Глава I

Онлайн чтение книги Трое в лодке, не считая собаки Three Men in a Boat (To Say Nothing of the Dog)
Глава I

Три инвалида. — Страдания Джорджа и Гарриса. — Жертва ста и семи смертельных недугов. — Полезные предписания. — Средство против болезни печени у детей. — Мы согласны, что переутомились и нуждаемся в отдыхе. — Неделя над бушующей бездной? — Джордж предлагает реку. — Монморанси заявляет протест. — Первоначальное предложение принимается большинством трех против одного.

Нас было четверо — Джордж, Уильям Сэмюэл Гаррис, я сам и Монморанси. Мы сидели у меня в комнате, курили и беседовали о том, как были плохи (плохи с точки зрения медицины, я имею в виду, конечно).

Все мы чувствовали себя не особо и начинали по этому поводу нервничать. Гаррис сказал, что иногда на него находят такие необычайные припадки головокружения, что он едва соображает что делает. Тогда Джордж сказал, что у него тоже бывают припадки головокружения, и что он тоже едва соображает, что делает. Что касается меня самого, у меня барахлила печенка. Я знаю, что это была именно печенка. Я как раз прочитал рекламный листок патентованных печеночных пилюль, и в нем подробно приводились всевозможные симптомы, по которым человек может сказать, что у него барахлит печенка.

Странное дело, но каждый раз когда я читаю рекламу патентованного лекарства, я всегда прихожу к заключению, что страдаю именно от той самой болезни, о которой говорится в рекламе, причем страдаю в наиболее опасной форме. В каждом случае симптомы в точности соответствуют всем ощущениям, которые я как раз имею.

Помнится, однажды я пошел в Британский музей — почитать средство от слабого недомогания, которое меня прихватило (кажется, это была сенная лихорадка). Я взялся за справочник и нашел все что искал. Потом, от нечего делать, я начал перелистывать книгу, проглядывая, безо всякой мысли, болезни. Я забыл, с какой именно напасти все началось (знаю, это был некий страшный бич человечества). Не успел я просмотреть до середины список «продромальных симптомов»[1] Не успел я просмотреть до середины список «продромальных симптомов»…  — Продромальные симптомы, предвестники заболевания., как стало ясно — я этим болен.

Я сидел какое-то время, замороженный ужасом. Затем, в безразличии отчаяния, я снова стал листать справочник. Дошел до брюшного тифа, перечитал симптомы — обнаружил, что брюшной тиф у меня, должно быть, уже несколько месяцев, а я об этом даже не знаю. Мне стало интересно, что у меня было еще. Нашел пляску святого Витта — выяснил (как этого и ожидал), что болен пляской святого Витта.

Меня стал интересовать мой случай. Я решил прочесать все до конца и начал по алфавиту. Прочитал про болотную лихорадку — понял, что от нее просто страдаю, причем обострение наступит через какие-то полмесяца. Брайтова болезнь, как я с облегчением обнаружил, была у меня в мягкой форме и (будь у меня только она) я мог прожить еще годы. Дифтерия у меня, кажется, была врожденной. Холера у меня была с серьезными осложнениями. Я добросовестно прокорпел над всеми буквами и смог заключить, что не страдаю от единственного заболевания — у меня не было «стертых коленей»[2] …у меня не было «стертых коленей».  — Housemaid’s knee, специфическое заболевание, возникающее от регулярной работы, которая выполняется стоя на коленях (мытье полов, натирание паркета и т. п. (термин буквально значит «колено домработницы»). Когда Джей удивляется, отчего у него, работника «умственного труда», нет такого воспаления коленной чашечки, англичанину викторианской эпохи его удивление будет смешно. Джей возмущен — я что, полный калека? — что особенно забавно в контексте посещения библиотеки..

Сначала меня это даже задело; это было похоже на какое-то неуважение. Почему у меня нет «стертых коленей»? За кого меня принимают? Чуть погодя, однако, во мне возобладали менее алчные чувства. Я подумал — ведь у меня были все остальные болезни, известные в медицине. Мой эгоизм убавился, и я принял решение обойтись без «стертых коленей».

Подагра, в самой злокачественной форме, овладела мной, похоже, без моего ведома. Ятрогенным зимосом же я страдал явно с детства. После ятрогенного зимоса там больше ничего не было, и я заключил, что в остальном со мной все в порядке.

Я сидел и соображал. Мне подумалось, какой же я, должно быть, интересный случай с точки зрения медицины! Какое приобретение для учебы! Студентам теперь не придется проходить «больничную практику», если у них буду я. Я сам по себе — больница. Все что им будет нужно — только обойти вокруг меня и идти забирать свой диплом.

Тогда я задумался, сколько еще протяну. Я попытался себя осмотреть. Я пощупал пульс. Сначала никакого пульса не было вообще. Потом он вдруг как бы забился. Я вытащил часы и засек его. Получилось сто сорок семь ударов в минуту. Я попытался послушать сердце. Я его не услышал. Оно перестало биться. Отсюда мне пришлось сделать вывод, что оно там было, все это время, и билось — только я не знаю как. Я обхлопал себя спереди, от того что называю талией, до головы, и немного с боков. Но я ничего не почувствовал и не услышал. Я попробовал посмотреть на язык. Я высунул его до предела, как он вообще высовывался, закрыл один глаз и постарался осмотреть язык другим глазом. Мне удалось увидеть только кончик, и я убедился только в одном — скарлатина у меня была точно.

Я вступил в этот читальный зал счастливым, здоровым человеком. Я выполз оттуда дряхлой развалиной.

Я пошел к своему врачу. Он мой старый приятель; когда мне чудится, будто я нездоров, он щупает у меня пульс, смотрит язык, разговаривает о погоде, и все бесплатно. Я и подумал, что как следует ему отплачу, если пойду к нему. «Что нужно доктору, — решил я, — это практика. У него буду я. В моем лице он получит такую практику, какой ему не получить от тысячи семисот каких-нибудь банальных, заурядных больных, с одной-двумя болячками на экземпляр». Итак, я пошел прямо к нему. Он спросил:

— Ну, что у тебя?

Я сказал:

— Не буду занимать твое время, дружище, разговором о том что у меня. Жизнь коротка, и ты можешь отойти в мир иной прежде, чем я закончу. Я расскажу тебе, чего у меня нет. У меня нет «стертых коленей». Почему у меня нет «стертых коленей», сказать тебе не могу. Но факт остается фактом — у меня их нет. Все остальное, однако, у меня есть .

И я рассказал ему, каким образом все это обнаружил.

Тогда он раздел меня, осмотрел и схватил за запястье. Затем двинул в грудь, безо всякого предупреждения (подлый трюк, я скажу), и таким же образом боднул головой. Потом он сел, написал мне рецепт, сложил и отдал, а я положил рецепт в карман и ушел.

Я не открывал этот рецепт. Я отнес его в ближайшую аптеку. Аптекарь прочитал рецепт и отдал мне.

Он сказал, что такого не держит.

Я спросил:

— У вас аптека?

Он сказал:

— У меня аптека. Была бы у меня кооперативная лавка и семейный пансионат, сразу и то и то, я уж, так и быть, сделал бы вам одолжение. Но у меня всего лишь аптека. И это подрезает мне крылья.

Я прочитал рецепт. Там было:

Бифштекс………………………… 1 фунт, с 1 пинтой пива, принимать каждые 6 часов.

Прогулка десятимильная…… 1 шт., принимать каждое утро.

Постель…………………………… 1 шт., принимать каждый вечер ровно в 11.

И не забивать себе голову ерундой, в которой не соображаешь.

Я последовал указанием, со счастливым (для меня) результатом: моя жизнь была спасена и продолжается до сих пор.

В данном же случае, возвращаясь к рекламе пилюль, я имел все, вне всякой ошибки, симптомы, основным из которых являлось «общее нерасположение ко всякого рода труду».

Как я страдаю от этого, языком не опишешь. Жертвой этого я был с младенчества. Когда я был мальчиком, зараза не оставляла меня ни на день. Они, конечно, не знали, тогда, что это была печенка. Медицина тогда находилась в гораздо менее развитом состоянии, чем сейчас, и они списывали все на лень.

— Ах ты, ленивый чертенок! — говорили они. — А ну-ка вставай да займись делом!

Они, конечно, тогда просто не знали, что я был болен.

Они не давали мне никаких пилюль. Они давали мне подзатыльники. И как ни странно, тогдашние подзатыльники часто мне помогали (на какое-то время). Получалось, что один такой подзатыльник гораздо лучше действовал на мою печень, и от одного такого подзатыльника я гораздо охотнее, не теряя дальнейшего времени, стремился выполнить что от меня требовалось — чем целая коробка пилюль сегодня.

Знаете, оно часто так — простые, дедовские средства иногда более эффективны, чем вся эта аптечная ерунда.

Мы просидели полчаса, живописуя друг другу собственные недуги. Я объяснил Джорджу и Уильяму Гаррису, как чувствую себя по утрам когда просыпаюсь; Уильям Гаррис рассказал нам, как себя чувствует когда отправляется спать; а Джордж стал на каминный коврик и дал нам яркое и талантливое представление, характеризующее его ощущения по ночам.

Джордж воображает , что болен. С ним никогда ничего особенного не бывает, поверьте.

Тут в дверь постучалась миссис Поппетс и спросила, готовы ли мы ужинать. Мы грустно заулыбались друг другу и сказали, что кусочек-другой проглотить попробуем. Гаррис заметил, что немного чего-нибудь в желудке обычно держит заразу на привязи. Тогда миссис Поппетс принесла поднос, а мы пододвинулись к столу и принялись ковырять бифштекс с луком и ревеневый пирог.

Я, должно быть, расклеился уже совсем, так как через каких-нибудь полчаса потерял интерес к еде полностью — вещь для меня ненормальная. Я даже не притронулся к сыру.

Выполнив этот долг, мы пополнили свои стаканы, зажгли трубки и возобновили беседу о состоянии собственного здоровья. Что с нами творилось в действительности, никто из нас точно не знал, но мнение было единодушным — не важно что, но оно вызвано переутомлением.

— Что нам нужно, так это отдых, — заявил Гаррис.

— Отдых и полная перемена, — откликнулся Джордж. — Перенапряжение мозга привело к общему ослаблению организма. Смена окружающей обстановки, отсутствие необходимости думать восстановят умственное равновесие.

У Джорджа есть двоюродный брат, которого в полицейский протокол обычно заносят как студента медика, так что манера выражаться врачебно у Джорджа фамильная.

Я согласился с Джорджем и предложил разыскать какое-нибудь местечко, архаическое, уединенное, в стороне от беснующейся толпы, и промечтать там солнечную недельку среди сонных тропинок — какой-нибудь полузабытый уголок, сокрытый добрыми феями вдалеке от шумного мира — какое-нибудь причудливое гнездо на скале Времени, откуда вздымающийся прибой девятнадцатого столетия послышится далеким и слабым.

Гаррис сказал, что там будет зеленая тоска. Он сказал что знает, какого рода местечко я имею в виду. Спать там отправляются в восемь, «Рефери» не достанешь ни за какие деньги[3] …«Рефери» не достанешь ни за какие деньги…  — «Рефери», популярная спортивная газета в Англии конца XIX века, основана в 1877 г. Газета выходила по воскресеньям и была посвящена главным образом спортивным новостям (в частности скачкам)., а чтобы найти закурить, нужно прошагать десять миль.

— Нет, — заявил Гаррис. — Если вам нужен отдых и перемена, лучше всего прогулка по морю, и не спорьте.

Против прогулки по морю я решительно запротестовал. Прогулка по морю пойдет на пользу, когда вы собираетесь так гулять месяца два. Если вы собираетесь на неделю, это — кошмар.

Вы отправляетесь в понедельник. Вы одержимы идеей получить удовольствие. Вы грациозно машете на прощанье друзьям, остающимся на берегу, зажигаете свою самую большую трубку и расхаживаете по палубе с таким видом, точно вы и капитан Кук, и сэр Фрэнсис Дрейк, и Христофор Колумб сразу[4] …точно вы и капитан Кук, и сэр Фрэнсис Дрейк, и Христофор Колумб сразу.  — Кук Джеймс (1728—79), английский мореплаватель, трижды обогнувший Землю; руководил тремя экспедициями, открыл в Тихом океане 11 архипелагов и 27 островов. Дрейк Фрэнсис (1540–1596), английский мореплаватель, вице-адмирал; руководил пиратскими экспедициями в Вест-Индию; в 1577—80 совершил 2-е (после Ф. Магеллана) кругосветное плавание.. Во вторник вы жалеете, что поехали. В среду, в четверг и в пятницу вы жалеете, что родились на свет. В субботу вы в состоянии сделать глоток бульона и сидеть на палубе, отвечая бледной слабой улыбкой на вопросы добросердечных о том, как вы себя теперь чувствуете. В воскресенье вы снова ходите и принимаете твердую пищу. И в понедельник утром, когда с зонтиком и саквояжем в руке вы стоите у планшира, собираясь сойти на берег, прогулка по морю вам вполне начинает нравиться.

Помнится, как-то раз мой шурин отправился в небольшую прогулку по морю, поправить здоровье. Он взял койку в оба конца, от Лондона до Ливерпуля, и когда попал в Ливерпуль, был озабочен лишь тем, как бы сплавить обратный билет.

Как мне рассказывали, билет предлагался повсюду с фантастической скидкой. В конце концов он был продан за восемнадцать пенсов некоему юнцу желчного вида, которому доктор как раз порекомендовал моцион и морские купания.

— Море! — воскликнул мой шурин, с чувством вкладывая билет юнцу в руку. — Да его вам хватит до гроба, а моцион! Да сиди вы сиднем на этом вот корабле, получите больше, чем крути вы сальто на берегу.

Он сам — мой шурин — вернулся на поезде. Он сказал, что вполне может поправить здоровье и на Северо-западной железной дороге.

Другой мой знакомый отправился в недельный вояж вдоль побережья. Перед отходом его посетил стюард и спросил, будет ли он платить за каждый обед отдельно, или расплатится за весь стол сразу.

Стюард рекомендовал последнее, так как в этом случае будет гораздо дешевле. Он сказал, что вся неделя обойдется тогда в два фунта пять шиллингов. Он сказал, что на завтрак подают рыбу и жареное мясо; ленч бывает в час и состоит из четырех блюд; обед в шесть (суп, рыба, entree , жаркое, птица, салат, сладкое, сыр, десерт)[5] Обед в шесть (суп, рыба, entree, жаркое, птица, салат, сладкое, сыр, десерт).  — entree, блюдо (закуска), подаваемое перед жарким.. И легкий мясной ужин в десять.

Мой приятель решил остановиться на двух фунтах пяти шиллингах (он едок что надо) и выложил деньги.

Ленч подали, как только они отошли от Ширнесса. Мой приятель не проголодался так как думал, и удовлетворился ломтиком вареной говядины и земляникой со сливками. Весь день после этого он находился в раздумье. Иногда ему казалось, что неделями он ничем кроме вареной говядины не питался. А иногда — что годами только и жил на землянике со сливками.

Равным образом ни говядина, ни земляника со сливками не были счастливы. Им, можно сказать, не сиделось на месте.

В шесть пришли и сказали, что обед готов. Это сообщение не вызвало у моего приятели никакого энтузиазма. Но он осознавал, что некую часть из этих двух фунтов и пяти шиллингов следует отработать, и, хватаясь за снасти и прочее, спустился в буфет. У подножия лестницы его приветствовало смешанное благоухание лука, горячей ветчины, жареной рыбы и овощей. К нему со льстивой улыбкой подошел стюард и спросил:

— Что вам принести, сэр?

— Унесите меня отсюда, — был слабый ответ.

Тогда его быстро вывели, прислонили к стене, с подветренной стороны, и оставили.

В продолжение следующих четырех дней он вел простую безупречную жизнь, питаясь галетками с содовой[6] В продолжение следующих четырех дней он вел простую безупречную жизнь, питаясь тощими галетками с содовой.  — У Джерома здесь смешной фрагмент, основанный на свойствах препозитивного определения, которому в русском языке соответствия нет. Речь идет о популярных сухих печеньях (галетах), Thin Captain’s Biscuits, которые выпускались английской фирмой «Хантли и Палмер» до 1939 г. Бренд переводится как «тонкие капитанские галеты» (ср. устойчивое выражение ship’s biscuit — корабельное печенье, собственно, «галета»). Джей, описывая страдания приятеля, рассказывает, что тот «вел простую безупречную жизнь»…on thin captain’s biscuits, и добавляет «я имею в виду, что тощие были галеты, а не капитан» (I mean that the biscuits were thin, not the captain). С точки зрения английской грамматики, Thin Captain’s Biscuits, в данном случае, вполне можно понимать и как «тощие капитанские галеты», и как «галеты тощего капитана». В 1907 г., например, фунтовая упаковка Captain’s Thin стоила 8 шиллингов и 9 пенсов; это было недешево, и отсюда понятна ирония Джея, который подразумевает, что на такие деньги остается вести простую безупречную жизнь, т. к. на какую-либо другую еду ничего не останется.. Однако ближе к субботе он исполнился самонадеянности и отважился на слабый чай с тостами. А в понедельник он уже объедался куриным бульоном. Он сошел с корабля во вторник, и когда тот дымя отходил от причала, посмотрел вслед с сожалением.

— Он уходит, — сказал мой приятель. — Он уходит. А с ним на два фунта еды, которая вся моя и которая мне не досталась.

Он сказал, что если бы ему дали еще денек, он бы наверняка все исправил.

Так что я решительно воспротивился прогулке по морю. Нет, как я уже объяснил, не ради себя. Мне никогда не бывает дурно. Просто я опасался за Джорджа. Джордж заявил, что с ним все будет в порядке, и ему даже понравится, но вот мне с Гаррисом он посоветует об этом даже не помышлять — он просто уверен, что мы оба будем болеть. Гаррис ответил, что собственно ему самому всегда было в высшей степени странно, каким это образом людям на море удается заболевать. Он сказал, что люди, должно быть, делают это нарочно, чтобы порисоваться. Он сказал, что самому-то ему часто хотелось заболеть, но никогда не получалось.

Затем он начал травить байки о том, как пересекал Пролив в такую страшную качку, что пассажиров пришлось привязывать к койкам, а на корабле оставались только два живых существа, которые не болели — он сам и еще капитан. Иногда это был он сам и второй помощник, но как правило, это был он сам и еще кто-нибудь. Если это был не он сам и еще кто-нибудь, тогда это был он сам.

Загадочный факт, но морской болезнью вообще никто никогда не страдает — на суше. На море же вы натыкаетесь на целые толпы больных, на целые пароходы. Я еще никогда не встречал человека, на суше, который знал бы вообще, что такое морская болезнь. Где эти тысячи тысяч страдальцев, которыми кишит каждое судно, скрываются на берегу — тайна.

Будь большинство таких похожи на малого, которого я видал как-то на ярмутском рейсе, я объяснил бы эту обманчивую загадку с легкостью. Помню, мы только что отошли от Саутэндского пирса; он высунулся в один из люков крайне опасным образом. Я поспешил на помощь.

— Эй! Ну-ка назад! — сказал я, тряся его за плечо. — Свалитесь за борт.

— О господи! Ну и хорошо.

Вот все, что мне удалось из него выжать. С тем пришлось его и оставить.

Три недели спустя я встретил его в кофейне, в гостинице в Бате. Он рассказывал о своих путешествиях и с жаром распространялся о том, как обожает море.

— Как я переношу качку? — ответил он на завистливый вопрос робкого юнца. — Что ж, однажды , признаться, меня слегка мутило. Это было за мысом Горн. Наутро судно потерпело крушение.

Я сказал:

— Простите, а не вас это как-то слегка, хм, мутило на Саутэндском рейде? Вы еще хотели оказаться за бортом?

— На Саутэндском рейде? — переспросил он с озадаченным выражением.

— Ну да. По дороге на Ярмут, три недели назад.

— Ах тогда! — ответил он, просияв. — Да, вспомнил. В тот день у меня была мигрень. Это, знаете ли, пикули. Ужаснейшие пикули, которые мне вообще доводилось пробовать на порядочном корабле. А вы их не пробовали?

Что касается меня, я открыл превосходное средство против морской болезни. Нужно просто сохранять равновесие. Вы становитесь в центре палубы. Корабль вздымается и зарывается носом; вы балансируете так, чтобы все время держаться прямо. Когда нос корабля поднимается, вы наклоняетесь, пока палуба почти не коснется вашего носа. Когда задирает корму, вы откидываетесь назад. Час-другой помогает отлично. Правда неделю вы так не пробалансируете.

Джордж сказал:

— Давайте махнем вверх по реке.

Он сказал, что у нас будет и свежий воздух, будет и моцион, и покой. Постоянная смена пейзажа займет наши умы (включая то, что есть такого у Гарриса), а тяжелый труд поспособствует аппетиту и хорошему сну.

Тут Гаррис заметил, что, по его мнению, Джорджу для улучшения сна трудиться не следует. Это может оказаться опасным.

Он сказал, что не совсем понимает, как это Джордж собирается спать больше чем спит обычно (учитывая, что в сутках всего лишь двадцать четыре часа, зимой и летом без разницы). Если уж Гаррис решил спать еще больше, тогда пусть лучше умрет и не тратится, таким образом, на стол и квартиру.

Гаррис, однако, добавил, что река «попадает в тютельку». Я не знаю, что это такая за «тютелька», но, как понимаю, «в тютельку» всегда что-нибудь попадает (что этим тютелькам весьма делает честь)[7] Гаррис, однако, добавил, что река «попадает в тютельку». Я не знаю, что это такая за «тютелька», но, как понимаю, «в тютельку» всегда что-нибудь попадает (что этим тютелькам весьма делает честь).  — У Джерома здесь смешной фрагмент, основанный на идиоматическом выражении (to suit to a “T.”), которое вышло из обихода. Оно значит 1) совершенно подходить, устраивать, 2) с совершенной точностью, до совершенства. Выражение происходит от сокращения to a tittle (tittle — название диакритического знака, надстрочной точки, которое также вышло из употребления). Во второй части параграфа Джером обыгрывает омофонию некоторых сокращений и отдельных слов, что практически невозможно восстановить на русском. Именно: I don’t know what a ‘T.’ is (except a sixpenny one, which includes bread-and-butter and cake ad lib., and is cheap at the price, if you haven’t had any dinner) — «Я не знаю, что это такое за „ти” (разве то/тот за шесть пенсов; туда еще входит хлеб с маслом и пирожных сколько влезет, и это дешево, если вы не обедали)». Джей принимает «T.» за «tea» (что звучит одинаково) и, таким образом, издевается над обыкновением использовать фразы, значения которых никому не понятны. Это относится и к сокращению его имени, J. (Jerome); Джерома будут звать «Джей», полагая, что его так и зовут — Jay (болтун, балабол, простак, деревенщина)..

Я также считал, что река «попадает в тютельку», и мы с Гаррисом согласились, что Джорджу пришла в голову удачная мысль. В нашем тоне просквозило даже некоторое удивление — оттого что Джордж вдруг оказался таким смышленым.

Единственным, кого предложение не сразило, был Монморанси. Вот уж Монморанси в реку никогда не стремился.

— Все это очень хорошо для вас, — сказал он. — Вам такое по нраву, а мне нет. Мне там нечего делать. Пейзажи не по моей части, и я не курю. Если я увижу крысу, вы не остановитесь, а если я уйду спать, вы начнете валять дурака с лодкой и плюхнете меня за борт. С моей точки зрения вся эта затея — полнейшая глупость.

Однако нас было трое против одного, и предложение было принято.


Читать далее

Джером Клапка Джером. Трое в лодке, не считая собаки
1 - 1 16.04.13
Глава I 16.04.13
Глава II 16.04.13
Глава III 16.04.13
Глава IV 16.04.13
Глава V 16.04.13
Глава VI 16.04.13
Глава VII 16.04.13
Глава VIII 16.04.13
Глава IX 16.04.13
Глава X 16.04.13
Глава XI 16.04.13
Глава XII 16.04.13
Глава XIII 16.04.13
Глава XIV 16.04.13
Глава XV 16.04.13
Глава XVI 16.04.13
Глава XVII 16.04.13
Глава XVIII 16.04.13
Глава XIX 16.04.13
Глава I

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть