Онлайн чтение книги Океаны Айдена
Глава 1. Ай-Рит

Одинцов высунулся из-за камня, и тут же над его макушкой свистнула стрела. Кремневый наконечник чиркнул о скалу за его спиной, разбившись на тонкие пластинки, похожие на мутное стекло. Он проворно пригнулся, успев, однако, заметить, что на берегу у самой воды, там, где стремительные струи течения замедляли бег, копошились не меньше двух сотен смутных теней.

Рядом тяжело засопел и заворочался Бур. От него пахло мокрой шерстью и застарелым потом.

– Голова поднимать – плохо, – просипел он, хватая горячий воздух раскрытой губастой пастью.

Даже ночью – и даже для трогов! – условия на поверхности казались близкими к той хрупкой грани, за которой подстерегала смерть. Два-три часа еще можно было вытерпеть, но не пять и не шесть. Тем более что через пять часов наступал рассвет, а с ним – неминуемая гибель. Провести день на голой скале Ай-Рита и остаться в живых не удалось бы никому, ни человеку, ни птице, ни зверю. И поэтому переселенцам с Верховьев приходилось спешить – если они не пробьются в пещеры айритов до восхода солнца, то к полудню все будут мертвы.

Одинцова удивляла тяга некоторых племен трогов к перемене мест. В конце концов, все острова, узкой цепочкой протянувшиеся вдоль Зеленого Потока, были похожими, как зерна одного колоса. Всюду голый, выжженный солнцем камень, покрытый кое-где желтоватым налетом соли да ломким фиолетовым лишайником; камень, лишайник, и больше ничего. Расстояния между клочками суши варьировались от четырех до десяти километров, а размеры этих округлых вершин экваториального подводного хребта не превышали восьмисот шагов в поперечнике. Те, где имелись естественные пещеры, были обитаемыми. В Великом Зеленом Потоке, стремительно катившем свои воды меж двух материков, от Западного океана до ЮжноКинтанского, насчитывалось, вероятно, тысяч пять таких скалистых островков. Одинцов не знал, сколько из них населяют троги – половину?.. десятую часть?.. Вероятно, они селились всюду, где были лабиринты гротов, пещер, глубоких подземных расщелин, естественной защиты от безжалостных солнечных лучей и душной, как в парной бане, атмосферы.

Но почему они иногда устремлялись в путь? Они плыли с запада, с Верховьев Потока, – ибо против течения не смог бы выгрести никто, – используя примитивные плоты из стволов пробковых пещерных деревьев. Что они искали? Чего хотели? На что надеялись? Об этом Георгий Одинцов не мог догадаться, но справедливо полагал, что трогов гнало в путь неистребимое человеческое любопытство, тот же внутренний позыв, который руководил Магелланом и Колумбом, Куком и Берингом. Эти обезьяноподобные пещерные жители, несмотря на устрашающую внешность, безусловно, были людьми, и их язык насчитывал около трех сотен понятий – больше, чем у аборигенов Андаманских островов на родной Земле.

Вспомнив о Земле, Одинцов на миг отключился. Он ушел в свое странствие зимой, когда вокруг Баргузина лежали снега. Хорошая была зима, снежная, настоящая сибирская… В Айдене он пробыл месяцев восемь, и, значит, в родных краях теперь начало сентября. Лес стоит еще зеленый, дни теплые, ясные, а утром прохладный ветер гуляет над Обью и тайгой, над лугами и полями, над городом Новосибирском, до которого от Баргузина час езды… Можно съездить, а можно остаться, потому как всюду есть главное – вода. Еще холодное пиво, соки, яичница с колбасой, котлеты с румяной жареной картошкой… Но вода важнее. Откроешь кран, и она побежит прозрачной свежей струйкой…

Бур толкнул его в плечо, просипел над ухом:

– Мясо! Много мяса!

Одинцов снова высунулся из-за причудливого обломка скалы. Серебристо-зеленоватый Баст стоял в зените, его диск слабо просвечивал сквозь белесый туман, висевший над скалой; быстрый бледно-золотой Кром, успевавший за ночь дважды пробежать по небесам, уже склонялся к горизонту. Шайка на берегу разделилась на два отряда, и цепочки косматых фигур потянулись к левому и правому краям каменной гряды, укрывавшей вход в пещеры Ай-Рита. Обычная тактика! Троглодиты Зеленого Потока всегда предпочитали обход фронтальной атаке, что, несомненно, доказывало их разумность. Окружение повышало шансы нападающих на успех, но в последнее время все попытки захватить Ай-Рит кончались одинаково – кровавой бойней. Ибо за барьером валунов, сглаженных солеными влажными ветрами, пришельцев поджидал клинок стального челя Одинцова.

Бур зашипел, махнув лапой налево. Он не таил обиды на этого странного незнакомца, рухнувшего сорок лун назад откуда-то с небес и в первой же стычке зарубившего почти четверть боеспособных мужчин племени. Что было, то прошло! Зато сейчас айриты процветали, питаясь гораздо лучше прежнего. Шестое нападение за месяц! И на этот раз столько крепких женщин и мужчин! Лучшим он позволит присоединиться к своему клану, но большая часть пойдет в котел. Его воины будут довольны! Впрочем, несмотря на активную помощь самок и детенышей всех возрастов, они не успевали съедать всех, кто был предназначен для этой цели, и хозяйственный Бур уже подумывал о запасах, о чем-то вроде мясной фермы.

Он поскреб шишковатый, заросший рыжим волосом затылок. Да, одни люди годятся только в котел, другие – для битвы! И этот Од действительно великий воин! Благодаря его стараниям племя удвоилось, и все приблудные покорны вождю Ай-Рита! Правда, и у Ода есть недостатки – он жрет только рыбу да мох и до сих пор не взял самку. Есть рыбу при таком изобилии мясной пищи! Пфуй!

Тем временем Одинцов, наяву грезивший о холодной воде и сочном говяжьем бифштексе, пробирался на левый фланг. Рыба ему осточертела, но опуститься до каннибализма он не мог, хотя в пище был неразборчив – в бытность во Вьетнаме, Анголе, Сомали ел червей, лягушек и жуков. Но люди – даже то подобие людей, каким являлись троги, – все же не лягушки… И, разумеется, не червяки.

По пятам за Одинцовым следовали пять самых сильных воинов клана с плетеными щитами и дубинками. Задача у них была одна: прикрывать его от стрел, пока он орудует челем. Стрелы с кремневыми наконечниками оказались очень неприятной штукой – кремень щепился при самом слабом ударе, крохотные каменные чешуйки внедрялись глубоко в плоть, и рана начинала загнивать. Больных умерщвляли и разделывали для котла; туда же могли попасть и охранники Одинцова, если бы его задело стрелой – Бур шутить не любил, и у него всякая вина была виноватой. Поэтому стражи выполняли свои обязанности с истовым усердием.

Правый фланг защищал вождь с остальными бойцами, полусотней мужчин и тремя десятками самых крепких и самых злобных женщин. Весьма многочисленный отряд – обычно этих сил хватало, чтобы перебить атакующих или сдержать их, пока не подоспеет Одинцов со своим челем, смертельным лезвием на длинной рукояти. Вернее, чель с Одинцовым, ибо в этом боевом союзе, по мнению троглодитов, волшебное оружие стояло на первом месте. Возможно, они были правы.

Одинцов нырнул в тень за обломком скалы, формой напоминавшей слоновий бивень; пятеро трогов громко сопели и шлепали сзади. Разделка туш – так он называл предстоящую операцию – всегда производилась на сравнительно ровной и просторной площадке перед этим каменным бивнем. Чель, грозное хайритское оружие, требовал места для маневров, так что в выборе стратегии Одинцов был вынужден подчиняться своему клинку.

Темная вонючая масса нападающих хлынула через край площадки, неторопливо растягиваясь цепью. Теперь он мог различить отдельные фигуры, такие же мощные, коренастые и волосатые, как у его спутников. Пришельцы на миг остановились – видимо, удивленные тем, что хозяева не встречают их стрелами и камнями, – затем неуклюже, но быстро заковыляли вперед. На сей раз их было много, очень много, и Одинцов догадался, что сегодня основная работа достанется ему.

Повернувшись к одному из своих телохранителей, он ткнул его в грудь и сказал:

– Ты – идти Бур. Идти быстро-быстро! Сказать Бур: прислать сюда две руки женщин, ловить мясо для котла.

Трог кивнул и растворился в полумраке. Пусть приведет женщин; они крепкие, свирепые и в драке не уступают мужчинам. Одинцов чувствовал, что на этот раз ему нужна помощь. Пришельцев оказалось больше сотни, и, значит, атака справа будет слабее. Такое иногда случалось: в зависимости от темперамента и личных пристрастий, нападающие предпочитали прорываться либо мимо слоновьего бивня, либо правее, мимо камня, похожего на спину двугорбого верблюда, где располагался командный пункт вождя. На этот раз предпочтение было отдано бивню.

Дождавшись, когда первая группа пришельцев окажется в пяти шагах от каменистой гряды, Одинцов, по-разбойничьи свистнув, выскочил из своего укрытия. Затем свист раздался снова – когда, приблизившись к шеренге трогов, он пустил в дело чель. Звук рассекаемого сталью воздуха оборвался сочным хрустом, потом все начало повторяться в мерном ритме джазового оркестра: ссс-чпок!.. ссс-чпок!.. ссс-чпок!..

С реакцией у пещерных жителей было плоховато. Точнее говоря, они могли двигаться быстро, но прежде им требовалось подумать, куда бежать и зачем. Думать же они не любили. Те немногие, кто оказывался способным на такой подвиг, становились вождями или шаманами – может быть, один-два из сотни. Одинцов уже не раз замечал, что примитивное общество его мохнатых соратников испытывало острейший дефицит по части интеллектуалов. Временами троги напоминали ему бомжей, что толкутся у ларька, окружая заводилу, самого крепкого и хитрого, в чью ладонь суют рубли, сбрасываясь на бутылку.

Еще одно роднило их с бомжами: присущее дикарям звериное чувство самосохранения у них казалось притупленным или, во всяком случае, не приводившим к инстинктивной быстрой реакции. Никаких опасных животных на островах Зеленого Потока не водилось, а самая крупная рыба – из тех, что представляли интерес с гастрономической точки зрения, – была длиною в руку. Прозябание в пещерном мирке, монотонное и тягучее, резко отличалось от полной приключений жизни охотничьих племен. Тут существовали лишь две опасности: очутиться в котле и погибнуть в стычке с пришельцами. Но в этих схватках трог противостоял трогу, и шли они на равных.

Это было племя тугодумов. Возможно, потому его и вытеснили в самое гиблое, самое мерзкое место на всей планете. Думай хоть целый год, хуже не придумаешь!

Одинцов скосил уже десяток мохнатых фигур, когда остальные, опомнившись, с ревом навалились на него. Он перехватил древко челя посередине обеими руками и вступил в ближний бой. В серебристом свете Баста тускло мерцало лезвие, вспарывая животы, отсекая руки и разбивая черепа; иногда Одинцов наносил удар концом рукояти, где торчал острый стальной наконечник, чувствуя, как он погружается в податливую плоть. Четверка телохранителей прикрывала его со спины, резво орудуя дубинками. Потом их осталось трое, двое, и Одинцов вдруг понял, что их постепенно оттесняют к камням. Это было плохо. Говоря по правде, это никуда не годилось! Среди высоких каменных обломков он не мог как следует размахнуться своим оружием.

Он прижал чель к груди и, словно живой таран, ринулся налево, туда, где шеренги темных фигур казались не такими плотными. Он сбил пятерых или шестерых трогов, запнулся, упал на колени, потом на бок и быстро перекатился по неровной почве на свободное место. Позади него слышался хруст костей и сдавленные вопли – толпа нападавших приканчивала телохранителей. Похоже, они даже не поняли, куда подевался главный убийца, и продолжали в тупом ожесточении терзать обмякшие тела.

Одинцов вскочил на ноги и двумя ударами клинка прикончил двух отставших пришельцев. Он находился сейчас с тыла мохнатой орды и мог разделаться еще с десятком-другим трогов до того, как его заметят. Если он не ошибся в счете, перебито уже тридцать нападавших – примерно четверть. Раньше этого хватало, чтобы остальные разбежались с испуганным воем, но сейчас их было много, чересчур много.

Георгий Одинцов, полковник в отставке, вольнонаемный служащий и испытатель баргузинского Проекта, он же – Аррах Эльс бар Ригон, нобиль империи Айден и герой Хайры, вздохнул и опять взялся за чель. Ему приходилось тяжким трудом отрабатывать пищу и кров, предоставленные повелителем троглодитов на этой окраине мира. Конечно, он сам мог бы захватить власть в племени, прикончив Бура, но, в сущности, ничего бы не переменилось. К тому же Одинцов знал, что рано или поздно уйдет отсюда, и тогда племя Ай-Рит неизбежно погибнет без толкового лидера. Он не хотел такого исхода; как бы то ни было, добром или силой, айриты все же приютили его.

Снова свистел клинок, падали темные коренастые фигуры, площадку перед скалистой грядой оглашали нечленораздельный рев и хрипы умирающих. Потом за валунами на дальней ее стороне мелькнули смутные тени, камни и стрелы обрушились на пришельцев, и Одинцов понял, что пришла подмога. Он тут же бросился на землю – ему совсем не улыбалось получить стрелу в плечо или между ребер. Вдали раздавался голос Бура – очевидно, тот справился со своей работой на правом фланге и решил лично оказать поддержку лучшему бойцу племени. Теперь нападавшие были обречены – с вождем пришло не меньше полусотни воинов, мужчин и женщин.

Пришельцы прекратили сопротивление, сгрудившись посреди площадки обреченной толпой. Проиграв, они превратились в фаталистов. Не все ли равно, где погибнуть от удара палицы – тут, наверху, или в пещерах… Конец был один, и потерпевшие поражение с роковой неизбежностью попадали в котел. Правда, у некоторых, наиболее крепких, оставалась надежда занять места погибших айритов. Пещеры под скалой были довольно просторны и могли приютить и прокормить сотню взрослых и сотню детенышей; Бур же, весьма ревностно относившийся к своим обязанностям вождя, следил, чтобы племя всегда могло выставить не меньше семи-восьми десятков сильных бойцов.

Одинцов поднялся на ноги и помахал челем над головой. Женщины собирали оружие пришельцев, часть мужчин повела пленников к пещерам, остальные начали стаскивать в кучу тела убитых – главную ценность, которой побежденные могли поделиться с победителями. Бур, переваливаясь на коротких ногах, подошел к Одинцову. Судя по разинутой пасти, что означало улыбку, вождь был доволен.

– Хорошо. Четыре руки чужих… Там, – он махнул волосатой лапой направо, – две руки. Хорошо!

Бур мучительно сморщил лоб, вычисляя.

– Шесть! Шесть! – Ударив себя в грудь, он разразился звуками, похожими на радостный хохот. – Шесть – идти, – переставляя два толстых пальца левой руки по ладони правой, Бур показал, как оставшиеся в живых враги бредут к пещерам. – Остальные – лежать! Много, много – все лежать! – Вождь склонил голову к плечу и закрыл глаза, изображая мертвеца.

Он был очень неглуп, этот Бур, скорее даже умен – с точки зрения трогов, конечно. Он умел считать до ста, складывать и вычитать – тоже в пределах сотни, мог делить на два, на три и даже на четыре. К тому же он обладал твердым характером, физической силой и определенными тактическими способностями. Словом, лучшего компаньона в дальнейших странствиях трудно было бы желать, если бы не одна загвоздка: Одинцов люто ненавидел этого пожирателя человечины. Расовая неприязнь к этому не имела отношения; собственно, ее у Одинцова не было, так как за время своей военной карьеры он больше дрался за черных и желтых против белых. Теперь вот дерется за волосатых, и в принципе они ничем не хуже негров… За одним исключением: ни сомалийцы, ни ангольцы не являлись каннибалами.

Но в спутники вождь не годился еще потому, что был начисто лишен любопытства. Он имел практический склад ума, принимал обстоятельства как должное и стремился извлечь из них выгоду, не думая о причинах, эти обстоятельства породивших. Хороший предводитель, но, в сущности, никудышный помощник в дальней экспедиции. Потому и сидел он на своей скале, наслаждаясь сытым благополучием, которым осчастливил племя стальной одинцовский клинок.

Однако шесть десятков пришельцев попали в плен… Шестьдесят трогов! Гораздо больше, чем после прежних схваток. Может быть, среди них найдется кто-то…

Остальные были мертвы. Бур сказал – много; значит, больше ста. Скорее всего, сотни полторы, прикинул Одинцов. Вождь выберет человек пятнадцать, чтобы компенсировать потери в этой великой битве, а прочие пойдут в котел. Итак, по целому свеженькому трупу на каждого айрита, включая грудных детенышей! Да им хватит этого на месяц! Воистину, великая виктория!

Он с отвращением скривился. Тела разделают и будут коптить; переходы, залы и каморки провоняют кровью – человеческой кровью! Бур устроит пиршество, станет совать ему лакомые куски, навязывать женщин… Женщины! Боже, спаси и сохрани! Эти мускулистые, волосатые и кривоногие твари – женщины!

Шагая к темному зеву главного входа, Георгий Одинцов вскинул руку, стиснул кулак и погрозил затянутым паром небесам, низко висевшим над Великим Зеленым Потоком, – небесам, откуда мстительные боги Айдена скинули его прямо в эту гнусную дыру. Кто же из них постарался? Мрачный Грим, один из Семи Священных Ветров Хайры? Или Шебрет, грозная злобная богиня? Кто сыграл с ним такую отвратительную шутку? Не иначе как сам пресветлый Айден, повелитель этого мира! Должно быть, хочет изгнать его прочь, в прежнее тело, в старость, которая не за горами, в ничтожество, в нищету… Но он не поддастся!

Стиснув зубы, Одинцов спустился вниз по широкому проходу с неровными стенами, на которых кое-где слабо люминесцировали клочья съедобного лишайника. Света их хватало лишь на то, чтобы различать пальцы на расстоянии вытянутой руки, но все же неяркое сияние разгоняло вековечный мрак.

В главной пещере, куда он попал из коридора, освещение было гораздо лучше. Тут светился весь потолок, обросший лишайником, до которого троглодиты добраться не смогли – своды пещеры вздымались на тридцать метров в высоту. В дальней ее половине лежало то ли озеро, то ли болото с горькой стоячей водой, заросшее странной растительностью – полудеревьями, полуводорослями. Их прямые стволы толщиной с ляжку взрослого мужчины торчали над темной поверхностью, заканчиваясь веером редких ветвей с длинными и узкими, похожими на щупальца листьями.

Кремень, лишайник да эти деревья были основой экономики трогов. Из кремня делали скребки, топоры и наконечники для стрел и копий; с его же помощью добывали огонь. Лишайник соскребали со стен, долго вымачивали и ели; пережеванную кашицу оставляли бродить – через пару недель она превращалась в отвратительное, но хмельное пойло. Деревья-водоросли поставляли все остальное: гибкие ветви для луков, древки для копий и стрел, лыко, дубины, топливо. И бревна для плотов, если племя решало переселиться.

Одинцов направился к правому берегу подземного озера, стараясь держаться подальше от входа в коридор, где располагались продуктовые пещеры – оттуда несло застарелым отвратительным запахом гнилой рыбы и мяса. Он старался не думать о том, ч ь е это мясо. Что касается рыбы, то каждая женщина племени знала, чем рискует, подав Упавшему с Неба протухшую пищу. Как минимум ее ждала затрещина, но странный пришелец мог пустить в ход острый блестящий зуб, который носил у пояса, отрезать волосы, а то и ухо отхватить. После пары подобных эпизодов рисковать никто не хотел, и Одинцову подносили только свежевыловленную и тут же поджаренную над угольями рыбу. Другое дело, что его воротило от этого неизменного блюда.

На полпути между входом в большую пещеру и глубокой нишей, отведенной ему, находился котел. Котел ли? Само это слово было весьма вольным переводом соответствующего айритского термина; однако такое понятие в языке трогов существовало и применялось только для этого места и никакого иного. Одинцов справедливо полагал, что для обитателей Ай-Рита название вещи определяется ее функцией, а не видом: все, чем бы тебя ни треснули по голове, – дубина; все, чем можно проколоть насквозь, – копье. Так что котел, безусловно, являлся котлом, а не чаном для кипячения белья.

Это была природная впадина в скале почти полусферической формы диаметром в пару метров; ее поверхность отполировалась до блеска временем и интенсивной эксплуатацией. В котел заливали воду с помощью сосудов из рыбьей кожи, бросали продукт – рыбу или выпотрошенного пленника, а потом опускали раскаленные в костре булыжники. Способ древний, как мир; на Земле доисторические предки Одинцова таким же образом варили похлебку. Но их потомка это не слишком утешало. Он не любил подходить к котлу и тщательно следил, чтобы какая-нибудь услужливая самка не подсунула ему сваренную там рыбу.

Справа от котла все пространство у стены занимали сложенные аккуратными штабелями бревна от плотов – военная добыча айритов за последний месяц. Их было тут тысячи две, и через несколько дней, когда плоты сегодняшних переселенцев подсохнут на солнце, станет еще на тысячу больше. Племя Бура обеспечено топливом на целый год.

За дровяным складом огромной грудой были свалены дубинки, луки со спущенной тетивой, копья и стрелы, увязанные плотными пачками.

Десятка полтора подростков подносили новые трофеи; увидев Одинцова, они испуганно порскнули в разные стороны.

Наконец, отбросив сплетенную из лыка занавесь, он очутился в своей личной нише. Бур выделил ему президентский люкс: пять метров в длину, три – в ширину, с каменным спальным возвышением у дальней стены и еще одним, около входа, заменявшим стол. Табуретами служили несколько больших чурбаков.

Одинцов протер лезвие лоскутами заскорузлой от крови кожи, сунул оружие в угол, рядом с ножнами меча, расстегнул и бросил на каменную столешницу пояс и кинжал. Больше на нем, кроме набедренной повязки да похожих на лапти сандалий, ничего не было. Его одежда, сапоги и прочее добро, которое он прихватил с собой, покидая замок, хранились в мешке, лежавшем на выступе стены. И можно было биться о любой заклад, что ни один обитатель Ай-Рита, ни старый, ни молодой, даже на шаг не приблизится к этому имуществу.

Повалившись на постель, Одинцов вздохнул и мрачно уставился в низкий потолок; дурные мысли одолевали его все настойчивей, что обычно происходило после побоища. Убийство и насилие являлись неизбежным злом в его профессии солдата; убить врага в бою, зарезать, пристрелить или свернуть шею – все это было в порядке вещей. Отчего бы и нет, если родина прикажет? В конце концов, так диктовали долг и присяга, а к ним он относился с почтением, укрепившимся за долгие годы службы. Однако в резне на скалах Ай-Рита не было ни романтики, ни героики, ни исполнения долга, ни даже смысла; скотобойня, в которой он занимал почетную должность главного мясника.

Дьявол! Как же выбраться отсюда? Собственно, план у него был давно готов, и он нуждался только в надежном спутнике. По соображениям Одинцова, Зеленый Поток, стремивший свои воды между двух материков – центрального, Ксайдена, где находились империя Айден, эдорат Ксам и другие державы, и таинственного южного континента, – тянулся к океану на три тысячи километров. При скорости течения в тридцать узлов он миновал бы зону болот за три-четыре дня. И судно у него имелось, тот странный летательный аппарат, столь предательским образом сброшенный с небес; эта скорлупка, легкая, герметически закрытая и непроницаемая, отлично держалась на воде. Одинцов не сомневался, что прозрачный фонарь его флаера не пропускал солнечной радиации – это было проверено на опыте. Он рухнул вниз в самый полдень, затем волны выбросили его суденышко на Ай-Рит, где ему пришлось сидеть под пластмассовым колпаком до вечера.

Выбросили на Ай-Рит… Все дело в этом-то и заключалось! Западная оконечность островка, куда его вынес Зеленый Поток и где сейчас лежали плоты пришельцев, представляла собой отмель, переходившую в плоский каменистый пляж. Редкая удача! Из бесед с пленниками Одинцов выяснил, что большинство островов в Потоке с запада обрамляли скалы, так что высадиться на них становилось непростой задачей. Эти прибрежные утесы – да и сами островки – можно было обогнуть, если навалиться на весла в нужный момент. Тут требовались усилия двоих, иначе стремительное течение швырнет его кораблик прямо на прибрежные камни. Не исключалось, что прочный корпус спасет его от гибели, но лобовое столкновение на скорости в тридцать узлов могло привести к каким-нибудь повреждениям, трещинам или дырам… Во всяком случае, проверять это на практике он бы не рискнул.

Кроме этой проблемы, существовала еще одна. Чтобы обогнуть скалу, ее надо вовремя заметить. Не мог же он бодрствовать трое или четверо суток! И если бы только четверо… Может, эта проклятая вонючая клоака тянется на пять или шесть тысяч километров!

Он попытался вспомнить карту, которая возникла в момент старта флаера на крохотном экране – по-видимому, дисплее автопилота, – и в очередной раз проклял себя за то, что не перенес ее на пергамент за долгие спокойные часы, пока его аппарат стремительно мчался к югу. Проклятая самонадеянность! Он парил над облаками на высоте нескольких километров, свободный, как все Семь Хайритских Ветров… Он испытывал пьянящее чувство полета – и победы! Ибо тайна Асруда бар Ригона была раскрыта, ключ подошел к замку, секрет оказался разгаданным… О чем он тогда думал? Или ночные ласки Лидор вконец лишили его разума?..

Несомненно, старый Асруд был агентом южан и выходцем с Юга.

И столь же несомненно, тайну воздушного пути в южные пределы охраняли лучше, чем думал Георгий Одинцов. О чем ему полагалось бы догадаться! Ни одна секретная служба не работает без страховки – это железное правило он усвоил еще в спецназе ГРУ. А сейчас, во всеоружии опыта и знаний, провалился и попал в эту дыру, проклятую всеми богами Айдена!

Ключей было два. Один, головка носатого демона, венчавшая кинжальную рукоять, раскрыл ему двери в тайник на чердаке. Второй… Второй он держал в руках чуть ли не с первой минуты, когда очнулся на плоту посреди Длинного моря. Фатр, плоская штучка, спрятанная в мешке Рахи и похожая на зажигалку или миниатюрный фонарик, – она и была вторым ключом! И скважина, к которой подходил этот ключик, все время находилась перед его глазами – на протяжении всего полета! Он припомнил узкую щель в самом низу панели управления, рядом с монитором автопилота, и застонал сквозь стиснутые зубы.

Запрос пришел, вероятно, в тот момент, когда его флаер пересек линию экватора. Проклятая кнопка рядом с экраном вдруг осветилась и ритмично замигала красным, в кабине раздался спокойный голос. Похоже, человек произносил всего два слова, но совершенно непонятных Одинцову. Впрочем, долго гадать ему не пришлось – требование тут же повторили на айденском и по-ксамитски, и сводилось оно к короткой и ясной фразе: «Ваш опознаватель?» Или пароль, шифр, код, тайное «сезам, откройся!» Вот что требовали от него! И все, что оставалось сделать, – сунуть «зажигалку» в щель рядом с монитором и, вероятно, надавить крохотную кнопку на ее торце.

Он не догадался. И голос бесстрастно произнес два новых слова, смысл которых стал понятен моментально. Это были слова «отключаю энергию». Или что-то в этом роде.

В следующую секунду экранчик на пульте погас, как и освещавший кабину плафон, затем аппарат начал терять высоту. Когда машина пробила облачные покровы, Одинцов догадался, что немедленная смерть ему не грозит – внизу расстилалась водная поверхность, где-то далеко на юге ограниченная темной полосой берега. Итак, его гипотеза была верна; чудовищная топь, остановившая хайритов, являлась заболоченным берегом моря или пролива. Он не сомневался, что на юге простирается такая же тысячемильная полоса грязи и вонючей воды – это ясно показывала карта на экране. Длинный шрам Великого Болота, отсекавший южный материк от Ксайдена, был окрашен в ядовито-зеленый цвет и посередине его тянулась зеленовато-синяя нить – водный поток, стремительно мчавшийся с запада к Кинтанскому океану. Одинцову казалось, что он находится сейчас над серединой этого пролива. До болота, как он решил, разглядывая местность с высоты, было километров восемьдесят, и, пожалуй, ему удалось бы дотянуть туда на планирующем полете. Но посадка в топь стала бы несомненной катастрофой. Пересечь болото пешком, как он отлично помнил, затея гибельная, так как южная часть необозримой и мерзкой Великой Трясины ничем не отличалась от северной. Что же до водного потока, то он мог по крайней мере вынести его в океан, причем довольно быстро – снижаясь, Одинцов сумел по достоинству оценить силу и скорость течения. И когда он заметил острова, темные точки в кружеве пены на сине-зеленой ленте, затянутой маревом тумана, то больше не колебался. Он сел на воду.

Приводнение прошло довольно гладко. Маленький летательный аппарат имел довольно большую скорость и превосходно слушался рулей. Пока флаер плавно снижался к воде, у Одинцова было время поразмыслить над произошедшим. Он вспомнил, как его, еще при первом осмотре, удивили небольшие размеры машины – в ней явно не было места для топливных баков или энергетической установки. Теперь эта загадка разрешилась: двигатель флаера не являлся автономным, а потреблял энергию, переданную извне. Мудрая предосторожность! Достаточно отключить питающий луч, чтобы захлопнуть двери перед нежелательными гостями с севера.

В этот момент Одинцов сообразил, для чего служит «зажигалка»-фатр. С запоздалой поспешностью он вставил ее в щель рядом с экраном и нажал кнопку, но ничего не произошло. Неужели этот проклятый аппарат не имел передатчика, какого-нибудь радиомаяка или иного устройства, способного послать сигналы бедствия? Это казалось сомнительным. Тем более что какой-то аварийный источник энергии, аккумуляторы или батареи, еще действовал; на пульте горело несколько лампочек, и машина превосходно слушалась управления – значит, работали сервомоторы или что-то в этом роде.

Водная поверхность приближалась, и Одинцов оставил свои торопливые попытки. Если передатчик существует, он разберется с ним в более спокойной обстановке; сейчас предстояло решить основную задачу – сохранить аппарат и свою жизнь. Он выровнял машину, стараясь, чтобы удар о воду пришелся под малым углом. Флаер летел сейчас на восток, туда же, куда мчалось бешеное течение; значит, проблем при посадке будет меньше. До воды оставалось метров двести, и с этой высоты Одинцов смутно различал две дюжины скалистых островков; их очертания дрожали и искажались в туманной завесе, поднимавшейся над потоком. Он понял, что эти утесы, несмотря на небольшую величину, могут представлять опасность для навигации – когда он рухнет в воду, аппарат станет неуправляемым.

Но судьба хранила его. Когда не помогут ни опыт, ни умение, ни мужество, можно рассчитывать лишь на удачу, на благосклонность Ирассы, богини счастливого случая. И она не подвела – флаер плавно, без резкой встряски коснулся воды. Второй удачей была высадка на Ай-Рит.

Когда течение подхватило машину и понесло ее со скоростью глиссера, Одинцов прежде всего убедился, что корпус не дал течи. Нигде не было ни капли – безусловно, флаер оставался герметичным. Тогда он положил руки на штурвал и через пять минут выяснил всю тщету своих стараний по управлению суденышком. Небольшие стреловидные крылья торчали над водой, так что он не мог менять направление, опуская левые или правые закрылки. Хвост, похоже, сидел в воде, и при первой попытке сманеврировать горизонтальным рулем машина как будто стала поворачивать; затем раздался сухой треск, и хвостовые рули обломились. Одинцов уже не сомневался, что такая судьба постигла бы и закрылки, окажись они пониже; в этом стремительном мощном потоке надо было тормозить весьма осмотрительно.

Мимо начали проноситься острова – один, другой, третий.

Скалы, то сглаженные и источенные водой, то острые, угрожающе-черные в своей первозданной наготе, смутно маячили сквозь белесое марево, неожиданно выплывая то слева, то справа. Одинцов чувствовал себя так, словно мчался со скоростью пятидесяти километров в час на неуправляемом автомобиле среди хаоса палаток и лотков восточного базара; впрочем, там он рисковал врезаться в посудную лавку или раздавить десяток дынь, а здесь дыней был он сам. Конечно, пятьдесят километров – небольшая скорость для привычного человека, но врезаться на ней в гранитный утес было бы весьма неприятно.

Он открыл дверцу, высунулся наружу и сразу же поспешно захлопнул ее. Там был ад, влажный душный полуденный ад! Он почувствовал жалящее прикосновение солнца, почти невидимого за клубами пара, и понял, что в этой раскаленной атмосфере не продержаться и часа. Огоньки на пульте тревожно замигали, и струйки прохладного воздуха коснулись его затылка – видимо, климатизатор включился на полную мощность. Температура в кабине все же начала расти, и какое-то время Одинцов со страхом думал, что сварится, будто яйцо. К счастью, где-то на тридцати градусах было достигнуто равновесие между притоком тепла снаружи и титаническими усилиями кондиционера – вполне приемлемо для человека, попавшего в консервной банке в котел с кипящим супом. Оставалось надеяться, что энергии в аккумуляторах хватит еще на несколько часов – или суток, смотря по обстановке.

Однако уже через час флаер выбросило на галечный пляж Ай-Рита. Одинцов просидел в машине до ночи, потом, захватив весь свой арсенал – чель, клинок, кинжал и арбалет – отправился исследовать остров. Тут-то он и напоролся на аборигенов, занимавшихся рыбной ловлей. К счастью, троги были вооружены только копьями и грубым подобием сетей, так что их первая попытка завладеть большим соблазнительным куском мяса, каким представлялся им пришелец, кончилась неудачей.

Когда на сцене появился Бур в сопровождении лучников, Одинцов уже добивал шустрых рыболовов. Вождь быстро проникся уважением к его искусству и стальным клинкам и поступил согласно традиции: пришелец был рекрутирован в племя, а двадцать свежезабитых туш отправились в котел. Затем странный предмет, на котором чужак спустился с небес, вытащили на берег и спрятали в глубокую нишу под выступом скалы; на этом эпизод первого знакомства, несколько бурного и нервозного, завершился.

Через три-четыре дня Ай-Рит был атакован очередной бандой переселенцев, и Одинцову пришлось отработать свой долг в двадцать покойников, после чего он был окружен знаками почтения и восторга. К тому времени он уже выучил местный язык, все триста слов от первого до последнего, и мог оценить сокровища, которые ему предлагались: лучший кусок мяса, трех самых толстых самок, почетное место у костра рядом с вождем и предводительство над третью воинов племени. Одинцов потребовал только отдельную пещеру с запасом циновок и печеную рыбу на чистом каменном блюде (понятие чистоты у трогов было весьма растяжимым; заметив, как женщины вылизывают его «тарелку», он в дальнейшем мыл ее сам). Кроме того, он наложил строжайшее табу на свой аппарат и прочие вещи, а затем, с маха перерубив мечом пару бревен, наглядно показал, какой будет мера пресечения. Бур грозно рявкнул, подтвердив слова пришельца, и повел глазами в сторону котла; итак, союз был заключен.

Теперь, валяясь на пропотевших циновках – в пещерах тоже было жарковато, – Одинцов предавался мрачным раздумьям. Виролайнен, научный руководитель Проекта, вроде бы оставил его в покое и не пытался больше гипнотизировать во сне – может, отчаялся включить механизм возвращения или готовил другую каверзу. Но и без этих ментальных атак Одинцов ощущал, что слабеет духом. Сны его тревожили, то соблазняя, то устрашая; снились ему прекрасная Лидор, его нареченная, и генерал Сергей Борисович Шахов, и оба умоляли его вернуться – только куда? В Айден, в родовой замок бар Ригонов, где обитала Лидор, или на Землю, в Баргузин? Еще снились пытки, каким он был подвергнут в Могадишо, джунгли, подожженные напалмом, бесплодные афганские ущелья, свист пуль и треск пулеметных очередей, минное поле, где он подорвался и получил осколок, едва не дошедший до сердца. К телу Рахи, молодого нобиля, все это не относилось, но память Одинцова не умолкала, воскрешая одну картину за другой: лица его покойных сослуживцев и бойцов, дебри Никарагуа, степи Анголы, лагерь партизан, атаки и ретирады, раны и кровь. Иногда снилось приятное: опочивальня милой Лидор или кабачок в Оконто, где он умял с приятелями-гвардейцами тушеного удава.

Страхи и соблазны! Еще неделя-другая, думал Одинцов, и он, пожалуй, без помощи Виролайнена распечатает ту потаенную дверцу, где начинается обратный путь… Мысль об этом была нестерпимой, так как имелась масса обстоятельств, по которым он не хотел возвращаться. Скажем, нераскрытый секрет; он так и не добрался до Юга, не выяснил, кто таится за двойной линией Великого Болота, люди или иные существа, пришельцы со звезд или аборигены этого мира. Еще была Лидор… если куда и вернуться, так в древний замок бар Ригонов, к прекрасной златовласке… Да и старый целитель Арток бар Занкор, и верный Чос, и славный хайритский вождь Ильтар Тяжелая Рука тоже кое-что значили! Не хотелось отбыть восвояси, не повидавшись с ними… Наконец, был еще он сам – вернее, ладное, крепкое, молодое тело и лицо, в котором от Арраха Эльса бар Ригона оставалось уже совсем немногое. Если бы он мог забрать все это с собой! Если бы мог!

Одинцов шумно вздохнул, чувствуя влажную липкую испарину на коже. Под многометровым щитом скалы было не так жарко, как на Поверхности, но все-таки камень даже ночью оставался нагретым до двадцати семи-тридцати градусов. Днем температура еще повышалась, и от зловония и вечной духоты, царивших в пещере, было совсем невтерпеж. Гнусная клоака! Хуже, чем пустыни и тропические джунгли на любом из земных континентов!

За циновкой, загораживающей вход, послышалось осторожное сопенье, потом в каморку просунулась голова. Кто-то из молодых… подросток, которого Бур использует на посылках… как его – Квик, Квок, Квак? Одинцов не мог вспомнить его имя.

Квик-Квок-Квак, от великого почтения втянув носом воздух, хрипло произнес:

– Бур послал… Ты идти, смотреть мясо!

Придется идти, смотреть мясо, то есть пленников. Как ни крути, он был третьим человеком среди айритского клана, занимая почетное место после Бура, вождя, и Касса, дряхлого колдуна. Но Касс по большей части только заговаривал раны; его уже не интересовали ни женщины, ни даже мясо, которое он не мог разжевать из-за отсутствия зубов.

Одинцов поднялся, застегнул на талии пояс с кинжалом, влез в плетенные из коры сандалии и направился к выходу. Квик-Квок-Квак, подобострастно изогнувшись, отвел циновку в сторону, затем потрусил следом – в качестве почетного сопровождения.

Пленники, десятков шесть, были уже построены на берегу у озера, между котлом и дровяным складом. Неведомо по какой причине, лишайник над этим местом люминесцировал сильнее всего, и хитрый Бур всегда разглядывал здесь новое пополнение, решая: кого в котел, кого в соплеменники. На этот раз немедленная смерть чужакам не грозила, ибо трупов после ночной битвы было предостаточно. Их уже разделывали в отдаленном углу огромной пещеры, и Одинцов старался не смотреть в ту сторону.

Почесывая волосатый живот, под которым свисал огромный пенис – не меньше, чем у носорога, как всегда казалось Одинцову при взгляде на этот чудовищный инструмент, – вождь неторопливо прохаживался вдоль шеренги пленных в сопровождении десятка воинов с дубинками. Ему надо было выбрать двенадцать самцов и пять самок, чтобы возместить потери в недавнем бою. Одинцов во время этой важной операции выполнял роль советника и ассистента.

Он подошел и встал рядом с вождем, возвышаясь над ним на целую голову. Бур повернулся к нему всем корпусом; мощные мышцы перекатились под клочковатой рыжей шкурой, когда вождь вытянул лапу в сторону шеренги.

– Ты смотреть, Од, смотреть хорошо! Вот это… это – не мясо! Это – хорошо! Это – сильный, толстый… Од хочет?

Отсутствие родов, спряжений и склонений в языке айритов делало речь вождя несколько путаной, что искупалось жестами. Одинцов проследил направление вытянутой руки Бура и мысленно охнул. Ему опять предлагали самку! Все правильно: крепкую толстую самку с грудями, свисавшими до пупа.

– Толстый, очень-очень толстый, – продолжал нахваливать свой товар Бур, и кончик его пениса дрогнул от вожделения. – Од и этот толстый – хорошо! – Он облизал пересохшие губы.

Одинцов отрицательно покачал головой:

– Нет. Бур и этот толстый – хорошо, очень хорошо! Бур – вождь, Бур – первый, Бур брать самый-самый толстый!

Бур огорченно вздохнул, подарив тем не менее толстой самке многообещающий взгляд.

– Другой? – вежливо поинтересовался он, поведя лапой вдоль шеренги, в которой было не меньше половины женщин. – Од хочет другой?

– Нет. Все самый толстый – Бур. Остальные – мясо.

Ему нелегко дались эти слова, хотя он ничего не мог изменить. Конечно, все остальные – в котел. Иного исхода не существовало.

– Од – хорошо? – сказал вождь с явно вопросительной интонацией. Нахмурив лоб, он построил более сложную фразу: – Од – здоров?

– Здоров, как окопная вошь! – подтвердил предмет его отеческих забот и, вырвав у ближайшего стража дубинку, переломил ее о колено. – Од здоровее орангутанга! Но это не значит, что он будет жрать обезьянье мясо и заваливать этих вонючих самок!

Бур, смущенный потоком незнакомых слов, произнесенных вдобавок на русском, почесал темя. Все-таки этот Од ненормальный! Не хочет самку! Правда, к нему, к вождю, проявляет полное почтение… Конечно, Бур выберет самок, половину руки… или даже больше… Мяса вдоволь, и можно прокормить еще пару-другую женщин…

Он мотнул головой, приглашая Одинцова проследовать вдоль строя.

– Бур, Од идти, смотреть дальше. Смотреть хорошо! Выбирать!

Два предводителя сделали несколько шагов, потом Бур остановился и ткнул кулаком в челюсть крепкого кривоногого парня.

– Это! – Затем он критически осмотрел соседа избранника, покачал головой и вдруг оживился – следующей стояла упитанная молодая самка. Вождь ткнул ее тоже. – Это? – Он вопросительно посмотрел на Одинцова.

– Это, это! – подтвердил его ассистент. Что ж, выглядели эти троги не хуже остальных.

Еще несколько шагов.

– Это, это, это, это! – Кулак вождя работал без перерыва. Одинцов вел подсчет.

Они подошли к концу шеренги.

– Это, это, эт…

– Хватит! – Одинцов положил ладонь на волосатое плечо.

– Рука… половина руки… и два! – Свои вычисления он сопроводил наглядной демонстрацией: растопырил перед физиономией Бура пальцы обеих рук, потом – одной, потом показал еще два пальца.

Вождь в раздумье поскреб отвислую нижнюю губу.

– Два? – спросил он, в свою очередь показывая два пальца.

– Два – толстый? Хорошо?

– Хорошо, – согласился Одинцов. Кто он такой, чтобы возражать вождю, если тому угодно увеличить свой гарем еще на пару самок? В конце концов, они хотя бы будут избавлены от котла!

Он сделал шаг вперед и увидел темные молящие глаза, странно живые и блестящие на неподвижном обезьяноподобном лице. Юноша, почти подросток… Коренастый, но крепкий и сильный; длинные руки с цепкими пальцами свешиваются едва ли не до колен, сквозь курчавый, еще редкий мех проглядывает коричневая кожа, губы довольно тонкие – для трогов, конечно. Но главное – взгляд! Этот парень хотел жить, в отличие от остальной толпы живого мяса, примирившегося со своей участью. Такое желание подразумевало и более тонкие чувства… во всяком случае, можно было надеяться, что они существуют.

Одинцов резко остановился и ткнул юношу кулаком в челюсть – точно так же, как Бур.

– Это!

Вождь, презрительно скривившись, оценил его выбор.

– Нет толстый! – вынес он вердикт. – Нет хорошо! Мясо!

– Это! – настойчиво повторил Одинцов, снова ткнув парня, на сей раз в ребра. – Это! Это – Од – хорошо!

– Од – хорошо? – Губа у Бура недоуменно отвисла. При слове «хорошо» мысли вождя работали в определенном направлении, а эротических изысков более цивилизованных обществ троги пока не ведали.

– Од – хочет – себе – второй! – пустился в объяснения Одинцов. Числительные играли важную роль в иерархии клана трогов.

Первый означало главный, старший. Второй, в определенных ситуациях, указывало на помощника, заместителя и вообще близкое к первому лицо.

– Это – второй – Од! Второй – Од – хорошо!

Бур как будто понял. Что ж, у него, вождя, был свой помощник-посыльный, этот самый Квик-Квок-Квак. Значит, Оду тоже необходим парень… скажем, носить его оружие, мыть каменное блюдо и чесать пятки. Вот только…

Вождь снова оглядел юношу и с сомнением пробормотал:

– Нет толстый… Плохо… – Он поискал глазами в группе усыновленных счастливчиков и кивнул на самого рослого. – Вот этот – хорошо! Толстый! Руки – толстый, ноги – толстый, голова – толстый! Это – второй – Од! Хорошо?

– Нет! – Одинцов яростно сверкнул глазами; этот спор уже начинал ему надоедать. – Руки толстый – хорошо! Ноги толстый – хорошо! Голова толстый – плохо! Это, – он хлопнул своего избранника по макушке, – голова хорошо! Од хочет это!

Бур, собственно, не собирался пререкаться – тем более что в самом конце шеренги имелась парочка на удивление толстых и аппетитных самок. Вождь устремился к ним, небрежно махнув лапой в сторону темноглазого юноши:

– Хорошо! Это – Од – хорошо!

Одинцов ухватил парня за руку и выдернул из шеренги смертников. Тот широко раскрытыми глазами уставился на своего спасителя и господина. Приложив ладонь к груди, Одинцов назвал свое имя, стараясь говорить медленно и отчетливо:

– Я – Од. Од! Хо-зя-ин! Ты?..

– Мой звать Грид. Грид помогать тебе. Грид – твой второй! Грид – рядом, всегда! Грид – не мясо! Грид помогать Од!

Стараясь понять эту небывало длинную для трога речь, Одинцов не сразу сообразил, что слышит знакомые слова. То был невнятный, почти неразборчивый и исковерканный до невозможности, но несомненно айденский язык!