Онлайн чтение книги Смерть шута
Глава третья

Эта комната, спальня Пенхоллоу, занимала все западное крыло дома. Она была устроена так, что во всех четырех стенах были проделаны окна. Одно большое окно смотрело на дорогу, ведущую вниз к воротам усадьбы, другое, напротив него, выходило во внутренний сад, окруженный с трех сторон стеной, сложенной из серых каменных валунов.

Это крыло дома было пристроено только в семнадцатом веке. В спальне, помимо циклопических колонн у стен, имелся колоссальных размеров камин – прямо напротив двери, в которую вошла Фейт. Другая дверь – в боковой стене – вела в ванную комнату.

Потолок в комнате выглядел очень мило, хотя и сильно потрескался с той поры, как его выкладывали. От тяжелых гардин в комнате стоял полумрак даже сейчас, в яркий полдень. Помещение, несмотря на огромные размеры, казалось даже тесноватым, поскольку было ужасно захламлено старой мебелью, всякими безделушками и сомнительными редкостями, часто совершенно безвкусными и неуместными, которые невозможно было объединить ни по какому принципу, кроме одного – все эти штучки когда-то вызвали интерес Пенхоллоу, хотя бы мимолетный... Так, в уголке между двух окон стоял высокий сервант красного дерева с резным изображением восточного божка Хоти, а чуть поодаль – бамбуковая сиамская этажерка, с виду совершенно бесполезная, в которой было прихотливо расставлено несколько малюсеньких цветочных горшочков – пустых. По бокам камина стояли на полу две громадные малахитовые вазы, которые тоже в сущности ни для чего не были пригодны и из-за покрывавшего их изрядного слоя пыли имели не зеленый, а скорее серовато-коричневый цвет. Две японские миниатюры, укрепленные довольно высоко на стене в совершенно не приспособленном для их разглядывания месте, изображали весьма условного вида золотых птиц, парящих в черном небе...

Но главным предметом в этой странной комнате была сама кровать. Она была воистину огромна, на нее можно было, и не только в символическом смысле, уложить всю большую семью Пенхоллоу. Но в действительности Пенхоллоу приобрел ее почти случайно несколько лет назад на распродаже старой мебели. Почтенного возраста балдахин, свисающий над кроватью с тоненьких жердочек, весь был изукрашен гирляндами каких-то неестественных розочек и летящими амурчиками с луками, которые, правда, здорово выцвели от времени. Кровать была очень высокой, а по ширине на ней без всякого стеснения уместилось бы и четыре человека.

Посреди этой монументальной кровати возлежал, словно пузатая статуя с далеко выступающим орлиным носом, сам Пенхоллоу, а глаза его, как и в молодые годы, грозно блестели из-под кустистых, все еще смоляно-черных бровей. Но вот на голове волосы у него давно уже были с сильной проседью, вдобавок он начал лысеть. Вокруг него на постели валялось множество книг, журналов, сигарных коробок, спичек, распечатанных и нераспечатанных писем и несколько вазочек с фруктами. В ногах у него лежала престарелая сука породы коккер-спаниель, весьма дурно пахнущая и такая же тучная, как ее хозяин. Собака привыкла машинально рычать, как только кто-нибудь входил к хозяину, и Фейт вовсе не была исключением из этого собачьего правила.

– Ты моя верная, хорошая сучка! – похвалил Пенхоллоу злобно урчащую собаку.

Фейт закрыла за собой дверь и уселась в кресло. Сейчас она почувствовала, как невыносимо жарко здесь. Пенхоллоу привык топить камин не переставая, и не давал даже выгрести из него золу. Только в те несколько летних недель, когда в Тревелине стояла жара, слуги нехотя выгребали горы золы из этого камина. От такой бешеной работы камина все в комнате было под толстым слоем пыльной копоти, что делало ее уборку воистину подвигом Геракла, но это соображение ничуть не смущало Пенхоллоу. Ему и в голову не пришло бы ограничивать себя в чем-то из-за общепринятых гигиенических соображений. Он был здесь Хозяин – и этим все сказано.

– Доброе утро, Адам, – Фейт старалась угадать настроение мужа по его лицу. – Я очень расстроена, что у тебя была тяжелая ночь. Я тоже почти не спала...

Только теперь она поняла по зловеще завернутым уголкам его полных губ, что он в дурном расположении духа. Сердце ее бешено заколотилось, да так, что ребрам стало больно...

– Ага, почти не спала, говоришь? – заметил он насмешливо. – А что же тебя так растревожило? Уж не станешь ли ты говорить, что беспокоилась за меня? Ну, смелей, ты же любящая жена, не правда ли?

– Я не знала, что ты проснулся. Если бы мне дали знать, что тебе нехорошо, я обязательно пришла бы к тебе.

Он хохотнул:

– Вот пользы-то от тебя было бы! Бог мой, вот уж не ожидал, что свяжу себя со столь бесполезным созданием природы!

Она молчала. Лицо ее покрылось красными пятнами. Он заметил этот признак волнения с видимым удовлетворением:

– Ну конечно, у тебя же внутренности из такого тоненького-тоненького хрусталя! А нервы – так те прямо ниточки! Никогда у тебя не было духу, да и не будет уже! Даже эта кошка, которую притащил с собой Юджин, как жена стоит дюжины таких, как ты!

Она сказала кротко:

– Я не могу выносить более этих ссор, Адам.

– Моя первая жена изрезала бы мне лицо бритвой и за половину того, что я высказываю тебе! – с довольным видом сообщил Адам, гадко улыбаясь.

Она понимала, что он добивается скандала. Но она не была способна на это. Всю свою жизнь Фейт не могла отделаться от боязни того, что на нее будут кричать громким злым голосом. Она просто не могла этого вынести – ей становилось дурно. И с присущей ей «счастливой» способностью всегда говорить противоположное тому, что следовало бы, она промямлила:

– О Адам, ведь я совсем другой человек...

Он, закинув голову назад, так захохотал в полный голос, что звуки, казалось, стали эхом отражаться от стен огромного зала... Фейт, побелевшими пальцами вцепившаяся в поручни кресла, слушала, как он кричит ей в лицо:

– Да, ты другая! Взгляни! Взгляни на этих крепких ребят, которых родила мне Рейчел, и на своего щенка!

Ее обуял ужас. Она так и думала, что он накинется на Клея.

– Итак, – грозно прорычал он, – я вижу, что твой утонченный сынок не делает тех успехов в Кембридже, о которых ты постоянно твердила!

Это верно, Клей учился не слишком блестяще, Фейт это признавала, но все же он и не опозорил себя ничем. У многих учеба идет поначалу не очень удачно.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала она. – Во всяком случае, я уверена...

– Я считаю, что это пустая трата денег! – рявкнул Пенхоллоу. – А он попросту теряет время на ерунду, вот и все!

– Я не вижу причин, почему ты так говоришь, Адам. Словно он ничего не сделал для того, чтобы...

– Вот именно, что он ни черта не сделал! – заорал Пенхоллоу. – Не будь идиоткой! Он же ни хрена не делает, не общается с нужными людьми, не занимается спортом, не вступает в клубы, и даже настолько не мужчина, чтобы хотя бы влипнуть в какую-нибудь историю! Что толку от того, что через пару-тройку лет он явится сюда со своей занюханной ученой степенью?!

– Я не могу понять, почему ты так задет тем, что он не добился каких-то выдающихся успехов, – сказала Фейт дрожащим голосом. – В конце концов, ты сам всегда повторял, что в вашей семье не слишком уважали чтение книг... И потом, ведь и Юджин учился в Оксфорде, и Обри! А ты нападаешь на Клея только потому, что он – Клей...

Он саркастически усмехнулся:

– Хорошо, я скажу тебе! Да, они оба порядочные шалопаи и проказники, но о них по крайней мере до сих пор еще помнят в Оксфорде! Но все равно я сейчас жалею, что послал их туда! Я был глуп! Да, глуп! Любой из других моих мальчиков стоит двух дюжин таких оболтусов, как Юджин или Обри! Какой прок в Юджине, скажите на милость? В том, что он пишет гнусные статейки в никому не известные газетенки, да еще постоянно боится промочить ноги в дождь? Что это за мужчина, я спрашиваю? А что до Обри, то лучше всего было бы оставить его под началом Раймонда, чтобы тот вложил ему побольше здравого смысла в обычной, простой человеческой работе! У меня было достаточно неприятностей с этими молодыми похотливыми кобелями Коном и Бартом, но они мне милей, чем эти заморенные интеллектуалы, с которыми водит дружбу болван Обри!

– Еще не повод обвинять весь Оксфорд только потому, что Обри что-то там натворил, – тонко заметила Фейт. – И кроме того, Клей совсем другой. Он тихий, спокойный мальчик, и я уверена...

Она осеклась, поняв, что опять сказала что-то не то.

– Клей ничего из себя не представляет, – коротко сказал Пенхоллоу. – Ни тела, ни внутренностей, ни настоящих желаний, даже чертовщинки – и той в нем не сыщешь. Он весь в тебя, дорогая.

Фейт отвела глаза от его вызывающего взгляда... Черная кошка, лежавшая до того в кресле, встала, с удовольствием потянулась и принялась за свой туалет.

Тем временем Пенхоллоу взял из вазочки яблоко и с хрустом надкусил его.

– Я намерен приставить его работать вместе с Клиффом, – обронил он небрежно.

– С Клиффом? То есть с Клиффордом? Кого – Клея?!

В ее глазах был ужас.

– Точно, – сказал Пенхоллоу, с чавканьем жуя яблоко.

– Ты не сделаешь этого, Адам!

– А что же меня может остановить? – осведомился тот.

– Но за что, Адам? Почему? В чем он провинился, мой мальчик?

– Он ничего не добился. И не добьется. И будь я проклят, если оставлю его сушить мозги в этом Кембридже. Ты считала, что он рожден быть ученым, философом. Я тебе не противоречил. Но если он, похоже, не собирается становиться ученым, то какого дьявола он там сидит, в этом колледже? Все, кем он способен быть, так это деревенским нотариусом, и именно им он и станет, вот увидишь.

– Нет, ему это не подойдет! – запротестовала Фейт. – Он к этому просто не готов! Он хочет писать!

– Ага, так он хочет писать? Это его собственная идея? Тогда можешь сообщить ему, чтобы он распрощался с этой мыслью. Двое моих щенков уже занимаются чем-то подобным, но из этого, кажется, ничего путного не выйдет. Не нужен мне еще и третий писака. Хватит! Он станет изучать законы на практике, у Клиффа. Клифф готов взять его к себе. Жить он будет здесь. А Раймонд присмотрит, чтобы из него вышел толк. У Раймонда получится, уверяю тебя.

– О нет! – Она была на грани истерики. – Клей не любит деревни! Ему лучше жить в городе. Здесь ему так же не по себе, как и мне...

Он с трудом приподнял свое грузное тело на кровати, лицо его угрожающе залилось краской...

– Вот оно в чем дело! Ему не нравится Тревелин! Или это твоя собственная мысль? Так ты открыто говоришь мне в лицо, что моему сыну не нравится дом, где он родился?!

Фейт поняла, что теперь положение только ухудшилось. Она вполголоса процедила:

– Все-таки, Адам, он не только твой сын, но и мой...

– В этом я не сомневаюсь, – заметил Пенхоллоу. – Мои сомнения касаются только моего собственного отцовства.

Оскорбление словно пригвоздило ее к креслу. Она посидела молча, потом негромко сказала:

– Ты сегодня нездоров, Адам. Лучше бы нам поговорить в другой раз.

Пенхоллоу кинул огрызок яблока в огонь камина и облизал пальцы.

– Тут и говорить не о чем, – объявил он. – Я пошлю его к Клиффу. Все уже договорено.

– Ты этого не сделаешь, нет! – закричала она вне себя. – Я не позволю тебе это сделать! Я не дам загнать его в это отвратительное логово, как загнали меня! Это несправедливо! И ты делаешь это только для того, чтобы унизить меня! Как же ты жесток, Адам, и почему, за что...

– Неплохо! – хохотнул он. – Да понимаешь ли ты, маленькая глупенькая курица, что он будет только благодарен мне за это! Он будет жить под отцовским кровом в великолепных условиях, сможет делать все, что только может хотеть делать мужчина! Охотиться, стрелять, ловить рыбу...

– Ему не нравится все это, – сказала она в сердцах, и снова невпопад.

Разгоравшийся гнев Пенхоллоу, наконец, получил выход. Грянул взрыв.

– Будьте вы прокляты оба! – загремел он. – Ишь ты, ему это все не нравится! Не нравится! А ты сидишь и говоришь мне это в лицо! Оказывается, ему в городе лучше! Так пусть он, черт возьми, живет в городе и покажет, на что он способен! Да-да, пусть он пошлет меня к черту и катится куда хочет! Я согласен!

Он, в возбуждении взмахнув рукой, опрокинул вазочку с фруктами. Апельсин скатился по кровати на пол и замер там... Пенхоллоу, с презрением и насмешкой в прищуренных глазах, смотрел на нее.

– Ну так что, он сделает это? Оставит меня в покое и уедет, твой разлюбезный сынок? А может быть, ты это сделаешь?

– Как он может прожить без тебя – у него нет денег... И потом, он ведь еще не успел повзрослеть...

– Это его не должно остановить, если он хоть чего-нибудь стоит! Повзрослеть он не успел!.. Ему ведь уже девятнадцать, не так ли? Когда Барту было столько же, он уже был одним из лучших наездников в Англии, а крепость его кулаков узнали многие, и все боялись! Он был мужчиной! Мужчиной, понимаешь ты?! Если я вышвырну его из дому, он сможет заработать себе на кусок хлеба! Он был помладше твоего Клея, когда обрюхатил ту девчонку, дочь Полпероу!

– Неужели Клей бы нравился тебе больше, если был бы так же бесстыден и своеволен, как Барт и Кон?! – дрожащим голосом воскликнула Фейт.

– Да! – бросил он раздраженно.

– О Господи, как же я хочу умереть! – вдруг истерически зарыдала она. – Хоть бы я умерла, Господи!..

– Ты хочешь сказать – Господи, хоть бы умер я? – саркастически заметил он. – Но видишь сама, я все никак не помру! Потерпи уж, моя дорогая!

Фейт всхлипывала, спрятав лицо в ладонях. Она уже мало понимала, что говорит.

– Я думаю, ты никогда не любил меня, ни единой минуты... Ты изводишь меня! Ты жесток, ты просто мучитель...

– Хватит, прекрати это! – приказал Пенхоллоу, бешено дергая за шнурок звонка. – Вытри лицо, сейчас прислуга явится! Можешь зарезать меня, но только нечего предо мной рыдать! Нечего рыдать – ни тебе, ни твоему сынку! Нечего!

Фейт постаралась сдержать себя, но она была из тех женщин, которые легко пускают слезу, а пустив, долго не могут угомониться. Она все еще всхлипывала и временами икала, когда в комнату вошла Марта. Весь ее вид говорил о том, что она была недалеко от двери и подслушивала.

Пенхоллоу машинально продолжал дергать за шнурок звонка.

– А, это ты! – крикнул он, оборачиваясь к Марте и затем падая на подушки. – Слава Богу! Забери-ка эту идиотку с глаз моих долой! Уведи ее, а то сейчас здесь прольется кровь!

– Между прочим, вы сами послали за нею, – невозмутимо заметила Марта и обратилась к Фейт: – Пойдемте, миссис, пойдемте, а то будет беда! Такие уж дела, миссис, лучше бы вам уйти...

Фейт вся покраснела, издала мучительный стон, в котором был весь ее бессильный гнев, и почти выбежала из комнаты.

В коридоре ей встретилась Вивьен, и Фейт проскользнула мимо нее, пряча лицо. Вивьен не стала останавливать ее, а прошла прямо в комнату к Пенхоллоу. Брови ее были нахмурены. Увидя, в комнате Марту, она коротко обронила:

– Мне надо поговорить с мистером Пенхоллоу. Не будете ли так любезны убраться отсюда?

Эта невероятная грубость, вместо того чтобы вызвать новую вспышку гнева у Пенхоллоу, казалось, пришлась ему по душе. Лицо его слегка разгладилось, и он с легким смешком спросил:

– Что вам угодно, дикая кошечка?

– Прежде всего, пусть выйдет Марта! – сказала Вивьен, не вынимая рук из карманчиков своего твидового костюма.

– А какого черта вы решили, будто можете распоряжаться в моей комнате?

– Я не уйду, прежде чем не выскажу то, зачем пришла. Вас я не боюсь, и уж МЕНЯ-ТО вы не заставите рыдать! – процедила она так презрительно, что Пенхоллоу просто удивился.

– Иди, Марта! – приказал он. – Что стоишь, словно глухая тетеря? Иди, иди.

– И не подслушивай за дверью! – добавила Вивьен.

– Экое диво, что мистер Юджин взял вас в жены, – проворчала с усмешкой Марта. – Вы нас всех живьем съедите, вот что...

Марта вышла. Кошка, изумленно навострившая уши при словах Вивьен, снова занялась своим туалетом.

– Ну что ж, налейте мне выпить, – сказал Пенхоллоу. – И себе налейте.

– Я не пью так рано, – сообщила Вивьен. – Да и вам не посоветую, если вы еще не конченный алкоголик.

– Откуда столько наглости?! – восхитился Пенхоллоу, щерясь на нее. – Что это на вас нашло? Готов спорить на последний шиллинг, вы меня задушить готовы...

– Мне-то что, пейте, если хотите. Это только растравит вашу подагру, и все мы снова не будем спать ночью... Ну да что за беда! Что будете пить?

– Стакан кларета. Это слабенькое винцо еще никому вреда не сделало. Мой дед ничего в рот не брал, кроме кларета, все последние годы своей жизни, а прожил он восемьдесят пять лет, к вашему сведению. Вы найдете бутылку в угловом буфете.

Она подала ему вино, а сама отошла назад, к камину. Он наполнил стакан, осушил его, снова наполнил и после этого откинулся на подушки, приготовившись слушать.

– Ну, так что же у вас за дело? Вы решили, что я сегодня мало выслушал женских глупостей?

– Да вы просто задира, – спокойно заметила Вивьен, глядя прямо ему в глаза. – Почему бы вам не попробовать задирать кого-нибудь не такого беззащитного, как Фейт?

– Это вызов? Пожалуйста, попробую начать с вас! Что вы мне – вы просто испорченная девка, вот кто!

– Испорченная? Конечно, в этом доме легко испортиться... Так вот, я пришла, чтобы сказать вам о том, что я намерена уехать отсюда.

– Так что же вас останавливает? – с любопытством спросил Пенхоллоу.

– Вы. Я не могу оставить Юджина. Я привязана к нему.

– А что я ему? Он сам себе хозяин. Попробуйте его убедить уехать вместе с вами.

– Юджин болеет. Поэтому ему трудно обеспечить семью совершенно самостоятельно.

Она чувствовала, что ей все труднее сдерживать свой гнев.

– То есть он любит притворяться больным? Ах, знаю я Юджина! Это такой лентяй, которых свет не видывал! – Пенхоллоу гадко хихикал. – А зачем же вы ему дали приехать сюда?

– Я не думала, что мы задержимся тут надолго.

– Ха! Ну и дурочка! Юджин очень уютно устроился здесь. Теперь вам его с места не сдвинуть...

– Но ведь он не жил здесь, когда я выходила за него замуж! – напомнила Вивьен.

– Да, он пробовал свои крылышки... Ну да я не обижался. Все равно я знал, что он вернется.

– Все дело только в вашем желании властвовать! – презрительно улыбнулась она. – Вы всех хотите держать в подчинении... Но со мной это не пройдет.

– Не пройдет? – Улыбка, появившаяся на его лице, слегка испугала ее. – Но вы же хотите забрать Юджина? Тогда вам придется поплясать под мою дудку!

Вивьен закусила губу, понимая, что ей нельзя сейчас терять присутствия духа. Она сказала очень спокойно:

– Если вы считаете, что Юджин слишком ленив, вам следовало бы помочь ему расшевелиться.

– К чертовой матери! Я никогда не делаю того, что «мне следует сделать»! Словно вы не знаете этого!

Она пропустила это мимо ушей.

– У меня есть право иметь свой собственный дом.

И глупо ожидать от меня, что я стану жить в чужом доме, полном родственников! Да я лучше буду с голоду помирать, чем терпеть все это безобразие!

– Хо-хо! Помирать с голоду! – захохотал Пенхоллоу. – Хотел бы я видеть, какой у вас будет рай в шалаше! Ну-ну, давайте, поживите отдельно! Очень скоро вы все равно вернетесь, поджав хвост!

– Почему бы вам не дать Юджину небольшое содержание? – спросила Вивьен. – Ведь это будет стоить вам ничуть не больше того, что вы тратите на нас сейчас...

– А я попросту не хочу – вот и все, – заявил Пенхоллоу.

Вивьен, держа руки в карманах, изо всех сил впилась в кожу ногтями сквозь тонкую ткань.

– Вы думаете, что одолели меня, но это не так. Я заберу Юджина, я вырву его из этого дьявольского мира... У вас есть Раймонд, есть Ингрэм, так почему же у вас должен быть еще и Юджин? Он мой муж, и у меня есть на него право!

Он махнул рукой, рукав пижамы слетел вниз, обнажив волосатую, все еще крепкую мужскую руку...

– Забирайте! Поезжайте куда хотите! Но только не надейтесь, что я стану вас содержать...

Вивьен вся напряглась, потому что просить этого отвратительного человека даже о самой малости всегда было для нее пыткой... И все-таки она сказала:

– Я не могу его забрать, пока вы делаете все, чтобы его оставить. Да, он выбирает путь наименьшего сопротивления, это верно, потому что у нас не хватает денег. Но... Но если бы вы... если бы вы дали ему небольшое содержание, чтобы я могла скромно содержать на него дом, то я... я... я была бы вам благодарна.

Старик широко улыбнулся, ясно давая понять, как ему приятно видеть ее мучительные усилия... Он снова наполнил свой стакан.

– Мне ваша благодарность не нужна. Нет уж, девочка моя, вы у меня будете сидеть на цепи во дворе, вот так! У меня ведь есть чувство юмора, мне нравится все смешное. Очень меня забавляют ваши щенячьи попытки оборвать эту цепочку! Или вы все думаете, что раз у меня подагра и я валяюсь в постели, то я уже потерял над вами власть? И вы решили испробовать, смогу ли я распоряжаться своими домочадцами по своей воле, а не по вашей? Ха!

– Боже мой, как же я вас ненавижу! – выдохнула она, глядя ему в глаза.

Улыбка его стала еще шире.

– Я знаю, крошка, знаю. Но я по этому поводу не лишусь сна и аппетита. Меня в жизни многие ненавидели, и все они получали от меня в ответ то же самое.

– Надеюсь, что вы допьетесь до смерти! – пожелала она ему. – Я буду плясать на ваших поминках!

– Вот это девчонка! – он похлопал в ладоши. – Ну давайте, давайте, прокусите мне горло! Я вас буду держать здесь просто для забавы! Теперь у меня ведь такая скучная, праведная жизнь. И она была бы невыносимой, если бы вы время от времени не изливали на меня свой яд – как бальзам на душу!

– Вы... Вы продержите в этом вонючем болоте Юджина до тех пор, пока он не перестанет быть хоть на что-то годен! Вы испоганили жизнь всем своим детям и этой несчастной дурочке Фейт только потому, что вам все хочется сделать по-своему! Но вы не сможете изгадить жизнь мне, я вас предупреждаю!

– Ну, валяйте, попробуйте побороться со мной! – хохотнул Пенхоллоу, суча ногами под одеялом. – Я же знаю, что у вас есть камень за пазухой. Так что же вы его не кинете?

Она не ответила ему, потому что в этот момент раздался стук в дверь, Пенхоллоу крикнул: «Войдите!», и появился Юджин.

Юджин был высоким, сухощавым брюнетом тридцати пяти лет, и даже по его походке чувствовалось, что его постоянные жалобы на болезнь были просто удобным предлогом не делать того, что от него требовали. Он передвигался слегка вперевалку, задумчиво, словно нехотя. Всю жизнь он предпочитал избегать всего неприятного и всегда издалека чуял приближение проблем, которые могли бы угрожать его удобству и спокойствию. Когда он увидел Вивьен, стоящую с высоко вздернутым подбородком у камина в отцовской комнате, он застыл в дверях, раздумывая, а стоит ли вообще сюда заходить...

Пенхоллоу, заметив это, резко сказал.

– Ладно, хватит колебаний! Проходи, Юджин. А вот твоя жена, пришла полюбоваться на меня...

У Юджина была необыкновенная улыбка. Он улыбнулся Вивьен так, словно сердечно сочувствовал ей и готов был заключить ее в объятия. Впрочем, на самом деле улыбка эта могла означать и нечто совершенно иное... Но Вивьен сразу растаяла. И теперь, после шести лет брака, она все еще нежно любила его. Она инстинктивно подалась к мужу. Он обнял ее за плечи:

– Ну, так что же случилось, маленькая моя?

– Это неважно, – пробормотала она, горло ее судорожно сжималось. Она нашла его руку, нежно пожала ее и, слегка покачиваясь от нахлынувших чувств, пошла к двери. Она позабыла сейчас обо всем. А Юджин, как всегда, не проявил ни малейшего интереса к тому, что здесь только что происходило, резонно полагая, что это только его расстроит.

Он уютно расположился в кресле у камина и добродушно заметил отцу:

– У вас, сэр, самая теплая комната во всем доме! Послушай, отец, тебе разве не говорили, что тебе вредно вино? А может, ты хочешь споить меня, а?

– Налей себе! – отозвался Пенхоллоу. – Это получше той дряни, которую готовит тебе аптекарь!

– Увы, я не унаследовал твоего могучего пищеварения! – вздохнул Юджин. – Не обижайся, отец, но в доме надо провести центральное отопление, здесь круглый год стоит дикий холод!

– Когда я помру, можешь этим заняться. Но пока я жив, здесь все будет как в доброе старое время. Ты зачем ко мне пришел? Потрепаться о пустяках?

– О да, конечно! И потом, мне страшно нравится эта комната! Она очень, очень теплая... И потом, атмосфера здесь... артистическая... гм!.. Во всяком случае, атмосфера здесь... гм!.. не целиком определяется твоей старой жирной собакой...

– Она стара, как и я, какой с нее спрос! – рассмеялся Пенхоллоу.

– Но ты еще пока не протух до такой степени, – сказал Юджин вполголоса и продолжил: – А что, ты и вправду решил отозвать Клея из колледжа?

– Ага, тебе нажаловалась Фейт?

– Не могу сказать, что именно нажаловалась, я вообще не способен выслушивать чужие жалобы – они вызывают у меня переутомление и скуку. Но Фейт была так возбуждена, что это меня не слишком утомило. Я шел с тобой посидеть просто так... Однако Фейт говорит, что ты намерен послать Клея учиться юриспруденции у Клиффорда?

– Это все, на что он способен! – заявил Пенхоллоу. – Он не сделает успехов в Кембридже, даже если пробудет там всю свою жизнь!

– Вероятно, ты прав, – кивнул Юджин. – Но ведь и вреда от этого нет. Он ведь такой... хиловатый...

– Я всегда удивлялся, как это у меня мог появиться такой сын! – раздраженно бросил Пенхоллоу.

– Ну что ты, отец! – Юджин улыбнулся своей очаровательной улыбкой. – Что касается Фейт, она всегда казалась мне лишенной... гм!.. той склонности к приключениям, свойственной всем членам нашей семьи... Так ты все-таки хочешь вернуть Клея в Тревелин?

– Ты с ним споешься, не сомневаюсь!

– О да, возможно, но я не думаю, что Раймонду это придется по душе...

– Здесь хозяин я, а не Раймонд! – резко сказал Пенхоллоу.

– Но ведь вопрос еще и в Клиффе!

– А с ним что за беда? – оскалился Пенхоллоу.

– Нет, я просто недоумеваю, какими пытками ты заставишь Клиффа взяться за обучение Клея? Все-таки и у Клиффа имеется некий предел доброжелательности, не так ли?

– Мой племянник Клифф будет делать то, что я ему велю! – объявил Пенхоллоу. – Вряд ли ему захочется, чтобы я вышвырнул его старую глупую мать вон из этого дома! А если не он, так его жена этого не захочет! Понятно тебе?

– М-да, на сей раз ты оказался хитрей, чем обычно, – пробормотал Юджин. – Бедный старина Клифф!