Онлайн чтение книги Море - мой брат. Одинокий странник The Sea is My Brother. Lonesome Traveler
Глава шестая

Когда Эверхарт проснулся на следующее утро, первым делом он отметил странную песню, которую распевали где-то сверху. Затем он открыл глаза и увидел белые стальные листы подволока. Точно!.. Пароход «Вестминстер», он поступил на судно. Но что за песня?

Эверхарт спрыгнул с койки в одних трусах и высунул голову в иллюминатор. Был жаркий туманный день, солнце устремило мерцающие лучи вниз, на сладкозвучные волны исходящей па́ром гавани.

Билл вгляделся вверх, но не увидел ничего, кроме махины борта и днища спасательной шлюпки. Неизвестный певец по-прежнему голосил, возможно, палубой выше – дальневосточный мотив, показалось Биллу, хотя определенно не китайский.

Билл сунул голову внутрь и застонал: голова опухла от чрезмерной выпивки и слишком долгих споров с Мидом накануне. Он повернулся к Итингтону, который читал воскресные комиксы, лежа на койке.

– У тебя нет похмелья? – в слабой надежде спросил Билл.

– Не-а.

– Кто, черт возьми, поет этажом выше? У меня мороз по коже…

– Над нами, – поправил Итингтон.

– Ну так кто это?

Итингтон отложил газету.

– Третий кок.

– У тебя что, не болит голова? Ты же был с нами вчера! – настаивал Билл.

– Не-а.

– Откуда этот третий кок? Кореец? Бирманец?

– Он моро, – поправил Итингтон. – Когда бесится, мечет ножи. Из племен моро.

– Мечет ножи? Да ладно!

– Ты погоди, – заметил молодой моряк. – Он моро с Филиппин. Они ходят, зажав ножи в зубах.

На этом он вернулся к воскресному комиксу.

Билл неторопливо оделся. Снова подошел к иллюминатору и посмотрел, как чайки пикируют над причалом. Вода под причалами тихо плескалась в прохладные замшелые сваи. Где-то на судне, в глубине его сводов приглушенно гудел огромный двигатель на холостом ходу.

Билл спустился по прохладному трапу, резко пахнущему свежей краской, и взобрался на полуют. Несколько матросов в тени спокойно читали воскресные газеты. На палубе валялись газетные полосы, огромные бухты пеньки, подушки, покинутые складные стулья, банки краски и две-три пустые бутылки. Никого из матросов Билл не знал.

Он прошел по палубе, любуясь размахом конструкции палубных надстроек, уходящих к носу деревянной громадой. На носу он посмотрел вдоль борта на маслянистые волны далеко внизу. Прямо под ним висел гигантский якорь на массивном цепном канате, выходящем из клюза на левом борту. Моряки, с улыбкой подумал Билл, имеют обыкновение называть эту стальную громадину «крючок».

Он направился к корме и взглянул на мостик: в серой переборке рубки, откуда капитан будет руководить переходом в Гренландию, виднелись щели. Там Уэсли как опытный матрос будет нести службу у руля и компаса. Боже! Если бы Эверхарт мог заниматься этим, а не прислуживать голодным матросам и мыть за ними тарелки! Он приступал к своим обязанностям в понедельник – завтра – и надеялся, что работа окажется довольно приятной.

«Кстати, о Уэсли, – думал он. – Куда он, к дьяволу, вчера запропастился? Должно быть, он в кубрике или ест на камбузе…»

Билл спустился на камбуз. Туда набились всякие незнакомые люди, моряки ели и громко разговаривали. Где Уэсли? Или Ник Мид? Ни одного знакомого лица…

Билл спустился дальше по узкому трапу. Он нашел усталого и сердитого Ника Мида в маленькой старшинской кают-компании за чашкой кофе.

– Мид! – с облегчением поздоровался Эверхарт.

– Да, – пробормотал Ник, эту невнятную реплику выдав за приветствие. Он поднялся и наполнил чашку из алюминиевого кофейника.

– Как себя чувствуешь? – усмехнулся Билл.

Ник презрительно скривился:

– Я похож на счастливого человека?

– Мне и самому паршиво… Боже, тяжело маяться похмельем в такой жаркий день! – засмеялся Билл, садясь рядом с Ником. – Какова ночка была, а?

Ник промолчал, он угрюмо пил кофе.

– Ты видел Уэсли? – нервно спросил Билл.

Ник покачал головой.

– Интересно, где он? – вслух забеспокоился Билл. – Ты заметил, как он вчера ушел?

Ник снова покачал головой. Он допил кофе и поднялся.

– Куда ты теперь? – растерянно спросил Билл.

– В койку, – пробормотал Ник и ушел.

Билл усмехнулся и сходил налить себе кофе в чистую чашку. Что ж! Придется доказать, что он полноценный коммунист, если охота вывести из себя Ника Мида… тот, казалось, был совершенно не расположен к мистеру Эверхарту. Да что такое, черт возьми, с этим парнем? На рассвете, по дороге обратно на судно, после того как они засиделись, выпивая, в комнате мистера Мартина над баром, Ник не сказал ни слова. Они шли мимо причалов, где пламя горячего красного утра играло на мачтах рыбацких смэков и танцевало на голубой ряби под доками, обросшими ракушками, и оба не сказали ни слова. Они расстались у сходен, и Билл попытался пожелать Нику доброго утра, но тот лишь быстро ускользнул, полусонный и весьма раздраженный. Возможно, таково его типичное поведение после пьянки, но также возможно, что он не признал Эверхарта достаточно левым. Если этот глупец думает так, пускай хоть в стакане утопится! Впрочем, не исключено, что Билл преждевременно делает выводы…

Пока все было довольно приятно, но в целом Билл поостыл ко всему этому предприятию. Судно кишело чужими недружелюбными лицами – но Уэсли не было. Где он? Ей-богу, если Уэсли вырубился где-то, пьяный, и не собирался возвращаться на борт… ей-богу, он не выйдет на «Вестминстере». Умудрится как-нибудь вернуться в Нью-Йорк и снова найти работу… Святые небеса, что за дурость!

Эверхарт оставил кофе нетронутым и пошел дальше.

– Где кубрик Мартина? – спросил он матроса на узком трапе.

– Мартин? Он кто? – спросил матрос.

– Матрос.

– Матрос? Их кубрик прямо.

– Спасибо.

В кубрике высокий кудрявый мужчина, растянувшийся с сигаретой на койке, Уэсли не знал.

