Онлайн чтение книги Остров Разочарования
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. I

Как всегда бывало с ним при ночевке на новом месте, Егорычев проснулся очень рано. Было еще совсем темно. Тихо, стараясь не разбудить Смита, Цератода и Фламмери, Егорычев приоткрыл наружную дверь пещеры, и на него пахнуло нежной и пряной свежестью предутреннего затишья. Черные громады деревьев не шелестели ни единым листиком. Был тот короткий рубеж тропической ночи, когда летучие мыши уже улеглись спать, а птицы еще не проснулись. Снизу, из густого мрака, доносилось ровное дыхание прибоя, сопровождавшееся через равные промежутки времени какими-то странными, не то бренчащими, не то дребезжащими, но бесспорно металлическими звуками.

Егорычев прислушался. Звуки эти прилетали из-под самого подножия скалы, примерно с того места пляжа, на которое прошлой ночью выбросило накатом их плот. Егорычев осторожно подошел к самому обрыву и снова прислушался: ну, конечно, это лениво бренчали выбрасываемые прибоем на гальку и обратно уносимые бочки от разбитого плота.

«Как это я упустил из виду бочки! - подумал Егорычев. - Их может унести в открытое море. Нужно будет сегодня же выловить их и спрятать в укромном месте. Кто знает, удастся ли выбраться отсюда без плота...»

Еще вчера, перед тем как ложиться спать, Егорычев поймал себя на том, что не сделал кое-что задуманное еще днем, но забытое за обилием навалившихся на него забот. Он разыскал среди бумаг Фремденгута отличную новую записную книжку в кожаном переплете и решил каждое утро заносить в нее план на день. Сейчас, собравшись записать насчет бочек, Егорычев обнаружил, что забыл Записную книжку под подушкой. Он не спеша пересек площадку, осторожно, на цыпочках, прошел пещеру, зажег добротный электрический фонарь в деревянном футляре, уселся на койке, сделал в записной книжке несколько заметок, в том числе и насчет бочек, прислушался, не слышно ли чего за перегородкой. За перегородкой ничего не было слышно: пленные еще не проснулись. Егорычев на цыпочках вышел из пещеры и направился к Мообсу, несшему вахту у спуска в долину.

Пока Егорычев провозился в пещере, на площадке наступил день. Запели самые жизнерадостные и не ленивые птицы. Первое дуновение ветерка шевельнуло сонную, сыроватую еще листву. Внизу, в долине, мрак быстро отступал, оставляя плацдарм густому и текучему, как сметана, туману. Потом, когда солнце перевалило наконец через высокие и лесистые восточные склоны острова, посветлела и вскоре стала совсем голубой зеркальная гладь бухты. А затем, от берега к вершинам склонов, стал быстро таять и туман, постепенно открывая солнцу черные лодки на оранжевом берегу, тоненькую сиреневую ниточку дорожки, ведшей от этих лодок к Новому Вифлеему, зарумянившиеся верхушки деревьев, кусочки серовато-желтых высоких крыш из пальмовых листьев в просветах между светло-зелеными пальмами, окружающими деревню. Наконец зыбким жемчужным столбиком возник первый дымок очага, и день наступил на всем острове.

Мообс встретил Егорычева позевывая, но вполне благожелательно.

- Хотите спать? - спросил Егорычев.

- Ни в коем случае! - весело отвечал репортер. Никто не мог бы поручиться, что он не вздремнул, оставшись один ночью на вахте. Но не пойман - не вор. Как бы то ни было, он был исключительно свеж, весел и полон сил. - Спать ни в коем случае, но умоюсь я с удовольствием. Вода в пещере?

- На камне, справа от входа, - рассеянно промолвил Егорычев, но тут же спохватился. - Только постарайтесь, дружище, поэкономней тратить ее. Покуда мы не обезвредим третьего эсэсовца, ходить вниз по воду будет небезопасно. Он может перестрелять нас из-за любого куста, как... - он хотел сказать «как куропаток», но забыл, как по-английски «куропатки», - как попугаев.

- Господи, когда же наконец кончатся эти постоянные ограничения! - капризно воскликнул репортер. Как избалованный ребенок, впервые к собственному удивлению честно приготовивший урок, он считал себя сейчас, после двукратного дежурства, вправе покапризничать.

Поймав недоуменный взгляд Егорычева, он благоразумно сменил тон.

- Как же вы думаете, Егорычев, выйти из этого положения? - озабоченно осведомился он, отдаваясь, как и Фламмери и Цератод, при малейшем затруднении на полное усмотрение Егорычева.

- А вы как думаете? - рассердился Егорычев. - Вы, кажется, всерьез все решили, что я к вам нанялся в няньки! Будьте любезны сами пошевелить мозгами! Мне интересно, что вы предложите.

- Что же я могу предложить? - сокрушенно вздохнул Мообс. - Я впервые в жизни в такой ситуации.

- А я что, каждый день попадаю на такие острова?! - взъелся было Егорычев, но не выдержал и фыркнул. Его рассмешило собственное восклицание. - Да ну, чего вы пригорюнились, Мообс? Ничего, что-нибудь придумаем, раз вы действительно впервые попадаете на такой остров. Знаете что, пойдите поспите, пока все встанут. Потом будем все умываться.

Мообс передал Егорычеву автомат, приветливо помахал ему рукой и, насвистывая, пошел вразвалочку, довольной и неторопливой походкой человека, честно и до конца выполнившего тяжелый и опасный долг.

Егорычев зевнул, присел под дерево на камешек, принесенный сюда привыкшим к комфорту мистером Фламмери, оперся о еще не согревшийся на утреннем солнце ствол и стал любоваться нарядной и удивительно мирной панорамой острова.

И вдруг вдали, внизу, в лесу, чуть поближе деревни, послышался сухой и частый треск, словно кто-то крутнул деревянную трещотку. Егорычев насторожился. Конечно, очень может быть, что у здешних жителей трещотка применяется в качестве оркестрового или сольного инструмента. Но нет, слишком много раз пришлось Егорычеву слышать такой треск за последние три года. Подозрительный звук снова повторился, и теперь Егорычев ясно определил, что это автоматная очередь. Кто-то выпускал из автомата то длинные, то короткие очереди. Только один человек там, внизу, имел автомат и умел им пользоваться - ефрейтор Сморке. Что он, нападал или отстреливался?

Егорычев прислушался. Выстрелы становились все громче и явственней: Сморке приближался к подножию перемычки. Очереди сменились одиночными выстрелами. Сморке, очевидно, экономил патроны.

Уже у самого подножия снова раздалась длинная очередь, и больше не стало слышно автомата. Зато вскоре стали слышны крики запыхавшихся людей. Они что-то кричали, но что именно, Егорычеву еще трудно было разобрать.

Прошло минут пять, и он услышал топот бегущих ног, потом из-за кустов, внизу, на поворотах тропинки, несколько раз мелькнуло искаженное страхом смуглое лицо с усиками ниточкой и в модных золотых очках. За ним, отстав шагов на двести, бежали, размахивая копьями и каменными топорами, человек десять негров. Вот из-за последнего поворота возник запыхавшийся ефрейтор Сморке, вспотевший, растрепанный, оборванный, босой, с автоматом в правой руке и скатанными козьими шкурками под мышкой левой. Был он в таком виде и страшен, и жалок, и смешон.

- Сдаюсь! Сдаюсь! Сдаюсь! - прохрипел он, судорожно переводя дыхание, бросил к ногам Егорычева автомат и шкуры и ринулся дальше, к пещере, прятаться от приближавшихся островитян.

- Хальт! - крикнул ему вслед Егорычев. - Назад! Цурюк! Их верде шиссен! - И он многозначительно щелкнул затвором автомата.

Именно этот сухой металлический звук, а не окрик Егорычева заставил Сморке остановиться. Но никакая сила, казалось, не смогла бы заставить его вернуться туда, где вот-вот должны были показаться его преследователи.

На шум из пещеры выскочили с автоматами в руках полуодетый Смит и Мообс, который только что, не раздеваясь, прилег отдохнуть.

- Покараульте его где-нибудь подальше от дорожки! - обратился Егорычев к Смиту. - А вы, Мообс, поскорее ко мне!

- Вот он! Вот он! - послышались возбужденные голоса, но выскочили на лужайку только известный уже нам Гамлет Браун и вместе с ним мальчик лет двенадцати, в воинственном азарте размахивавший не по росту большим копьем.

Вся одежда этого мальчика, если ее можно было назвать таким ответственным словом, состояла из очень экономной повязки на бедрах, браслета из травы, зеленевшего повыше правого локтя, и желтенького перышка, воткнутого в щегольски взбитую шевелюру. Но будь он даже одет в полную парадную форму Итонского колледжа (цилиндр, визитка, лакированные туфли), колледжа, где воспитывается цвет английской аристократии и где чувство самоуважения является чуть ли не главным предметом преподавания, он вряд ли мог бы вести себя при этом с большим достоинством.

Остальные преследователи Сморке не решились выбежать на лужайку. Они задержались за поворотом на тропинке. Их вспотевшие и возбужденные лица то возникали, то снова скрывались за кустами. Они с большой опаской поглядывали в сторону пещеры. У Гамлета и мальчика лица полны были отчаянной решимости. Видно, и им было несколько не по себе, но они крепились. Однако и они нет-нет да и бросали тревожный взгляд на захлопнутую дверь пещеры.

С тропинки из-за кустов послышался тревожный голос молодой женщины:

- Они тебя убьют, Гамлет, миленький мой!.. Эти чернокожие белые! .. Гамлет! ..

Но Гамлет никак не откликнулся на эти слова. Он только досадливо от них отмахнулся, снова и снова окидывая лужайку настороженным взглядом. Затем его лицо понемногу расплылось в довольной улыбке. - Ага! - торжествующе воскликнул мальчик, заметив эту улыбку. - А что я тебе говорил?! Я тебе говорил, что они убили тех чернокожих белых! .. Ага! .. Я все видел еще утром, а ты мне не верил!.. Ага!..

Плача от страха за себя и мужа, молодая женщина отчаянным напряжением воли заставила себя показаться на лужайке. Она бросилась к Гамлету и попыталась заслонить его собой от опасности.

- Не убивайте его! Он такой добрый!..

А в это время мальчик, обращаясь к тем, кто еще скрывался за поворотом тропинки, кричал во всю силу своих молодых легких:

- Сюда!.. Все сюда!.. Не бойтесь! .. Я вам говорил, что эти новые белые поубивали тех чернокожих белых... Когда Боб Смит говорит, надо ему верить!..

- Успокойтесь, барышня, - сказал Егорычев молодой негритянке, - никто его не собирается убивать, вашего Гамлета.

На это Гамлет с большой, теплотой и нежностью ответил за нее:

- Это моя жена. Ее зовут Мэри. Это моя жена, сэр. Постепенно один за другим показались на лужайке и остальные преследователи. Их было человек шесть.

- Вот он! Вот он, убийца, поджигатель! - закричали островитяне, завидев Сморке.

Они хотели кинуться к нему, но Егорычев мигнул Мообсу, и они оба с автоматами в руках встали поперек дороги.

- Стойте, друзья! - сказал им Егорычев. - Прежде всего объясните, в чем дело. Что вы имеете против этого человека?

Увидев, что его преследователи задержаны Егорычевым и Мообсом, Сморке воспрянул духом, к нему сразу вернулись наглость и самодовольство. Бросая на негров уничтожающие взгляды, он занялся приведением в порядок своего истерзанного обмундирования. Ноги его были окровавлены. Сапоги свои он, надо полагать, в спешке забыл где-нибудь в лесу, когда внезапно обнаружил, что попал в облаву.

- О белый человек с рыжей бородой! - воскликнул один из негров, в котором Егорычев признал вчерашнего Гамлета.

Все они, словно по команде, запели, нестерпимо фальшивя, какое-то религиозное песнопение.

(Несколько позже, когда Егорычев поближе познакомился с островитянами, его поразило, что светские, бесспорно негритянские песни они поют на редкость чисто и музыкально, а фальшивят, и притом немилосердно, когда приступают к пению старинных религиозных гимнов и псалмов английского или американского происхождения. Потребовалась находка одного очень важного документа, о котором речь будет ниже, и дополнительные умозаключения, чтобы Егорычев смог наконец прийти к парадоксальному выводу, что именно благодаря своей превосходной музыкальности и очень тонкому слуху островитяне и могли петь, так возмутительно фальшивя. Но об этом позже.)

- Вы с ума сошли! - растерялся Егорычев, уловив в их обращении к нему неприкрытый религиозный восторг. - Немедленно прекратите петь и объясните, почему вы гонитесь за этим человеком.

Островитяне послушно замолчали.

- О белый юноша с желтой бородой! - воскликнул Гамлет. - Этот белый человек с круглыми глазами (подразумевались очки Сморке) вчера убил старую женщину и ее внука и сжег ее дом и еще три дома, а сегодня, когда мы его разыскивали в лесу, он убил Майкла Блэка и Сэма Черча. Мы пришли сюда, чтобы взять его и совершить правосудие.

- Гоните их в шею! - посоветовал Мообс Егорычеву. - Они себе слишком много позволяют, эти черномазые.

- Смит! - повысил голос Егорычев, подчеркнуто оставив без внимания слова репортера. - Смит, подведите-ка сюда, пожалуйста, этого молодчика!

Смиту далеко не сразу удалось побудить Сморке приблизиться к островитянам даже под прикрытием трех автоматов. Но ладонь кочегара была настолько внушительна и тяжела, что стоило ефрейтору почувствовать ее на своем плече, как он, понурив голову, подчинился. Теперь его отделял от преследователей только заслон из трех человек, - правда, вооруженных и белых. Последнему обстоятельству Сморке придавал решающее значение.

- Чего вы дрожите? - обратился к нему Егорычев по-немецки. - Если вы не чувствуете за собой вины, вам нечего бояться... Вы меня поняли? - переспросил он, не совсем уверенный в своем немецком произношении.

- Так точно! Понял, господин капитан-лейтенант! - ответил дребезжащим голосом ефрейтор Сморке, выпрямился в струнку, вытянул руки по швам и даже попытался стукнуть босыми пятками.

Все это в сочетании с подобострастной улыбочкой и трусливо бегающими глазками было настолько нелепо, противно и смешно, что Егорычев, несмотря на серьезность момента, не смог удержаться от брезгливой улыбки. Угодливая физиономия эсэсовца особенно проигрывала при сравнении с полными достоинства простодушными лицами негров, пришедших сюда за справедливостью.

Но ефрейтор Сморке, поймав взгляд Егорычева, скользнувший по их лицам, решил, что брезгливая улыбка господина капитан-лейтенанта относится не к нему, а к неграм. Он вдруг осклабился и понимающе подмигнул Егорычеву, как своему парню. В этом заблуждении его укрепляло и бесспорно презрительное отношение к островитянам со стороны Мообса.

Егорычев официальным тоном осведомился у Смита и Мообса, понимают ли они по-немецки. Получив утвердительный ответ, он обратился к Сморке:

- Правду ли говорит этот человек, что вы убили старуху, мальчика, сожгли несколько домов в их деревне, а сегодня успели убить еще двух местных жителей? - Они слишком много себе позволяют, эти черномазые, господин капитан-лейтенант, - доверительно ответил ефрейтор. - С вашего позволения, господин капитан-лейтенант, эта старуха на меня напала.

- Напала?! Где, в лесу, на улице?..

- Никак нет, господин капитан-лейтенант, она напала на меня в своей халупе. Стал бы я в противном случае марать о них руки! Я взял бы, что мне нужно, и мирно ушел бы, никого не тронув. Но она нахально напала на меня.

- А ребенок?

- Что ребенок? - с готовностью осведомился Сморке.

- Ребенок тоже на вас напал?

Сморке пытливо всмотрелся в холодное, но подергивающееся от негодования лицо Егорычева, решил, что господин капитан-лейтенант изволит шутить, и счел целесообразным хихикнуть.

- Он обладал слишком громким голосом, чтобы счастливо прожить на этом свете, господин капитан-лейтенант! И потом я опасался, что бабка будет без него скучать в аду...

Мообса вполне устроил этот юмор. Он ухмыльнулся, но поймал на себе удивленный взгляд Егорычева и поспешил придать своей физиономии самое сосредоточенное выражение.

Сморке заметил ухмылку на лице Мообса, совсем развеселился и решил удариться в теорию:

- Они осмелились гоняться за белыми, за представителем северной расы, и потеряли всего двух человек! По-моему, они должны быть счастливы, что так дешево отделались. Говорю вам, как ариец арийцу. Если позволить этим...

- Внимание! - перебил его Егорычев, снова переходя на английский язык и обращаясь к неграм, Смиту и Мообсу. - Как представитель союзного командования подвожу итоги судебному следствию. Установлено мною и подтверждено признаниями самого подсудимого, что им действительно совершены преступления, вменяемые ему в вину представителями потерпевшего населения. Ефрейтор Сморке, если оставить в стороне многочисленные преступления, совершенные им в качестве ефрейтора войск СС во время текущей войны на европейском театре военных действий, меньше чем за сутки убил четверых обитателей этого острова, в том числе старуху и ребенка, и сжег три дома в их деревне...

Он остановился, чтобы перевести дыхание. Он очень волновался. Сердце билось в груди быстро и четко, словно кто-то изнутри с силой выстукивал грудную клетку молоточком.

Сморке растерянно смотрел прямо в рот Егорычеву, ожидая, когда же господин капитан-лейтенант улыбнется, хлопнет его по плечу, скажет, что все это с его стороны веселая шутка, и прогонит этих зарвавшихся негров доброй автоматной очередью. Но мало-помалу мысль, что он сам себя потопил, что он совершил только что страшную и последнюю в его жизни глупость, стала с беспощадной уверенностью утверждаться в его сознании. И все же он продолжал стоять, вытянув руки по швам, стараясь убедить себя, что все кончится хорошо, что не может быть, чтобы все кончилось плохо, что если расово неполноценные начнут себе слишком многое позволять, то что же тогда будет с культурой и цивилизацией?

- Принимая во внимание, - продолжал Егорычев, овладев наконец своим дыханием, - что взаимоотношения между людьми, вне зависимости от их цвета кожи, должны основываться исключительно на полном взаимном уважении, и в первую очередь на полном уважении к жизни, достоинству и достоянию друг друга, я, как представитель союзного командования, передаю арестованного ефрейтора войск СС Альбериха Сморке («Ведь ваше имя действительно Альберих, я не ошибаюсь?» - «Так точно, господин капитан-лейтенант, Альберих!» - тупо ответствовал ефрейтор)... передаю арестованного Альбериха Сморке в руки представителей местного населения для принятия ими тех мер, которые они сочтут необходимым принять на основании местных законов и обычаев. Приговор окончательный и немедленно приводится в исполнение. Мистер Сэмюэль Смит, будьте любезны передать осужденного эсэсовского убийцу, грабителя и поджигателя Альбериха Сморке в руки представителей местного населения.

Негры выслушали приговор Сморке молча, одобрительно покачивая головой, причмокивая губами. Но они и не подумали благодарить Егорычева; Разве благодарят человека за то, что он не пошел против своей совести, что он поступил правильно?

Несколько мгновений после вынесения приговора Сморке простоял в состоянии полнейшего оцепенения. Сэмюэль Смит взял его легонько за плечо и подтолкнул навстречу островитянам.

- А а-а! - заверещал вдруг Сморке каким-то заячьим голосом.- А-а-а-а! Спасите!.. Я больше не буду... Спасите!

Он стал вырываться из рук Смита, и тому пришлось легонько, стукнуть его своим пудовым кулаком, чтобы восстановить дисциплину.

Тогда Сморке сразу обмяк и, не сопротивляясь, разрешил островитянам связать себя по рукам и ногам длинными сыромятными ремнями. Но когда его, уже связанного, взвалили к себе на спины двое дюжих негров, он снова стал кричать и извиваться и укусил одного из них в шею с такой силой, что негр застонал от боли, а челюсти ефрейтора Сморке, о которых мы уже имели случай сказать, что они были искусственного происхождения, треснули и переломились пополам, как бы подчеркивая этим обстоятельством, что больше ими их обладателю пользоваться уже не придется.

Негры понесли Сморке не к тропинке, ведущей в деревню, а к обрыву на противоположной стороне площадки. Потом, значительно позже, Егорычев узнал, что именно здесь, на северной обочине площадки, ровно в двухстах пятидесяти шагах от северо-западной оконечности пещеры, было постоянное, освященное трехсотлетним обычаем место казней на острове. Предания сохранили память о четырех казнях за эти три столетия. Казнь ефрейтора войск СС Альбериха Сморке должна была стать пятой по счету.

Пока Сморке, продолжавшего извиваться и кричать (он теперь кричал голосом сильным и зычным, словно выпь), держали в двух шагах от обрыва, Гамлет Браун, взволнованный и торжествующий, выкрикнул несколько фраз:

- Мы не звали тебя к себе, на остров Разочарования (так Егорычев и его спутники узнали наконец название острова, на котором они находились). Ты пришел незваный... Ты убил старую Китти и ее внука, и Майкла Блэка, и Сэма Черча, которые тебе не сделали ничего дурного. Ты сжег мой дом и еще два дома... Человечество не может тебе простить этого. Иди в море; из которого ты к нам прибыл!.. [Любопытно отметить, что, как и обитатели многих других более или менее изолированных островов - от самого глухого из архипелага Новой Гвинеи и до самого оживленного из Британских островов, население острова Разочарования было твердо убеждено, что именно оно и только оно представляет собою то, что можно было в этом мире назвать человечеством. Для жителей острова Разочарования может, правда, служить извиняющим обстоятельством, что, столетиями отрезанные от всего остального мира и ничего не знавшие о его существовании, кроме подернутых густой дымкой времени неясных легенд, они искренне считали свой остров единственной реальной населенной частью мира, а следовательно, и ее центром. (Л. Л.) ]

- Аминь! - набожно заключили негры, истово раскачали онемевшего от ужаса убийцу и швырнули его с обрыва.

Таким необычным путем покончил свои счеты с жизнью ефрейтор Альберих Мариа Сморке, бывший кельнер в офицерском публичном доме при дивизии СС «Мертвая голова».

Все это, с момента появления Сморке на внутренней стороне площадки и до исчезновения его за обрывом на противоположной, внешней стороне, вряд ли заняло больше времени, чем нужно, чтобы прочесть описание этих событий. Поэтому Цератод и Фламмери, проснувшиеся при первых воплях Сморке и одевшиеся с наибольшей доступной им поспешностью, все же выскочили из пещеры лишь тогда, когда Сморке уже лежал на дне океана.

Фламмери, показавшийся раньше своего достойного коллеги, не произвел на негров особенного впечатления. Это был для них всего лишь один новый белый. Но Цератод чем-то поразил их воображение.

Они удалились в сторону и о чем-то оживленно зашептались. Минуты через три они вернулись, из их рядов выступил Гамлет Браун, видимо ходивший у них в вожаках, робко откашлялся и обратился сразу и к Егорычеву и к стоявшему рядом с ним Цератоду, обросшему густой и довольно длинной рыжей щетиной:

- О достойнейшие милорды с желтыми бородами! У нас возникло сомнение. Скажите нам, кто из вас двоих прибыл сюда с Луны?

- То есть как это с Луны? - растерялся Егорычев. И тут на Цератода напало вдохновение.

- Это я прибыл с Луны! - сказал он и скрестил руки на груди. Он скрестил руки не так, как это делал Наполеон Бонапарт, а так, как скрещивают руки на картинках в душеспасительных книгах древнехристианские святители.

Негры благоговейно упали на колени:

- Аллилуйя, аллилуйя, Христос вернулся на землю! Дождались-таки второго пришествия!.. Дождались!..