Онлайн чтение книги В мутной воде
Глава двадцать шестая. Неожиданная радость

Слабая натура Елены не выдержала потрясений последних дней. Она занемогла. Старик отец перевез Елену на свою квартиру, поместил в своем кабинете и не отходил от дочери ни на шаг. Доктор объявил, что у Елены нервная горячка.

Прошло пять дней, тяжелых дней. Елена бредила, металась, никого не узнавая. Чепелев был безутешен. Он не отходил от постели своей любимицы и за эти пять дней совсем осунулся, проводя бессонные ночи.

С тоскою прислушивался он к ее бессвязному бреду, глядел на маленькое, исхудавшее, бледное личико, на впавшие, большие, кроткие глаза, тоскливо перебегавшие с предмета на предмет, и горько поникал головой. Тихие слезы невольно текли из его глаз.

«Неужели Леночка?..»

Он гнал от себя эту ужасную мысль и допрашивал доктора. Доктор говорил, что пока опасности нет и что беспокоиться нечего.

Наступил шестой день. Только что пробило девять часов. Старик, дремавший на кресле, открыл глаза и взглянул на Елену. Она крепко спала, дыхание ее было ровное. Старик прислушался и опять задремал. Наконец Елена пошевелилась. Отец встрепенулся.

— Леночка… Голубчик мой! — нежно прошептал он, нагибаясь к ней и глотая слезы. — Скажи словечко… Лучше тебе?

— Лучше, папа, милый мой!.. — проговорила Елена, тихо улыбаясь.

— Ну, вот и слава богу… Я знал, что тебе сегодня будет лучше… Я видел, как ты хорошо спала!.. — говорил Чепелев, сияя улыбкой, в то время как слезы лились из его глаз.

— Чего же ты плачешь, дорогой мой? Мне гораздо лучше. Я чувствую себя совсем хорошо… Только слабость… Ты не плачь…

Она протянула свою тонкую руку отцу. Старик улыбался сквозь слезы, слушая тихий голос своей «девочки», и, целуя ее руку, говорил:

— Я не плачу… Я так… А ты, девочка, прими-ка лекарство… Чаю хочешь?

— Хочу.

— Вот и молодец, что хочешь чаю!.. Сейчас принесу тебе чаю, а то ты ничего не ела эти дни…

Когда приехал доктор, серьезный немец лет сорока, старик весело ему объявил, что Елена пила чай, и крайне удивился, что доктор не обрадовался этому обстоятельству так же, как и он. Когда доктор начал осмотр больной, то старик снова упал духом. Ему казалось, что доктор что-то долго слушает ее и долго постукивает ее грудь и спину. Когда, наконец, он кончил осмотр и вышел в другую комнату, старик схватил его за руку и, заглядывая в его лицо с мольбой и надеждой, проговорил:

— Доктор! Вы от меня, старика, не скрывайте ничего. Леночка поправится? Она вне опасности? Скажите!

Доктор сделался еще серьезнее, поправил очки, пожал руку генерала и торжественно проговорил:

— Мы, генерал, никогда не скрываем опасности… Ваша дочь, слава богу, будет здорова.

Он говорил медленно, старательно заботясь о правильности фразы и о чистоте выговора.

Генерал потряс его за руку и весело проговорил:

— О, благодарю вас!.. Вы сами отец, вы понимаете, каково мне было эти дни!

Доктор сказал, что понимает, и, присев к столу, прежде чем стал писать рецепт, начал подробно объяснять генералу болезнь его дочери. Хотя старик ровно ничего не понимал из того, что говорил доктор, особенно когда дело касалось специальных названий, которыми врач как будто особенно желал щегольнуть перед генералом, тем не менее генерал слушал с благоговейным вниманием, боясь проронить слово.

— Теперь дело у нас пойдет на лад! — весело сказал доктор, оканчивая лекцию, — конечно, если не будет никаких новых осложнений…

Старик, было обрадовавшийся, снова почувствовал при этих словах тоску.

— Осложнения могут быть?

— О, разумеется, могут… Но только вы не думайте об этом… Я вас утешу и скажу, что они могут быть, но мы их не допустим…

— Уж бога ради, доктор…

— Нет, не допустим… Ваша дочь теперь, можно сказать, находится в удовлетворительном состоянии… Легкие в порядке… в совершеннейшем, как наши с вами, хотя там и есть маленький хрип, самый маленький…

— Хрип… — опять взволновался генерал.

— Ах, ваше превосходительство, ваше превосходительство, не беспокойтесь, неопасно… Хрип — это такие пустяки, что о нем нечего и говорить… Ну, дальше… пульс мне нравится… очень даже нравится; аппетит есть… Правда, печень несколько увеличена…

— А это опасно?

Доктор покачал головой и осторожно дотронулся до руки генерала.

— И опасно и неопасно… У нас это неопасно… Русский врач сказал бы вам, что это опасно, но я вам говорю, что это нисколько не опасно… — проговорил доктор, не пропускавший никогда случая кольнуть своих собратьев.

Генерал знал эту слабость своего доктора и потому при нем никогда не упоминал о русских известных врачах.

— Мы вовремя взяли болезнь в руки и медленно, но осторожно справимся с ней, ваше превосходительство!.. Мы любим правильный метод…

Он наконец стал писать рецепт и когда кончил, то рассказал, как на днях ему пришлось спасти одного больного, чуть было не отправившегося на тот свет благодаря доктору…

— Молодой, неопытный врач русской школы!.. — прибавил он, презрительно вытягивая губы. — Очень самонадеянный молодой человек… Смелый метод…

Наконец он уехал, обещав завтра утром быть.

— А вечером?

— Не надо… а впрочем, если вы хотите…

Генерал, конечно, захотел и, когда проводил доктора, весело поплелся к Елене.

— Ты что это так долго, папа?.. Верно, Август Иванович опять бранил русских докторов?..

— Есть грех, девочка… Он без этого не может… Что делать!..

С этого дня Елена стала поправляться. Старик был в восторге и не знал, чем бы развеселить свою любимицу. Он тщательно избегал напоминать ей о муже и о Венецком, отклонял всякие разговоры о войне, читал ей вслух книги, рассказывал разные анекдоты и радовался, как ребенок, когда Елена наконец могла сидеть на кровати, облокотившись на подушки. Мать изредка навещала дочь. Елене тяжело было ее присутствие, и Александра Матвеевна, чувствуя это, редко заглядывала в кабинет. В последние дни между мужем и женой было крупное объяснение, результатом которого было решение Чепелевой уехать за границу, как только окончится дело по духовному завещанию.

В первый раз в жизни старик высказал ей несколько горьких упреков.

Александра Матвеевна хотела было разыграть роль оскорбленной невинности, но Чепелев остановил ее:

— Бога ради, без сцен… Вы знаете, что я не могу им поверить… Не за себя начал я говорить с вами — что мне? — а за Леночку… Вы не пожалели бедную девочку для своего…

Он вовремя остановился… Слово чуть было не сорвалось с его дрожащих губ.

— Вы не жалели меня… вы обманывали меня, — ведь я все видел, хотя вы и думали, что я ничего не вижу, — но это дело вашей совести… Но после того как письмо покойного Борского открыло все… я не могу оставаться спокойным… Не мешайте же нам, прошу вас…

Александра Матвеевна поплакала после этого объяснения, но скоро утешилась. Жизнь за границей давно прельщала ее. За предлогом дело не станет. Она скажет знакомым, что больна, что доктор послал ее за границу, и приличия будут соблюдены…

После этого объяснения у Чепелева точно гора свалилась с плеч, и он весело мечтал, как счастливо заживут они вдвоем с своей девочкой. Средств для них хватит, а на наследство Орефьева он не рассчитывал, да как-то и не любил говорить об этом и не хотел слушать истории о подложном духовном завещании, когда ему об этом радостно объявила Александра Матвеевна.

— У меня девочка больна, а вы о глупостях говорите! — сказал он с сердцем своей жене.

«Дурак!» — промолвила про себя Александра Матвеевна, насмешливо поглядывая на мужа.

Елена быстро поправлялась, но старик с грустью видел, что хоть она и старалась при отце казаться веселой, но в глубине сердца таила горе и нередко задумывалась.

Однажды старик рассказывал ей что-то, но Елена не слушала и, когда генерал окончил, сказала:

— Ты, папа, дай мне лучше почитать газету. Теперь уже мне можно…

— Подожди, когда совсем поправишься. Ничего нет в газетах интересного. Теперь дела наши пошли лучше, Вероятно, война скоро кончится.

— Ну, слава богу… А об Алексее Алексеевиче нет известий? — вдруг спросила Елена.

Она в первый раз произнесла при отце это имя. Старик взглянул на нее как-то угрюмо и произнес:

— Нет, Леночка…

— Ах, папа, голубчик… Неужели он в самом деле умер! — вдруг вскрикнула она, и обильные слезы потекли по ее лицу.

Чепелев утешал Елену как умел, обещал сегодня же съездить в главный штаб и навести точные справки, — за болезнью дочери он не успел этого сделать раньше, — и с болью в сердце увидел, что надежда еще не покинула Елену.

— Папа, поезжай сейчас, голубчик! Быть может, в той телеграмме была ошибка. Ошибки случаются. Помнишь, в начале войны был такой случай?

Старик покорно согласился тотчас же исполнить просьбу Елены и хотел уже подниматься с дивана, где он сидел рядом с Еленой, как лакей ему подал письмо.

Елена взглянула на конверт, тихо вскрикнула и быстро выдернула конверт из рук изумленного генерала.

Как только она прочла первые строки письма, по бледным ее щекам разлился яркий румянец, глаза блеснули радостью, и все ее лицо засияло таким счастьем, что отец с восторгом смотрел на Елену, не вполне понимая, что такое случилось.

— Папа… голубчик… Возьми, читай… Он жив… Он слегка ранен… Он…

Елена не могла больше говорить. Слезы брызнули из ее глаз, и она бросилась к отцу на шею.

— Теперь, папа, я скоро поправлюсь совсем… И мы поедем туда… не правда ли? — говорила она, справившись с неожиданным счастьем, нахлынувшим на нее широкой волной.

— Поедем куда хочешь, поедем! Только сперва поправляйся, моя радость! — смеялся старик, пробегая письмо. — А пока напишем Алексею… Ишь письмо как долго шло!.. А моих он ни одного не получил… Не лучше ли телеграмму? как думаешь? Быть может, он и сам приедет сюда… Рана пустячная!.. Вот и на нашей улице праздник, голубушка! — весело болтал старик, покрывая поцелуями счастливое лицо Елены.