Онлайн чтение книги В паутине греха Penny Plain
Глава 9

Остаток пути Эмма помнила очень смутно, поскольку по дороге уснула и проснулась, лишь когда Макс подъехал к своей клинике в Чоуде, собираясь осмотреть лапу Флайта, прежде чем отвезти их обоих — Эмму и собаку — домой.

— С вами все в порядке? — спросил Макс, закончив осмотр, и его вопрос прозвучал мягко, но как-то безразлично. Сейчас, в белом халате, окруженный аккуратными рядами полок с инструментами и оборудованием, среди всей этой стерильной чистоты, он больше не был похож на человека, способного поддаться силе чувств и прочим человеческим слабостям, и Эмме, еще не вполне отошедшей от сна, показалось, будто все услышанное в машине приснилось ей.

— Вы на самом деле просили меня выйти за вас замуж или мне это приснилось? — спросила она, сознавая, что вопрос звучит не только абсурдно, но и навязчиво, и сразу же почувствовала, как внутри у нее что-то съежилось, услышав, как он ободряюще ответил:

— Нет, не просил, так что забудьте обо всех запутанных событиях сегодняшнего вечера, и давайте я отвезу вас домой.

— Да. Айрин, должно быть, давно хочет уйти. Она не любит оставаться сверхурочно, — сказала Эмма, продолжая стоять посреди кабинета, словно все еще не могла решить, что ей делать дальше.

Надевая пиджак, он задумчиво смотрел на девушку, задавая себе вопрос о том, что она запомнила из происшедшего по дороге, и думая, какой юной она выглядит сейчас, с ее сонными, правдивыми глазами, отрешенно уставившимися на него из-под по-детски нахмуренного лба, и бледными, подрагивающими от усталости губами.

— Я подвезу Айрин в деревню, после того как мы устроим на ночь Флайта, а вы, Эмма Пенелопа, немедленно отправитесь в постель. — С этими словами он сунул поводок Флайта ей в руку, выключил свет в кабинете и осторожно подтолкнул ее к выходу.

Однако, когда они добрались до Эрмина-Корт, к Эмме вернулось чувство долга. Мэриан уже звонила и сказала, что приедет поздно и, возможно, привезет с собой новую суку, поэтому надо приготовить вольер и кто-нибудь должен дождаться ее приезда, чтобы сразу же разместить собаку. Айрин сказала, что приготовила вольер и, на всякий случай, — еду, но мисс Клей придется дожидаться приезда хозяйки, потому что мама Айрин просто представить себе не может, чтобы дочь опоздала на последний автобус.

— Чепуха! — нетерпеливо воскликнул Макс. — Ничего с мисс Миллз не случится, если она сама отведет собаку в вольер и запрет за ней дверь, поскольку больше и делать нечего. Оставьте ей записку. Мисс Клей сегодня и так досталось, хватит с нее грозы и прочих неприятностей. Ей необходимо лечь в постель. А твоя мама совершенно права. Собирайся, и я подвезу тебя домой без всякого автобуса, — быстро закончил он, а когда девушка ушла, повернулся к Эмме: — Не вздумайте ее ждать, понятно? Мэриан наверняка явится поздно, раз она обедает с Доусоном, и нечего по этому поводу превращать себя в мученицу.

— Мученичество… героизм… вечно вы твердите одно и то же, — пробормотала Эмма.

— Да, твержу. Оставьте хоть раз свои ошибочные представления о долге и отправьтесь спать.

— Ни за что! — ответила она, внезапно вновь обретая работоспособность. — Мне платят за то, чтобы я выполняла распоряжения хозяев. Человек, выбирающий себе подобный род деятельности, должен знать, что у него ненормированный рабочий день.

— В таком случае, чем скорее вы найдете себе другое занятие, тем лучше, по-моему. Вы не созданы для того, чтобы работать как машина.

— Я вряд ли подхожу для чего-нибудь иного, кроме…

— Кроме чего?

