям в головы. Олени кинулись в лес, но не все: у ручья осталось несколько убитых. Шауей взвалил оленьи туши на спину коня и привез на место. Освежевав туши, Шауей покрыл оленьими шкурами шалаш, принес в котле воды из ручья и развел костер. Повесив котел над огнем, Шауей половину мяса бросил в котел, а другую, разрезав мелко, насадил на вертел и положил с краю костра, чтобы зажарить. И сам уселся возле огня, поджидая нартов.

Уже стемнело, когда нарты вернулись, усталые, сердитые и с пустыми руками. Они оторопели, увидев большой, крытый оленьими шкурами шалаш. В котле клокотало и дымилось пахучее варево. Почуяв запах жареного мяса, голодные нарты облизывались.

— Чье это добро? — спросили они Шауея.

— Могучие и удачливые нарты! — скромно отве тил Шауей. — Дело было так: по вашему приказа нию, я подыскивал удобное для ночлега место и за брел на эту лужайку. Здесь я увидел развешанные на деревьях оленьи туши и шалаш, перед которым сидели четверо неизвестных мне людей. Они подо звали меня и угостили наславу. Когда я насытился, незнакомцы стали меня расспрашивать, как попал я в эти безлюдные места. Я признался, что сопрово ждаю на охоте именитых нартов и прислуживаю им. Тут незнакомцы стали упрашивать меня, чтоб я на звал наиболее прославленных участников похода. Как только я сказал, что сюда прибыли Насрен Длинно бородый, Бадыноко, Сосруко и Химыш, — незна комцы в страхе вскочили и убежали без оглядки, оставив все свое добро.

— Видите, богатыри, как велика ваша слава! Одни лишь имена ваши повергают людей в трепет.

Нарты поверили Шауею. Гордые своей громкой славой, они уселись вокруг костра, радуясь обильному и вкусному ужину. Насытившись, они заснули. На рассвете нарты отправились дальше. Шауей на своем вислоухом Джамидеже следовал за ними.

Долго ли, коротко ли, но заполдень подъехали к опушке незнакомого леса. Они и здесь приказали Шауею подыскать место для шалаша и развести костер, а сами отправились на охоту.

Шауей облюбовал затененную кустами ложбинку, поставил шалаш еще лучше вчерашнего и, вскочив на Джамидежа, помчался в лес.

Сквозь деревья чащи он увидел мирно пасущихся на лужайке оленей. Шауей тихонько вынул из ножен отцовский меч, и Джамидеж одним прыжком очутился посреди стада. Застигнутые врасплох олени падали под могучими ударами меча. С богатой добычей вернулся Шауей к месту ночлега и, разведя костер, приготовил ужин еще обильнее и вкуснее вчерашнего. А нарты вернулись запоздно, измученные и голодные. Они изумились, увидев и здесь крытый шкурами шалаш, дымящееся варево, мясо на вертеле и развешанные на деревьях оленьи туши.

Шауей как ни в чем не бывало сидел у костра, а неподалеку Джамидеж пощипывал травку.

Не зная, что и думать, нарты наперебой спрашивали Шауея:

— Откуда все это взялось? Какой счастливый, случай одарил нас так щедро?

Шауей слово в слово повторил вчерашнюю выдумку, и нарты ему поверили.

На третий день случилось то же самое. Нарты опять вернулись без добычи. Им не везло: хвастаясь друг перед другом силой и удачливостью, они часто ссорились, и охота бывала безуспешной. Нарты и на этот раз были уверены, что крытый шкурами шалаш и богатая добыча достались им благодаря их устрашающей славе. Им в голову не приходило, что молодой оборванец, которого Насрен Длиннобородый из жалости взял с собою, строит для них шалаши, добывает пищу. Но Шауею надоело их зазнайство. "Я заставлю нартов призадуматься, пора проучить хвастунов", — решил Шауей и воскликнул:

— Ошхомахо, обитель богов, Гора Счастья! Ты, как мать, вскормила меня и была моей колыбелью! Пришли сюда со своей вершины стужу, ветер и снег! Прошу тебя, как сын!

В ответ Шауею засвистел ледяной ветер, повалил снег, закружилась вьюга. С гор срывались и с грохотом летели вниз ледяные глыбы.

Шауей опять построил шалаш и убил в лесу множество оленей. Вновь сварил и зажарил мясо. Затем он выдрал огромный дуб, срезал все ветки и, усевшись у яркого костра, дожидался нартов. Ждать, пришлось долго. Лишь когда перевалило за полночь, Шауей услышал топот копыт и понял, что возвращаются нарты. Притворясь, что не узнает их, Шауей кинулся навстречу и, размахивая деревом, не подпускал к шалашу.

— Кто это лезет сюда? — кричал Шауей. — Тут шалаш славных нартов, и без их позволения я никого сюда не впущу. Если вы не поняли меня, я вколочу ра зум в пустые ваши головы! Убирайтесь прочь!

Нартские кони попятились от сердитого окрика, а нарты слова не могли сказать в ответ Шауею — так они замерзли.

Долго держал Шауей окоченевших нартов на лютом холоде, забавляясь их беспомощностью. Никто не мог ни шевельнуть рукою, ни спрыгнуть на землю — нартов приморозило к седлам.

Шауей всматривался в каждого поочередно, будто не узнавая. Наконец подошел он к Насрену Длиннобородому, вгляделся в него и воскликнул испуганно:

— Что я наделал! Ведь это могучий Насрен на своем гнедом коне! Прости меня, храбрец! Я не узнал ни тебя, ни твоих отважных нартов.

Схватив гнедого под уздцы, Шауей подтащил его к шалашу. Разрезав подпруги, Шауей снял Насрена вместе с седлом и усадил у костра, поближе к огню. Вернувшись к нартам, он каждого снимал вместе с седлом и швырял к огню как попало: кого за шиворот, кого за ноги, кого за голову. Нарты как повалились, так и лежали.

Шауей подкинул в огонь сухих сучьев, костер жарко разгорелся, и нарты начали оттаивать. Приходя в себя, они растерянно поглядывали то друг на друга, то на Шауея, который ошеломил их своей могучей силой.

А Шауей попрежнему был скромен и услужлив. Когда нарты насытились и захотели спать, он обратился к Насрену Длиннобородому:

— Пока славные нарты будут отдыхать, я буду пасти их коней, чтоб они не замерзли в лютую стужу. Только разреши мне, добрый Насрен, оседлать твоего гнедого, чтобы я мог, если иззябну, поскорее до браться до костра. На моем слабосильном Джами деже в этакий холод пропадешь!

— Я охотно тебе это. разрешаю, — добродушно ответил Насрен Длиннобородый. — Смотри, сам-то не замерзни! Мне мой конь не дороже тебя.