– Когда отчаливаем? – спросил Билл.

Моряк одарил его подозрительным взглядом:

– Не в ближайшие дни… мож, в среду.

Эверхарт поблагодарил его и вышел. Он был одинок и покинут, как маленький ребенок…

Он вернулся в свой кубрик и упал на койку, мучимый сомнениями. Что он за человек?.. он что, не может встретиться лицом к лицу с реальностью – или как профессор он способен лишь ее обсуждать?

Реальность… слово в книгах по литературной критике. Да что с ним такое!

Он проснулся – он немного поспал. Нет! За иллюминатором было темно, горел свет… он проспал несколько часов, много часов. В желудке чрезвычайная пустота, которая обычно бывала голодом, но сейчас казалась лишь напряжением. Да, и ему снился сон – будто его отец был капитаном «Вестминстера». Смехотворно! Сны так нелогичны, в них серый безымянный ужас… но в то же время они так навязчивы и прекрасны. Захотелось очутиться дома, поговорить с отцом и рассказать ему об этом сне.

Тяжелая волна одиночества и утраты обрушилась на него. Что это было? Утрата, серьезная утрата… ну конечно, Уэсли не вернулся на борт, Уэсли ушел, оставив Билла одного в мире, куда сам же его и привел. Глупец! Неужели у него нет чувств, неужели он не осознает… ну, Эверхарт, чего же он не осознает?

Билл пробормотал:

– Какой же я глупый ребенок. Разума и силы воли не больше, чем у Сонни…

– Снова разговариваешь сам с собой? – спросил Итингтон с оттенком сарказма.

Билл спрыгнул с койки, твердо говоря:

– Да. Это привычка.

– Да? – усмехнулся Итингтон. – Он разговаривает сам с собой – он безумец!

Кто-то тихо засмеялся.

Билл обернулся и на нижней койке под Итингтоном увидел новенького. Тот был высоким худощавым блондином.

– Не зли меня, Итингтон, – огрызнулся Билл, стоя у раковины.

– Не зли меня! – с проказливой улыбкой передразнил Итингтон. – Ты глянь… я же говорил, что он профессор.

Биллу захотелось кинуть чем-нибудь в паренька, но в итоге он убедил себя, что это всего лишь шутка. Новичок нервно хихикнул… очевидно, хотел сохранить хорошие отношения с обоими. Итингтон таков, что его язвительной сущности нужен сообщник, размышлял Билл.

– У кого-нибудь есть сигарета? – спросил Билл, обнаружив, что его пачка закончилась.

– Боже! Уже курево стреляет! – вскричал Итингтон. – Теперь, вижу, я скоро переселюсь из этого кубрика.

Молодой блондин поднялся с койки:

– Вот, – сказал он вежливо и тихо. – У меня есть.

Билл посмотрел на него в изумлении. Юноша был взаправду красив… его белокурые волосы густо спутались в золотистые завитки, бледный лоб был широк и умен, темно-красный рот крупен, а глаза – его самая завораживающая черта – голубы и ясны, огромны, с длинными ресницами, они ошеломляли даже самого невосприимчивого наблюдателя. Он был высок, худ, кроме того, обладал длинными конечностями; широкая грудь, квадратные плечи… его худоба сильнее проявлялась ниже живота. Билл понял, что глупо пялится.

– Будешь? – предложил юноша, улыбаясь.

Его зубы сверкнули белизной, чего Билл неосознанно и ожидал.

– Спасибо.

– Меня зовут Дэнни Палмер, а тебя?

– Билл Эверхарт.

Они тепло пожали друг другу руки. Итингтон в некотором ступоре смотрел на них, опираясь на руку: очевидно, ему попались два профессора, а не один. Однако сейчас он решил остаться безмолвным наблюдателем, чтобы выяснить, оправдаются ли его подозрения.

Блондин сел на банку. На юноше были синие рабочие брюки и шелковая спортивная рубашка, на запястье красивые золотые часы, на левой руке – дорогое на вид кольцо.

– Это мой первый рейс, – бодро признался Палмер.

– Мой тоже, – сказал Билл, ухмыляясь. – Ты какую работу получил?

– Помощник кока.

– Думаешь, тебе понравится?

– Ну, мне не важно. Сейчас мне что угодно подойдет.

– Это у тебя кольцо выпускника? – поинтересовался Билл.

– Да, подготовительная школа. Андовер. В прошлом семестре был в Йеле на первом курсе.

– Понятно. И насовсем ушел в торговый флот?

– Да, – улыбнулся Палмер. – Моей родне это не нравится – они хотят, чтоб я остался в запасе офицерского колледжа. Но мне лучше так, неохота быть офицером.

Билл с удивлением приподнял брови.

– А ты? – вежливо поинтересовался Палмер.

– Я из Колумбийского, – ответил Билл, ухмыльнувшись: выступил прямо как второкурсник. – И я там преподаю.

– Правда?

– Да, английскую и американскую литературу, в университете.

– О боже! – учтиво рассмеялся Палмер. – Самый сложный для меня предмет. Ты уж, пожалуйста, не спрашивай меня о Шекспире!

Они хохотнули. Итингтон отвернулся спать, очевидно убедившись в истинности своих догадок.

– Ну, – продолжил Билл, – надеюсь, рейс нам обоим понравится, приключения и все такое…

– Наверняка. Вот это море, это я понимаю. Я ходил с друзьями на яхте в Палм-Бич, и у меня есть свой ялик в Мичигане – я из Гросс-Пойнта, – но, честно говоря, далеко никогда не выходил.

– И я тоже… Надеюсь, у меня не будет морской болезни! – засмеялся Билл.

– Ой, главное об этом не думать, – улыбнулся Палмер. – Тут, пожалуй, надо просто настроиться, тогда вовсе не заболеешь.

– Конечно… вполне здраво.

– Откуда ты?

– Нью-Йорк, – ответил Билл.

– Правда? Я бывал там довольно часто… у нас квартира во Флашинге. Странно, да, мы встретились тут и, возможно, сталкивались на нью-йоркских улицах!

– И правда, – засмеялся Билл.

Некоторое время они непринужденно болтали, а потом Билл вспомнил, что должен посмотреть, не вернулся ли Уэсли.

– Что ж, мне надо пойти друга нарыть, – засмеялся Билл. – Остаешься?

– Да, наверное, посплю, – ответил Палмер, сверкнув дружелюбной улыбкой, и встал. – Мы с друзьями хорошо провели время ночью на Гарвард-сквер.

– Гарвард, хм? – засмеялся Билл. – Держу пари, там кутят меньше, чем в Колумбии…

– Не сомневаюсь, – промурлыкал Палмер.

– О, насчет этого и нет сомнений! – хитро ухмыльнулся Билл. – Увидимся, Палмер. Рад с тобой познакомиться…

– Взаимно… спокойной ночи.

Они снова пожали друг другу руки.

Билл поднялся на полуют, усмехаясь про себя. Наконец-то у него появился друг, с которым можно поговорить, вежливый, культурный юноша только что из Йеля, хотя, конечно, не исключено, что пижон. Безусловно красивый парень.

Билл споткнулся о человека, лежащего на палубе. Какой-то моряк решил поспать на открытом воздухе.

– Извиняюсь, – робко пробормотал Билл. В ответ сонно протестующе застонали.

Билл пошел дальше. Из столовой внизу доносились голоса. Он спустился и обнаружил моряков, которые играли в кости. У одного, со свертком банкнот в одной руке и костью в другой, была длинная борода. Кое-кто пил кофе.

Билл направился на камбуз, где стояли и разговаривали другие матросы, но знакомых лиц не обнаружил. Из одного котла шел аромат жирного мясного рагу. Билл заглянул в котел и вспомнил, что весь день не ел. Вроде бы никто не обращал на него внимания, и он взял чистую миску с посудной полки над раковиной и зачерпнул большую порцию тушеной говядины. Он быстро проглотил ее в столовой, наблюдая за ходом игры в кости. Значительные суммы денег переходили из рук в руки, но, казалось, никто не придавал этому значения.

Билл поставил пустую миску в раковину и зашагал вниз по трапу. Громадный кок Глори шел позади, куря свою кукурузную трубку.

– Привет, Глори! – сам того не ожидая, отважился Билл.

– Привет, сынок! – мелодично простонал Глори. – Опять сегоднячки туфта?

– Не сегодня, – усмехнулся Билл.

Лицо Глори озарилось широкой сияющей улыбкой.

– Он грит, не сегодня! – оглушительно взвыл Глори. – Сегоднячки не туфта!

Здоровый кок на ходу положил руку Биллу на плечо.

– Нонче не туфта! – грохотал Глори ему вслед.

Его густой басовитый смех эхом летел к Биллу с камбуза.

– Замечательная личность, – пробормотал Билл с довольным изумлением. – И что за замечательное имя – Глори! Сияет, как глория, в самом деле.

В старшинской кают-компании, где днем он видел Ника Мида, три незнакомца сидели, стоически играя в покер. Уэсли никто из них не видел.

– Знаете, где кубрик Ника Мида? – не отступал Билл.

– Мида? – эхом отозвался один, поднимая взгляд от безмолвной игры в карты. – Смазчик с усами кронпринца?

– Он самый, – нервно усмехнулся Билл.

– Он в отдельной каюте на следующей палубе, номер шестнадцать.

Билл поблагодарил и вышел.

Он сходил к кубрику Уэсли; может, тот уже вернулся и незаметно ушел спать. Но никто его не видел. Один палубный матрос, юноша лет шестнадцати, сказал Биллу, что уже выходил с Уэсли раньше.

– Не беспокойся, – ухмыльнулся парень. – Небось, он ушел на длинную гулянку… пьет, как свинья.

– Я знаю, – засмеялся Билл.

– Вот его койка, – добавил парень, указывая на пустое спальное место в углу. – У него под подушкой новая зубная щетка. Если он не вернется, я ее заберу.

Они радостно засмеялись хором.

– Что ж, в таком случае, надеюсь, он вернется, – сказал Билл. – Он только вчера купил эту щетку на Сколлей-сквер.

– Отлично! – усмехнулся парень. – Небось, хороша.

Билл поднялся на следующую палубу. Было темно, тихо. В гавани сиреной взвизгнула баржа, краткими, резкими предостережениями нарушив спокойствие воскресной ночи. Звук отражался эхом. Билл чувствовал, как внизу на холостом ходу работает двигатель «Вестминстера» – бездеятельное сердце, что на стоянке копит энергию для долгих суровых испытаний, низко гудя в неутомимом темпе жуткой силы.

При свете спички он нашел шестнадцатую каюту и тихо постучал.

– Войдите! – сказал приглушенный голос.

Ник растянулся на койке, читая. В маленькой каюте он был один.

– А, привет, – с некоторым удивлением поздоровался он.

– Читаешь?

– Да. «Сталин» Эмиля Людвига… на французском[31]Эмиль Людвиг (Эмиль Кон, 1881–1948) – немецкий писатель, автор биографий знаменитых людей; его книга об Иосифе Сталине вышла на французском в 1938 г..

Билл сел на складной стул у раковины. Каюта оказалась маленькой и чистой, значительно уютнее, чем обшитые сталью кубрики внизу. В ней были койки с мягкими матрасами, зеркальные шкафчики над раковиной и занавески на затемненных иллюминаторах.

– Здесь довольно мило, – сказал Билл.

Ник продолжал чтение. Кивнул.

– Еще не видел Уэсли? – спросил Билл.

Ник поднял глаза:

– Нет. Не знаю, где его черти носят.

– Надеюсь, он не забыл про «Вестминстер», – усмехнулся Билл.

– На него не похоже, – пробормотал Ник, возвращаясь к чтению.

Билл взял сигарету из пачки на койке Ника и молча закурил. В комнате было душно. Он глотнул воды и сел обратно.

– Знаешь, когда отчаливаем? – спросил Билл.

– Через несколько дней, – пробормотал Ник, по-прежнему читая.

– В Гренландию?

Ник пожал плечами. Билл нервно вскочил и беспокойно заходил по каюте с сигаретой, затем повернулся и сердито уставился на Ника, однако тот невозмутимо продолжал читать. Билл, не сказав ни слова, вышел и снова оказался на темной палубе. Он облокотился на планшир и хмуро взглянул вниз. Вода тихо плескалась у ватерлинии, из темноты поднимался запах гниющей замшелой древесины.

Проклятый дурак Мид!.. Но все же, кто из них двоих дурее? Эверхарт, конечно… надо вернуться и высказаться. Выйдет перебранка, и, видит Бог, перебранки и споры не очень приятны, но ничего, кроме честного поединка, не положит конец унижению! Этот дурак специально его раздражает…

Не успев сообразить, что делает, Билл уже зашагал обратно в каюту Ника.

Тот взглянул на него с вежливым удивлением:

– Что будешь делать, плевать за борт?

Билл заметил, что нервно дрожит, ноги его не держали. Он снова молча плюхнулся на стул.

Ник вернулся к чтению, словно ничего не происходило, словно присутствие Билла – явление такое же повседневное и естественное, как нос на лице. Билл, между тем, сидел, нервно трясясь, на стуле. Дрожащей рукой поправил очки.

– Я встретил на борту парня из Йеля, – в отчаянии сказал он Нику. – Удивительно красивый парень.

– Правда? – пробормотал Ник.

– Да.

Повисло тяжелое молчание, внизу вибрировал двигатель.

– Слушай, Мид! – услышал Билл свой крик.

Вздрогнув, Ник поднял глаза, откладывая книгу.

– Что?

– Ты на меня взъелся за мои теории… мне-то что… но ты выглядишь глупо! – с запинкой сказал Билл.

Голубые глаза Ника расширились в оцепенелом негодовании.

– Ты слишком солиден, а ведешь себя как ребенок…

– Ладно, – перебил Ник. – Я тебя услышал.

– Ну, ты согласен? – воскликнул Билл со своего стула. – Согласен? Если нет, то ты первоклассный дурак!

Спокойные глаза Ника остановились на Билле, заледенев голубым холодом.

– С прошлой ночи ты строишь из себя гневного благородного мученика. – Билл тараторил в нервном возбуждении, и руки у него ходили ходуном. – Ей-богу, я хочу, чтобы ты знал: я не меньше антифашист, чем ты, хоть у меня и не было возможности стрелять по фашистам в Испании!

Лицо Ника вспыхнуло, но глаза пребывали неподвижны и равнодушны, гнев пополам с испугом… и правда, дрожащий голос Билла звучал слегка маниакально.

– Ну? – задыхаясь, крикнул Билл.

– Не знаю, не знаю, – с пренебрежительным подозрением мурлыкнул Ник.

Билл вскочил на ноги и ринулся к двери.

– О, – воскликнул он, – ты у нас привилегированный антифашист, а! Единственный в мире!

Ник сурово смотрел на него.

– Ты не знаешь, – в ярости передразнил Билл. – Ей-богу, ты не достоин движения… ты отъявленный дурак!

Билл рывком распахнул дверь, грохнул ею и нырнул в темноту.

Спотыкаясь, он спустился на палубу, задыхаясь от злости и унижения; безумное удовлетворение наполняло его, несмотря ни на что, кровь стучала в висках и опьяняла все его возбужденное существо горячим духом блаженных терзаний.

Голос позвал его по имени. Билл остановился и обернулся… Ник.

– Не дури, – кричал тот из двери своей каюты. – Возвращайся!

Билл стоял, конвульсивно сжимая кулаки.

– Ну же, Эверхарт! – смеялся Ник. – А ты у нас реакционер с горячей головой!

– Я не реакционер, – почти завопил Билл.

Ник зашелся в хохоте. Билл обернулся и поплелся прочь, бормоча себе под нос.

– Куда пошел? – крикнул Ник, все еще хохоча. – Сам же понимаешь, я просто пошутил!

Билл почти добрался до полуюта.

– До завтра! – гогоча, крикнул Ник.

Билл спустился через люк и вернулся в свой кубрик, запнувшись за банку при входе.

Палмер курил сигарету на своей койке.

– Не убейся! – вежливо засмеялся он.

Билл прорычал что-то и запрыгнул на койку. Через пять минут он снова заснул глубоким сном истощенного и удовлетворенного человека…

Всю ночь ему снились беспорядочные трагикомедии: Дэнни Палмер в платье приглашал его на свою койку; Ник Мид раскачивался на мачте, повешенный разъяренной шайкой профашистов; и худшим кошмаром из всех стали похороны Уэсли на полуюте, его тело, обернутое в пестрое покрывало, спустили за борт, и Эверхарт в завороженном страхе смотрел, как оно тонет; кроме того, «Вестминстер» как будто шел под парами мимо крошечного острова, где сидел довольный и невозмутимый Джордж Дэй, и когда Эверхарт помахал и окликнул друга, судно с жуткой скоростью рвануло от острова. Голос разбудил Билла. Тот был в холодном поту.

– Эй, парень, ты Эверхарт?

Билл быстро сел:

– Да!

– Утро понедельника. Ты дневальный. Одевайся и спускайся на камбуз, расскажу, что надо делать.

Билл потянулся за очками:

– Конечно.

Человек ушел, но Билл успел его рассмотреть. Он был в синей униформе буфетчика. Билл спрыгнул с верхней койки и умылся, поглядывая в иллюминатор. Было очень раннее утро, прохладный туман расстилался над неподвижным голубым зеркалом воды. Чайки кричали и пикировали в утреннем морском воздухе, беспокойно ища завтрак, ныряли в воду, щелкая клювами, а затем, трепеща, выныривали с серебряными ошметками. Билл, высунув голову в иллюминатор, три раза глубоко вдохнул волнующий аромат. Красное солнце только поднималось над гаванью.

Билл натянул старую одежду и отправился на камбуз в хорошем настроении. Было прекрасное утро… и жизнь жужжала и грохотала по всему «Вестминстеру». На палубе сонный моряк койлал канат под руководством здоровенного первого помощника в очках. На причале у сходен кричащие портовые грузчики закатывали новые бочки с мазутом, завозили армейские джипы и таскали всякие ящики и коробки. Билл огляделся в поисках знакомых лиц, но не заметил ни одного. Он пошел вниз.

На камбузе перед завтраком была суматоха. Собрались коки и помощники, которых Билл никогда раньше не видел на борту, – все в белых фартуках и фантастических поварских колпаках; все гремели кастрюлями, кричали друг на друга, жарили на плите яйца и бекон, рычали и смеялись в парком кухонном тумане, дребезге посуды, грохоте сковородок и пульсирующем гуле двигателя внизу; бросались туда и сюда в неистовой спешке, какая бывает только на кухнях. Интересно, откуда они все взялись.

Посреди этого шума негромко стонал мощный голос Глори – тот спокойно прохаживался по камбузу, с достоинством и проницательностью, каких другие были лишены, проверял шипящий бекон, громко хлопал дверцами духовок, открывал кастрюли и задумчиво взирал внутрь. Его рокочущий бас распевал снова и снова: «Все хотят попасть в рай, но никто не хочет умирать!» Он постоянно твердил этот напев, словно литанию новому дню.

Билл осмотрелся и заметил буфетчика, который его разбудил: тот стоял и наблюдал за безумным кухонным спектаклем с мрачным одобрением. Позади него в иллюминатор уставился луч раннего солнца. Билл подошел:

– Я здесь, – улыбнулся он.

– Дневальный? Накроешь стол девяти матросам, принесешь их порции отсюда, с камбуза. – Буфетчик поманил Билла за собой и провел его вниз по трапу в маленькую комнату по правому борту.

В центре стоял стол, накрытый клетчатой скатертью, в углу – старый помятый ледник.

– Накрываешь им здесь, три раза в день. Посуду бери на камбузе. Сахар, масло, уксус, кетчуп и остальное – в леднике. Следи, чтоб холод был, лед в холодильной комнате у камбуза. Возьми фартуки у кладовщика дальше по левому борту.

Буфетчик быстро зажег сигарету.

– Понял, – сказал Билл. – Пожалуй, мне понравится эта работа.

Буфетчик улыбнулся сам себе и ушел. Билл на секунду остановился в нерешительности.

– Что ж, профессор Эверхарт, накрой этот клятый стол к завтраку! – радостно пробормотал он и приступил к работе с восторженным проворством. Буфетчик мог позволить себе улыбку, он очень мало знал о незначительном «дневальном», ей-богу!

Когда первый матрос пришел на завтрак, громко зевая и потирая бока в утреннем унынии, у Билла все было готово.

– Что будешь? – улыбнулся он.

– Яйца и бекон, дружище. Кофе и сок.

Когда Билл вернулся с завтраком, моряк заснул на скамейке.

После завтрака – все прошло гладко – Билл начал убирать со стола, довольный жизнью и особенно своей новой работой. Ему платили под двести долларов в месяц, предоставляя жилье и питание, и надо только накрывать на стол трижды в день! Матросы оказались неплохой компанией и к тому же тихой. Беспокоило Билла лишь то, что Уэсли среди них не было, а ведь это его соседи по кубрику. Очевидно, он не вернулся – и, возможно, не вернется. Хотя работа понравилась ему, Билл не одобрял идею плыть в одиночестве – то есть без Уэсли; среди незнакомых недружелюбных лиц он терялся. Эти моряки, рассуждал он, принимали друг друга как есть, без фанфар и критики. Все это так сильно отличалось от острого осознания различий и вкуса, составляющего общественную жизнь в академических кругах. Возможно, старый афоризм «мы все в одной лодке» воплотился в торговом флоте по-настоящему, и моряки философски друг с другом мирились. И конечно, согласно девизу, о котором он слышал, – знаменитый плакат над дверью Бостонского клуба моряков, где говорилось буквально, что каждый, кто ступает под свод двери, отныне в Братстве Моря, – эти люди считали море великим уравнителем, единой силой, старшим товарищем, что поддерживает их общую преданность.

Когда Билл убирал масло, в дверях показалась голова Ника Мида.

– Доброе утро, старый тори! – крикнул он.

Билл обернулся и уставился на него, затем усмехнулся:

– Разве так следует разговаривать с работником?

– Работник! – воскликнул Ник. – Теперь можешь принадлежать к рабочему классу, раз уж к движению не можешь!

В доказательство своего статуса Билл убрал масло.

– Ты вчера сильно разгорячился, тори! – засмеялся Ник.

Он был в спецодежде машинного отделения – рабочие штаны, белые сандалии и запачканная маслом фуфайка.

Билл пожал плечами:

– Может, и так… ты сам виноват.

Ник пощупал усы.

– Клянусь Лениным! Ну ты вчера дал! Обещаю в этот раз не сообщать в Центральный Комитет.

– Спасибо.

Ник ушел так же внезапно, как и появился, быстро и мягко шагая по коридору и насвистывая что-то очень похожее на Марсельезу.

Что ж, размышлял Билл, Ник в итоге доказал свое благоразумие, но для этого потрачено много нервов. Возможно, прошлой ночью сам он сглупил, но все же ему удалось привести Ника в чувство. Тот факт, что Ник, вероятно, теперь отчасти сомневался в его нормальности, не так важен, как достигнутое. Жалкая неудача!.. но с результатами. Это научит Ника не упрямиться в своем пуританском марксизме. И научит Эверхарта следить за собой и не строить оскорбленного моралиста, придурок… но он не жалел, что так недостойно взорвался, – от этого он как будто стал сильнее, он оправдал собственные взгляды на человеческое поведение. Ей-богу! – он научился большему, чем на любой лекции.

Закончив, Билл вернулся наверх понаблюдать за погрузкой. Он беспечно прошелся по палубе. Дэнни Палмер и еще какой-то моряк стояли, облокотившись на планшир.

– Доброе утро, Палмер, – поздоровался Билл.

Дэнни уставил на него огромные голубые глаза:

– Привет. – Волосы его сияли на солнце, точно покоробленное золото. – Понравилась работа?

– Неплохо, – весело сказал Билл.

Они наклонились и понаблюдали за суетой внизу.

– Армейские джипы, – вслух подумал Билл. – Наверное, повезем поставку на военную базу на севере.

– Верно, – сказал другой моряк, невысокий, крепко сложенный итальянец. – Обратно возьмем больных солдат и рабочих с военной базы. Видишь бревна? Это для дополнительных бараков. Везем мазут, бревна, еду, динамит для взрывчатки, джипы…

– Динамит! – воскликнул Дэнни.

– Еще б! У нас за это прибавка.

– Чем больше денег, тем лучше! – сказал Билл.

– Знаешь что? – спросил моряк. – Я слыхал, мы отплываем завтра утром, а не послезавтра.

– Отлично, – мурлыкнул Дэнни. – Кто знает, может, пойдем в Россию! Никто точно не знает. Может, это поставка для Советского Союза.

– Россия, Исландия, Индия, Южная Америка, Персия, Техас, Гренландия, Аляска, Австралия, – монотонно перечислял моряк, – везде одно и то же: опасность слева и справа. У меня был приятель, сходил в Россию, возвращался, собирался в Техас… и бам! Торпедирован у Виргинии.

– Так и бывает, – сказал Билл, уже уходя. – Увидимся, парни.

Билл шел к кубрику Уэсли, а на всей палубе развертывалась бурная деятельность. Рембригада поспешно наносила последние штрихи на «Вестминстер», пока он не отплыл, покрывала его новым слоем камуфляжной серой краски, тянула и проверяла электрические цепи, тут и там возилась с водопроводом, ремонтировала сложные детали с поспешностью, которая намекала Эверхарту на скорый отход. Может, и впрямь завтра утром – но что, если Уэсли не вернется?

Уже собравшись спуститься через люк в кубрик палубной команды, он заметил капитана «Вестминстера» – тот стоял перед мостиком и беседовал с офицерами. Круглый человечек, на несколько дюймов ниже любого из своих людей, но то, как почтительно они ловили его слова, доказывало его авторитет. Снизу Билл видел суровые спокойные глаза капитана; подобно корабельным шкиперам из книг, у этого человечка с рукавами в нашивках глаза были цвета моря, туманные, бледно-голубые с намеком на зелень и смутным обещанием бурного серого. Мужчина из мужчин! – подумал Билл. Человек с особой собственной мудростью и знанием моря, способный опровергнуть все книги, нанести на карту все пути и обнаружить все шторма, рифы и скалы в мире враждебных океанов… поговорить с этим человеком – счастливая привилегия; возможно, он из тех шкиперов, что наслаждаются разговорами с командой, и если так, Билл решил дождаться возможности познакомиться с ним. Это ли мир, о котором он якобы знал? Приходило ли ему раньше на ум возвышенное и благородное значение такой простой должности, как капитан судна?

Билл задумчиво прошел в кубрик палубной команды. Койка Уэсли до сих пор пустовала. Билл тем же путем возвратился к корме, размышляя, что предпринять дальше. У себя в кубрике он опустошенно уставился на свой чемодан и стал собираться. Уэсли ушел навсегда – видит Бог, Билл не поплывет один. Все это было фарсом с самого начала, осуществлением невыразимой жажды отрастить крылья и полететь в жизнь. Жизнь есть жизнь, где бы ты ни жил. Он сложил вещи и защелкнул замок. Нужно только сдать рабочий бланк в регистратуру Морского союза и всеми правдами и неправдами вернуться в Нью-Йорк. Ему следовало сразу понять глубинную безответственность и бесцельность Уэсли; этот человек – всего лишь беззаботное создание, и жизнь ему – не более чем подмостки для кутежей и случайных беспорядочных связей. Он привел Билла на судно и спокойно ушел, будто ничто в мире не достойно слишком серьезных размышлений и усилий. Чего еще Биллу ждать от Уэсли?.. тот довольно убедительно показал, кто он есть, холодно отвергнув Полли в Нью-Йорке, когда они выехали в Бостон. Господи! Может, Полли до сих пор ждет от Уэсли звонка! Что ж, Билл Эверхарт не будет напрасно ждать кого бы то ни было… он никогда таким не был и никогда не будет.

Билл поднялся на полуют с чемоданом и постоял, наблюдая, как моряки огромным прихотливым узором раскладывают на палубе канаты. Это их среда, суда и море… университетскому преподавателю здесь не место. Это среда Уэсли, но не Билла – Биллу место в аудитории, где люди серьезно изучают жизнь, стараясь понять, а не принять ее с идиотскими запоздалыми сожалениями (а то и вовсе без них).

Трап у него за спиной вел на прогулочную палубу. Билл поставил чемодан и вскарабкался; он очутился рядом с большой пушкой, чей длинный ствол указывал на гавань. Несколько солдат деловито смазывали ее тут и там. Другие сидели на раскладных стульях в орудийной башне, читая газеты и разговаривая.

Билл молча смотрел на пушку; он никогда в жизни не бывал рядом с такой разрушительной машиной. Четырехдюймовая, изящный ствол иронически нацелен в гавань на эсминец, чьи пушки, в свою очередь, смотрели прямо на «Вестминстер». Билл не замечал эсминец раньше, – может, он только что пришел: трубы его все еще сильно дымили. И может, он станет их кораблем сопровождения и сейчас терпеливо стоит, ожидая приказа к отходу. Билл различал фигурки в белом, что беспорядочно сновали по серой громаде эсминца, – огромный военный корабль полон находчивых игрушечных моряков, его могучие пушки смотрят во все стороны, его флаги вспыхивают на солнце.

Боже! подумал Билл… были ли флотилии Ксеркса[32]Ксеркс I (519–465 до н. э.) – царь Персии (486–465 до н. э.); морской поход Ксеркса на Грецию состоялся в 480–479 гг. до н. э. и был уже второй неудачной попыткой подчинить Грецию империи Ахеменидов. столь же воинственны, как этот суперразрушительный мамонт, голодный морской боец, что величественно скитается под фанфары смерти.

Билл вскарабкался по другому трапу и оказался на верхней палубе. Что ж, раз он уходит, можно все посмотреть! Он взглянул вниз на большую пушку «Вестминстера» и проследил прицел ее гладкого ствола до далекого эсминца. Попытался вообразить дым и гвалт крупного морского сражения, грохот корпусов, список погибающих кораблей…

Жаркое солнце палило на верхней палубе, когда Билл шел к корме. Он смотрел вверх, на трубу «Вестминстера», и тут ударился о стальной трос, который шел к шкиву шлюпбалки и вниз к спасательной шлюпке. Билл с любопытством приблизился и осмотрел внутренность шлюпки: фляги, коробки, пайки, парусиновые мешки, видавшие виды спасательные пояса и несколько длинных весел. В случае торпедирования должен ли будет он, Эверхарт, днями, а то и неделями дрейфовать на таком вот суденышке? Ему пришло в голову, что он не учел предельную опасность всего этого предприятия; возможно, лучше все же уйти… ничего нет хорошего в стремительном движении к смерти, ей-богу.

Билл вернулся к своему чемодану на полуюте и бесцельно зашаркал дальше. Никто не обращал на него внимания – может, и к лучшему; никто не станет по нему скучать, просто наймут другого дневального для палубной команды и на том все кончится. А он, в свою очередь, вернется к работе всей своей жизни в Нью-Йорке, и все кончится на этом. Есть и другие пути поиска опыта, да и, если уж на то пошло, есть и другие способы раздобыть денег на операцию старика. Не то чтобы ему позарез нужно…

Билл решил спуститься в кубрик и забрать все, что мог забыть, собираясь в спешке. Там, внизу, ему вдруг приспичило лечь и подумать, поэтому он запрыгнул на койку и зажег сигарету.

Дэнни Палмер причесывался у раковины.

– Похоже, скоро отчаливаем, – предположил он.

– Видимо.

– Не заметно, что ты рад! – засмеялся Дэнни, убирая расческу.

Билл пожал плечами и улыбнулся:

– Ну, не сказать, что я в восторге.

– Да, наверное, в море порой скучно. В любом случае я буду читать и вести дневник. Всегда есть способ одолеть скуку.

– Скука, – сказал Билл, – это последняя из моих тревог. Я много лет назад понял, что тоска – мой смертельный враг, и с тех пор научился отчасти ее избегать. Я хитро ее обхожу…

– Вот и молодец! – усмехнулся Дэнни. Он аккуратно завел часы.

Билл, тревожно кривясь, выдыхал кольца дыма.

– Я все-таки подозреваю, что мы идем в Россию, – просиял Дэнни. – В Мурманск или в Архангельск… а если так, вряд ли у нас будет время скучать. Всем известно, что это чокнутый маршрут. Знаешь моряков, которые туда ходили?

– Конечно, и двое из них – Мид и Мартин.

– Кто такой Мид?

– Смазчик с усами кронпринца, – лукаво усмехнулся Билл.

– Я бы с ними познакомился. Хочу узнать о России из первых рук.

– Да?

– О да! Я настолько же левый, насколько мой отец – правый!

Билл оперся на локоть.

– Весело у вас, наверное, – сказал он, искоса глядя на Дэнни.

Тот изогнул светлую бровь:

– Еще как, – промурлыкал он. – Папа в стальной индустрии, мама в Дочерях американской революции, а вся родня в Национальной ассоциации промышленников.

– Тебе прямая дорога в анархисты, – рассудил Билл.

– Коммунисты, – поправил Дэнни.

Билл откинулся на подушку.

– Я умираю как хочу добраться до России и поговорить с товарищами, – продолжил Дэнни, глядя в иллюминатор. – Потому и вступил в торговый флот… Я должен увидеть Россию, – он развернулся к Биллу, – и, клянусь Богом, увижу!

– Я сам не откажусь.

– Это моя цель, – настаивал Дэнни, – моя единственная цель! Слышал о Джеке Риде?[33]Джек Рид (Джон Силас Рид, 1887–1920) – американский журналист, коммунист, выпустил книгу «Десять дней, которые потрясли мир» ( Ten Days That Shook the World , 1919), где описал свои впечатления от наблюдения Октябрьской революции; умер в 1920 г. в Москве и похоронен в кремлевской стене.

Билл взглянул на Дэнни:

– Джек Рид? Который участвовал в Революции?

– Да! Конечно! Он, между прочим, учился в Гарварде. Он был великим! – Дэнни взволнованно зажег сигарету. – Умер в России…

Билл кивнул.

– Я бы хотел… я бы хотел однажды сам стать Джеком Ридом, – признался Дэнни, и его искренние голубые глаза обратились на Билла.

– Достойная цель, – сказал тот.

– Достойная? Достойная? Верить в Братство Человечества, как он? – воскликнул Дэнни.

– Несомненно… Рид был, конечно, великим идеалистом, – добавил Билл, не желая показаться неотзывчивым и скучным. – Меня всегда вдохновляла его жизнь… Истинно трагическая фигура, и притом великолепная. Отдал все свое состояние на общее дело. Боже! Я бы хотел иметь такую убежденность!

– Не так сложно отдать состояние, – заверил Дэнни. – Сложнее жить ради движения и умереть, потерпев поражение, как он.

– Согласен.

– Поражение, – добавил Дэнни, – в глазах мира, но для России, для товарищей это не было поражением… это был величайший успех!

– Пожалуй, ты прав, – и думаю, что это был величайший, как ты сказал, успех по мнению самого Рида, – заметил Билл.

Дэнни восторженно улыбнулся:

– Да! Ты прав… скажи, ты тоже коммунист?

Билл усмехнулся с некоторым сарказмом.

– Ну, – сказал он, – в партии я не состою.

– Я имел в виду… ну, ты в принципе коммунист? – настаивал Дэнни.

– Я не называю себя коммунистом – не выпадало случая, разве что в семнадцать лет, – признался Билл. – Но если ты спрашиваешь, склоняюсь ли я к левым, то мой ответ – да, естественно. Я не слепой.

– Отлично! – воскликнул Дэнни. – Пожмем руки, товарищ!

Они засмеялись и пожали руки, хотя Билл ужасно растерялся. Его еще никогда не называли «товарищ».

– Мы, наверное, одни такие на борту, – быстро продолжил Дэнни. – Надо нам держаться вместе.

– О да.

– Наверняка у всех остальных либо нет идеалов, либо они реакционеры! – добавил Дэнни.

– Особенно, – скривился Билл, – этот смазчик, Ник Мид. Он ненавидит Россию…

– Ненавидит? Наверное, просто материалист.

– Да… собственно говоря, он мятежный неомакиавеллиевский материалист, – проворчал Билл.

Дэнни посмотрел недоверчиво:

– Я должен понимать, что это значит?

Билл вспыхнул.

– Конечно нет, это просто шутка, Палмер. Знаешь что – спустись-ка и найди его в машинном отделении. На самом деле он коммунист.

– Да ну!

– Да, – серьезно сказал Билл. – Он будет рад с тобой познакомиться… Я уверен.

– Машинное отделение? Мид? Хорошо, я спущусь прямо сейчас, – улыбнулся Дэнни. – Значит, нас трое. Боже, какое облегчение… Я надеялся, что найду товарищей, но особо не рассчитывал!

Билл не нашелся с ответом.

– Увидимся, Эверхарт, – крикнул Дэнни, выходя. – Или лучше «товарищ»? – добавил он, смеясь.

– Как угодно, – заверил Билл как можно бодрее.

Юноша ушел.

Билл выбросил сигарету в иллюминатор.

– Товарищ! – рявкнул он. – Надо же, какой беспримерный дурак!

Он в ярости снова рухнул на койку и уставился на стальную переборку. «Мир полон дураков? Может хоть кто-нибудь обладать разумом просто для разнообразия?»

Он сердито пялился в переборку.

«Ухожу отсюда сегодня же, ей-богу, пока не рехнулся». Он уткнулся лицом в подушку, кипя от негодования; но в глубине уже тонкой струйкой побежало раскаяние, словно некое прохладное средство пыталось унять огонь его злобы. Он судорожно перевернулся на другой бок; прохлада распространялась. Он нетерпеливо вздохнул.

«Конечно! Я снова дурак… Юный Палмер был искренен, но не я… У него есть идеалы, хотя с ними он дурак дураком. Мне бы постыдиться за свой сардонический скептицизм – когда же, черт возьми, я избавлюсь от этой Дедаловой ясеневой тросточки[34]Стивен Дедал – литературное альтер эго ирландского писателя Джеймса Джойса, отстраненный и полный сомнений герой его романа «Портрет художника в юности» ( A Portrait of the Artist as a Young Man , 1916) и персонаж «Улисса» ( Ulysses , 1922); ясеневая тросточка – его неизменный аксессуар.. Она ведет в никуда, ей-богу! Я изображал Ника Мида, играя с наивностью и искренностью Палмера. Парень хочет как лучше… Урок нетерпимости от Мида – вот что это было. Если он ортодоксальный марксист, черт возьми, я покажу ему что похуже – ортодоксального эверхартиста. Если они не похожи на Эверхарта, значит они дураки! Натуральные глупцы! И Эверхарт – это постоянная в уравнении дураков… а я-то думал, что ночью поступил разумно, вывалив это все на Ника, – какой вздор! Я такой же узколобый, как и он».

Билл отбросил подушку и сел.

«Я помирюсь с Палмером… он и не заметил мой сарказм, бремя укора на мне, и только на мне. Клянусь своей душой!.. нельзя идти по жизни, насмехаясь над спутниками – куда это нас заведет?! – мы все должны научиться уважать и любить друг друга, и если мы не способны на это, тогда, ей-богу, мир должен быть терпимым! Терпимость! Если люди вроде Ника не терпят меня, я буду терпеть их».

Былл спрыгнул на палубу и высунулся в иллюминатор.

«Иначе, – мрачно рассудил он, – ничего никогда не изменится по-настоящему… а измениться мы должны».

Чайка, сидевшая на кромке причала, возмущенно спрятала клюв в перьях. Вдали, в бухте, виднелась корма эсминца.

Билл кивнул: «Самое время для терпимости! Или… самая война за терпимость? Пускай напишут все черным по белому – вот тогда я поверю…»

Он всунул голову внутрь и налил себе чашку воды. Взглянул на упакованный чемодан.

«Надо держаться до конца… просто из принципа. Теории и принципы претворяются в жизнь, только если их применять… теоретически я против фашизма, так что должен с ним бороться – Ник на борту, он ведь не сбегает. Что он подумает, если я смоюсь?»

Билл усмехнулся и открыл чемодан.

– Хорошо, мистер Мид, посмеемся над вами.

Он распаковался и лег вздремнуть. Едва он погрузился в дрему, вернулась беспечность.

– Знаешь Мартина? – спросили его.

Билл быстро проснулся.

– Который час? – спросил он. – Я спал…

– Почти полдень, – ответил матрос. – Слушай, блондин этот сказал, что ты знаешь парня по имени Мартин.

– Да, знаю.

– Уэсли Мартин?

– Да.

Матрос протянул Биллу записку:

– Не знаю, где его найти… передашь ему?

Билл осмотрел послание снаружи – на нем от руки было нацарапано: «Уэсли Мартину, матросу».

– Малышка на проходной сказала передать ему, – сказал матрос. – Я бы с ней и сам не прочь… та еще деваха.

– Девушка?

– Да, на проходной. Отдай Мартину. Увидимся! – Матрос уже уходил.

– Я не знаю, где он! – крикнул Билл.

– Ну, я тоже не знаю – увидимся.

Матрос удалился по коридору.

Билл сел на банку и задумчиво побарабанил пальцами по письму. Невредно и прочитать – Уэсли все равно никогда его не получит. Билл открыл и увидел:

Дорогой Уэс,

я знаю, что теперь ты передумаешь. Я буду ждать тебя. Я люблю тебя.

^{Твоя жена}

– Жена! – воскликнул Билл. – Я думал, он ее бросил…

Нахмурившись, он перечитал записку.

По коридору шел буфетчик. Билл поднял глаза.

– Накрывай на обед, – сказал буфетчик. – Уже почти двенадцать.

– Точно! – гаркнул Билл, вставая. – Я спал.

Он последовал за буфетчиком обратно на камбуз, взял тарелки, чашки, блюдца и приборы. По дороге в столовую палубной команды он прошел мимо Дэнни Палмера – тот стоял и чистил картошку вместе с Итингтоном и другим помощником кока.

– Познакомился с Мидом? – спросил Билл, перекрикивая полуденный шум камбуза.

Дэнни широко улыбнулся и с энтузиазмом кивнул, многозначительно к тому же подмигнув. Билл усмехнулся. Он отнес посуду в маленькую столовую, где поздравил себя с тем, что записался на работу, которую можно выполнять одному и в полном покое. На камбузе всегда царил грохот и беспорядок, а в столовой можно накрывать на стол в тишине, без суеты собирать заказы матросов и выполнять их с минимальным достоинством. Само собой…

– Эй, мужик, не надорви кишки!

Билл обернулся и едва не уронил кетчуп. Уэсли. И ушел Уэсли так же быстро, как и пришел. Билл скакнул через банку с воплем удивления.

В дверях он позвал:

– Эй, Уэс, иди сюда!

Уэсли повернулся и побрел обратно по коридору, куря сигарету:

– Поработать надо… – начал он.

– Тебе записка, – сказал Билл. – Где тебя, к дьяволу, носило?

Уэсли дернул уголком рта и взял послание.

– Я был в кутузке, – объяснил он. – Начал буянить, и меня забрали.

– Кто тебя выручил? – расспрашивал Билл.

Уэсли читал записку. Дочитав, сунул в карман штанов и устремил на Билла темные окаменевшие глаза.

– Кто тебя выручил? – повторил тот.

– Друг.

Они стояли молча. Уэсли пристально и напряженно смотрел на Билла, будто хотел заговорить, но ничего не сказал.

Билл усмехнулся и кивнул на столовую:

– У нас здесь сервис с улыбкой – спроси остальных.

Уэсли медленно кивнул. Затем положил худощавую руку Биллу на плечо.

– Утром отчаливаем, мужик, – быстро сказал он и пошел по коридору, больше не произнеся ни слова. Билл посмотрел, как он исчез, и вернулся к леднику. Он не знал, что бы такого пробормотать себе под нос.