Онлайн чтение книги Том 1. Авиация превращений
1930

На коньках с тобой Галина

на котке поедем мы

О холодная Галина

в центре маленькой зимы!

Ты Галина едешь ловко

Хоть и грузна на подъём.

Пусть покоится головка

Твоя головка на плече моём

Я-же еду безобразно

рылом стукаюсь об лёд

ты-же милая прекрасно

едишь соколом в перёд.

Давно я не садился и не писал

Я расслабленный свисал

Из руки перо валилось

на меня жена садилась

Я отпихивал бумагу

цаловал свою жену

предо мной сидящу нагу

соблюдая тишину.

цаловал жену я в бок

в шею в грудь и под живот

прямо чмокал между ног

где любовный сок течёт

а жена меня стыдливо

обнимала тёплой ляжкой

и в лицо мне прямо лила

сок любовный как из фляжки

я стонал от нежной страсти

и глотал тягучий сок

и жена стонала вместе

утирая слизи с ног.

и прижав к моим губам

две трепещущие губки

изгибалась пополам

от стыда скрываясь в юбке.

По щекам моим бежали

струйки нежные стократы

и по комнате летали

женских ласок ароматы.

Но довольно! Где перо?

Где бумага и чернила?

Аромат летит в окно,

в страхе милая вскочила.

Я за стол и ну писать

давай буквы составлять

давай дергать за верёвку

Смыслы разные сплетать.

Я пел

теперь я стрел

а ты песок

твой лоб высок

согни хребет

земля кругла

в ней дыр и скважен

больше орла

ты в землю пяткой друг посажен

лежишь в пустыне жёлт и важен

заметен в небе твой лоскут

в тебе картошку запекут

я кончил петь

пора летать

орла в кастрюле свежевать

и в землю ткнуть орлиный хрящик

не то меня запрячат в ящик.

вон песок летит арабы

очи нам засыпет он

скрыться люди Ах куда бы

только б сгинул этот сон

Эх ухнем по песку

расшвыряем глупую тоску!

и птичка там в песок лопала

вверх животиком летит

и птичка бедная пропала

даже конь мой не глядит

Эх ухнем по песку

расшвыряем глупую тоску!

В шкапу стояла мать моя

над ней сюртук висел

Я сам в душе кровать тая

задумчивый сидел

Но вдруг приходит новый год

и первое число

ко мне ложится на живот

я чувствую весло.

Где тупоумию конец?

Где вдохновению свинец?

чтоб не трогать верх затылка

в потолок очей не бить

приходи чернил бутылка

буквы пёрышком лепить

время ты неслышно ходишь

отмечая стрелкой путь.

в лево маятник отводишь

он летит обратно с треском

время кажется отрезком

вопрос: надо-ли время?

мы ответим: время будь

мы отметим время буквой

Мы приехали. Шипела

керосиновая каша

на столе коробка с мелом

керосиновая наша

Мария Ивановна удивилась

и давай гормонь тянуть

песня керосиновая полилась

возбуждая нашу грудь

к плачу. Мы лицом уткнулись

в керосиновый графин

Всё наступает наконец

и так последовательность создаётся

как странно если б два события

вдруг наступили одновременно.

А если вместо двух событий

наступят восем пузырьков.

Тогда конечно мы б легли.

Ответ был чист и краток.

в бумагу завернули человека.

Бумаги нет. Пришла зима.

Жил мельник.

Дочь его Агнесса

в кругу зверей шутила днями,

пугала скот, из недр леса

её зрачки блестят огнями.

Но мельник был свиреп и зол.

Агнессу бил кнутом,

возил ячмень из дальних сёл

и ночью спал потом.

Агнесса мельнику в кадык

сажает утром боб.

Рычит Агнесса. Мельник прыг,

но в двери входит поп.

Агнесса длинная садится,

попа сажает рядом в стул

крылатый мельник. Он стыдится.

Ах, если б ветер вдруг подул

и крылья мельницы вертелись,

то поп, Агнесса и болтун

на крыше мельника слетелись

и мельник счастлив. Он колдун.

Чтобы в пулю не смеяться

мы в бочёнок спрячем лик

да затылки не боятся

отвечая хором пик

и печонка усмехаясь

воскресает из могил

и несётся колыхаясь

над убитыми Ахилл.

и змея в песочной лавке

жрёт винтовку, дом и плуг

и Варвара в камилавке

с топором летит вокруг.

да смеятся мы будем

мыв бочёнке просидим

а когда тебя забудем

вновь к тебе мы прилетим.

и тогда мы перепьёмся

и тогда мы посмеёмся

Нет ответа. Камень скок

едут грабли паровые

Земли земли где же сок?

ваши люди кондавые.

Зря, в ответ щебечет сок,

спите кинув руки врозь

сквозь платок мы слышем стон

Звери! в мыслях пронеслось

наша слабая надежда

это ползает одежда

а быть может ходят львицы

по скрипучей половице.

Кто там ходит? Мостовые?

Звери люди или сок?

Едут грабли восковые

Нет ответа. Камень скок.

Ну-ка выбеги Маруся

на Балканы. на морозе

огороды золотеют

пролетают карабины

в усечённые пещёры

и туманятся вечеры

первобытные олени

отдыхают на полене

птицы храбрые в колях

отдыхают на полях

вот и люди на заре

отдыхают в пузыре

вот и старый Ксенофан

отдыхает в сарафан

вот и бомба и камыш

вот и лампа каратыш.

Осветили на Балканах

непроезжие пути

подними вино в стаканах

над кушеткою лети.

Не я-ли Господи? подумали апостолы.

Вот признаки:

лицо как мышь,

крыло как нож,

ступня как пароходик,

дом как семейство,

мост как пол ванта,

халат как бровь атланта.

Один лишь гений. Да, но кто-же?

Один умён, другой тупица, третий глуп.

Но кто же гений? Боже, Боже!

Все люди бедны. Я тулуп.

Бог проснулся. Отпер глаз,

взял песчинку, бросил в нас.

Мы проснулись. Вышел сон.

Чуем утро. Слышим стон.

Это сонный зверь зевнул.

Это скрипнул тихо стул.

Это сонный, разомлев,

тянет голову сам лев.

Спит двурогая коза.

Дремлет гибкая лоза.

Вот ночную гонит лень —

Изо мха встаёт олень.

Тело стройное несёт,

шкуру тёмную трясёт.

Вот проснулся в поле пень:

значит, утро, значит, день.

Над землёй цветок не спит.

Птица-пигалица летит,

смотрит: мы стоим в горах

в длинных брюках, в колпаках,

колпаками ловим тень,

славословим новый день.

Стукнул в печке молоток,

рухнул об пол потолок:

надо мной открылся ход

в бесконечный небосвод.

Погляди: небесных вод

льются реки в землю. Вот

я подумал: подожди,

это рухнули дожди.

Тухнет печка. Спят дрова.

Мокнут сосны и трава.

На траве стоит петух

Он глядит в небесных мух.

Мухи, снов живые точки,

лают песни на цветочке. Мухи:

Поглядите, мухи, в небо,

там сидит богиня Геба.

Поглядите мухи, в море,

там уныние и горе

над водой колышут пар.

Гляньте, мухи, в самовар! Мухи:

В самовар глядим, подруги,

там пары встают упруги,

лезут в чайник. Он летит.

Воду в чашке кипятит.

Вьется в чашке кипяток.

Гляньте, мухи, эпилог! Мухи:

Это крыши разлетелись,

открывая в небо ход,

это звезды развертелись,

сокращая чисел год.

Это вод небесных реки

пали в землю из дыры.

Это звезд небесных греки

шлют на землю нам дары.

Это стукнул молоток.

Это рухнул потолок.

Это скрипнул табурет.

Это мухи лают бред.

Стукнул кокер. Сто минут.

Прыгнул фокер. Был помнут.

вышла пика. Нет плиты.

Здравствуй Кика. вот и ты.

Надя нам сварила чай

мне сказала: отвечай!

Тут ответил я: калтун.

Пала дверь, вошёл колдун.

Дайте хлеба мне и нож

Я простужен. — в теле дрожь.

Я контужен, стар и сед.

Познакомтесь: мой сосед.

Здраствуй Кика старикан.

Здраствуй Надя. Дай стакан

Здраствуй чайник. Здраствуй дом.

Здраствуй лампа. Здраствуй гном.

Видел я во сне горох.

Утром встал и вдруг подох

Я подумал: ну и сон!

Входит Кока. Вот и он.

Ветер дул. текла вода.

Пели птицы. Шли года.

Стукнул кокер.

Прыгнул фокер.

и пришёл я к вам тогда.

Начнем же ужинать!

Я в трамвае видел деву

даже девушку друзья

вся она такой бутончик

рассказать не в силах я.

Но со мной чинарь Введенский

ехал тоже как дурак

видя деву снял я шляпу

и Введенский снял колпак.

Вам поверить

я не могу,

для этого мне надо скинуть рубаху

Я без платья великан

в таком виде я к вам не пойду.

Ах целуйте меня с размаху.

Вот мои губы

вот мои плечи

вот мои трубы

вот мои свечи.

Дайте мне платок —

я полезу на потолок.

Положите мне горчичник —

я забуду рукавички

лягу спать верхом на птичник

буду в землю класть яички.

Нам великанам довольно пальбы

ваши затихли просьбы и мольбы

настиг вас жребий дум высоких —

пробка в черепе. Вы с дыркой.

Умечали рысооки

на коне лежать под мыркой.

Недостоен, недостоен, недостоен

вашу обувь развязать.

Я в рубахе наг и строен

я натура, так сказать.

И нет во мне той милой склонности

греть ваши ноги о девушка

тона девичьего «до» нести

вашего голоса девушка

Я строг и знатен

хожу среди полатин

швыряя пыль ногой —

вот я какой!

До вашего дома

иду по досочке

а дальше ведома

толпа мной в сорочке

и штопотом, хриплетом, банками

садимся на шпиль Петропавловской крепости

рыжими в воздух баранками.

Наступала ночь в битву Сергея Радунского с Миколаем Согнифалом.

Достаточно было перебито людей и шерстяных лисиц.

Войско Сергея Радунского скакало с пиками заострённых карандашей.

А Миколай Согнифал пускал шерстяных лисиц

перегрызать локти воинов Сергея Радунского.

Первая битва произошла в лесу на комоде с подсвечником.

Дрался воин первый мечник бил графином кусаря,

прыгал храбро за подсвечник брюхо пикой разоря.

Тот ложился ниц контужен ливня зонтик пополам

мечник резал первый пужин шкуру бивня кандалам.

Вон скачет пушкин ветру следом целит пушку в лисий холмик.

Он скакунец машет пледом лопнул гром. проходит пол миг.

Револьверцы скачат вира Миколая носа близко

Девицы только часть вселенной

кувшины стройных рек

мы без девиц пройдём по вселенной

душа сказала «грек».

Притворился милый облик

он увы неузнаваем

над кроватью держит Бог Лик.

Ну давай его взломаем!

Что посмотрим под доской

укрощает взгляд людской.

Над кроватью Бог повис

мы у Бога просим жалости.

Опускает Бог ресницы вниз

пряча взоры в темноте

он глядит на наши шалости.

И мы уже совсем не те

Где я потерял руку?

Она была, но отлетела

я в рукаве наблюдаю скуку

моего тела.

Что-то скажет Дом Печати

что-то скажет раздевалка

моей руки одно зачатие

с плеча висит.

Как это жалко.

Люди!

Кто мне примус накачает?

Плети!

Кто стегаться вами станет?

Мыло!

Кто в ручей тебя опустит?

Никому то не известно.

Даня!

Кто в кровать тебя разденет

твои сапоги растегнёт

и в шкап поставит.

Спать уложит. Перекрестит.

перевернётся. кто уснёт?

Кто проснётся на другой день

посмотреть в окно и плюнуть?

ход ночей был мною пройден

разрешите в небо дунуть.

Это верно. Мы двуруки

равновесие храним

поперёк души науки

образ храброго гоним.

То отведали поляки

боль ранения на сечи

были паны, стали каляки.

Заводить убитых речи

Силы рта раздвинуть нет

коли панов закопали,

коли жив на землю гнет

остальные в битьве пали.

Остальных ломает и мнёт

полевых цветочков мёд.

Но куда же я руку задевал.

Знаю нет её в руковах.

Помню куртку надевал.

Но теперь понятно ах!

Вот она забыв перёд

пересела на хребёт.

Надо Надо

перешить рукав на спину.

Земли, огня и ветра дщери

меча зрачков лиловый пламень

сидели храбрые в пещере

вокруг огня. Тесали камень.

Тут птицы с крыльями носились

глядели в пламя сквозь очки

на камни круглые садились

тараща круглые зрачки.

Кыш летите вон отсюда

им сестры кричали взволновано

храм пещерного сосуда —

это место заколдовано.

Мы все вместе

служим в тресте

на машинках день и полночь

отбиваем знаки смыслов

дел бумажных полный стол тучь

мух жуков и корамыслов.

Только птицы прочь и кыш

с веток, с тумбов, с окон, с крышь.

Очень птицы удивились

на косматых глядя дев

клювом стукнули и взвились

очи злые к небу вздев

и когтей раскинув грабли,

рассекая воздух перьями

разлетались дирежабли

над Российскими империями.

мы открыли наш приют

всех желащих скрипеть

и все на улице поют

во дворах которые смотреть.

Встала точка места фи

остановка выражений.

мыслей вспучаных сражений

оборвали разом Ли

те артисточки смеясь

нам кивали четвергом

но воскликнул сторож: князь

обращаясь так в меня

он присел и наклонясь

Эм пропел меня веселя

а я потребовал принести киселя.

В небесари ликомин

мы искали какалин

с нами Пётр Комиссар

твердый житель небесар.

в этой комнате Коган

под столом держал наган

в этот бак Игудиил

дуло в череп наводил.

и клочёк волос трепал

Я сидел и трепетал.

Им ответа старый Бог

объясняет пули вред

деда мира педагог

Повторим усопших бред!

То румян и бледен был

в карты глядя в чертежи

стены пали. воздух плыл

дом и стёкла и чижи.

Ко́нцы пели гилага

ги га гели стерегли

вышел кокер из угла

концы в землю полеги

встали пунцы у коны

взяли свинцы мекеле

пали благи. вьются флаги.

вою пунцы в помеле.

Я устал не спать ночей

лоб сгустился тяжелея.

Шея встала из плечей

Я пошёл гулять маме

усты вилки голове.

Голова моя болит

Слетает с неба болид

пойду пить пиво лениво,

лениво. тут против кол с руками

поставленный нами на память о маме.

Это есть Это.

То есть То.

Это не есть Это.

Остальное либо это, либо не это.

Все либо то, либо не то.

Что не то и не это, то не это и не то.

Что то и это, то и себе Само.

Что себе Само, то может быть то, да не это, либо это, да не то.

Это ушло в то, а то ушло в это. Мы говорим: Бог дунул.

Это ушло в это, а то ушло в то, и нам неоткуда выйти и некуда прийти.

Это ушло в это. Мы спросили: где? Нам пропели: тут.

Это вышло из тут. Что это? Это ТО.

Это есть то.

То есть это.

Тут есть это и то.

Тут ушло в это, это ушло в то, а то ушло в тут.

Мы смотрели, но не видели.

А там стояли это и то.

Там не тут.

Там то.

Тут это.

Но теперь там и это и то.

Но теперь и тут это и то.

Мы тоскуем и думаем и томимся.

Где же теперь?

Теперь тут, а теперь там, а теперь тут, а теперь тут и там.

Это было то.

Тут быть там.

Это, то, там, быть, Я, Мы, Бог.

Я не сплю. Темно в печи.

взоры к берегу мечи.

Видишь берег бел и крут

волны в берег бьют и мрут

вот и мухи как мячи

вьются около свечи

Я же свечки не боюсь

Я как муха на пшене

вспоминаю о жене.

помню день покинул сад

Было год тому назад

ехал я, стучал вагон

был я грустный как охакон.

У храпа есть концы голос

подобны хрипы запятым

подушку спутаннык волос

перекрести ключом святым.

Из головы цветок вырастает

сон ли это или смерть

зверь тетрадь мою листает

червь глотает ночь и зберть

там пух петухов

на Глинкин плац

осёл шатром из пушки бац

сон уперся на бедро

ветер западный. — Ведро.

О стату́я всех стату ́ й

дням дыханье растату ́ й

леса лужи протеки

где грибы во мху дики

молви людям: Пустяки

мне в колодец окунаться

мрамор духа холодить

я невеста земляка

не в силах по земле ходить.

Во мне живет младенца тяжесть.

Жесть неба сгинь!

Отныне я жесть.

И медь и кобальт и пружина

в чугун проникли головой

оттуда сталь кричит: ножи на!

И тигра хвост моховой!

И все же бреду я беременная

батюшка! Это ремень но не я!

Батюшка! Это реветь но не мать!

Будут тебя мой голубчик

будут тебя мой голубчик

будут тебя мой голубчик

сосны тогда обнимать.

Сказала и упала.

А эхо крикнуло: Магога!

И наступила ночь Купала

когда трава глядит на Бога.

Два Невских пересекли чащи

пустя по воздуху канатик

и паровоз дышал шипяще

в глаза небесных математик.

Ответил Бог: На камне плоском

стоял земляк. Он трубку курил.

Его глаза залеплены воском.

«Мне плохо видно, — он говорил.

Куда ушла моя стату́я

моё светило из светил.

Один на свете холостуя

взоры к небу привинтил.

По ударам сердца счёт

время ласково течёт

По часам и по столу

по корням и по стволу.

И отмечу я в тетради

встречи статуя с тобой

тебя ради

жизнь сделаю рабой.

Тебя ради встану рано

лягу в воду по лопатки

леги неги деги веги

боги воги нуки вуки».

Из Полтавы дунул дух

полон хлеба полон мух

кто подышет не упи

мама воздуха купи.

Я гора, а ты песок

ты квадрат, а я высок

я часы, а ты снаряд

скоро звезды закорят.

Мама воздуха не даст

атмосферы тонок пласт

блещут звезды как ножи.

Мама Бога покажи!

Ты челнок, а я ладья

ты щенок, а я судья

ты штаны, а я подол

ты овраг, я тихий дол

ты земля, а я престол.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Я ле!

Птицы не больше перочинных ножиков.

Ле!

Откройте озеро, чтобы вода стала ле!

Откройте гору, чтобы из нее вышли пары.

Остановите часы, потому что время ушло в землю!

Смотрите какой я ле!

Я от хаха и от хиха

я от хоха и от хеха

еду в небо как орлиха

отлетаю как прореха.

Я меняю свою жилплощадь на бо́льшую!

Бап боп батурай!

На бо́льшую!

Запомните: кокон, фокон, зокен, мокен.

Пли пли

кля кля

смах смах гапчанух

векибаки сабаче

дубти кепче алдалаб

смерх пурх соловьи

сели или ели а

соо суо сыа се

соловеи веи во

вие вао вуа ви

вуа выа вао вю

пю пю пю пю

закурак.

Это небо

ибо Лебедь здесь владыка.

Ну-ка дева

принеси-ка мне воды-ка.

Бап боп батурай!

Обед прошел благополучно.

Я съел одну тарелку супа

с укропом, с луком, со стрелой.

Да винегрет картофель с хреном

милой Тани мастерство

ел по горло. Вышел с креном

в дверь скрывая естество.

Когда еда ключом вскипает

в могиле бомбы живота

кровь по жилам протекает

в тканях тела зашита

румянцем на щеке горит

в пульсе пао пуо по

пеньди пюньди говорит

бубнит в ухе по по по

я же слушаю жужжанье

из небес в моё окно

это ветров дребезжанье

миром создано давно.

Тесно жить. Покинем клеть.

Будем в небо улететь.

Небо нябо небоби́

буби небо не скоби.

Кто с тебя летит сюда?

Небанбанба небобей!

Ну-ка небо разбебо!

Всадник что ты говоришь?

Что ты едешь?

Что ты видишь? Что ты?

Что ты всадник милый говоришь?

Мне холмов давно не видно

сосен, пастбищ и травы

может всадник ты посмотришь

на природу своим глазом

я как житель современный

не способен знать каменья

травы, требы, труги, мхи,

знаю только хи хи хи.

Знаю небо — небо жесть

в жести части — счетом шесть.

Это не небо

это ладонь

крыша пуруша и светлый огонь.

О! Мне небо надоело

оно висит над головой.

Протекает если дождик

сверху по небу стучит.

Если кто по небу ходит

небо громом преисполнено

и кирпичные трясутся стены

и часы бьют невпопад

и льётся прадед пены

вод небесных водопад.

Однажды ветер шаловливый

унес как прутик наше небо

люди бедные кричали

горько плакали быки.

Когда один пастух глядел на небо

ища созвездие Барана

ему казалось будто рыбы

глотали воздух.

Глубь и голубь одно в другое превращалось.

Созвездье Лебедя несло

руль мозга памяти весло.

Цветы гремучие всходили

деревья тёмные качались.

Пастух задумался.

— Конечно, думал он, — я прав

случилось что-то.

Почему земля кругом похолодела?

И я дыхание теряю

и всё мне стало безразлично.

Сказал и лёг на траву.

— Теперь я понял — прибавил он.

Пропало небо.

О небо небо, то в полоску

то голубое как цветочек

то длинное как камыши

то быстрое как лыжи.

Ну человечество! дыши!

Задохнёмся, но все же мы же

найдём тебя беглянку

не скроешься от нашей погони!

Сказал. И лёг в землянку

сложив молитвенно ладони.

Да. Это сделал я.

Я влез на башню

взял верёвку

достал свечу

поджёг деревню

открыл ворота

выпил море

завёл часы

сломал скамейку

и небо, пятясь по эфиру

тотчас же в стойло возвратилось.

А ты помнишь: день-то хлябал.

А ты знаешь: ветром я был.

Бап боп батурай!

Держите этого скакуна!

Держите он сорвет небо!

Кокен, фокен, зокен, мокен!

Постойте, да ведь это кусок неба!

Караул! Бап боп батурай!

Ребята, держи его!

Клох прох манхалуа.

Опустить агам к ногам!

На леднике, на леднике

морёл сидит в переднике.

Опять глаза покрыл фисок и глина.

Мы снова спим и видим сны большого млина.

Молвил Карпов: я не кит

в этом честь моя порука.

Лёг на печку и скрипит.

Карпов думал: дай помру-ка.

Лег и помер. Стрекачёв

плакал: Карпов табуретка

то-то взвоет Псковичёв

над покойным. Это редко.

В ночи длинные не спится

вдовам нет иных мужей

череп к люльке не клонится

мысль бродит веселей.

Вот люди

была я в ЗАГСЕ

но попала с черного крыльца на кухню.

А на кухне белый бак

кипятился пак пак.

Двести бабок нам плясало

корки струха в гурло смотрели

триста мамок лех воскинув

мимо мчались вососала

хон и кен и кун и по

все походило на куст вербин

когда верблюд ступает по доске

выгнув голову и четырнадцать рожек

а жена мохнач Фефила

жадно клебает гороховый ключ

тут блещет муст

пастух волынку

рукой солдатскою берёт

в гибких жилах чуя пынку

дыню светлую морёт

дыня радостей валиса

гроб небес шептун земли

змёзды выстрые колёса

пали в трещину

пали звезды

пали камни

пали дочки

пали веки

пали спички

пали бочки

пали великие цветочки

волос каменного смеха

жир мечтательных полетов

конь бездонного мореха

шут вороного боя

крест кожаных переплетов

живот роста птиц и мух

ранец Лилии жены тюльпана

дом председателя наших и ваших.

Все похоже на суповую кость.

Дочь дочери дочерей дочери Пе

дото яблоко тобой откусив тю

сооблазняя Адама горы дото тобою

любимая дочь дочерей Пе.

мать мира и мир и дитя мира су

открой духа зёрна глаз

открой берегов не обернутися головой тю

открой лиственнице со престолов упадших тень

открой Ангелами поющих птиц

открой воздыхания в воздухе рассеянных ветров

низзовущих тебя призывающих тебя

любящих тебя

и в жизни жёлтое находящих тю.

Баня лицов твоих

баня лицов твоих

дото памяти открыв окно огляни расположенное поодаль

сосчитай двигающееся и неспокойное

и отложи на пальцах неподвижные те

те неподвижные дото от движения жизнь приняв

к движению рвутся и всё же в покое снут

или быстрые говорят: от движения жизнь

но в покое смерть.

Начало и Власть поместятся в плече твоём

Начало и Власть поместятся во лбу твоём

Начало и Власть поместятся в ступне твоей

но не взять тебе в руку огонь и стрелу

но не взять тебе в руку огонь и стрелу

дото лестницы головы твоей

дочь дочери дочерей дочери Пе.

О фы лилия глаз моих

фе чернильница щёк моих

трр ухо волос моих

радости перо отражения свет вещей моих

ключ праха и гордости текущей лонь

молчанию прибежим люди страны моей

дото миг число высота и движения конь.

Об вольности воспоём сестра

об вольности воспоём сестра

дочь дочери дочерей дочери Пе

именинница имени своего

ветер ног своих и пчела груди своей

сила рук своих и дыханье моё

неудобозримая глубина души моей

свет поющий в городе моём

ноги радости и лес кладбища времён тихо стоящих

храбростью в мир пришедшая и жизни свидетельница

приснись мне.

Ляки страха гануе

поляки бороды гану

мевы лодочек пята

бевы санок полео

рёх подруги феи фуи

дням тусусы лепы хипы

грех подруги феи дуй

коням и птицам глаза протыкать

нельзя ли мне послушать ваши бредни?

наши бредни

злые мредни

крепче пыни

мельче дыни

ярче камня

длиннее собаки

нельзя ли подруги поцеловать ваши ноги?

наши ноги не целуют

ноги тайные места

нас ласкают и целуют

только в плечи и в уста

поцелуйте если хотите ручку

он смеётся шепчет: гага

ручку ласково берёт

и притопнув как бумага

скачет весело вперёд.

Мы руки сложили,

закрыли глаза,

мы воздух глотаем,

над нами — гроза,

и птица орел,

и животное лев,

и волны морел.

Мы стоим обомлев.

Воистину Бе —

начало богов,

но мне и тебе

не уйти от оков,

Скажите, писатели:

эФ или Ка?

Небесная мудрость

от нас далека.

Ласки век,

маски рек,

баски бег,

человек.

Это ров,

это мров,

это кров

наших пастбищ и коров.

Это лынь,

это млынь,

это клынь,

это полынь.

Посмотрите, посмотрите —

поле свежее лежит.

Посмотрите, посмотрите —

дева по полю бежит.

Посмотрите, посмотрите —

дева, ангел и змея!

Огонь,

воздух,

вода,

земля.

А вот и я.

Мы не медля, отступаем,

отступаем. Наши дамы

отступают. И мы сами отступаем,

Но не ведаем, куда мы.

Мне свыше власть дана:

я сил небесных витязь.

А вы, писатели, <нрзб.>

растворитесь!

Мы боимся, мы трясемся,

мы трясемся, мы несемся.

мы несемся и трясемся,

но вдруг ошибемся?

Я, поглядев на вас, нахмурил брови,

и вы почуяли мое кипенье крови.

Смотрите, сукины писатели,

не пришлось бы вам плясать ли

к раскаленной плите!

Мы те-те-те-те-те-те,

те-теперь мы поняли.

Почему вы так свирепы,

не от нашей вони ли?

Что-с?

Да как вы смеете меня за нюхателя считать?!

Идите вон! Умрите!

А я останусь тут мечтать

один о Маргарите.

Мы уходим, мы ухидем,

мы ухудим, мы ухедим,

мы укыдем, мы укадем,

но тебе, бородатый колдун, здорово нагадим!

Я в речку кидаюсь,

но речка — шнурок,

за сердце хватаюсь,

а в сердце творог,

я в лампу смотрюся,

но в лампе гордон,

я ветра боюся,

но ветер — картон.

Но ты, Маргарита,

ни-ни и не-не,

как сон, Маргарита,

приходишь ко мне.

Усы молодые

колечками вьются,

и косы златые

потоками льются.

Глаза открывают

небесные тени

и взглядом карают

и жгут <нрзб,>

Стою, к Маргарите

склоняя мисон,

но ты, Маргарита, —

и призрак, и сон.

В легком воздуха теченье

столик беленький летит,

ангел, пробуя печенье,

в нашу комнату глядит.

Милый Фридрих, Фридрих милый,

спрячь меня в железный шкап,

чтобы черт железной вилой

не пронзил меня куда б,

встань, послушный, встань, любезный,

двери камнем заложи,

чтобы черт водой железной

не поймал мои ножи.

Для тебя, покинув горы,

я пришла в одном платке,

но часы круглы и скры,

быстры дни на потолке.

Мы умрем. Потухнут перья,

вспыхнут звезды там и тут,

и серьезные деревья

над могилой возрастут.

Что слышу я?

Как будто бы фитиль трещит,

как будто мышь скребкт,

как будто таракан глотает гвоздь,

как будто мой сосед,

жилец, судьбою одинокий,

рукой полночной шарит спичку

и ногтем, сволочь, задевает

стаканы, полные воды,

потом вздыхает и зевает,

и гладит кончик бороды.

Иль это, облаками окруженная,

сова, сном сладким пораженная,

трясти крылами начала?

Иль это в комнате пчела,

иль это конь за дверью ржет:

коня в затылок овод жжет?

Иль это я, в кафтане чистом,

дышу от старости со свистом?

Над высокими домами,

между звезд и между трав,

ходят ангелы над нами,

морды сонные задрав.

Выше, стройны и велики,

воскресая из воды,

лишь архангелы, владыки,

садят божии сады.

Там у божьего причала

(их понять не в силах мы)

бродят светлые Начала,

бестелесны и немы.

Выше спут Господин Власти.

Выше спут Господин Силы.

Выше спут одни Господства,

мы лицо сокроем, князь

<нрзб.>

Радуйтесь, православные

языка люди.

Хепи дадим дуб Власти,

хепи камень подарим Силе,

хепи Господству поднесем время

и ласковое дерево родным тю.

Куф, куф, куф.

Престол гелинеф,

Херуф небо и земля.

Сераф славы твоея.

Я стою

вдали, вблизи.

Лоб в огне,

живот в грязи.

Летом — жир,

зимою — хлод,

в полдень чирки.

Кур. Кир. Кар.

Льется время,

спит Арон,

стонут братья

с трех сторон.

Летом — жир,

Зимою — хлод,

в полдень чирки.

Кур. Кир. Кар.

Вон любовь

бежит груба.

Ходит бровь,

дрожит губа.

Летом — жир,

Зимою — хлод,

в полдень чирки.

Кур. Кир. Кар.

Я пропал

среди наук.

Я комар,

а ты паук.

Летом — жир,

Зимою — хлод,

в полдень чирки.

Кур. Кир. Кар.

Дайте ж нам

голов кору,

ноги суньте нам в нору.

Летом — жир,

Зимою — хлод,

в полдень чирки.

Кур. Кир. Кар.

Маргаритов

слышим бег

стройных гор

и гибких рек.

Мы подъемлем бронь веков.

Ландыш битвы. Рать быков.

Небо темное стоит.

Птицы ласточкой летят.

Колокольчики звенят.

Вспомним, старцы, Маргариту,

Пруд волос моих, ручей.

Ах, увижу ль Маргариту

Кто поймет меня?

Свечей

много в этом предложенье.

Сабель много, но зато

нет ни страха, ни движенья.

Дай тарелку.

Готово. Олег трубит. Собаки

Хвосты по ветру несут.

Львы шевелятся во мраке.

Где кувшин — вина сосуд?

В этом маленьком сосуде

есть и проза, и стихи,

но никто нас не осудит:

мы и скромны, и тихи.

Я прочитал стихи. Прелестно.

Благодарим.

Нам очень лестно.

Стихи прекрасны и певучи.

Ах, бросьте.

Это слов бессмысленные кучи.

Ну правда,

есть в них и вода,

но смыслов бродят сонные стада.

Любовь торжественно воспета.

Вот, например, стихи:

«В любви, друзья, куда ни глянь,

всюду дрын и всюду дрянь».

Слова сложились, как дрова.

В них смыслы ходят, как огонь.

Посмотрим дальше. Вот строфа:

«К дому дом прибежал,

громко говоря:

Чей-то труп в крови лежал

возле фонаря,

а в груди его кинжал

вспыхнул, как слюда.

Я подумал: это труп, —

и, бросая дым из труб,

я пришел сюда».

Это смыслов конь.

Мы писали, сочиняли,

рифмовали, кормовали,

пермадули, гармадели,

фонари, погигири,

магафори и трясли.

Руа рео

кио лау

кони фиу

пеу боу.

Мыс. Мыс. Мыс. —

Вам это лучше известно.

Лоб изменялся

рог извивался

лоб кверху рос и лес был нос

и рог стал гнуться

рог стал гнуться

стал гнуться

а лоб стал шире и кофа был гриб

а рог склонялся

из прямого стал кривым

чем выше и шире лоб

тем кривее рог

и что бы это значило

что рог стал кружочком

а лоб стал мешочком

Ау! Ау! лоб очень высокий

и рог сосал его жевительные соки.

Где ж? Где ж? Где ж? Где ж?

Полубог и полуплешь

Ой люди не могу!

Полубог и полуплешь!

Ты-с Ты-с Ты-с Ты-с

хоть и жид, а всё же лыс

Ой люди не могу

хоть и жид, а всё же лыс

Их! Их! Их! Их!

тоже выдумал жених!

Ой люди не могу

тоже выдумал жених!

Ты б Ты б Ты б Ты б

лучше б ездил на балы б

Ой люди не могу

лучше б ездил на балы б

Там-с Там-с Там-с Там-с

Забавлял бы плешью дам-с

Ой люди не могу

Забавлял бы плешью дам-с.

Мы ж Мы ж Мы ж Мы ж

все же знаем что ты рыж

Ой люди не могу

все же знаем что ты рыж

Мне ж Мне ж Мне ж Мне ж

Надоела полуплешь

Ой люди не могу

Надоела полуплешь.

Не скажу, что

и в чём отличие пустого разговора

от разговора о вещах текучих

и, даже лучше, о вещах такого рода,

в которых можно усмотреть

причину жизни, времени и сна.

Сон — это птица с рукавами.

А время — суп, высокий, длинный и широкий.

А жизнь — это времени нога.

Но не скажу, что можно говорить об этом,

и в чём отличие пустого разговора

от разговора о причине

сна, времени и жизни.

Да, время — это суп кручины,

а жизнь — дерево лучины,

а сон — пустыня и ничто.

Молчите.

В разговоре хоть о чём-нибудь

всегда присутствует желанье

сказать хотя бы что-нибудь.

И вот, в корыто спрятав ноги,

воды мутные болтай.

Мы, весёлые, как боги,

едем к тёте на Алтай.

Здравствуй, здравствуй,

путьша пегий,

уж не ты ли, путник, тут

хочешь буквам абевеги

из чернил приделать кнут?

Я — старуха, ты — плечо,

я — прореха, ты — свеча.

То-то будет горячо,

коли в ухо мореча!

Не вдавайтесь,

а вдавейтесь,

не пугайтесь,

а пугейтесь.

Всё настигнет естега:

есть и гуки, и снега.

Ну ползи за воротник.

Ты родник и ты крутник.

А ты, тётя, не хиле,

ты микука на хиле.

Врозь и прямо и вседней,

мокла радости видней.

Хоть и в Библи был потоп,

но не тупле, а котоп.

Хваду глёвла говори.

Кто, — сказали, — главари?

Медень в оципе гадай

или <нрзб.>

Я — старуха без очков,

не видать мне пятачков, —

вижу в морде бурачок, —

Ну так значит — пятачок!

Ты, старуха, не виляй,

коку-маку не верти,

покажу тебе — гуляй! —

будешь киснуть взаперти.

Где контыль? и где монтыль?

Где двудлинная мерла?

Ой-де, люди, не бундыль,

я со страху померла.

Прочь, прочь, прочь!

Отойди,

тётя, радости река,

наземь вилы поклади!

Пожалейте моряка.

Ты не ври и не скуври,

вижу в жиле шушность я,

ты мой дух не оскверни,

потому что скушность я.

Потому что скушность я.

Е, еда мне ни к чему:

ешь, и ешь, и ешь, и ешь.

Ты подумай, почему

всё земное — плешь и грешь?

Это верно, плешь и грешь!

Когда спишь, тогда не ешь,

когда ешь, тогда не спишь,

когда ходишь, то гремишь,

а гремишь, — так и бежишь.

Но варенье — не еда,

сунешь ложку в рот, глядишь —

надо сахару.

Беда!

Ты, гордыни печенег,

полон ласки, полон нег,

приласкай меня за грудь,

только сядем где-нибудь.

Дай мне руку и цветок,

дай мне зубки и свисток,

дай мне ножку и графин,

дай мне брошку и парафин.

Ляг и спи, и види сон,

будто в поле ходит слон,

нет! не слон, а доктор Булль,

он несёт на палке нуль,

только это уж не по-,

уж не поле и не ле-,

уж не лес и не балко-,

не балкон и не чепе-,

не чепец и не свинья, —

только ты да только я.

Ах, как я рад и как счастлив,

тётя, радости река,

тётя, слива между слив,

пожалейте моряка.

Ну, влепи мне поцелуйчик

прямо в соску и в ноздрю,

мой бубенчик, херувимчик,

на коленки посади,

сбоку шарь меня глазами,

а руками позади.

Это, тётя — хм! — чудная

осенила тебя мысль.

Что ты смотришь, как Даная,

мне в глаза, ища блаженство,

что твердишь ты мне: «одна я

для тебя пришла с вершины

Сан-Бернара… — тьпфу! — Алтая,

принесла тебя аршином…»

Ну аршины, так аршины,

ну с вершины, так с вершины.

Дело в том, что я нагая.

Любит кто тебя другая?

Да, другая, и получше,

и получше, и почище,

посвежей и помоложе!

Боже! Боже! Боже! Боже!

Ты сама пойми, — я молод,

молод, свеж, тебе не пара,

я ударю, будто молот,

я дышу — и много пара.

Я одна дышу, как рота,

но в груди моей мокрота,

я ударю, как машина,

куб навылет в пол-аршина.

Верно, вижу, ты упряма,

тётя, радости река,

тётя, мира панорама,

пожалейте моряка.

Погляди — ведь я, рыдая,

на коленях пред тобой,

я как прежде, молодая,

с лирой в пальцах и с трубой.

То-то радости поток!

Я премудрости моток!

Фадеев, Калдеев и Пепермалдеев [3]В другом варианте: «Халдеев, Налдеев и Пепермалдеев…»

однажды гуляли в дремучем лесу.

Фадеев в цилиндре, Калдеев в перчатках,

а Пепермалдеев с ключом на носу.

Над ними по воздуху сокол катался

в скрипучей тележке с высокой дугой.

Фадеев смеялся, Калдеев чесался,

а Пепермалдеев лягался ногой.

Но вдруг неожиданно воздух надулся

и вылетел в небо горяч и горюч.

Фадеев подпрыгнул, Калдеев согнулся,

а Пепермалдеев схватился за ключ.

Но стоит ли трусить, подумайте сами, —

давай мудрецы танцевать на траве.

Фадеев с картонкой, Калдеев с часами,

а Пепермалдеев с кнутом в рукаве.

И долго, веселые игры затеяв,

пока не проснутся в лесу петухи,

Фадеев, Калдеев и Пепермалдеев

смеялись: ха-ха, хо-хо-хо, хи-хи-хи!

четыре дня над римом летал пророк

и двести тысяч кельтов через альпы

вёл под уздечку Радагес

я видел гибель Стилихона

он в бездну, друг, скакал на стуле

за ним Евхерий в бездну падал

неся в руках железный крест

я под сосной лежал во мху

в лесу шакал кричал ху ху

мне снился рим в кругу зелёных опахал

сам император на коне в бобровой шляпе хохотал

и я во сне подумал «проще

его убить, какой нахал»

и я проснулся в тёмной роще

и как безумный хохотал…

Всякую мысль оставь

всякое дело забудь

мир от тебя отвернётся

мы же на помощь придём.

«Ревекка, Валентина и Тамара

Раз два три четыре пять шесть семь

Совсем совсем три грации совсем

Прекрасны и ленивы

Раз два три четыре пять шесть семь

Совсем совсем три грации совсем

Тодстушка, Коротышка и Худышка

Раз два три четыре пять шесть семь

Совсем совсем три грации совсем!

Ах если б обнялись они, то было б

Раз два три четыре пять шесть семь

Совсем совсем три грации совсем

Но если б и не обнялись бы они то даже так

Раз два три четыре пять шесть семь

Совсем совсем три грации совсем.»

Был он тощь высок и строен

взглядом женщин привлекал

ел по-барски и порой он

изумительно икал.

ну она была попроще

тоже стройна и тонка

духом немка, с виду мощи

ростом вверх до потолка.

раз в писательской столовой

две склонились головы

подовившись лбом коровы

оба умерли увы.

но забыть они могли ли

друг про друга? Это вра —

ки! Покойники в могиле

оба встретились Ура

Тут она сказала: Боже

как покойник пропищав

и в могиле ты всё тоже

также гнусен и прыщав

он ответил зеленея:

дух свободен от прыщей

ты же стала лишь длиннея

и глупея и тощей.

Но она сказала: Знаешь

будь рябым и будь немым

будь бесплотным понимаешь

ты мне душка м м м

О! — вскричал он. — Ты мне душка!

Что за чудный оборот!

Ты царица! ты индюшка

«Аромат» наоборот!

И всю ночь соседний прах

лежа пристально в гробу

слышал будто бы в руках

терли пшенную крупу.

Неужели это фон

Пантелей сказал угрюмо

неужели это пон

Каблуков сказал увы

на плечах его висело

три десятых головы

Пантелей вскричал урча

не губите этот ландыш

я племянник сюргуча

я висел прибит к волам

те паслись на Москворечьи

вдруг жестянка пополам

О промолвил Каблуков

сунув лампу под кровать

я конечно не таков

Густо кругло полно врать

всё похоже на ковыль

прокричала громко мать.

Каблуков сказал увы

на плечах его висело

три десятых головы.

Тут вошла его жена

с петухом на подбородке

в сапоги наряжена

Каблуков сказал ги ги

ты не думай о платенцах

ты себя побереги

за окошком хлопал ветер парусин

в это время из комода

вышел заяц керосин

Пантелей сказал пупу

под ногами Пантелея

все увидели крупу

Каблуков сказал увы

на плечах его висело

три десятых головы

мать воскликнула ва ва

вместо рук её болтались

голубые рукава.

А жена сказала хом

все увидели внезапно

подбородок с петухом.

Где мой чепец? Где мой чепец?

Надменный конь сидел в часах.

Куда затылком я воткнусь?

За ночью день, за днём сестра.

Вчера чепец лежал на полке,

сегодня он лежал в шкапу.

Однажды царь, он в треуголке,

гулял по Невскому в плаще.

Но где чепец?

И царь смеялся,

когда машинку видел он,

в кулак торжественный смеялся,

царицу зонтиком толкал.

Чепец в коробке!

Царь хранил

своё величье вековое.

 «Сафо» двумя пальцами курил,

пуская дым.

А? Что такое?

Скажите, где мой шарф?

Скакал извозчик.

Скакал по правой стороне.

Кричал царю: сойди с дороги,

не то моментом задавлю!

Смеялся царь, склонясь к царице.

Простуда в горло попадет,

поставлю вечером горчичник.

И крикнул царь: какой болван!

На мне тужурка из латуни,

а на царице календарь.

Меня так просто не раздавишь,

царицу санками не сдвинешь,

и в доказательство мы ляжем

с царицей прямо под трамвай.

Потом советую, сам-друг Кулундов,

одень шерстяную рубашку.

На двор, Кулундов, не ходи,

но поцелуй свою мамашку.

Нет, нет, избавь меня, Кулундов.

И вот, вздымая руки к небу,

царь и царица на рельсы легли,

и взглядом, и пушкой покорны Канебу,

большие солдаты царя стерегли.

Толпа на Невском замерла,

неслась милиция скачками,

но птица — в воздухе стрела —

глядела чудными зрачками.

Царь встал.

Царица встала.

Все вздохнули.

Царь молвил: накось выкуси!

Царица крикнула: мы победили!

Канеб сказал: мы льнем к Руси.

Вдали солдаты уходили.

Но вдруг извоэчик взял и ударил

кнутом царя и царицу по лицу.

Царь выхватил саблю

и с криком: смерть подлецу!

пустился бегом по Садовой.

Царица рыдала. Шумела Нева.

Народ волновался, на битву готовый.

Ну, прощайте, мамочка,

я пошел на Карповку.

Два поклона дедушке.

Хорошо, спасибочки.

Да, министр Пуришкевич

был однажды на балу,

громко музыка рычала,

врали ноги на полу.

Дама с голыми плечами

извивалась колбасой.

Генерал для развлеченья

шлёпал пятками босой.

Царь смеялся над царицей,

заставлял её в окно

для потехи прыгнуть птицей

или камнем всё равно.

Но царица для потехи

в руки скипетр брала

и колола им орехи

при помощи двухголового орла.

Родимов, ты заврался.

Я сам бывал на вечеринках,

едал индеек в ананасах,

видал полковника в лампасах.

Я страсть люблю швырять валета,

когда летит навстречу туз,

когда сияет эполета

и над бокалом вьется ус.

Когда, смугла и черноброва,

к тебе склоняется княжна,

на целый мир глядя сурово,

с тобой, как с мальчиком, нежна.

Люблю, когда, зарю почуя,

хозяин лампу тушит вдруг,

и гости сонные, тоскуя,

сидят, безмолвные, вокруг.

Когда на улице, светая,

летают воздухи одни,

когда проходит ночь пустая

и гаснут мёртвые огни.

Люблю, Родимов! Нет спасенья!

В спасенье глупые слова!

Вся жизнь только воскресенье!

Молчи, пустая голова!

Видел я, в долинах Рога

мчался грозный Ахерон.

Он глядел умно и строго,

точно ехал с похорон.

То долина, то гора

пролетали над водой,

то карина, то мара,

сбоку хвостик золотой.

Бог глядел в земную ось,

все, как суп, во мне тряслось,

вся шаталась без гвоздей

геометрия костей.

Тут открылся коридор,

взвился дубом нашатырь,

мне в лицо глядел хондор,

тучи строгой поводырь.

Эй, душа, колпак стихов,

разом книги расплоди,

сто простят тебе грехов,

только в точку попади.

Ну, Родимов, дай ладонь!

На ладони скачет конь.

Ты, Родимов, попадья,

я как раз тебе судья.

Где мой кушак? Где мой кушак?

Однажды царь лежал в гробу.

Я слышу шёпот, стук и шаг.

Господь, храни меня, рабу.

Свеча трещала над царем.

Кушак на мне! Кушак на мне!

Единый Бог сидел втроем.

Царица плакала в окне.

Царь говорил: мои дворцы

стоят пусты, но я вернусь.

Но мне не страшны мертвецы.

А я покойников боюсь.

Голова на двух ногах:

Спи Кулундов, ночью спи

спи планета под домами

вижу я большое пи

встало облако над нами

дремлют бабочки бобров

спят овечки под шатром

сна сундук и мысли ров

открываются с трудом

но едва светлеет мрак

вижу я стихов колпак

вижу лампы и пучины

из морской большой пучины

поднимают в мир причины

свои зонтики всегда

спи Кулундов спи Родимов

спи Аларих навсегда.

Однажды царь лежал в болоте…

Простите, где дорога в Клонки?

Не знаю.

шум воды отбил мне память.

Я вижу путь железной конки.

Где остановка?

Под липой.

там даже мой отец сломал себе ногу.

Вот ловко!

Ей-богу!

А ныне ваш отец здоров?

О да, он учит азбуке коров.

Зачем же тварь

учить значкам?

Кто твари мудрости заря?

Букварь.

Зря, зря.

Поднесите к очкам

мотылька.

Вы близоруки?

Очень.

вижу среди тысячи предметов…

Извините, среди сколька́?

Среди тысячи предметов

только очень крупные штуки.

В мотыльке

и даже в мухе

есть различные коробочки,

расположенные в ухе.

На затылке — пробочки.

Поглядите.

Погодите.

Запотели зрачки.

А что это торчит из ваших сапог?

Стручки.

Трите глаза слева направо.

Фу ты! Треснула оправа!

Я замечу вам: глаз не для

развлечений разных дан.

Разрешите вас в бедро поцеловать не медля.

Ах, отстаньте, хулиган!

Вы жестоки. Что мне делать?

Я ослеп. дорогу в Клонки не найду.

И конки

здесь не ходят, на беду.

вы обманщица.

вы недотрога.

и впредь моя нога

не преступит вашего порога.

живёт и дышет всякий лист, —

сказал однажды виталист.

И глупо превращать вселенную в мешки,

Куда летит поток молекулярных точек,

не ведает рожденный есть,

где туча беленький платочек

задумала с подругой сесть

никто не знает. Всюду воля

отличная от нас. Но лишь

огонь приносит неба весть

Иван Стручков сказал: шалишь

мы всё перещупали, всё разложили

и вся вселенная на шиле

нашего разума острого.

и даже камень с острова

необитаемых просторов

живуч как боров.

и виталист был посрамлён.

Дурак, захлопни медальон!

Довольно в берлоге

ворочился бобр

голодные боги

планету вертели

как рыба дышали

как пчёлы летели

как смыслы бежали

тряслись как рогожи

блондины гвардейцы

скакали о боже!

стрелки как индейцы

но в нашем картоне

не дремлют капланы

и к небу ладони

бросают уланы

  боги наги

  боги маги.

Если берег начинает

волю камнями швырять

в бомбе злоба закипает

  боги наги

  боги маги

Вон хитрец идет на кла…

о хитрец и копуцы…

Злая тень ему легла

вдоль щеки.

в его руке

виден штопор

о хитрец!

  боги наги

  боги маги

Если крышу сдёрнет вдруг

не смотри тогда наверх

чтобы пыль и штукатурка

не засыпали твой глаз

  боги наги

  боги маги

Лампа Саша ты карзина

не способная светить

тёмной ванне ты кузина

  боги наги

  боги маги

Задумали три архитектора

Построить весёлый храм.

Собрали четыре архитектора

Деревяшек и всякий хлам.

И плотники воду носили ведёрками,

Вокруг архитектора шлялись пятёрками.

Человек устроен из трех частей,

из трех частей,

из трех частей.

Хэу-ля-ля,

дрюм-дрюм-ту-ту!

Из трех частей человек!

Борода и глаз, и пятнадцать рук,

и пятнадцать рук,

и пятнадцать рук.

Хэу-ля-ля,

дрюм-дрюм-ту-ту!

Пятнадцать рук и ребро.

А, впрочем, не рук пятнадцать штук,

пятнадцать штук,

пятнадцать штук.

Хэу-ля-ля,

дрюм-дрюм-ту-ту!

Пятнадцать штук, да не рук.

Тогда солдатик маленький

вздыхает горячо

он с ног снимает валеньки

кладет их на плечо…

Видишь основание дома, на гальках покоится с миром

и мягкий песочек основанию ложе.

Эта дверь с певучей пружиной вход,

а та с замком и латунной ручкой —

выход.

Для вас для вас

я был на юге

где турки ходят завернувшись в ватные халаты.

где лошади, оскалив жёлтые зубы,

кусают яблоко и нахально смотрят на караульного.

Восемь человек сидят на лавке

вот и конец моей скавке.

Я был у Шварца

слышал его стихи

он их читал стесняясь и краснея

о эти штучки, их видел во сне я

и не считал за полную удачу.

Взяли фризовую шинель

пристрочили кант

положили на панель

вот и вышел музыкант.

Вот и Вут час.

Вот час всегда только был, а теперь только полчаса.

Нет, полчаса всегда только было, а теперь только четверть часа.

Нет, четверть часа всегда только было, а теперь только восьмушка часа.

Нет, все части часа всегда только были, а теперь их нет.

Вот час.

Вут час.

Вот час всегда только был.

Вот час всегда теперь быть.

Вот и Вут час.

Вот и дом полетел.

Вот и собака полетела.

Вот и сон полетел.

Вот и мать полетела.

Вот и сад полетел.

Конь полетел.

Баня полетела.

Шар полетел.

Вот и камень полететь.

Вот и пень полететь.

Вот и миг полететь.

Вот и круг полететь.

Дом летит.

Мать летит.

Сад летит.

Часы летать.

Рука летать.

Орлы летать.

Копьё летать.

И конь летать.

И дом летать.

И точка летать.

Лоб летит.

Грудь летит.

Живот летит.

Ой, держите — ухо летит!

Ой, глядите — нос летит!

Ой, монахи, рот летит!

Дом звенит.

Вода звенит.

Камень около звенит.

Книга около звенит.

Мать, и сын, и сад звенит.

А. звенит

Б. звенит

ТО летит и ТО звенит.

Лоб звенит и летит.

Грудь звенит и летит.

Эй, монахи, рот звенит!

Эй, монахи, лоб летит!

Что лететь, но не звонить?

Звон летает и звенеть.

ТАМ летает и звонит.

Эй, монахи! Мы летать!

Эй, монахи! Мы лететь!

Мы лететь и ТАМ летать.

Эй, монахи! Мы звонить!

Мы звонить и ТАМ звенеть.

Мы письма пишем в ночь друг другу

закинув плечи как солдат.

моё летит как ветер в Лугу,

твоё несётся в Ленинград

и лишь только путник в поле

наших писем видет бег

он стоять не в силах боле

тихо падает на брег.

Пришла весна.

вздулись камни.

веселее стали нам дни.

пришла весна

тепло и камни

веселее стали нам дни.

Тут весна!

Кричали камни

и теплее стали нам дни

зачем весна

ложиться в камни

отдавайте только нам дни

Где весна?

Смотри на камни.

камням ночь отдай, а нам дни.

уходи весна под камни

на земле оставь лишь нам дни.

Я глядела на контору

кофту муфту и печать

я светила Никанору

ночи стройные читать

слышу в поле Милирея

зубом щелкает кабан

вижу корень сельдерея

ловит муху в барабан

люди люди бросьте мыло

встаньте в комнате как боги

все что будет все что было

все разбудит на пороге.

Понял понял в эту пору

наши гоги наши муки

все подвластны коленкору

но страдали только руки

роту круглую корыты

реки голых деревень

ямы страшные нарыты

в ямах пламя и ремень

Кто поверит в лампу Сашу?

где страница наших ног?

мы сидим и просим кашу

лампу, муху и курок.

Вы светили ваш покой

свет убог и никакой

я светила бегал свет

вы светили света нет

вы сидели на гвозде

на конторе и везде

я сидела бегал свет

вы сидели света нет

вы глядели в камертон

в кофту муфту и в картон

я глядела бегал свет

вы глядели света нет

вы лежали в сундуке

в сапогах и в сюртуке

я лежала бегал свет

вы лежали света нет

вы висели над столом

с топором и помелом

я висела бегал свет

вы висели света нет.

Понял понял в эту пору

понял домом и дугой

все подвластно коленкору

<мы пощупаем рукой>

Утром рано на заре

ехал турка на горе

летом гром

зимою снег

в полдень чирки

кур кир кар.

Вот и феска и халат

турка любит шеколад

летом гром

зимою снег

в полдень чирки

кур кир кар.

Турка скачет в облака

дайте турке молока

летом гром

зимою снег

в полдень чирки

кур кир кар.

Турка скачет над рекой

милый турка дорогой

летом гром

зимою снег

в полдень чирки

кур кир кар.

Сверху звезды снизу мост

турка скачет во весь рост

летом гром

зимою снег

в полдень чирки

кур кир кар.

Здравствуй небо! Здравствуй ночь!

крикнул турка во всю мочь

летом гром

зимою снег

в полдень чирки

кур кир кар.

Папа спит

и Лиза тоже

Иля дремлет во всю мочь

Я в окно взглянул. О Боже1

Там уж утро, а не ночь.

мне осталось только плюнуть

и раздеться и в кровать

спать и спать и спать и думать

только б десять не проспать

Кто ж энергией томимый

встанет раньше. Помоги

чтобы в десять с половиной

мне обуться в сапоги.

и заботами снедаем

вспомни будучи в штанах

сам быть может за трамваем

будешь гнаться впопыхах

А быть может не догнав

перепрыгнув сто канав

за другим каким трамваем

ты помчишся впопыхах.

Дальнейшее толще предыдущего

Сом керосинки толще.

Толще лука морской винт.

Книга толще тетради

а тетради толще одной тетради

Этот стол он толще книги

Этот свод он толще предыдущего

а предыдущий выше лука

Лук же меньше гребёнки

так же как и шляпа меньше кроватки

в которой может поместится

ящик с книгами

но ящик

глубже шляпы

шляпа мягче

нежели морской винт

но пчела острее шара.

Одинаково красиво

то что растёт по эту

и по ту сторону забора

Всё же книга гибче супа

ухо гибче книги

Суп желтее и жирнее чем лучинка

и тяжелее чем ключ.

У зайца вместо усов руки.

У папы на затылке фазан.

У магазина четыре кнопки.

У розалии одуванчик.

У сабли маканаш.

У газеты восемь знаков.

У меня хвост.

У тебя люлька.

У великанов шляпа.

Дом с клювом.

Дитя с татарином.

Корабельщик в керосине.

Тарелка без волос

ворона между сквозных чисел.

Шуба с треском по имяни Фофа.

Каля в безвыходном положении.

Румын из рукомойника.

Ангел Ершов.

Петух бежал из воды.

Жан бежал из бороды.

Гвоздь бежал из парафина.

кнутик прыгал из графина.

меч бежал из таракана.

Опыт ехал из-под стакана.

Астроном бежал из ваты

ключ лежал продолговатый.

Дом с клювом.

Дитя с татарином.

Корабельщик в керосине.

Тарелка без волос.

Ворона между сквозных чисел.

Шуба с треском по имяни Фофа.

Каля в безвыходном положении.

Румын из рукомойника.

Ангел Ершов.

Это не кузница, а ведро.

Это не рис, а линейка.

Это не перчатка, а заведывающий складом.

Это не глаз, а колено.

Это не я пришёл, а ты.

Это не вода, а чай.

Это не гвоздь, а винт.

А винт это не гвоздь.

Мех не свет.

Человек с одной рукой не комната с одним окном.

Туфли это не ногти.

Туфли это не почки.

Точно также и не ноздри.

Дочь Патрулёва отца Патрулёва дочь

Значит и дочь Патрулёва отца Патрулёва дочь.

Коли так то и дочь. Патрулёва отца

Значит и дочь Патрулёва отца.

Вот и дочь, а отец Патрулёв

Дочь Патрулёва, отец Патрулёв

Значит отец Патрулёвой дочери Патрулёв

И никто не скажет что он Петухов

Это было бы противоестественно.