Нарты, войдя в шалаш, улеглись спать. А Шауей вскочил на гнедого, подхватил Джамидежа под уздцы и погнал коней.

Отъехав подальше, Шауей вновь обратился к горе Ошхомахо, прося усмирить мороз и вьюгу, вернуть в этот безлюдный край цветущее лето.

И вновь деревья оделись зеленой листвой, стало тепло. Тогда Шауей вскочил на Джамидежа, взял гнедого за уздечку и поскакал дальше. Вмиг оказались они на берегу широкой реки. Это был Псыж. На другом берегу пасся большой табун. Заметив его, Джамидеж сказал Шауею:

— Пересядь на гнедого, а этих коней я пере гоню сюда.

Шауей пересел на гнедого, а Джамидеж перемахнул через реку и со свирепым ржанием вплавь погнал коней к Шауею. По пути Джамидеж искусал лучших коней. Когда табун оказался на берегу, где ждал Шауей, тот с удивлением спросил Джамидежа, зачем он это сделал.

— Когда ты пригонишь табун к нартам, они за хотят взять себе самых лучших коней, а тебе отдать тех, что похуже. Я искусал самых ретивых, чтоб они сочли их никудышными и отдали тебе.

Когда нарты услышали сквозь сон топот и ржание множества коней, они вскочили в страхе, думая, что на них напало великое войско.

Шауей их успокоил:

— Не тревожьтесь, отважные нарты, ничего не случилось. Выгуливая неподалеку ваших коней, я увидел, что стая волков гонит из лесу большой табун. Заметив меня, волки в испуге разбежались, а коней я пригнал сюда.

Нарты поверили Шауею, — в табуне было немало искусанных коней.

— До чего же легко нам все удается! — толко вали нарты. — Без малейших усилий нам досталось большое богатство!

И нарты подумали: "Неожиданная добыча так велика, что можно уже закончить охоту".

Тогда Шауей решил их покинуть.

— Славные нарты, — сказал он, — наши пути расходятся. Мне пора вернуться к моей бедной оди нокой матери. Я буду доволен и благодарен, если вы за мой скромный труд дадите мне хотя бы этих иску санных коней.

Нарты ответили надменно:

— Здесь мы ничего делить не будем. Но когда до стигнем места дележа, тогда посмотрим — быть может, и дадим тебе двух-трех коней, если ты этого стоишь.

— Если так, я и сам возьму то, что мне принад лежит! — гневно воскликнул Шауей. Он дал знак Джамидежу, тот встряхнулся и, крепкий, могучий, по дошел к хозяину. Шауей подтянул подпруги, вскочил в седло и на полном скаку выдрал с корнями не сколько вековых дубов. Не успели нарты опомниться, как Шауей огородил просторный загон и запер в нем всех коней. Пересчитав нартов, Шауей в один миг по строил несколько небольших загородок. Став посреди табуна, он начал перебрасывать коней в загородки, хватая как попало — которого за гриву, которого за хвост, которого за ноги. В каждой загородке оказа лось по равному числу коней, а себе Шауей оставил лишь меченых.

— Вы видите, — сказал Шауей нартам, — я беру не больше, чем следует мне. Я беру лишь искусанных коней. До лучшей встречи, нарты! — крикнул он и, хлестнув Джамидежа, погнал свой табун.

Растерявшиеся нарты молча глядели ему вслед. Лишь когда Шауей скрылся, они опомнились.

Тут только и догадались они, что он, этот оборванец, кормил их, строил для них шалаши, а кони, что сгрудились в загородках, тоже его добыча.

Придя в себя, нарты зашумели. Они кричали, что мальчишка поступил с ними бессовестно, и корили друг друга за то, что дали наглецу, оскорбившему честь нартов, скрыться безнаказанно, не узнав даже его имени.

— Надо поскорее догнать его, пусть назовет себя! — И вдогонку Шауею послали нарта Аракшу. Аракшу долго скакал за Шауеем. Догнав, он опере дил Шауея и, преградивши ему путь, спросил от имени нартов:

— Скажи, кто ты? Назови свое имя!

Вместо ответа Шауей избил Аракшу и, не сказав ни слова, отправился дальше.

Кряхтя и охая, Аракшу вернулся к нартам и рассказал все как было. Тогда послали вдогонку обидчику нарта Псабыду. Но с ним случилось то же, что и с Аракшу, только Псабыду Шауей избил еще сильнее, не сказав ни слова. Когда побитый Псабыда вернулся к нартам ни с чем, Насрен Длиннобородый рассердился.

— Я настигну неизвестного и не отпущу, пока не ответит, кто он, откуда и как его зовут! — закри чал Насрен.

Он заморил гнедого, гонясь за Шауеем. Настигая всадника, Насрен крикнул ему вслед:

— Остановись, побеседуй со мной! Обещаю от дать тебе в жены мою единственную дочь — красавицу Акунду.

Но Шауей не остановился, не оглянулся, не ответил.

Тогда Насрен Длиннобородый крикнул:

— Мой дорогой гость, если не хочешь остано виться ради моей дочери, то ради моей седой бороды остановись и побеседуй со мною!

Шауей остановился и, повернувшись к Насрену, сказал:

— Мой отец — Канж, мать — Нарибгея. Я вы рос на ледяной вершине Ошхомахо. Зовут меня Шауей. Нарты, которых ты посылал мне вдогонку, наглецы и невежды: вопреки обычаю, они обогнали меня и преградили мне дорогу. Поэтому я их избил.

И, хлестнув Джамидежа, Шауей продолжал путь.

Насрену Длиннобородому очень хотелось побольше разузнать о могучем витязе, но вновь заговорить он не отважился.

Вернувшись к нартам, Насрен Длиннобородый рассказал им, что услышал. И нарты, гоня табун, отправились домой в глубоком раздумье.

Как Шауей встретился с Тотрешем

Сын Канжа, единственный сын Нарибгеи, стал прославленным нартом. Он превосходил всех витязей мужеством и отвагой, но попрежнему одевался в лохмотья и ел не слезая с коня.

Разъезжая по стране нартов, Шауей однажды встретился с Тотрешем, сыном Албеча. Тотреш был таков: кого ни встретит, непременно изобьет и ограбит.

Увидев Шауея, Тотреш был озадачен: "С оборванца нечего взять, и конь его никуда не годится, — подумал Тотреш. — Но хоть изобью мальчишку как следует и отниму у него меч". И вместо того чтобы пожелать всаднику доброго пути, Тотреш кинулся на него с поднятыми кулаками.

— Я тебя не трогаю, не трогай и ты меня, — от странился Шауей. Но Тотреш дерзко схватил его за шиворот.

— Отдай меч, иначе от тебя и твоей клячи останется лишь мокрое место!

— Кто отдает меч, падет от меча, — сурово от ветил Шауей. — Я ношу меч не для того, чтобы отдать его первому встречному! Поезжай своей дорогой, не задерживай меня!

— Кто не отдает, у того отнимают! — крикнул Тотреш, и конь его толкнул Джамидежа.

— Отдающий оружие — трус! Попробуй отнять силой, а лучше посторонись, — сказал Шауей. Но Тотреш кинулся на него и стал осыпать ударами.

Разгневался Шауей:

— Если хорошего не понимаешь, поймешь худое! — Он стащил Тотреша с коня, сунул разбойника под ремень своего стремени и отправился дальше.

Так он ехал долго. Наконец Шауей отвел ногу, и из-под стремени упал на землю полуживой Тотреш. Шауей поехал дальше, а Тотреш вскочил на ноги и кинулся вдогонку.

— Прости меня, могучий витязь, я тебя оскорбил! — кричал он, догоняя Шауея. — Я хотел бы с то бой породниться, если ты мною не гнушаешься!

— Я пока что родства не ищу. Отпустил тебя и будь доволен. Ступай своей дорогой, — ответил Шауей.

Но Тотреш не отставал:

— Я оскорбил тебя, а ты оставил меня в живых! Добрый витязь, породнись со мною, будь моим дру гом. Я все же старше тебя, снизойди к моей просьбе!

Шауей остановился и сказал:

— Я Шауей, сын Канжа, единственный сын Нарибгеи. Назови себя.

— Я Тотреш, сын Албеча. Окажи честь мне, по сети мой дом. У меня есть сестра — тонкостанная Данах. Я с радостью отдам ее тебе в жены.

— Ладно, приеду, — обещал Шауей.

К вечеру Тотреш добрался до дому. Мать Тотреша, Барымбух, увидев его бледным и угрюмым, догадалась, что с ним случилось недоброе, и спросила:

— Чем ты встревожен? Что приключилось? С кем ты повстречался?

— Пусть враг мой встретится с тем, с кем повстречался я! Но чем попусту толковать, приготовь-ка богатое угощение и как следует прибери кунацкую. Да скажи сестре моей Данах, чтобы она приоделась по лучше, — хмуро ответил Тотреш.

Когда все было готово, он сказал матери:

— Теперь зазывай к нам всех прохожих и проезжих, не разбирая, худо ли, хорошо ли одет гость. Пусть каждый ест и пьет вволю. Я жду витязя, одетого в лохмотья. Ему обещал я в жены красавицу Данах.

С этого дня Барымбух приглашала в дом всех прохожих и проезжих. Прошло много времени, а Шауей все не появлялся. Тотреш отправился в поход.

Как только уехал Тотреш, явился Шауей. Когда он вошел в дом, красавица Данах сидела за вышиванием и даже не взглянула на оборванца.

Видя, что на него не обращают внимания, Шауей снял со стены пшину Тотреша и, перебирая струны, запел:

Услышав эту песню, Барымбух догадалась, что приехавший оборванец и есть витязь, о котором говорил Тотреш. Она усадила гостя, придвинула к нему стол с напитками и угощениями и тихонько сказала дочери:

— Приехал витязь, за которого Тотреш выдает тебя замуж. Выйди приоденься.

Данах вышла, наспех принарядилась, надела новые чувяки и вернулась к гостю, чуть прихрамывая.

Заметив это, Шауей снова взял пшину и запел:

А Данах прихрамывала оттого, что, надевая второпях чувяки, не заметила в одном из них лишнюю стельку. Барымбух догадалась об этом и тихонько сказала дочери. Та вышла, выбросила стельку и вернулась.

Шауей, взглянув на девушку, запел:

А Барымбух в ответ:

Красавица Данах на один глаз чуть косила. Слова Шауея означали: "Хоть Данах и красавица, а все-таки на один глаз косит". Ответ Барымбух означал: "Хоть Данах и косит на один глаз, а все-таки она красавица".

Так сидели они втроем долго, а Тотреш все не возвращался. Шауей решил, что ждать его не стоит, взял пшину и запел:

Повесив пшину на место, Шауей вышел, сел на коня и ускакал.

Когда Тотреш вернулся, когда узнал обо всем, что без него случилось, он понял, что не удастся ему заполучить в зятья Шауея, сына Канжа, единственного сына Нарибгеи.

Как Шауей стал тхамадой охотников

Матерый белоногий кабан бродил по земле нартов. Нарты решили его убить и съесть.

Во главе со старым нартом Шужеем охотники начали погоню за кабаном. Они настигли его в зарослях речного камыша и осыпали бесчисленными стрелами. Рассвирепевший кабан круто повернул, помчался прямо на охотников, и те невольно расступились перед ним. Но тут же они кинулись за кабаном и преследовали его без передышки. На исходе ночи они выгнали кабана из долины Ибг, и еще не просохла роса, когда пригнали его к реке Шхагуаше.

Кабан могучим рылом пробил землю и, пройдя под рекою, вылез на другом берегу. Бесчисленные стрелы нартов вонзались кабану в спину и бока, а он бежал и бежал. И когда нарты переплыли Шхагуашу, кабан уже скрылся из виду.

Охотники спешились, чтобы отдохнуть. Седобородый Шужей, тхамада охоты, подозвал Шауея и сказал:

— Садись на своего Джамидежа, догони кабана и убей его для нас. Я постарел и плохо вижу.

Шауей был молод, но уже прославился среди нартов как лучший охотник. И теперь все на него надеялись, зная доблесть витязя и силу его коня.

Вскочил Шауей в седло и отправился по следу кабана через хребет Мейкуапа в сторону реки Улы. Проезжая по лесистому берегу, он увидел в глухом овраге кабана. Измученный погоней, старый кабан отдыхал.

Заметив Шауея, кабан вскочил и пошел на него, нацелив могучие клыки. Шауей проворно натянул тетиву, и стрела, пронзив голову кабана, прошла через горло и прибила кабана брюхом к земле.

Опутав ремнями ноги кабана, Шауей привязал его к коню и поехал обратно.

В этих краях безуспешно охотился молодой нарт Пагоко. Увидев с высокого холма Шауея, он поскакал за ним на своем белом коне, сопровождаемый двумя гончими. Догнав, поехал рядом, держась по левую руку Шауея, как младший.

В сравнении с Шауеем Пагоко был не больше мухи. Не больше мухи был и конь его в сравнении с Джамидежем.

Нарты ехали по каменистой дороге. Белый конь Пагоко высекал копытами искры, а Джамидеж на каждом шагу проваливался по колено, так он был тяжел.

На берегу Шхагуаши Джамидеж остановился, чтобы напиться. Рядом с ним, ниже по течению, остановился белый конь Пагоко, который тоже хотел пить. Но пока Джамидеж не напился, белому коню не досталось ни капли.

Лишь когда Джамидеж кончил пить и отошел, река потекла свободно и белый конь напился вволю.

Шауей, искоса взглянув на Пагоко, спросил его:

— А ты кто такой? Кто твоя родня?

— Меня зовут Пагоко. Кроме старухи матери, у меня никого нет, — ответил юноша.

— Вернись домой и скажи своей матери, что встретил какого-то нарта и что к его коню был привязан убитый кабан. Если мать спросит: "Что дал тебе охотник?" Скажи: "Вот что дал он мне".

Тут Шауей отрезал ножом кабанью лопатку и протянул юноше. Под тяжестью лопатки Пагоко повалился наземь вместе с конем.

— Видно, тебе эта ноша не под силу, — сказал Шауей и острием ножа поднял лопатку.

Переправившись через реку, они увидели большой дуб. Шауей пригнул его, срезал ветви и надел кабанью лопатку на верхушку дуба. Дерево так и не разогнулось.

— Видно, и вправду тяжела ноша, — сказал Шауей. — Но потихоньку-полегоньку дотащишь ее до мой. Вам с матерью хватит этого мяса на шесть-семь лет.

Хлестнув Джамидежа, Шауей поскакал к нартам, волоча тушу белоногого кабана.

Завидев Шауея, старый нарт Шужей воскликнул:

— Да продлит твои годы Мазитха, бог лесов! Лишь благодаря тебе белоногий кабан не ушел от нас. Мои глаза стали плохо видеть, я уже не могу охотиться. Будь тхамадой охотников ты, Шауей!

Так сын Канжа Шауей стал тхамадою нартских охотников. Нарты вернулись домой с тушей белоногого кабана.

А юный Пагоко потихоньку-полегоньку дотащил до дому кабанью лопатку, и матери его хватило мяса на шесть-семь лет.

Шауей и неизвестный гость

Шауей всегда говорил нартским всадникам:

— Даже едучи в одиночку, не страшитесь встре титься с врагами, пусть их будет много. Но встретив одинокого всадника, не мешайте ему следовать своим путем, не нападайте на него!

Однажды Шауей во главе большого отряда, отправился в поход. Долго ехали нарты по берегам рек, по горным хребтам, по широким долинам и на скрещении дорог повстречали одинокого всадника. Шауей приветствовал его, как подобает в пути, и, не спросив ни о чем, поскакал дальше.

Но десять нартов из отряда Шауея отстали, погнались за всадником и, настигнув, преградили ему путь.

— Я не трогаю вас, не трогайте и вы меня, — ска зал всадник.

Но нарты лишь теснее окружили его, пытаясь отнять оружие и сорвать богатые доспехи.

— Отпустите меня! Я не сделал вам ничего ху дого, — увещевал десятерых нартов одинокий всадник.

— Не слушайте его! Мы с ним расправимся как следует! — кричали нарты, пытаясь стащить всадника с коня.

Видя, что уговоры бесполезны, всадник вырвался из их рук, одного за другим посбрасывал нартов с коней, а потом привязал к коням поводьями и погнал. Кони помчались, волоча за собою седоков.

Тем временем Шауей со своим отрядом расположился на отдых. Тут нарты заметили, что в их отряде недостает десяти всадников.

— Где же соратники наши? Куда они подева лись? — спрашивали все друг друга.

— Не приключилось ли с ними беды? — встрево жился Шауей. — Я должен разыскать их. Если меня долго не будет, возвращайтесь домой.

Шауей помчался обратно и через некоторое время заметил впереди темное облачко. Приближаясь к нему, Шауей увидел, что это скачет одинокий всадник, а впереди мчатся нартские кони, волоча своих седоков.

— Доброго пути! — крикнул Шауей, нагоняя всад ника.

— Долгих лет жизни! — ответил тот приветствием на приветствие и придержал коня.

— Эти нарты, которых ты гонишь, были в моем отряде. Скажи, чем провинились они перед тобою? — спросил Шауей.

— Ничего чрезмерно худого они не сделали. Но они мешали мне ехать, преграждая дорогу. И я вынуж ден был с ними так поступить.

— Верю, что они виноваты перед тобою, но на этот раз прости их и отпусти ради меня. Кто знает, быть может, мы еще встретимся с тобою и тебе понадобится моя помощь!

— Будь по-твоему, — сказал всадник. — Ради тебя отпущу их.

Освободив нартов, одинокий всадник молча продолжал свой путь. Шауей приказал десятерым нартам присоединиться к отряду, а сам последовал за одиноким всадником и, догнав его, спросил:

— Если не гнушаешься мною, назови себя. Скажи мне — куда и зачем ты едешь.

— Своего имени я не скажу. Придет время — сам узнаешь, как зовут меня, если ты настоящий мужчина. А еду я к Шауею, сыну Канжа, единственному сыну На рибгеи. Если тебе не в тягость, будь моим спутником.

— Сопровождать такого отважного витязя — боль шая честь. Я охотно поеду с тобою, куда захо чешь, — ответил Шауей.

Долго ехали они молча. Когда прибыли к дому Канжа, неизвестный всадник сказал своему спутнику:

— Поди и скажи Шауею, что к нему приехал гость. Если Шауей пожелает принять меня, передай ему, что я намерен гостить у него год. Это одно. Передай ему также, что моему коню каждый день требуется копна сена и мешок кукурузы. А сам я каждый день буду съе дать по одному барану и по одному котлу просяной пасты. Это второе. И третье: мне и моему коню нужны достойные сотрапезники. Если Шауей согласен на все три условия, — я буду его гостем. Если же нет, пусть скажет прямо. Я жду ответа.

Не назвавшись гостю, Шауей вошел в дом и все как есть рассказал своему отцу.

— Что же нам делать, отец? — в заключение спро сил он Канжа. — По правде говоря, мне хочется узнать неизвестного всадника поближе. По всему видно, что витязь — храбрейший из храбрых. Но сможем ли мы вы полнить его условия? Как быть?

Канж подумал и сказал:

— Пригласи его. Этот человек, как видно, наслы шан о твоем мужестве и приехал к тебе неспроста. В нашем селении не найдется нарта, которому бы ты не помог: одному дал табун коней, другому — отару овец. Нарты тебя любят. Они не допустят, чтобы мы опозори лись перед гостем. Если у нас нехватит достатка — по могут нам.

Вернувшись к всаднику, Шауей передал ему, что сын Канжа рад гостю, и проводил в кунацкую, а сам вернулся в дом. Сменив обычные лохмотья на богатую одежду, Шауей пошел в кунацкую.

— Добро пожаловать, мой гость, — приветливо сказал он, пожимая юноше руку. — Нет лучшей ра дости, чем приезд гостя!

— Сын Канжа Шауей, — сказал юноша. — Из вестно ли тебе, чего я желаю, став твоим гостем?

— Да, мне это известно, — ответил Шауей.

— Тогда накорми моего коня, как обещал, а преж де найди ему сотрапезника. Распорядись, чтоб и мне приготовили все, что следует, а также найди нарта, с ко торым мне не совестно было бы сидеть за столом.

— Угощение ждет тебя, и я готов стать твоим со трапезником. В нашем табуне мы найдем едока под стать твоему коню.

Шауей с гостем выехали в Нартское Поле. Там паслись табуны Канжа. Вначале осмотрели серых коней, но пригодного не нашли. И среди гнедых гость не увидел того, кого искал. Перешли к вороным, но и здесь не нашлось достойного коня.

Возвращаясь ни с чем, гость увидел одиноко пасущегося Джамидежа.

— Вот этот конь годится в сотрапезники моему! — сказал гость.

— Я рад, — ответил Шауей. — Это мой конь.

Джамидежа привели во двор и поставили рядом с конем гостя. Перед обоими положили по копне сена. А Шауей с гостем сели за стол, и каждый из них съел по барану и по котлу просяной пасты.

Так прошло полгода. Теперь Джамидежу уже нехватало одной копны. Доедая свою, он принимался за копну соседа. И Шауею стало маловато его доли. Тогда гость сказал:

— Довольно сидеть дома. Поедем — прогуляемся по Нартскому Полю.

Выезжая каждый день из дому с утра и возвращаясь вечером, они выгуливали своих коней. Так прошел целый месяц. От обильной пищи могучие кони стали еще сильнее, а от скачек по горам и долинам — быстроходнее и выносливее.

— Теперь, — сказал Шауею гость, — хоть я про был у тебя лишь половину условленного срока, мне пора собираться в путь. Меня ждет неотложное дело. Если хочешь — поедем вместе.

— С радостью буду сопутствовать тебе и счастлив буду тебе помочь, мой дорогой гость, — ответил Шауей.

Надев доспехи, гость и Шауей отправились в поход.

Целый месяц ехали они без еды и питья, без отдыха и сна, потому что гость торопился. Через месяц они достигли междуморья и спешились на луговине. Неподалеку виднелась пещера. Гость Шауея зашел в нее и вынес оттуда одну косу, одни вилы короткие и одни вилы длинные, одну деревянную лопату и один большой котел. Все это он положил перед Шауеем и сказал:

— Я сейчас лягу спать и просплю целый месяц, а ты в это время коси без отдыха и сна. Когда выко сишь эту луговину, смечи три стога сена. Перед тем, как разбудить меня, три дня вари в котле сенную труху. Через три дня варево загустеет, тогда меня разбуди.

Гость лег спать. А Шауей принялся косить сено и сметал три стога таких высоких, что при взгляде на них шапка падала с головы. За три дня до того, как разбудить гостя, Шауей насыпал сенную труху в котел и варил ее, пока варево не загустело. Как раз прошло три дня и он разбудил гостя.

— Готово? — спросил гость пробуждаясь.

— Все готово.

Тут гость подозвал своего коня и, взяв лопату, начал его обмазывать загустевшей, словно клей, сенной трухой. Потом заставил коня поваляться в песке и опять обмазал его. И так много раз, — то обмазывал коня клеем, то заставлял кататься-валяться в песке. Наконец котел опустел, а шкура коня задубела.

Тогда гость оседлал коня и сказал:

— Теперь, Шауей, я должен перебраться через это необъятное море. Ты же делай так, как я скажу: едва стемнеет, подожги первый стог. В полночь подожги вто рой. И все время гляди на море, не спуская глаз. Если ничего не будет видно, подожги третий стог. Не своди с моря глаз! Если появится на волнах белая пена, значит дело мое завершилось благополучно и я возвращаюсь. А если увидишь красную пену, знай, что дело мое обер нулось худо. Красная пена — это моя кровь. Тогда решай сам, — вернуться ли тебе домой, или разыскивать меня.

Сказав это, гость вскочил на коня и пустился в необъятное море.

А Шауей остался на берегу и не сводил с моря глаз. Как стемнело, он подпалил первый стог. В полночь подпалил второй, но не увидел на волнах ни красной, ни белой пены. Тогда он подпалил третий стог и его глазам предстало яркокрасное море. По гребням волн перебегала исчерна-багряная пена.

— Джамидеж, ко мне! — крикнул Шауей, и тот вмиг появился из тьмы. Шауей вскочил в седло и вы хватил меч. — Перепрыгни море, Джамидеж! Наш друг погибает!

— Прыгать, так прыгать! Я знал, что без нас дело не обойдется! — отозвался Джамидеж. И, перемахнув через море, они опустились на землю великанов.

И сразу свет померк, засвистел ветер, повалил снег. Громадные скалы взлетали ввысь и с грохотом падали наземь. С черного неба градом сыпались камни. В шуме бури слышались злобные вопли: это бушевали иныжи, почуяв приближение человека.

Шауей вдоль и поперек исходил землю иныжей и не нашел своего гостя. Он поднялся на вершину скалы и крикнул:

— Еге-гей, еге-гей, мой гость, мой друг, отзовись!

Шауей крикнул и в другой и в третий раз, но ответного крика не услышал. Тогда он соскочил с коня и трижды ударил о землю кулаком. На земле иныжей стало тихо.

— Еге-гей, гость мой, где ты? — громко позвал Ша уей, и в ответ из-за огромной скалы донесся голос гостя:

— Сын Канжа, Шауей, единственный сын Нариб геи! Ищи меня между расходящимися и сходящимися скалами!

Едва услышали великаны имя Шауея, вновь зашумела буря и посыпались с неба камни. Но Шауей, ничего не замечая, хлестнул коня, и тот с разбега прыгнул в расщелину между двумя смыкающимися и размыкающимися скалами. Там лежал связанный гость Шауея и над ним, занеся острые ножи, сидели двенадцать иныжей. Мгновение, и гость был бы мертв, но Шауей с обнаженным мечом метнулся на иныжей, как пламя, и одним ударом отрубил всем головы. Скалы стали смыкаться, но Шауей уперся в них руками и раздвинул их еще шире.

Быстро развязав гостя, Шауей на руках вынес его из теснины. Дойдя до берега, они увидели табун коней. То были дикие и могучие кони иныжей. Изловив вороного жеребца, Шауей с гостем перегнали весь табун через море. Но едва отъехали от берега, вороной жеребец вырвался и уплыл обратно.

— Плохо дело, — покачал головой гость. — Же ребец убежал, мы не можем ехать дальше. У ины жей, убитых тобою, есть еще три старших брата, каж дый о двенадцати головах. Сейчас вороной жеребец одного за другим примчит их сюда.

Не договорил гость этих слов, как появился на вороном жеребце двенадцатиголовый великан, грозясь и ругаясь.

— Не шуми! — прикрикнул гость. — Хочешь драться — дерись! Как прибывший, ты имеешь право на первый удар. Бей!

— Кого бить? — закричал иныж. — Не тебя ли, мозгляк! Ну, получай! — и великан, натянув тетиву огромного лука, выпустил стрелу, но гость отскочил в сторону, и стрела промелькнула мимо. Тогда натянул тетиву гость, и стальная стрела мгновенно вонзилась в сердце иныжа. Рухнул иныж, а вороной жеребец опять умчался обратно и тотчас вернулся с другим двенад цатиголовым великаном. Этот ругался еще яростнее.

— Что ты раскричался, как сварливая старуха! — остановил его гость. — Хочешь драться — начинай. Пер вый удар — твой.

Иныж нацелился и выпустил стрелу, но гость отскочил в сторону, и стрела пролетела мимо. Тут же гость послал ответную стрелу, и иныж упал мертвым. А вороной конь повернул и умчался.

— Остался один-единственный иныж. Но его одо леть не просто. Оружия он не признает. Он захочет побороться со мной. Если из этой борьбы мы выйдем живыми, значит иныжам конец.

Не успел гость это сказать, как, задыхаясь от ярости, примчался на вороном жеребце самый старший иныж. Из его двенадцати глоток вылетал огонь.

— Кто осмелился ступить на мою землю? — за гремел иныж. — Кто убил моих братьев? Кто угнал наш табун? Пусть только покажется, я распорю ему живот! Бывало, не давали нам житья семь братьев-нартов, на они давно уже убиты. Есть у них сестра, — но ей не до браться до наших земель. Отец и мать убитых ослепли от слез. Кто же из нартского рода мог сюда притти? Слышал я, что у нартов появился какой-то Шауей, сын Канжа и Нарибгеи, и будто он обещал стать непобеди мым воином. Но это когда еще будет, а пока он сосунок, ему место в колыбели. Не мог же он, едва родившись, очутиться здесь! — вопил старый иныж двенадцатью голосами.

— Что ты расшумелся! Я не сын Канжа, я не Шауей. Будет время, он тебе себя покажет. Не пусто словь! Хочешь драться — дерись. Первый удар — твой, — сказал гость, становясь перед иныжем.

— Ладно, так и быть, поборемся, поиграем. Но пускай прежде поборются наши кони, — злобно про шипел иныж.

Гоняясь за конем гостя, вороной хватал его зубами, но откусывал лишь клей с песком, не добираясь до шкуры, а конь гостя всякий раз отхватывал у вороного большие куски живого мяса, так что вскоре от него остались одни лишь кости. Погиб вороной конь.

Еще пуще разозлился иныж:

— Твой конь загубил моего! Теперь ты у меня све та не взвидишь! Начнем игру: кто кого вгонит в землю.

Схватил иныж гостя и вогнал в землю по колени. Схватил гость иныжа и вогнал в землю по щиколотки. В другой раз поднял иныж гостя и вбил в землю до пояса, а гость вбил иныжа в землю лишь по колени. Поднял иныж гостя в третий раз, всадил в землю по плечи и закричал, занося меч:

— Прощайся с головой! Если есть что сказать пе ред смертью — говори!

— Не торопись, иныж! За него скажу я! — крикнул Шауей, появляясь как из-под земли. Он в воздухе пе рехватил двуострый меч рукою и отстранил от головы гостя.

— Если надеешься на свои силы, иныж, поиграй со мною. Одолеешь меня — руби головы нам обоим.

— Буду я с тобою долго возиться! — расхохотался иныж. Он крепко обхватил Шауея, но не сдвинул его с места. Попытался в другой раз, но оторвать от земли не мог. В третий раз иныж обхватил Шауея, изо всей силы рванул его вверх, но Шауей не дрогнул.

— Ну, иныж, теперь мой черед. Говори свое пред смертное слово.

— Говорить мне уже нечего, но я хочу перед смер тью узнать, кто ты.

— Меня зовут Шауей, сын Канжа, единственный сын Нарибгеи.

— Я знал, что мой род погибнет от тебя! — засто нал иныж.

— Знал или не знал, но погибнешь, как погибли твои братья!

И Шауей одним ударом меча отрубил все двенадцать голов последнего иныжа.

Подбежав к своему гостю, Шауей вытащил его из земли, и они тронулись в обратный путь, гоня перед собою табун иныжских коней.

Так доехали они до развилины семи дорог.

— Теперь простимся, Шауей, — сказал гость. — Наши пути расходятся. Я рад, что узнал тебя. Благодарю за то, что ты сердечно принял меня в своем доме и помог мне в моем важном деле. Ведь эти иныжи убили семерых моих братьев-нартов. Ты мне помог отомстить за них. Прощай, Шауей! Но прежде чем расстаться, узнай, что я не мужчина, я девушка. Меня зовут Шхацфица. Взгляни на меня.

С изумлением увидел Шауей, как, освободясь от стального шлема, спустились до земли черные девичьи косы. Девушка была прекрасна. Ее лицо излучало свет. Восхищенный невиданной красотою девушки, Шауей невольно потянулся к ней, но она закрыла лицо черными косами, и стало темно. Красавица исчезла. Лишь издалека донесся ее голос:

— Сын Канжа, Шауей, единственный сын Нарибгеи. Пусть свет моего лица озаряет путь твоей жизни! Пусть любовь моя светит тебе всегда. Я жду тебя!

И сразу рассеялся мрак, вернулся на землю день, но девушки не было нигде.

Шауей еще долго стоял в широком поле, гадая о том, как разыскать красавицу.

Впервые подумав о женитьбе, он решил вернуться домой, снарядиться в долгую дорогу и разыскать красавицу во что бы то ни стало.

А девушка вернулась к отцу с матерью и рассказала им, что иныжи обезглавлены, что ее семеро братьев отомщены.

Как Шауей женился на красавице Шхацфице

Шауей, одинокий и усталый, держал путь в нартские земли, по которым давно уже стосковался.

Без путей-дорог, по безлюдным горам и долинам, он возвращался домой, и не шла у него из ума красавица Шхацфица, которая в образе мужчины так долго была его гостем и соратником и так внезапно исчезла.

Проезжая мимо небольшого селения, Шауей встретил пастухов и спросил их:

— Что нового в Стране Нартов? Кто появился? Кого нехватает?

— Тяжело рассказывать о том, что случилось, пут ник. У нартов большое горе, нехватает могучего Шауея.

— Что слышно о нем?

— О нем никто ничего не знает. Говорят, однажды явился к Шауею неизвестный гость и провел у него бо лее полугода. Потом Шауей вместе с гостем отправился в поход и как в воду канул. А у нас на земле нартской дивное-диво: то средь бела дня наступит черная ночь, то среди ночи — ясный день. Нарты в толк не возьмут— что же это означает? Быть может, это весть от Шауея? Самые отважные отправились разыскивать его и покля лись, что не вернутся, пока не найдут живого или мерт вого. Если Шауей погиб, отыщут кости его и похоронят в родной нартской земле.

Оставшиеся дома нарты горько оплакивали богатыря. Шауей был неустрашимым витязем, слава его гремела за пределами нартских земель. Одно лишь имя его ужасало врагов! А теперь прослышали они, что Шауей погиб, и готовятся напасть на Страну Нартов.

В заключение горестного рассказа пастухи затянули песню:

Шауея тронуло горе нартов, и он сказал пастухам:

— Сын Канжа не погиб, не пропал. Шауей жив и вернулся в нартские земли.

Сказав это, усталый витязь улегся на земле и заснул.

Пастухи со всех ног кинулись в селение, чтобы поскорее обрадовать нартов. А Шауей в это время крепко спал, но сквозь сон услышал, как чей-то голос произнес над самой его головою:

— Одна лишь Сатаней знает, где находится прекрасная Шхацфица…

Пробудясь, Шауей направился к родному селению. Слова, услышанные во сне, глубоко запали ему в сердце.

Спускаясь с холма, Шауей увидел, как ему навстречу со всех сторон спешат нарты — мужчины и женщины, старики и дети. Праздничное шествие приближалось с веселыми песнями и плясками. Радостно встретив Шауея, нарты подняли его и на руках понесли домой.

Семь дней и семь ночей праздновали нарты возвращение богатыря. На всю нартскую землю гремело санопитие в честь Шауея. Слышалось то и дело: "Неустрашимый Шауей вернулся!", "Шауей с нами!"

Лишь сам Шауей среди всеобщего веселья был молчалив и печален. Заметив это, Сатаней подошла к нему и ласково сказала:

— Премудрая наставница моя, Сатаней-гуаша! До сих пор я не знал поражения и не обесславил нартской земли, — ответил Шауей и рассказал о том, как при ехал к нему неизвестный гость, как отправились они в страну иныжей и всех до одного обезглавили.

— Мы возвращались вдвоем, — продолжал свой рассказ Шауей, — и у перекрестка семи дорог должны были расстаться. Тут и узнал я, что гостем моим и соратником была девушка, переодетая мужчиной, несравненная красавица. Когда она сняла стальной шлем, черные косы упали до земли, но лишь протянул я к ней руки, стало совсем темно и красавица исчезла. Если суждено мне жениться, иной невесты я не хочу. Об этой неведомой красавице я думаю непрестанно, и нет мне покоя.

Сатаней-гуаша, наставница моя, расскажи мне о ней все, что знаешь, научи, как найти ее, укажи дорогу, которая к ней приведет!

— Сын мой, я тайн от тебя не имею, — сказала Сатаней, — но о девушке, которую ты полюбил, я знаю мало и мало могу рассказать. Слышала, что есть на свете несравненная красавица Шхацфица, сестра семи братьев, убитых иныжами. Говорят, лицо ее светлее дня, а волосы темнее ночи. Шхацфица не только прекрасна, она сильна и отважна. Нет на свете лучшей жены для тебя. Но как отыскать ее? Я знаю только, что живет она там, где восходит солнце, посреди моря, и дороги к ней нет. Многие храбрецы пытались добраться до нее, но ни одному это не удалось, ни один не вернулся. На трудном пути к ней каждого подстерегает гибель: между нашими землями и морем Шхацфицы живет огромный орел Ан-Ак. Кружа над побережьем, он зорко следит, чтоб никто не приблизился к морю. Много нартов погибло от лютых когтей орла-великана. Миновать его нельзя, одолеть невозможно. Если ты его не убьешь, он убьет тебя.

Выслушав свою мудрую наставницу, Шауей загорелся желанием во что бы то ни стало уничтожить кровожадного орла, отомстить за погибших, избавить живых от вечной угрозы, а потом разыскать красавицу Шхацфицу и жениться на ней.

В Стране Нартов никто не превосходил Шауея отвагой и мужеством. Он возглавлял нартские походы. Грозная слава непобедимого воина ужасала врагов. Лесные звери, завидев Шауея, разбегались в смертельном страхе.

Орел Ан-Ак, подобно Шауею, был бесстрашен и непобедим. Когда он показывался в небе, ни одна птица не подымалась из гнезда, ни один человек не покидал жилища. Ан-Ак неустанно кружил над побережьем и, подкараулив путника, падал на него камнем, вонзал в него могучие когти и уносил к себе на ледяную скалу. Там он разрывал несчастного на клочья и съедал, а кости сбрасывал вниз.

Шауей надел доспехи, вскочил на Джамидежа и отправился к непобедимому орлу, чтобы сразиться с ним один на один и убить его.

Долго ехал Шауей в сторону солнечного восхода по нехоженым-неезженным дорогам, появляясь то в дремучих лесах, то в пустынных долинах, то на гребнях поднебесных гор. Долгие месяцы провел он в пути, не зная ни сна, ни отдыха.

Проезжая запоздно по безлюдным местам, он увидел высокую ледяную скалу. Взобравшись на ее вершину, Шауей решил там переночевать.

На рассвете Шауей спустился со скалы и поехал дальше. Вдруг ясное небо потемнело. Подняв голову, Шауей увидел, что над ним медленно кружит орел-великан.

Догадался Шауей, что это и есть кровожадный Ан-Ак! Выхватив меч, он остановился, готовый к битве. Медленно снижаясь кругами, Ан-Ак заклекотал:

Кинулся Ан-Ак на Шауея, сбил с ног, придавил к земле, когтил, клевал, хлестал крыльями. Долго боролись они, но вырвался Шауей и отшвырнул орла. Ан-Ак взмыл в небо и, развернувшись, вновь кинулся на Шауея, но тот ударом меча рассек пополам правое крыло Ан-Ака.

Еле держась в воздухе, Ан-Ак улетел.

— Больше не будешь разбойничать! — крикнул ему вслед Шауей, думая, что изувеченный орел уже не вернется.

Дальше и дальше ехал Шауей, направляясь к морям Шхацфицы. Девяносто дней и ночей не слезал с седла и все еще не добрался до моря.

Однажды в сумерки на перевале горного хребта он загляделся вдаль, пораженный чередованием тьмы и света: небо то темнело, то озарялось.

— Это сияет лицо моей Шхацфицы, — радостно воскликнул Шауей и помчался туда, где вспыхивал свет.

Когда кто-нибудь приближался к морю Шхацфицы, она знала об этом и озаряла дорогу, пока путник не добирался до берега. Но лишь пускался он в море, Шхацфица закрывала лицо черными косами. Сразу наступала тьма, и, заблудясь в бушующем море, измученный путник погибал. Шхацфица поклялась выйти замуж лишь за того, кто переплывет море в непроглядной тьме. Но это было не под силу даже самым отважным.

Шауей объехал море кругом, но не нашел места, откуда можно было бы отплыть, настолько высок и крут был берег.

— Как быть, Джамидеж? Посоветуй!

— Делать нечего. Прямо отсюда и отправимся. Только привяжи к моим бокам по большой охапке ка мыша.

Шауей так и сделал. Привязав снопы камыша к бокам коня, он вскочил в седло, и Джамидеж, разбежавшись, прыгнул с крутого берега в бездонную тьму. Уверенно и быстро он плыл все дальше и дальше, рассекая могучей грудью черные волны. Казалось, грозно шумящему морю нет конца. Рассердился Джамидеж, рванулся вперед изо всей силы, выдохнув ноздрями огонь. Тут увидели оба, и Шауей и Джамидеж, что подплывают они к стеклянной изгороди, окружающей двор Шхацфицы.

Въехав во двор, Шауей снял с Джамидежа намокшие связки камыша и привязал его к коновязи. А сам зашел в кунацкую, лег на скамью и крепко заснул.

Шхацфица давно уже следила с холма за неизвестным путником, который приближался к ее жилищу. Увидев, что неведомый гость вошел в кунацкую, Шхацфица спустилась с холма и направилась туда же, говоря сама с собой: "Кроме Шауея, по которому я тоскую, которого жду дни и ночи, никто не в силах переплыть моего моря".

Войдя в кунацкую, она увидела спящего Шауея.

— Ты здесь, мой возлюбленный! — воскликнула она, склонясь над Шауеем. Но он не слышал ее.

Семь дней и семь ночей Шауей спал непробудно, а Шхацфица сидела рядом, лаская его.

Когда минули семь суток, Шхацфица разбудила Шауея песней:

Шауей проснулся и от всего счастливого сердца ответил песней:

Устроили жених с невестой большое пиршество. Веселые гости прославляли отвагу Шауея и красоту Шхацфицы. Отпраздновав счастливую встречу, витязь и его возлюбленная отправились в Страну Нартов. Лицо Шхацфицы озаряло дорогу, а закинутые за плечи черные косы одевали мраком путь, оставшийся позади.

Узнав, что Шауей возвращается домой с красавицей Шхацфицей, разгневанный Ан-Ак решил их подстеречь. Медленно кружил он над дорогой, поджидая путников. Вот показались они из-за холма верхом на могучем Джамидеже, который плясал на ходу, радуясь, что помог Шауею найти красавицу-невесту.

Не замечая, что за ними следит Ан-Ак, Шауей решил остановиться и отдохнуть. Расстелив бурку, он усадил Шхацфицу и расседлал Джамидежа. Оглядевшись кругом и не заметив опасности, Шауей прилег и крепко заснул. Уставшая Шхацфица тоже задремала, положив голову на грудь Шауея.

Ан-Ак выглянул из-за горы. Он взмыл в небо, кинулся на землю, схватил могучими когтями Шхацфицу и унес ее к себе, на вершину ледяной скалы.

Проспав семь суток, Шауей проснулся. Красавицы Шхацфицы с ним не было.

Взбежав на соседнюю гору, долго и громко окликал Шауей Шхацфицу, но она не отозвалась. Сев на землю, думал-гадал Шауей, куда подевалась Шхацфица? Что с ней случилось? Сама ли скрылась от него, как прежде, или же ее похитили? Так или этак, но Шауей решил, что без Шхацфицы он домой не вернется.

Сойдя к месту ночлега за своей буркой, Шауей увидел, что она забрызгана кровью. Осмотревшись вокруг, Шауей заметил следы крови, ведущие куда-то в сторону. Это кровь Шхацфицы каплями падала на землю из-под когтей орла, когда Ан-Ак летел со своей добычей.

— Еге-гей! — воскликнул витязь, накидывая бурку. — Шхацфицу от меня кто-то унес. Стыд и позор! Пока я спал, у меня отняли жену. Если не найду ее живую или мертвую, если не отомщу похитителю — не жить мне на свете!

И Шауей отправился на поиски Шхацфицы по кровавому следу. Без отдыха и сна, в зной и в холод, в дождь и в буран стремился он все дальше и дальше, не встречая на пути ни людей, ни зверей.

Однажды переправлялся он через большую гору и увидел впереди, что небо полыхает зарницами, то темнея, то озаряясь. Шауей догадался, что это Шхацфица дает ему весть о себе и указывает дорогу. Дорога эта вела к ледяной скале Ан-Ака.

Шауей приблизился к подножью скалы и выждал миг, когда Шхацфица закрыла лицо черными косами, чтоб он мог подняться, незамеченный орлом.

Шауей чуть тронул поводья, и Джамидеж перемахнул на вершину.

Увидев неподалеку Ан-Ака и Шхацфицу, Шауей тихонько слез с коня и подкрался к орлу.

Ан-Ак стоял спиной к Шауею, а под правым его крылом, под теплым орлиным пухом, сидела красавица Шхацфица. Не затем похитил ее Ан-Ак, чтобы съесть или убить, а потому что любил ее.

Только было Шауей размахнулся мечом, Ан-Ак заметил его, отпрянул, налетел на витязя вихрем, придавил к земле и стал яростно рвать когтями, хлестать крыльями.

Шхацфица кинулась на помощь Шауею. Но не успела она добежать, как Шауей поднял орла за крылья и разорвал пополам. Потом отсек ему голову и выдернул крылья. До самого подножья обагрила скалу кровь Ан-Ака.

Увидев, что Ан-Ак убит, Шхацфица крепко обняла Шауея.

— Я знала, что ты найдешь меня! — воскликнула она. — Дни и ночи я ждала тебя и боялась, что ты не одолеешь страшного орла. Теперь уже никто не поме шает нашему счастью!

— Пусть твое светлое лицо всегда озаряет нарт ские земли! — сказал Шауей, и Шхацфица ответила:

— Пусть этот свет будет нартам на счастье!

Шауей посадил Шхацфицу на коня и отправился к нартам, прихватив с собою крылья орла.

Когда услышали нарты, что Шауей, убив свирепого Ан-Ака, возвращается со своей женой, красавицей Шхацфицей, все, от мала до велика, собрались, чтобы встретить витязя. Когда Шауей и Шхацфица приблизились к нартским селениям, нарты шумным шествием направились им навстречу. В пути они плясали и веселились. Они встретили Шауея в широком Нартском Поле, провозгласили в честь его богатырскую здравицу и вместе со Шхацфицей торжественно проводили на санопитие. Семь дней и семь ночей пировали нарты, прославляя непобедимого Шауея, сына Канжа, единственного сына Нарибгеи.

Шхацфица, поселившись у нартов, озаряла их земли светозарным своим лицом.

Так Шауей и Шхацфица прожили свой век, и счастье их не омрачилось ни разу.