Сцена первая

Онлайн чтение книги Вильгельм Телль William Tell
Сцена первая

Замок барона Аттингаузена.

Готический зал, украшенный гербовыми щитами и шлемами. Барон, старик восьмидесяти пяти лет, высокого роста и благородной осанки, одетый в меховой камзол, стоит, опираясь на посох с рогом серны вместо набалдашника. Куони и шесть работников, с граблями и косами, окружили его.

Ульрих фон Руденц входит в рыцарской одежде.


Руденц

Явился я… Что вам угодно, дядя?

Аттингаузен

По древнему обычаю, сперва

С работниками чашу разопьем.

(Пьет из кубка и пускает его вкруговую.)

Ходил я раньше с ними в лес да в поле

И взглядом их усердье поощрял

Иль в битву вел под стягом боевым;

А нынче я в дворецкие лишь годен,

И если солнце в замок не заглянет,

То мне за ним невмочь подняться в горы.

И все тесней, теснее жизни круг,

Все ближе самый тесный круг, последний,

Где жизнь замрет навек… Сейчас я тень,

Недолго ждать — останется лишь имя.

Куони

(передавая Руденцу кубок)

Желаю здравствовать!

(Видя, что Руденц колеблется, брать ему кубок или нет, продолжает.)

И пусть у нас

Одно вино — одно и сердце будет.

Аттингаузен

Ступайте, дети… На заре вечерней

Дела родного края мы обсудим.

Работники уходят.

Я вижу, ты в дорогу снарядился.

Ты в замок Альторф снова едешь, Руденц?

Руденц

И дольше медлить, право, не могу…

Аттингаузен

(садясь)

Но так ли это к спеху? Неужели

Так скупо юности отмерен срок,

Что не найдешь для старика минуты?

Руденц

К чему? Я вам давно не нужен, дядя.

Я в этом доме как чужой живу.

Аттингаузен

(пристально смотрит на него)

И жаль, что это правда, К сожаленью,

Чужбиной стала родина тебе…

О, я тебя не узнаю, мой Ульрих!

В шелку блистаешь, горд пером павлиньим,

Австрийский плащ пурпурный на плече… [7] Австрийский плащ пурпурный на плече…  — В гербе австрийских герцогов — пурпурное поле (фон) с серебряными полосами, и Руденц избрал пурпурный цвет для своего плаща в знак приверженности австрийцам (другим знаком было павлинье перо).

И смотришь на крестьянина с презреньем —

Не мил тебе его привет радушный.

Руденц

Почет ему охотно воздаю,

Но прав своих ему не уступаю.

Аттингаузен

У Габсбурга в опале вся страна…

Сердца всех честных граждан скорби полны

И возмущенья… Одного тебя

Не трогает всеобщая печаль…

Отступником тебя считают, ты

На сторону врага страны предался,

Глумишься над народною бедой.

За легкими утехами в погоне,

Благоволенья Габсбургов ты ищешь,

А лютый бич отечество терзает.

Руденц

Страна угнетена… Но отчего же?

Кто вверг ее в подобную беду?

Ведь только слово стоит произнесть —

И гнета тяжкого как не бывало

И милостив к нам снова император.

О, горе тем, кто ослепил народ,

Чтоб он не видел истинного блага!

Да, все они из выгоды своей

Противятся, чтоб, три лесных кантона,

Как прочие, австрийцам присягнули.

Ведь им приятно на скамьях господских

С дворянами сидеть. А император

Как призрачная власть желанен им.

Аттингаузен

И это, Ульрих, от тебя я слышу?

Руденц

Вы бросили мне вызов — дайте кончить!..

Какую вы себе избрали роль?

Иль ваша гордость позволяет вам

Старейшиной, владетельным бароном

Здесь править с пастухами наравне?

Да разве дворянину не почетней

На верность Габсбургам присягу дать

И в лагерь их блестящий перейти?

Ну что за честь быть со слугою равным,

С простолюдином заседать в суде?

Аттингаузен

Ах, узнаю соблазна голос, Ульрих!

Твой жадный слух легко он обольстил

И сердце напоил отравой сладкой!

Руденц

Я не скрываю — глубоко в душе

Отозвались насмешки чужеземцев,

Мужицкой знатью обозвавших нас…

Мне тяжело, что сверстники мои

Уже на поле брани отличились,

Избрав знамена Габсбургов, а я

В досуге или в низменных заботах

Лишь по-пустому время убиваю…

Там подвиги свершаются, туда

Меня зовет блистательный мир славы,

А здесь — мои проржавели доспехи.

Ни звук задорный боевой трубы,

Ни зов герольда на турнир блестящий

В долины эти к нам не проникают.

Я слышу здесь одни пастушьи песни

Да колокольчиков унылый звон.

Аттингаузен

Как ослепил тебя мишурный блеск!..

Что ж, презирай отчизну! И стыдись

Обычаев ее, священных, древних!

Твой час придет, и ты к родным горам

Стремиться будешь с горькими слезами.

А тот простой пастушеский напев,

Которым ты пренебрегаешь гордо,

Пробудит в сердце лютую тоску,

Когда его в чужой земле услышишь.

О, как могуча к родине любовь!

Не для тебя тот мир, чужой и лживый.

При гордом императорском дворе

Жить нелегко с душой прямой, открытой! Т

ам доблести нужны совсем другие,

Не те, что ты здесь приобрел в горах…

Ступай же и продай свою свободу,

Лен получи, стань княжеским рабом,

Когда себе сам господин и князь

Ты на земле наследственной, свободной.

Но нет, останься, Ули, со своими!

Не езди в Альторф… О, не покидай

Святого дела родины своей!

Ты знаешь, я в моем роду последний, —

Мое угаснет имя, и в могилу

Положите вы мне мой щит и шлем.

Так неужели при последнем вздохе

Я думать должен, что, закрыв глаза мне,

Ты к чужеземцам явишься и там

Свободные, дарованные богом

Владения как лен австрийский примешь?

Руденц

Мы Габсбургу противимся напрасно:

Ему весь мир подвластен. [8] Мы Габсбургу противимся напрасно: // Ему весь мир подвластен.  — В действительности этого не было. Но средневековые германские императоры, присвоившие себе титул римских миродержцев, неудержимо стремились к мировому господству. Неужели

Одни, с упорством нашим закоснелым,

Мы цепь земель сумеем разорвать,

Которой он, могучий, окружил нас?

Его здесь рынки и суды, его

Торговые пути, — с коня под вьюком

И то на Сен-Готарде платят сбор.

Владеньями его мы, будто сетью,

Окружены, опутаны повсюду…

Защита ли империя для нас?

Вы думаете, Австрия слабей?

Бог — наш оплот, не император. Верить

Возможно ль императору, когда,

Нуждаясь в деньгах, чтоб вести войну,

Он города стал отдавать в залог, [9] Он города стал отдавать в залог…  — Германские императоры отдавали в залог города и присоединившиеся к Империи страны, продавали титулы, должности, права и т. п.

Что добровольно встали под защиту

Имперского орла?.. Нет, мудрость нам

Велит — во времена тяжелых смут

Найти себе могучего владыку.

Имперская корона переходит

По выборам, и памяти у ней

О службе верной нет. Зато услуги

Наследственному дому — сев надежный.

Аттингаузен

Так, значит, ты куда умней отцов,

Свободы самоцвет неоценимый

Добывших кровью, доблестью геройской?..

Ты в Люцерн съезди, там спроси народ,

Как их страну австрийцы угнетают!

Что ж, и у нас они овец, коров

Пересчитают, пастбища обмерят,

В лесах свободных запретят охоту

На зверя красного и на пернатых,

Заставами нам преградят мосты.

Нас разорив, поместий нахватают

И нашей кровью будут побеждать…

Нет, если кровь пролить придется нам,

То лучше за себя: поверь, свобода

Куда дешевле рабства обойдется.

Руденц

Мощь Альбрехта не сломят пастухи!

Аттингаузен

Сперва узнай, какие пастухи!

Я знаю их, я вел их на врага.

Я вместе с ними дрался под Фаэнцой [10] Фаэнца — итальянский город неподалеку от Равенны, в то время село (отсюда — фаянс). В 1241 году после восьмимесячной осады его взял император Фридрих II Гогенштауфен. В войске Фридриха II был отряд швейцарцев, оказавших ему большие услуги в борьбе с папой; за это император дал швейцарским общинам грамоту, подтверждавшую еще до падения Фаэнцы их старинные вольности..

Пусть нам посмеют иго навязать,

Когда его нести мы не хотим!..

Будь горд сознаньем, чей ты соплеменник!

Не променяй же на ничтожный блеск

Ты неподдельный жемчуг высшей чести —

Стать во главе свободного народа!

Он за тобой, как твой соратник верный,

В час испытаний в смертный бой пойдет…

Вот чем гордись, знай: в этом благородство.

Скрепляй природой созданные узы,

Всем сердцем к родине своей прильни,

В любви к ней будь и тверд и постоянен.

Здесь мощный корень сил твоих таится,

А на чужбине будешь одинок —

Сухой тростник, что свежий ветер сломит.

Давно тебя мы дома не видали,

Один лишь день ты с нами проведи,

Сегодня лишь не езди в Альторф, Ули.

Сегодня, слышишь? Этот день — для близких!

(Хватает его руку.)

Руденц

Я слово дал… Я связан… Не могу.

Аттингаузен

(оставляя его руку, строго)

Ты связан… Да, злосчастный, это верно.

Ты связан, и не словом и не клятвой,

Но узами любви… Мне все известно.

Руденц отворачивается.

Я вижу, ты смущен, ты отвернулся!

Ты Бертою фон Брунек увлечен,

Она тебя к австрийской службе манит.

Невесту хочешь ты добыть ценой

Измены родине… Не прогадай!

Они тебя невестой приманили;

Не будь так прост, она не для тебя.

Руденц

Прощайте! Будет этих наставлений!

(Уходит.)

Аттингаузен

Да погоди, безумец!.. Нет, ушел!

И я не в силах удержать, спасти…

Так Вольфеншиссен некогда отпал

От родины… Так отпадут другие.

Манят за наши горы молодежь

Чужой страны могучие соблазны…

О, злополучный час, когда чужое

Проникло в безмятежные долины,

Чтоб нравы тут невинные растлить!..

К нам новое врывается насильно,

А старое, достойное, уходит.

И времена и люди уж не те!

Зачем я здесь? Давно погребены

Все, с кем я вместе действовал и жил.

Мой век ушел в могилу. Счастлив тот,

Кто жить не будет с новым поколеньем!

(Уходит.)


Читать далее

Сцена первая

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть