Глава XXI

Онлайн чтение книги Том 11. Монти Бодкин и другие
Глава XXI

В кругах, связанных с морскими транспортировками, королевский почтовый пароход «Атлантик» по техническим данным проходил по разряду судов, пересекающих океан за четверо суток, разумеется, если в пути его не поджидали стихийные бедствия вроде бурь и гроз или напасти вроде бунта в открытом море или нападения пиратов. То есть в среднем плавание занимало шесть дней с хвостиком. На этот раз, отчалив из Англии в среду днем, «Атлантик» должен был прибыть в Нью-Йорк во вторник сразу после второго завтрака, и он не обманул ожиданий общества. Попыхивая трубами, корабль вошел в гавань точно по расписанию.

На заключительных этапах путешествия все шло по плану. Был дан концерт для первого класса (номером шестым прозвучало «Бандольеро» в исполнении А. Ю. Пизмарча). Был съеден прощальный ужин. Поступившие на борт утренние газеты радостно сообщили согражданам, что за время их отсутствия американские женщины не утратили старой доброй привычки колошматить супругов молотками по голове, а престарелых ловеласов, как и встарь, периодически застукивают в любовных гнездышках. На борт явились портовые чиновники и с характерной для нью-йоркских портовых чиновников неохотой роздали талоны на высадку — всем своим видом говоря о том, что на сей раз они, так и быть, делают поблажку, но вообще-то с этим безобразием пора кончать. Затем путешественники сошли на берег и сгрудились в таможенном отделении для досмотра багажа.

По окончании рейса среди членов экипажа трансатлантического лайнера обычно преобладают радостные эмоции.

Капитан счастлив, что наконец-то его перестанут преследовать кошмары, будто он сворачивает не туда, куда надо, и уплывает в Африку. Казначей счастлив, что хоть немного передохнет от людей наподобие Монти Бодкина. Доктор поздравляет себя с тем, что, перенеся очередную волну увлечения триктраком и метанием колец, так ни к чему и не пристрастился. Матросов согревает мысль об отпуске на несколько дней и о покое, стюарды радуются по тому же поводу — те из них, кто сделался двоеженцем, успели подавить в себе горечь разлуки с женами и детьми, оставшимися в Саутгемптоне, и теперь предвкушают радость свидания с женами и детьми в Нью-Йорке.

Среди пассажиров, однако, мы встречаем неоднородные эмоции, меняющиеся в зависимости от личных обстоятельств. Сегодня в толчее, осаждающей таможенные посты, были те, у кого легко на душе, и те, у кого тяжело.

Тяжело, например, было Амброзу Теннисону. Он не выказывал признаков оживления при виде знаменитой нью-йоркской панорамы и не беспокоился при мысли о предстоящей таможне. Реджи Теннисон, напротив, находился в превосходной форме, настроение ему не портил даже неудавшийся роман Монти. Пока корабль пересекал бухту, он без конца целовал Мейбл Спенс.

Айвор Лльюэлин также примыкал к бригаде жизнелюбцев. В последний раз подобное блаженство он испытывал в то незабвенное утро, когда переманил от Цыцбаума, из «Некллюсультра», сразу троих звезд и чехословацкого режиссера. Теперь, когда злополучное ожерелье не висело над ним тяжким грузом, он наконец получил возможность сосредоточить всю силу своего могучего интеллекта на свояке Джордже и ударе в область жилетной пуговицы, которым он намеревался наградить последнего, как только тот похлопает его по спине. Он и влепил ему точь-в-точь такой удар, о каком мечтал: Джордж сломался пополам, как складной метр, и чуть было не проглотил зубной протез. В настоящее время мистер Лльюэлин беседовал с репортерами о «Светлом будущем большого экрана».