— Ничего. Просто я не поняла, что вы имеете в виду.

— То, о чем я подумал, лучше оставить до более подходящего случая, — сказал Макс, всем своим видом давая понять, что разговор окончен. В это время подошла Айрин, готовая к отъезду.

Когда они уехали, Эмма вернулась к Флайту, чтобы удостовериться, что ему удобно и его можно оставить одного. Несколько минут она разговаривала с псом, говорила ему, какой он молодец, что получил диплом, и уверяла его, что скоро он станет полным чемпионом выставки в Чоуде. «Флайт выиграет… он должен выиграть…» — вслух проговорила она. На следующее утро она поднялась рано и сразу же пошла проверить, как чувствует себя Флайт. Пес все еще сильно хромал, но во всем остальном выглядел вполне нормально и с удовольствием, до крошки, подчистил завтрак. Пока он ел, Эмма задумчиво смотрела на пса, размышляя о его будущем. Она надеялась, что вчерашняя реакция на происшедшее — лишь временное явление, и все же главное — поведение, ведь как бы хорошо Флайт себя ни чувствовал, если он испугается и откажется работать на ринге, никаких шансов на получение третьего диплома не останется.

Эмма неохотно оставила его одного и отправилась выполнять обычную работу, отметив про себя, что сегодня, похоже, весь день придется убирать и вытирать мокрые от дождя вольеры.

Мэриан за завтраком была не в настроении — на нее, похоже, действовала погода.

— Что за лето! — ворчала она. — От этой погоды у меня появляется желание забросить все дела с собаководством и начать какое-нибудь новое дело где-нибудь, где всегда светит солнце.

Эмма уже привыкла к такого рода настроению, которое бывало у ее хозяйки после неудач на выставке, но, вспомнив слова мистера Миллза о надвигающихся переменах, с некоторым беспокойством спросила, что задумала Мэриан.

— Ну, что-нибудь более интересное, чем все это, — туманно ответила Мэриан, — что-нибудь такое, что дало бы возможность встречаться с людьми, путешествовать. В Америке, например, я могла бы заняться экспортом, там можно поставить дело на широкую ногу.

— Это вам Доусон сказал?

— Ну, он же все знает, не так ли? Он такой живчик, наш Фрэнк, — крупные сделки по купле-продаже, сотрудничество с клубами собаководов и плюс к тому — «дома отдыха» для собак.

— Если быть точными — один «дом отдыха».

— Эрмина-Корт станет вторым. — Мэриан бросила на Эмму многозначительный, слегка шаловливый взгляд.

— Думаю, эта идея также принадлежит Доусону.

— А разве она плоха?

Эмма ответила не сразу, стараясь сдержать первоначальный порыв высказать свое предостережение, которое наверняка было бы отвергнуто.

— Пожалуй, не плоха, — рассудительно сказала Эмма. — Но как насчет Доусона? Он тоже будет жить здесь?

Мэриан, мгновенно забыв о своем мрачном настроении, расхохоталась.

— Эмма, видела бы ты свое лицо! Ты что же, собиралась предостеречь меня? Даже если он и будет жить здесь, я отнюдь не глупенькая девчонка-подросток, у которой кружится голова при приближении любого сколько-нибудь привлекательного мужчины. И потом — я не думала об этом всерьез. Почему ты краснеешь? О! Извини… не хотела оскорбить твои чувства.

Но это как раз то, что она сделала, подумала Эмма, досадуя на себя за то, что покраснела, и за то, что столь буквально восприняла слова, высказанные всего лишь как предположение.

— Но если вы говорите не всерьез, то вряд ли имеет смысл обсуждать все это, не так ли? — с прохладцей спросила она. — Кстати, вы, я думаю, отдаете себе отчет в том, что Флайт, возможно, не будет готов к выставке в Чоуде?

— Глупости! — легкомысленно воскликнула Мэриан. — Грейнджер говорит, что повреждение незначительное, а то, чтобы он был в форме, будет зависеть от тебя, не так ли? А теперь, если ты закончила завтрак, пойдем взглянем на него.

— Так вы все-таки не купили эту суку? — спросила Эмма по дороге к питомнику. — Доусон, должно быть, разочарован, что потерял такие солидные комиссионные.

— Оставь свои насмешки для Фрэнка, дорогая, он привезет суку завтра.

Обхаживая вечером Флайта, Эмма с беспокойством отметила, что в воздухе витает какое-то ощущение грядущих перемен. Непредсказуемое поведение Макса, праздная болтовня Мэриан о «доме отдыха» для собак, а теперь еще и Доусон приезжает, и, возможно, не только для того, чтобы лично доставить покупку клиентке.

Однако, когда Доусон приехал на следующий день, его поведение было безупречным. Он прогостил два дня и оставил самое приятное впечатление. С Мэриан был внимателен, но без лишней лести, а встречая Эмму, не пытался смутить ее двусмысленными замечаниями.

Впоследствии Эмме пришло в голову, что Макс появился в очень неподходящий момент — как раз тогда, когда Доусон помог ей спуститься с лестницы и довольно долго не отпускал ее, но не стоило же из-за этого вести себя с ней столь резко, вновь выражая свое осуждение.

— Мне это не нравится, — сказал он, осмотрев Флайта. — Разве вы не заметили ухудшения? Если бы вы пригласили меня раньше, я бы сделал ему укол, и, возможно, мы смогли бы избежать некоторых неприятностей. А сейчас…

— Вы хотите сказать, что в рану попала инфекция? Я меняла повязку очень осторожно, — ответила Эмма, сразу позабыв о своих личных переживаниях, но он ответил коротко и нетерпеливо, готовя шприц:

— Имеют место некоторое изменение цвета тканей и небольшие выделения из раны, которые могли натолкнуть вас на мысль, что не все в порядке, но, возможно, ваше внимание было отвлечено чем-нибудь другим. Вы надолго сюда, Доусон?

— Все зависит от обстоятельств, — слегка вызывающе ответил Доусон, небрежно облокотившись о шкафчик с медикаментами, и заинтересованно наблюдая, как Макс наполняет шприц лекарством.

— Я отлично знаю, что завтра вы должны быть в Лондоне на заседании клуба, — пожалуй, слишком поспешно сказала Эмма, и Доусон на мгновение перевел свой заинтересованный взгляд на нее.

— Любое предварительное соглашение можно отменить, достаточно лишь выдвинуть убедительную причину, дорогая моя. Даже такое солидное общество, как клуб собаководов, считается с такими вещами, как, например, внезапная болезнь, — сказал он.

Эмма собралась было возразить, но Макс резко велел ей покрепче держать Флайта и прекратить болтовню. Она молча повиновалась и почувствовала облегчение, когда Доусон удалился, бормоча себе под нос что-то насчет того, что уже двенадцать часов, пора бы чего-нибудь выпить, присоединившись к Мэриан, которая ждет его в доме.

— Макс, он только привез Мэриан эту суку, — сказала Эмма, когда он заканчивал накладывать повязку, и подосадовала, что не прикусила себе язык за эти ненужные объяснения, услышав его вежливый ответ:

— Естественно. Неужели вы полагаете, будто я подумал, что это вы его пригласили?

— Ну, не знаю, что вы там подумали, но это явно не улучшило вашего настроения, — парировала она, снова переходя на личности и не придав особого значения тому, что на его лице появилась ледяная улыбка.

— В таком случае я должен извиниться, — сказал Макс, принимаясь рыться в своих запасах, чтобы оставить ей необходимые лекарства. — Боюсь, риск по чьей-то неосторожности потерять своего пациента не лучшим образом сказывается на моем настроении.

От такого прямого намека на пренебрежение своими обязанностями негодование Эммы улетучилось, и она посмотрела на него покорными, полными ужаса глазами.

— Вы же не думаете… вы не можете думать, что Флайту стало хуже оттого, что вас не позвали раньше? Честное слово, мне и в голову не приходило, что что-нибудь не так, — сказала она, и ее голос зазвучал совсем молодо и неуверенно.

— Ему от этого не легче, — резко ответил Макс, но потом добавил, уже мягче: — Тем не менее не корите себя напрасно, естественно, что вы были заняты. Значит, так: вот эти таблетки давайте три раза в день и вот эту капсулу — на ночь. Ему нужен покой и легкая диета, но если поднимется температура, звоните мне немедленно. Инъекция антибиотика должна подействовать, но в любом случае я завтра заеду.

На этот раз осуждения в его голосе не прозвучало, и, уловив намек на поддержку, Эмма почувствовала себя спокойнее и сказала Максу, уже собравшемуся уходить:

— Мэриан, вероятно, захочет переговорить с вами по этому поводу. Может быть, пройдете в дом и присоединитесь к ним?

— Не стоит. Будет жаль нарушить столь тщательно подготовленный тет-а-тет, я слишком ценю свое время, чтобы тратить его на пустые разговоры, — сказал он, и, глядя, как он идет к машине, Эмма почувствовала, как на глаза навернулись слезы досады.

Она устроила Флайта в вольере и теперь размышляла, как получше преподнести Мэриан новость о том, что Флайт может быть не готов к выставке в Чоуде, поскольку Макс отказался остаться и лично высказать свое мнение. Вдруг она увидела, как Мэриан поспешно пересекает лужайку. За ней, более медленно, двигался Доусон. Ну вот, началось, подумала Эмма, но Мэриан, казалось, была скорее удивлена, чем взволнована.

— Фрэнк сказал, Грейнджер недоволен состоянием Флайта, — сказала она, подойдя к Эмме. — Мне не кажется, что он стал чувствовать себя хуже, а тебе, Фрэнк?

— Ваш бесценный мистер Грейнджер, должно быть, изрядный паникер, и, скорее всего, просто готовит почву для серии хорошо оплачиваемых визитов, — сказал Доусон. — К тому же, думаю, он решил воспользоваться возможностью испортить настроение Простушке Пенни, по одному ему известной причине. Пенни, дорогая, у тебя вид очень официальный и осуждающий.

— Думаю, что дело будет нешуточное, если здоровье Флайта ухудшилось из-за моей оплошности, — сказала Эмма и опасливо посмотрела на Мэриан, ожидая ехидного упрека в нерадивости, но то ли Доусон не удосужился передать ей обвинение, выдвинутое Максом, то ли она не придала ему значения, во всяком случае, Мэриан ответила:

— Что за глупости, дорогая! У тебя, конечно, бывают ошибки, но в небрежном отношении к работе тебя никто не может упрекнуть, даже если я и пошумела тогда в Уилчестере, а уж Флайта ты любишь так, что ни о какой небрежности и речи быть не может. Пойдем с нами в дом, выпей что-нибудь. Я хочу услышать твое мнение о суке, которую купил для меня Фрэнк.

Доусон ободряюще подмигнул Эмме, и она пошла с ними, радуясь, что они так уверены в том, что волноваться не о чем, и начиная думать, что замечания Макса были скорее продиктованы причинами личного характера. Надо будет завтра сделать все возможное, чтобы Мэриан присутствовала при осмотре, и, поскольку Доусон к этому времени уже уедет, у Макса не будет никаких причин продолжать оставаться таким грубияном.

Однако облегчение было недолгим, поскольку вечером, разнося собакам еду, она обнаружила, что Флайт стал вялым и отказался есть; к ночи температура у него подскочила, и пес даже не попытался ее приветствовать.

Айрин уже уехала домой, Мэриан с Доусоном тоже куда-то отбыли, лечебница закрылась, поэтому Эмма позвонила в Плоуверс-Фарм, моля Бога, чтобы Макс оказался дома, и, когда он наконец поднял трубку, едва смогла говорить, с трудом сдерживая слезы.

— Я немедленно приеду. Успокойтесь, Эмма Пенелопа, все не так плохо, как кажется, — сказал он, и ей показалось, что это снова тот самый Макс, которого она узнала и помимо воли полюбила. Она заплакала. Но когда Грейнджер приехал десятью минутами позже, глаза ее высохли, Эмма была собранной и четко выполняла все его указания.

— Придется его оперировать. Возможно, повреждение больше, чем мне показалось на первый взгляд, и к тому же может развиться гангрена, если не дренировать рану. Выше нос, Эмма. Ликвидируем источник заражения, и дальше все будет в порядке. Нам, пожалуй, лучше поторопиться.

Он взял собаку на руки, отнес в свою машину и осторожно устроил на заднем сиденье, попросив Эмму сесть рядом с псом, чтобы беречь его лапу от толчков во время их короткого пути.

Эмма выполняла все его указания, стерилизовала инструменты, готовила повязки, а потом наблюдала, как Макс быстро и умело оперирует, и думала, какие у него уверенные руки — уверенные, добрые и такие надежные…

Закончив, он выпрямился и, увидев ее бледное, взволнованное лицо, улыбнулся ей.

— Ну, вот все и кончилось, можете отдохнуть, — сказал он. — Вы были прекрасной ассистенткой, Эмма, спасибо.

Щеки Эммы слегка порозовели от этой похвалы, и ей снова захотелось малодушно расплакаться, чтобы ее поддержали, успокоили и сказали, что ей не в чем винить себя.

— Это на самом деле моя вина, Макс? Я должна была понять, в чем дело, раньше? — спросила Эмма, когда Макс стащил с рук резиновые перчатки, подошел к раковине и принялся мыть руки.

— Нет, — сказал он. — Боюсь, это у меня голова была занята другим. Мне надо было приехать раньше и самому посмотреть. Ну а теперь, пока этот малый спит после наркоза, я налью вам капельку бренди, а потом отвезу вас обоих домой.

Эмма уже была готова к отъезду и ожидала, не понадобится ли ее помощь, чтобы отнести Флайта в машину. Макс вдруг взял ее холодные руки в свои, задумчиво повертел их и, согревая, потер.

— Холодные руки, горячее сердце, — пробормотал он. — Вы когда-нибудь слышали об этом, Эмма Пенелопа?

— Конечно, но вряд ли это правда, — уклончиво ответила она, а он удивленно на нее посмотрел.

— Время покажет, — ответил он в своей обычной манере быстро уходить от малозначительных вопросов. — А теперь, пожалуйста, откройте мне дверь, чтобы я смог перенести нашего пациента в машину. Сперва устроим на ночлег его, а потом и вас.

Однако, когда Флайта уложили в вольере и накрыли одеялом, в ответ на предложение Макса проводить ее в дом Эмма упрямо заявила, что у нее есть свое мнение относительно того, как ей расположиться на ночлег.

— Никуда я не пойду! — сказала она, снова становясь самой собой. — Я лягу спать на собачьей кухне, чтобы быть рядом с ним. Вдруг он проснется после наркоза, начнет искать меня и порвет швы.

— Хорошо, но сначала я хочу удостовериться, что вам есть где спать, — сказал Макс. Он сам устроил ей постель, постелил одеяла и даже раздобыл где-то грелку и вскипятил чайник воды.

— До чего же вы непредсказуемый человек, — сказала Эмма, с удивлением следя за его манипуляциями. — Никогда не знаешь, чего от вас ожидать, — то вы меня третируете, то вдруг становитесь излишне предупредительным.

— Отчего же излишне?

— Оттого что так оно и есть. Мне, при моей работе, может быть, и приходится время от времени мириться с проявлениями внимания разного рода, но заботиться о себе я привыкла сама.

Он налил в грелку воды, а потом вдруг резко шлепнул по ней, отчего грелка издала булькающий звук. Положил грелку под одеяло, повернулся и взял девушку за плечи.

— Если вы намекаете на мое поведение по дороге из Уилчестера, то, может быть, вспомните, что никаких других проявлений внимания не было. Впрочем, возможно, именно это вас и разочаровало. — Это было сказано так резко, что она сжалась у него в руках.

— Извините, — пробормотала она. — Я не хотела сказать…

— Не хотели? А по-моему, именно этого вы и хотели. Что бы вы ни думали о моих намерениях, я вовсе не хочу, чтобы меня ставили в один ряд с Доусоном, а возможно, и прочими волокитами из числа ваших знакомых.

— Ну, знаете! — выдохнула она, с трудом удержавшись от резкого ответа, который уже готов был слететь у нее с языка, но он еще больше смутил девушку, отпустив ее плечи и сказав совершенно нормальным тоном:

— Вам, похоже, очень хочется снова влепить мне пощечину, так что лучше вас больше не провоцировать. Спокойной ночи, точнее — доброго утра. Я заеду около двенадцати взглянуть на пациента.

Он наклонил голову, словно хотел ее поцеловать, но, очевидно, передумал, повернулся и пошел к машине.

Последующие несколько дней были настолько беспокойными, что ни на какие иные проблемы времени не было, и Эмма была даже благодарна Максу за его бесстрастное поведение, когда он приезжал осматривать собаку. Флайт был очень плох, его организм боролся с инфекцией, попавшей во вновь открывшуюся рану, и Макс определенно дал понять, что выздоровление в большой степени зависит от хорошего ухода.

То, что Мэриан либо не сознавала всей опасности, либо просто предоставляла волноваться другим, было, пожалуй, даже неплохо. Больше всего Мэриан интересовал вопрос, сможет ли собака выздороветь к выставке в Чоуде, и Эмме подчас трудно было сдержаться, отвечая на бесконечные просьбы хозяйки подтвердить, что все будет в порядке.

— Сейчас речь идет о его жизни, а не о такой чепухе, как участие в выставке. Неужели вам наплевать на Флайта? — однажды не выдержала она.

— Ну, конечно, мне его жаль… я же заплатила за него столько денег. Но Чоуд для меня тоже очень важен. Я хочу получить этот диплом здесь, у себя дома. Потом будет банкет, пресса… все запланировано. — Мэриан говорила как ребенок, который пытается убедить взрослых, не согласных с ним, и Эмма ничего больше не сказала, радуясь уже тому, что Мэриан, по крайней мере, не лезет со своей помощью. Возможно, основное ее внимание сконцентрировано сейчас на новом приобретении, думала Эмма, ведь, к глубокому отвращению Айрин, она забросила всех остальных собак.

— Я сама слышала, как она сказала, что, если бы не выставка и надежда на диплом в Чоуде, она бы отдала его усыпить, потому что она, видите ли, не любит больных, — сказала Айрин, и Эмма ответила, стараясь придать своему голосу бодрость, которой не чувствовала:

— Ну что ж, надо быть благодарными судьбе, что она милосердна к нему хотя бы поэтому. Шансов на то, что он будет в форме к выставке, очень мало, но до того времени он будет жив, и мы, по крайней мере, выиграем время.

Но сражение было выиграно задолго до выставки. Это произошло подобно маленькому чуду, как часто случается, когда человек страстно желает чего-то, сознавая, сколь мизерна надежда на исполнение его мечты.

Все эти ночи Эмма ночевала на собачьей кухне. На третью ночь ее, как обычно, разбудил в четыре часа будильник, и, как обычно, она выбралась из постели, плохо соображая от хронического недосыпания, как всегда, опасаясь, что собака, оставленная без присмотра на несколько часов, могла сбежать.

Отпирая двери вольера Флайта неловкими от холода и волнения руками, она в первый раз услышала, что он ей ответил; это были не те звуки, которые он так часто издавал в беспамятстве, а тихое приветственное поскуливание, слабое, но знакомое, радостное и определенно ободряющее.

Она распахнула дверь — пес неуверенно стоял на трех лапах на соломе, приветственно помахивая хвостом.

— Флайт, дорогой мой! Мой красавчик, моя умница, чудный мой мальчик! — воскликнула Эмма, опускаясь на колени рядом с ним, и расплакалась.

— Ну, ну, что за жалкий способ выражать свою благодарность, — тихо произнес чей-то голос у нее за спиной; она вздрогнула, подняла голову и увидела Макса, стоявшего в дверях.

На этот раз она не удивилась. Он — практикующий ветеринар, и неудивительно, что он мог оказаться здесь в четыре утра, равным образом как и в любое другое время.

— Он стоит! Опасность миновала! Смотрите, Макс, глаза у него совсем ясные, и он даже пытается дать мне лапу!

— Дайте-ка я его посмотрю. Ну-ка приляг, старик, мы знаем, что тебе уже лучше, но не задавайся. — Макс опустился на колени рядом с Эммой, мягко отстранив ее. Он осторожным движением заставил пса лечь на солому, почесал его за ушами — пес в ответ дружелюбно лизнул ему руку.

Пока Макс тщательно осматривал пса, Эмма сидела на корточках, внимательно следя за его действиями, но слезы продолжали катиться у нее по щекам.

— Он справится. Температура нормальная, и рана выглядит неплохо. Пожрать бы ему теперь, — сказал Макс, поднимаясь на ноги.

Эмма вскочила, бегом помчалась на кухню и приготовила смесь из молока, сухарей и глюкозы. Сквозь густые облака с трудом пробивались лучи предрассветного солнца, предвещая еще один дождливый день. Хорошо бы в это утро стояла такая погода, как тогда, когда раннее солнце сверкало в каплях росы и жаворонки весело щебетали в ясном небе, но Эмме это сейчас было безразлично, раз Флайт дочиста вылизал миску и явно был не прочь получить добавку, и она воскликнула, не сознавая абсурдности своих слов:

— Ну разве не чудесное утро?

— Не думаю, что все с вами согласятся, — несколько сухо сказал Макс. — А почему вы все еще плачете?

— Я н-не могу остановиться, — ответила Эмма, уронив пустую миску на солому, и вдруг оказалась у него в объятиях.

— Ну хорошо, выплакаться тоже неплохо. Может быть, это поможет вам больше, чем увещевания, — сказал Макс, но она была так благодарна за то физическое ощущение спокойствия, которое давали его руки, что просто не слышала слов.

— Ну, хватит, хватит, — спустя некоторое время твердо сказал он и достал чистый носовой платок. — Что вам действительно необходимо, так это сутки нормального сна в своей собственной постели, и я собираюсь проследить за тем, чтобы вы это получили. И переоденьте наконец эти ваши несчастные брюки. Никогда вы еще не выглядели таким замызганным пугалом, как сейчас.

— Извините за непрезентабельный вид, но у вас просто талант заставать меня врасплох, — сказала она.

— Неужели? В таком случае, у вас талант неверно истолковывать самое естественное поведение, так что мы квиты, — ответил он, но выражение глаз у него было насмешливое, словно он ожидал, что на этой фразе его непременно прервут, и Эмма, памятуя о предыдущих недоразумениях, неуверенно начала:

— Если вы опять о Доусоне…

— К черту Доусона! Он что для вас — эталон мужчины, или вы теперь сожалеете, что в свое время слишком поспешно отвергли его ухаживания?! — сердито воскликнул он и оттолкнул ее.

— Так вы все знаете? — сказала она, схватившись за дверь вольера, чтобы не упасть. — Мне показалось, что Мэриан намекала…

— Намеки Мэриан совершенно прозрачны и абсолютно глупы. За кого вы меня принимаете? Неужели я похож на человека, который станет прислушиваться к сплетням? Маневры Доусона абсолютно понятны и могут обмануть лишь Мэриан, и то только потому, что ее они устраивают. Она не просто великолепна как женщина, она для него еще и бесценна в качестве потенциальной клиентки, так что вряд ли можно винить его за то, что он так рьяно взялся за дело.

Несмотря на усталость, Эмма не могла противостоять искушению поспорить. Как он смеет теперь признаваться в том, что прекрасно знал о ее отношении к Доусону, и это после того, как насмехался над ней всю злосчастную дорогу из Уилчестера? Он позволяет себе болтать о том, что она неверно истолковывает естественное поведение человека, но ему и в голову не приходит, что никаких других выводов из слов, сказанных им тогда, она сделать просто не могла.

— Намекать, что Фрэнк Доусон заинтересован во мне не меньше, чем в Мэриан, просто абсурдно, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос прозвучал холодно и уверенно, и он ответил, слегка раздражаясь:

— Неужели? Вы что же, считаете, он не знал, что делал, когда советовал Мэриан покрепче за вас держаться? В семнадцать лет подобное непонимание еще простительно, дорогая моя, но теперь вы уже взрослая девочка и должны бы понимать, что происходит вокруг.

— Да, должна была бы. Я не должна была бы заблуждаться относительно человека, который думает, что несколько знаков внимания и проявления легкого интереса время от времени, когда ему это удобно, можно счесть чем-то большим, чем чувства, которые испытывает человек, пытаясь успокоить испуганного щенка, — сказала она и увидела, как сердитое выражение исчезло из его глаз, уступив место усталости и разочарованию.

— Так вот, значит, что вы думаете по поводу моих усилий упрочить наше знакомство? — совсем мягко спросил он, но она была уже не в состоянии реагировать на эти поразительные смены его настроения; единственное, на что у нее еще хватало душевных сил, — так это продолжать навязанную ей ссору.

— Я вообще ничего по этому поводу не думала, — ответила она, высоко подняв голову. — Вам следует помнить, мистер Грейнджер, что я всего лишь своего рода прислуга и в этом качестве давно привыкла к тому, что люди порой не прочь, как вы выражаетесь, продолжить знакомство. Если вы явились сюда только для того, чтобы затеять со мной ссору, то в такую рань вам бы лучше было поспать дома лишний часок.

Он неожиданно весело фыркнул; это отнюдь не способствовало ее уверенности в том, что желаемый результат достигнут, и последовавший его ответ не вызвал у нее ничего, кроме ощущения собственной неполноценности:

— Я вовсе не ссориться с вами приехал, вне всякого сомнения, это у нас с вами просто реакция в результате нервного напряжения последних дней. Приезжаю я сюда уже третье утро, чтобы быть под рукой, если понадоблюсь, так что и сам немного недосыпаю.

— Надо полагать, это оттого, что вы не уверены, что я выполняю все ваши указания, — обиженно сказала она, а он вздохнул и снова повернулся к псу, который лениво раскинулся на соломе, внимательными доверчивыми глазами поглядывая на них обоих и время от времени вопросительно постукивая хвостом.

— Ничего подобного. Если вам так хочется знать правду, то я приглядывал за вами, но сомневаюсь, что такое признание успокоит вас, — сказал он.

— Так вы тоже вот уже третьи сутки не спите по полночи? — спросила Эмма, готовая снова разрыдаться в его объятиях, если бы он хоть на секунду показал, что не возражает; но если его предыдущее объяснение было весьма утешительным и даже приятным, то последующий ответ прозвучал в совершенно ином ключе.

— Не волнуйтесь, Эмма Пенелопа. Когда затронуты интересы ценного клиента, все это лишь часть ежедневной работы, — сказал он и вышел во двор.

Эмма вернулась к Флайту и принялась устраивать его поудобнее, уверенная, что опасность миновала и он теперь поправится, но ощущение чуда исчезло, а может быть, его никогда и не было; радость утра померкла, и она осталась одна под плачущими небесами.