Онлайн чтение книги Ому Omoo: A Narrative of Adventures in the South Seas
Глава LXI. ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ПУТЕШЕСТВИЮ

Весь остаток дня мы слонялись без дела, обсуждая наши планы.

Доктор жаждал посетить Тамаи, уединенную деревню внутри страны, расположенную на берегу довольно большого озера того же названия и окруженную рощами. Попасть туда из Афрехиту можно было по глухой тропинке, проходившей по самым диким в мире местам. Нам много рассказывали об озере, которое изобиловало такой вкусной рыбой, что в прежние времена рыболовы приезжали туда даже из Папеэте.

Кроме того, по берегам озера росли самые лучшие на всем острове плоды, отличавшиеся исключительным вкусом. «Ве», или бразильская слива, достигала там величины апельсинов, а великолепная «архея», или таитянское красное яблоко, наливалась более ярким румянцем, чем в любой из прибрежных долин.

В довершение всего в Тамаи жили самые красивые и наименее затронутые цивилизацией женщины из всех, населяющих острова Товарищества. Короче говоря, эта деревня находилась так далеко от берега и по сравнению с другими местами на нее так мало повлияли недавние перемены, что таитянская жизнь во многих отношениях сохранилась там такой, какой ее когда-то наблюдал Кук во времена юного Оту, мальчика-короля.

Получив от наших хозяев все необходимые сведения, мы решили добраться до деревни и, прожив в ней некоторое время, вернуться на побережье, а затем проделать по нему путь до Талу — гавани, расположенной на противоположной стороне острова.

Мы сразу же стали готовиться в дорогу. Перед самым отъездом с Таити я обнаружил, что мой гардероб ограничивается двумя почти не пригодными для носки костюмами (состоявшими из куртки и брюк каждый), и по принятому у матросов способу подшил их для взаимной пользы один под другой. Привив красную куртку к синей, я вывел, таким образом, новую чудесную разновидность одежды. Таково было состояние моего гардероба. У доктора дела обстояли ничуть не лучше. Его расточительность в конце концов привела к тому, что ему пришлось носить матросское одеяние; но к этому времени его куртка — из легкой хлопчатобумажной ткани — почти совсем износилась, а взамен у него ничего не было. Коротышка великодушно предложил Долговязому Духу другую, несколько менее рваную, но тот от милостыни гордо отказался и предпочел облечься в старинный таитянский наряд — «руру».

«Рура», которую когда-то носили в качестве праздничного одеяния, теперь встречается редко; но капитан Боб часто показывал нам такой наряд, хранившийся у него как семейная реликвия. Это был плащ или мантия из желтой таппы, в точности похожая на «пончо» южноамериканских испанцев. Голова просовывается в разрез посередине, и плащ свисает свободными складками. Тонои раздобыл кусок грубой коричневой таппы, которого должно было хватить на короткую мантию подобного фасона, и за пять минут доктор экипировался. Зик, критически осмотрев эту тогу, напомнил ее владельцу, что между Мартаиром и Тамаи придется переходить вброд много рек и преодолевать пропасти, и посоветовал повыше поднимать подол, если уж он собирается путешествовать в юбке.

Одним из серьезных неудобств было полное отсутствие у нас обуви. На вольных просторах Тихого океана матросы редко носят ботинки; мои полетели за борт в тот день, когда мы встретили пассат и, не считая нескольких прогулок на берег, с тех пор я обходился без обуви. В Мартаире она пригодилась бы, но достать ее мы не могли. Однако для задуманной нами экспедиции она была необходима. Зик, владелец пары огромных ветхих башмаков, свисавших со стропил, подобно переметным сумам, согласился уступить их доктору в обмен на нож в футляре — единственную сохранившуюся у того ценную вещь. Что касается меня, то я смастерил себе из бычьей кожи сандалии, какие носят индейцы в Калифорнии. Их делают в одну минуту; подошва, грубо вырезанная по ноге, удерживается тремя кожаными ремешками, охватывающими подъем.

Несколько слов надо сказать и о наших головных уборах. У моего товарища была прекрасная старая панама, сплетенная из травы, почти такой же тонкой, как шелковые нити, и настолько упругой, что свернутая в трубку шляпа моментально раскручивалась и принимала прежнюю форму. В своем изысканном испанском сомбреро с широкими полями и в «руре» доктор Долговязый Дух напоминал нищего гранда.

Не менее изысканный вид имел и я в моей восточной чалме. Я начал носить ее по следующей причине. Когда за несколько дней до прибытия в Папеэте моя шляпа упала за борт, мне пришлось надеть чудовищное сооружение из разноцветной шерсти — шотландскую шапку, как ее называют моряки. Всякий знает, как упруга вязаная шерсть; этот каледонский головной убор столь плотно облегал череп, что полное отсутствие доступа воздуха вредно отражалось на моих локонах. Тщетно я пытался устроить вентиляцию: каждое проделанное мною отверстие затягивалось в одно мгновение. Можете себе представить, как нагревалась моя шапка под горячими лучами солнца.

Видя мою нелюбовь к ней, Кулу, мой почтенный друг, стал уговаривать меня подарить ее ему. Я так и сделал, указав при этом, что, хорошенько прокипятив шапку, он сможет восстановить первоначальную яркость ее красок.

Тогда-то я и начал носить чалму. Я взял у доктора его новую полосатую рубашку из яркого ситца и обмотал ее складками вокруг головы, а рукава оставил болтаться сзади, устроив таким образом хорошую защиту от солнца; однако в дождь этот головной убор лучше было снимать. Свисавшие рукава усиливали экзотический эффект, и доктор называл меня двухбунчуковым турецким пашой.

Нарядившись так, мы были готовы двинуться в Тамаи, в зеленых салонах которого рассчитывали произвести немалую сенсацию.