Переключив внимание на Монти Бодкина, мы опять наблюдаем явственные признаки острой хандры. К панораме Нью-Йорка Монти остался так же равнодушен, как и Амброз. Созерцая ее в черной меланхолии, он не заметил в ней ничего особенного, если вообще что-то заметил. При виде статуи Свободы в голову полезла всякая чушь: вспомнилась кошмарная девица из мюзик-холла, Белла Как-там-ее, с которой их однажды вместе занесло на театральную вечеринку. Не выпуская из рук Микки Мауса, которого Альберт Пизмарч тщательно упаковал в оберточную бумагу, он с угрюмой миной раскрыл чемоданы для досмотра — состояние его расшатанной нервной системы нисколько не улучшилось оттого, что он стоит рядом с Гертрудой Баттервик, ибо обе их фамилии начинаются на «Б».

На одно короткое мгновение он поймал ее взгляд. Она смотрела сквозь него, холодно и надменно. На сердце у него полегчало, когда между ними втиснулись их спутники по фамилии Берджесс, Восток и Биллингтон-Тодд и заслонили ее своими туловищами и чемоданами.

Гертруда тоже была не в безоблачном настроении. Стоять рядом с человеком, которого она некогда любила, — это было предпоследней каплей, готовой переполнить чашу тоски и уныния. Однако завершающий штрих, видимо, решил-таки внести Альберт Пизмарч, который вот уже десять минут скакал вокруг нее, точно кузнечик, на которого напялили белый сюртук.

Альберт Пизмарч добросовестно относился к своим обязанностям. Он был не из тех стюардов, которые в последний день набьют карманы чаевыми и — поминай как звали. Когда корабль бросал якорь, Пизмарч отыскивал своих клиентов и начинал хлопотать. Последние минут десять, как мы уже говорили, он хлопотал вокруг Гертруды, и по мере того, как он хлопотал, ее нежное сердце твердело, уподобляясь одноименному органу слонихи-отшельницы. Бывают в жизни моменты, когда человек расположен к светским беседам со стюардами, а бывают — когда не расположен. Гертруда страстно желала одного: оглядеться по сторонам и удостовериться, что Альберт Пизмарч куда-нибудь сгинул.

И тут произошло чудо. Альберт исчез. Еще минуту назад он увлеченно рассказывал историю про собаку, которую держал его приятель из Саутгемптона, и вдруг — как сквозь землю провалился. Наконец-то наступило вожделенное одиночество.

Но ненадолго. Не успела она вздохнуть с облегчением, как он появился опять.

— Прошу прощения, что пришлось отойти, мисс, — извинился он тоном истого джентльмена, возникая, как кролик из шляпы фокусника. — Меня отозвали на минуточку.

— Ради Бога, ступайте, раз у вас дела, — предложила Гертруда.

Альберт Пизмарч расплылся в великодушной улыбке.

— Мое первостепенное дело — оказывать помощь и содействие даме, — произнес он галантно. — Просто я краем глаза заметил, что меня поманил мистер Бодкин. Пришлось отлучиться. Мистер Бодкин просил кое-что вам передать. Он шлет привет и почтительно просит уделить ему минуту внимания.

Гертруду затрясло мелкой дрожью. Лицо ее вспыхнуло, глаза налились злобой, словно ей не зачли гол в решающем матче.

— Ни за что!

— Ни за что?

— Да!

— Вы не хотите разговаривать с мистером Бодкином?

— Не хочу.

— Хорошо, мисс. Я мигом, только передам информацию.

— Ну и тупица!

— Простите, сэр?

— Это не вам, — ответил Реджи Теннисон, поскольку эти слова произнес не кто иной, как он. Взяв направление из секции «Т», он зашел с тыла. — Я обращаюсь к мисс Баттервик.

— Хорошо, сэр, — сказал Альберт Пизмарч и исчез. Реджи смерил Гертруду суровым братским взором.

— Тупица! — повторил он. — Почему ты отказываешься разговаривать с Монти?

— Потому что не хочу.

— Идиотка! Дубина! Тупица!

Наверняка на свете есть девушки, которые позволяют своим кузенам поносить себя последними словами, но Гертруда была не из их числа. Ее пылающее лицо еще сильнее налилось краской.

— Не смей говорить со мной в таком тоне!

— А вот и посмею, — откликнулся Реджи сурово, но на всякий случай отступил за огромный саквояж. — Я-то, признаться, когда шел сюда, надеялся, что ты пораскинула мозгами и одумалась. Но что я слышу? Ты заявляешь стюарду, что не желаешь разговаривать с бедным Монти. Гертрудхен, ты выводишь меня из себя.

— Убирайся вон!

— Никуда я не уберусь. И не говори мне, что два дня и две ночи не спала, думала, взвешивала «за» и «против» и все равно не веришь, что я сказал тебе правду. Ты посмотри, как все замечательно сходится — помнишь, мы в школе проходили про фатализм в греческой трагедии, ну, как одно событие проистекает из другого. Фуксия выкрадывает у Монти мышь… Чтобы выманить ее из каюты, пока я буду проводить обыск, он назначает ей свидание на палубе второго класса…

— Я уже это слышала.

— Так за чем же дело стало?

— Я не верю ни единому слову.

Реджи Теннисон набрал полную грудь воздуха и выдохнул.

— Гертрудхен, — произнес он, — твое счастье, что ты дама. Поэтому я не дам тебе в глаз, хотя ты на это напрашиваешься буквально каждым своим словом. Знаешь что? Пожалуй, я натравлю на тебя Амброза. Может, ты его хоть послушаешь.

— Не послушаю.

— Это тебе так кажется, — поправил ее Реджи. — Спорим на что угодно. Стой здесь, и ни шагу с места.

— Не буду я здесь стоять.

— А куда ты денешься без таможни? Ты, мой друг, в западне! Некоторое время после ухода Реджи Гертруда испускала слабые стоны, вперив невидящее око в спину мистера Биллингтона-Тодда, который беззлобно пререкался с инспектором по поводу коробки сигар. Время, ей казалось, обратилось вспять. Она вновь чувствовала себя ребенком, готовым лопнуть от злобы, совсем как в те далекие времена, когда у них с Реджи была общая детская и он постоянно побивал ее б подушечных боях. Подобно вспышкам молнии на грозовом небе, в ее сознании проносились горькие и справедливые упреки, которые она могла бы высказать ему, если бы они вовремя пришли ей на ум.

Очнувшись, она обнаружила рядом с собой свою подругу мисс Пассенджер. На добродушном лице мисс Пассенджер было серьезное и озабоченное выражение, а в мускулистой руке — бумажный пакет.

— Привет, Баттервик.

— Здравствуй, Джейн.

В голосе Гертруды не звенели приветственные колокола. Она неплохо относилась к мисс Пассенджер, уважала ее как капитана и лихого правого крайнего нападающего, но в данный момент ее общество было в тягость. Она опасалась…

— Твой молодой человек, Баттервик…

Ровно этого Гертруда и опасалась — что мисс Пассенджер полоснет ей ножом по сердцу, заведя разговор о Монти. Когда-то по беспечности она поведала капитану английской хоккейной команды историю своей загубленной любви, и с тех пор та завела дурную манеру, когда они оставались наедине, сворачивать беседу на эту малоприятную тему.

— Ах, Джейн!

— Я только что с ним говорила. Шла к тебе справиться, как дела, и он перехватил меня по дороге. Сказал, ты не хочешь с ним разговаривать.

— Да, не хочу.

Мисс Пассенджер вздохнула. Под ее грубоватой наружностью таилось отзывчивое сердце, и как частное лицо и капитана хоккейной команды, ее огорчала разлука двух юных сердец. Как частное лицо, она дорожила дружбой с Гертрудой, зародившейся еще в добрые школьные времена за чашкой какао в дортуаре, и ей было горько видеть подругу несчастной. Как капитан хоккейной команды, она боялась, что из-за роковой страсти та потеряет спортивную форму.

Это был уже не первый случай в ее практике. Еще свежи были воспоминания о первенстве графства, когда за три минуты до конца матча при счете 1:0 ее вратарь, которая незадолго перед тем поссорилась со своим избранником, вдруг, закрыв лицо руками, разрыдалась в момент атаки на ворота и пропустила гол.

— Ты совершаешь ошибку, Баттервик.

— Ах, Джейн!

— Вот именно, ошибку.

— Давай не будем об этом.

Мисс Пассенджер снова вздохнула.

— Как знаешь, — произнесла она с сожалением. — Я только хочу сказать, что твой Бодкин прислал тебе этот сверток. По-моему, там этот Микки Маус.

При известии, что в бумажном свертке скрывается пресловутая мышь, Гертруда вздрогнула от отвращения:

— Мне он не нужен! К тому же он не мой, а мистера Бодкина. Ему и отдай.

— Он ушел.

— А ты его догони.

— Это уж слишком! — возмутилась мисс Пассенджер. Ей хотелось казаться учтивой, но всему есть пределы. — Я не собираюсь гоняться за молодыми людьми под носом у таможенников. Жизнь слишком коротка.

— Уж не думаешь ли ты, что я оставлю его у себя?

— Другого выхода нет. Гертруда прикусила губу.

— Слушай, Джейн, возьми его себе, а?

— Нет, — отрубила мисс Пассенджер. — Нет, Баттервик, даже не заикайся.

Через толпу пробирался Альберт Пизмарч, лицо его выражало готовность прийти на выручку.

— Пизмарч! — позвала Гертруда.

— Да, мисс.

— Вам нужна мышь?

— Нет, мисс.

— Тогда, может, вы знаете, в какую гостиницу поехал мистер Бодкин?

— В «Пьяццу». По моей рекомендации. Прекрасный современный отель со всеми бытовыми удобствами, неподалеку от театров и прочих мест публичных увеселений.

— Спасибо.

— Не за что. Могу еще быть чем-то полезен?

— Нет, спасибо.

— Отлично, мисс, — сказал Альберт Пизмарч и отправился дальше протягивать руку помощи.

— Джейн, — сказала Гертруда. — Я не поеду в гостиницу вместе с командой. Мне нужно в «Пьяццу».

— Зачем?

— Там остановился мистер Бодкин, и я намерена вернуть ему Микки Мауса, даже если ради этого придется запихнуть эту мышь ему в глотку.

Уже в третий раз с начала беседы мисс Пассенджер не сумела подавить вздоха.

— Не глупи, Баттервик.

— Я не глуплю.

— Нет, глупишь. И я прекрасно тебя понимаю. Ты считаешь себя обиженной и по-своему абсолютно права. Но, как говорится, что было, то прошло. Мы, женщины, злопамятны и не умеем прощать, а потом всегда сожалеем. Я раньше тебе не рассказывала, у меня был жених — славный, замечательный парень, а какой правый полусредний — закачаешься, и я с ним порвала. Дело в том, что однажды у нас была смешанная игра в провинции, и он сам вел все мячи, вместо того, чтобы пасовать мне на фланг. Помнится, я обозвала его самовлюбленным негодяем и вернула кольцо. На следующий день, разумеется, я пожалела об этом, но из-за глупого упрямства не предложила мириться; так мы расстались, а через пару месяцев он женился на левом полузащитнике из «Гиртона». И потому прошу тебя, старушка, будь благоразумной. Не ломай себе график. Прости Бодкина!

— Ни за что!

— Ты обязана!

— Нет!

— Баттервик, ты моя близкая подруга, но, прости за откровенность, ты ведешь себя как салага.

— Никакая я не салага!

— Ты себе льстишь, — раздался голос Реджи Теннисона. — Ты самая обыкновенная салага с разбитой физиономией. Гертруда, — продолжал Реджи, — я притащил Амброза, сейчас он проведет с тобой разъяснительную беседу.


Читать далее

Глава XXI

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть