Онлайн чтение книги В мутной воде
Глава двадцать первая. Последний шаг

Удар следовал за ударом с поразительной быстротой. Одна другой грознее телеграммы сыпались эти дни от доверенного Борского, посланного узнать на месте, в чем дело. Завод рухнул, американские печи оказались вздором. Джеферс бежал за границу, захватив из кассы сто тысяч; из громадного количества заготовленного хлеба более половины было подмоченного и гнилого.

На бирже уже известно было, что Борский накануне банкротства. Кредиторы пришли в смятение. Те, которые дали залоги, еще не теряли надежды, что они получат залоги из министерства.

Был девятый час ясного, необыкновенно теплого сентябрьского утра. Бледный, с ввалившимися от бессонной ночи глазами, осунувшийся, постаревший на десять лет, сидел Борский за письменным столом. Он быстро исписывал четвертый листок письма. На мгновение он останавливался, приподнимал голову, как бы приискивая выражения, и снова писал.

Наконец он кончил и стал перечитывать письмо. Печальная улыбка скользила по его сухим, горячим губам. Из глаз медленно скатилась слеза.

Он оставил письмо, взял со стола большую фотографию Елены и долго, долго смотрел на портрет…

— Она простит, — прошептал он, прикладывая губы к портрету.

Борский медленно сложил письмо, вложил его в конверт, запечатал и надписал на нем: «Елене, в собственные руки».

После этого он встал, подошел к окну и открыл его. Свежая струя ворвалась в комнату с Невы. Он с наслаждением вдыхал воздух и, глядя на реку, на которой дымили пароходы, задумался.

— А жить хочется! — вдруг вырвался из его груди какой-то отчаянный стон… — Как хорошо сегодня!

И ему все показалось особенно хорошим сегодня: и небо, и река, и блеск солнца, и люди, проходившие по набережной.

— Василий Александрович, чаю прикажете?

Борский обернулся и рассеянным взглядом смотрел на лакея. «Что такое он говорит?»

Лакей повторил вопрос.

— Ах, чаю?.. Как же, как же… подай чаю!.. Я выпью с удовольствием!..

Он снова стал глядеть в окно и с каким-то особенным любопытством стал всматриваться во все окружающее, на что прежде не обращал никакого внимания.

Вот проезжает мимо извозчик. Извозчик поднял голову и, заметив устремленный на него взгляд Борского, приостановил лошадь и махнул головой, предлагая свои услуги. Лицо извозчика показалось Борскому таким веселым, здоровым, хорошим… Борский улыбнулся, отрицательно покачал головой, а извозчик привстал, неизвестно зачем стегнул лошадь и быстро понесся по набережной.

Вот идет девочка с нянькой… вот два мужика облокотились на набережную и едят черный хлеб, круто посыпанный солью… Борский глядел на них, жадно глядел и…

Резкий звонок раздался в эту минуту в прихожей. Борский вздрогнул и отошел от окна.

— Прикажете принимать? — как-то участливо заметил слуга, ставя перед Борским стакан чаю.

Борский поймал этот участливый взгляд, и ему слуга показался совсем другим в эту минуту. Ему захотелось вдруг пожать ему руку.

— Сказать, что уехали на дачу, Василий Александрович?..

— Нет… нет… Принимай… Все равно…

Через минуту в кабинет вошли четверо господ. Они были взволнованы. На всех этих лицах был страх. Они взглянули на Борского, поклонились молча, сели и вдруг заговорили все разом тихим голосом, точно понимая, что перед ними совсем больной человек.

Борский слушал их с холодным вниманием. Это были главные кредиторы, у которых были взяты залоги. Один из них, толстый коренастый господин, в купеческом платье, попробовал было улыбнуться и, точно подбадривая себя, проговорил веселым пискливым голосом:

— Бог даст поправитесь, Василий Александрович. С кем этого не бывает?.. А мы вот к вам с просьбою насчет залогов… Как бы получить их из военного министерства!

— Их нет там! — медленно произнес Борский.

— То есть как же это?.. Вы изволите шутить? — прошептал купец дрожащим голосом, вытягивая вперед свою толстую шею.

Борский взглянул на своих гостей. Глаза их со страхом и надеждой следили за малейшим движением Борского. Лица как-то замерли…

— Я не шучу, господа. Ваших залогов там нет. Там только пятьсот тысяч, а я взял у вас до двух миллионов! — отчетливо произнес Борский.

В течение нескольких секунд все молчали. Борский смотрел, как постепенно все эти лица искажались злобою и ненавистью. Большие глаза толстого купца наливались кровью и, казалось, готовы были съесть Борского; крупные капли пота выступили на лбу. Он хотел было подняться, но грузно опустился в кресло и, как раненый зверь, замотал головой.

Вдруг все громко заговорили. Раздались клятвы, ругательства, проклятия.

— Подайте деньги… Подай наши деньги!

Борский молча выслушивал весь этот град брани. Он точно окаменел. Только губы его вздрагивали, словно бы их кто дергал за ниточку.

К нему подступили совсем близко. Но он взглянул таким странным взглядом, что все попятились назад.

— Ведь вы пошутили?.. Ну, и довольно!.. — заговорил вдруг самым льстивым голосом толстый купец. — Ведь я последнее отдал вам… Последнее!.. — произнес он и вдруг зарыдал, всхлипывая, как ребенок. — Не погуби!..

И с этими словами толстяк бросился в ноги, обнимая колени Борского.

Борский вскочил как ужаленный.

— Господа! Простите меня, но денег нет… Делайте со мною, что хотите… Я банкрот!..

— А, когда так… мы тебя в Сибирь упрячем… В Сибирь!..

И все кричали: «В Сибирь, в Сибирь!..»

— Что с ним разговаривать?.. Едем, господа, сейчас к прокурору…

Они ушли, а Борский вслед за ними печально улыбнулся.

— Пора! — прошептал он, отодвигая ящик письменного стола и доставая оттуда револьвер.

Он осмотрел заряды, положил револьвер под бумаги и взглянул на часы. Было десять часов.

«Еще полчаса есть… Полчаса… ведь это целая вечность!»

Он вспомнил о чае и выпил весь стакан. Потом позвонил и приказал лакею немедленно послать кучера на дачу с письмом.

— Скажи, чтобы непременно отдал в собственные руки… Да вот три рубля на проезд…

Лакей ушел, а Борский снова подошел к окну и задумался.

Вся жизнь пронеслась перед ним. Когда-то он был беден, очень беден, и жил в одной комнате. Теперь он так же беден в этой громадной квартире. Он искал счастья в наживе, и вот он у пристани. А там, за окном, как нарочно, жизнь казалась такой прекрасной… «Отлично было бы теперь прогуляться!» — пронеслось у него в голове, и он улыбнулся, что теперь и такие мысли… Вон небо сегодня такое безоблачное… хорошее… Он вспомнил, как ребенком, бывало, он любил глядеть на небо, и хорошо было так. Потом он никогда уже так не смотрел… некогда было.

— Однако который час?

Он взглянул на часы. Стрелка показывала четверть одиннадцатого.

Он отошел от окна, походил по кабинету, зачем-то взглянул за двери, взял газету, машинально прочел о бенефисе г-жи Филиппо и стал прислушиваться. Все было тихо, только часы мерно чикали. Вот чьи-то шаги… «Это, должно быть, Николай! Это его шаги. Что ему надо?»

— Николай, это ты?..

Ответа нет.

«Должно быть, показалось!» — подумал Борский, подошел к зеркалу и испугался своего лица, — до того оно было старое, изнуренное, словно бы чужое лицо.

— Теперь, кажется, звонят? — прошептал он и схватился за револьвер.

Но все было тихо.

Борский взял листок бумаги и начал рисовать какие-то лица, потом стал чертить цифры. Он подвел итог, — выходила громадная сумма в два миллиона рублей.

— Пассив не маленький! — прошептал Борский, продолжая писать цифры. — Актив совсем ничтожен. Бедная Елена! Впрочем, по счастию, она меня не любит! Разве поплачет из жалости! — усмехнулся Борский.

Но кто его любит? Где его друзья?

Он вспомнил, что никто.

— А когда-то были! — проговорил он. — Но тогда и я был другим…

Он облокотился на стол, и мысли его были далеко от настоящего. Перед ним проносились годы первой молодости, веселые, добрые лица бывших друзей.

«По крайней мере увидят, что кончил хорошо! — грустно улыбнулся Борский. — Не струсил перед концом!»

— Василий Александрович! — испуганно проговорил Николай, вбегая в комнату. — Василий Александрович!

Борский поднял голову.

— Звонят! сильно звонят! Я не отворю, а вы уезжайте через черный ход… Я распорядился… Лошадь готова… Вы уж извините!

Борский, казалось, не понимал, о чем говорил Николай. Он сосредоточенно глядел в его лицо, но не ответил ни слова.

Снова раздался нетерпеливый звонок.

Борский услышал его.

— Право, уезжайте, Василий Александрович… Я и пальто вот приготовил, а то эти мужланы опять придут… Уезжайте! — с мольбой в голосе говорил Николай.

— Уезжать?.. Спасибо тебе, мой друг… Спасибо!.. — заметил Борский, нежно взглядывая на Николая. — Но только ехать мне некуда… Иди, отворяй двери!

Николай вышел. Борский встал, запер на ключ двери и снова сел к письменному столу, взял в руки револьвер и взвел курок.

«Еще минуту! Минута моя!..» — подумал он.

В прихожей раздались сердитые знакомые голоса.

— Пора! — прошептал Борский, расстегнув сюртук, и приставил дуло револьвера прямо к телу, около сердца. Ощущение холода заставило его вздрогнуть. Рука невольно опустилась, и отчаянный, тоскливый взгляд обратился к отворенному окну…

За дверями громко говорили. Борский взглянул еще раз на голубое небо и повернул голову к дверям. В дверях двигалась ручка… Кто-то громко стучал.

Он машинально поднял руку, приложил дуло к сердцу, зажмурил глаза и дернул за собачку раз, потом другой…

Два выстрела один за другим раздались в кабинете.

Когда выломали двери, Борский был мертв. На столе лежала записка следующего содержания: «Прошу прощения у всех. Потерявши честь, остается потерять жизнь, что я и решил сделать. Точные сведения о моих долгах и о моем имуществе лежат в запечатанном пакете. Сведения малоутешительные, хотя и верные».