Онлайн чтение книги Друзья и родители
7

Как ни старался Алексей Яковлевич Чистов упорядочить часы своего приема, посетители бесцеремонно нарушали его график. Они являлись даже вечером, если ему случалось задержаться в кабинете во внеурочное время. И он, наконец, примирился с этим.

На стук в дверь, не отрываясь от работы, Чистов коротко откликался своим глуховатым голосом, разрешая войти. Чтобы посетители не засиживались, он держал для них только один стул.

Мужчина в форме морского офицера с четырьмя звездочками на блестящих погонах оказался не из тех, с кем можно беседовать и листать дела. Он приблизился к столу, представился и сел на единственный стул так прочно, что Чистов невольно подумал: «Этот скоро не уйдет!»

Но вот сквозной ветер ворвался в комнату, зашевелил на столе бумаги, пытаясь разнести их в разные стороны. Чистов, прижимая руками неподшитую переписку, взглянул на дверь: там стояла женщина, а из-за ее спины несмело заглядывал в комнату белокурый мальчик.

– Они с вами? – спросил он моряка.

Получив положительный ответ, Чистов подобрал бумаги, чтобы не разлетелись, и, надежно прижав их мраморной пепельницей окликнул мальчика.

– Принеси-ка, молодой человек, из той комнаты маме стул.

Усадив женщину против моряка, он провел мальчика к открытому окну и еще издали, окинув внимательным взглядом посетителей, сказал:

– Слушаю вас, товарищи.

– Мы к вам, товарищ Чистов, по сугубо личному делу.

Моряк не торопился и попросил разрешения закурить. Достав портсигар, он предложил папиросу Чистову, но тот отказался.

Пока Саянов закуривал и заботливо отыскивал на столе Чистова пепельницу, чтобы положить туда огарок спички, жена и сын не сводили с него глаз.

– Видите ли, – так же не спеша продолжал он, обращаясь к Чистову, – служба вынуждает меня жить с семьей в разных городах, а это начинает сказываться на воспитании нашего сына…

– Вполне понятно! – согласился Чистов, усаживаясь в кресло.

– И вот мы решили поместить его в детский дом… на время, конечно, – поспешил он пояснить, заметив, что жена готова выразить свое возмущение.

– Если я правильно вас понял, товарищ Саянов, то вы решили это вместе с матерью мальчика?

– Нет! – категорически запротестовала Мария Андреевна. – Я не согласна. Я говорила об этом еще дома. Ему надо от нас избавиться… он совершенно не считается со мной… мальчик не виноват… это он во всем виноват…

Женщина так торопилась, словно боялась, что ей не дадут высказаться, и от волнения слова ее теряли связь.

Чистов взглянул на мальчика: тот следил за родителями и мял в руках порыжевшую тюбетейку.

– Сложные у вас, товарищи, обстоятельства! – заметил Чистов.

И, решив прервать этот неуместный при мальчике разговор, он поднялся.

– Как тебя звать, герой? – спросил он подойдя.

Мальчик ответил.

– Плохи твои дела, Вадик! Видал, до чего дело дошло? Мама нервничает, папа на тебя рассердился. Что же делать будем?

Вадик молчал. Продолжая теребить свою тюбетейку, он отыскал в ней нитку и так потянул ее, что отвалилась и повисла на последнем шве вся порыжевшая макушка.

– Вот это зря: зашивать придется! – заметил Чистов.

У Вадика был такой растерянный вид, что Чистову стало жаль его.

– Вот у меня к тебе, Вадик, такой вопрос: кем бы ты хотел быть, когда вырастешь?

– Штурманом дальнего плавания, – не задумываясь ответил мальчик.

Отец и мать, занятые своими мыслями, казалось, даже не расслышали, что ответил их сын, хотя Вадик проговорил это громко.

– Вот что, Вадик!

Надежда засветилась в зеленоватых, почти круглых с густыми ресницами глазах мальчика.

– Вижу, ты серьезный человек и намерения у тебя хорошие, – не отрываясь от этих глаз, продолжал Чистов. – Придется помочь тебе стать штурманом. Только помни: от тебя это больше всего зависит!

Радость, которая вспыхивала в этих детских глазах, увлекла Чистова.

– Ты, конечно, сам знаешь: моряком быть не просто. Там, в море, всякое бывает: и штормы, и льды, и разные другие трудности. Моряк должен быть сильным и смелым. И об этом сейчас думать надо! Понял?

Вадик кивнул головой.

– Теперь такой вопрос: ты в какой класс перешел?

– В седьмой, только у меня…

– Два экзамена на осень, – недружелюбно подсказал Саянов.

Но Чистов не отозвался на замечание отца и, помолчав, снова обратился к мальчику.

– И все-таки, Вадик, мне думается, ты сильный человек.

Мальчик насторожился.

– Ты понимаешь, есть люди, которым не веришь. А другому человеку доверяешься сразу. Вот смотрю я на тебя и верю: ты, если захочешь, все можешь сделать! Можешь учиться без двоек и переэкзаменовок, можешь стать хорошим пионером, а потом комсомольцем, можешь стать и штурманом. Но при одном условии: если за-хо-чешь! Понял?

– Понял, – серьезно ответил мальчик.

– Ну, а если понял, – Чистов взял Вадика за плечи и повернул к окну, – пойди и погуляй вот тут, по тротуару, а мы с папой и мамой подумаем, как тебе помочь.

Когда мальчик вышел, Чистов вернулся к своему стулу и заговорил с Саяновыми. Голос его звучал тихо, но осуждающе.

– Должен признаться, товарищи, редко, очень редко с такими вопросами к нам обращаются родители! Сюда чаще приходят люди, чтобы усыновить чужих детей, сирот, берут их из детских домов.

– Разные бывают обстоятельства, – отозвался Саянов.

– Разные бывают и люди, – подсказал Чистов.

В это время в дверь заглянула женщина в синем берете со звездочкой.

– Входи, товарищ Николаева! – пригласил Чистов. – Прошу извинить, – обратился он к Саянову. – Это инспектор детской комнаты по служебному делу.

Женщина в милицейской форме подошла к столу. Она не могла не заметить, как солидный моряк недовольно повернулся на стуле и посмотрел на часы.

– Я на минутку, Алексей Яковлевич, – предупредила она, подавая Чистову руку. – Мне нужны хлебные и продовольственные талоны на Вову Устиновича. Вчера я вам о нем звонила.

– Помню, помню. Это тот беглец из детского дома? – догадался он. – Направь его в детский приемник. Чего ты с ним будешь возиться.

– Нет, Алексей Яковлевич, пусть лучше он у меня дома побудет, – Беда с тобой, Анна Сергеевна! – подчеркнуто сокрушался Чистов. – Дались тебе эти чужие дети! Их жалеешь, а себя не бережешь. У тебя, наверное, и для своего ребенка не хватает времени?

– На все у меня хватает времени, Алексей Яковлевич.

– Ты, видно, свою квартиру решила в новый детприемник превратить. Сколько у тебя там этих Вовочек и Ванечек перебывало?

– Что же делать, Алексей Яковлевич, если эти дети нуждались в моей помощи, а я не могла им в этом отказать.

– Неисправимый ты человек! Ну, да ладно, Поговорим об этом на досуге.

Чистов взглянул на Саянова: тот утопал в облаке табачного дыма.

– А все же, что там у тебя за Вова? Родители у него есть?

– Я вам его сейчас покажу.

И Николаева направилась к двери.

– Вовочка, иди сюда! – позвала она.

Мальчик лет двенадцати в сером бумажном костюмчике стандартного покроя и начищенных до блеска уже не новых полуботинках робко перешагнул порог. Николаева, направляя его вперед, повела к столу Чистова.

– Этот дядя, Вовочка, хочет с тобой познакомиться.

Чистов заговорил с мальчиком. Мария Андреевна с нескрываемым любопытством прислушивалась к каждому слову ребенка. Разглядывая мальчика, она думала и о своем сыне: «Чистенький, даже ушки блестят… и чубчик беленький, как у моего Вадика. Как, наверное, тебя ищет мама!»

– Получается, что ты убежал из детского дома, чтобы отыскать свою маму, – подытожил сказанное мальчиком Чистов. – Где же ты потерял ее?

– Мы когда ехали, – уже смелее заговорил Вова, – наш поезд стали фашисты догонять. Тогда машинист затормозил, и они сперва пролетели. Потом поезд остановился, и все побежали прятаться в лес. Мы с мамой тоже побежали. Потом фашисты вернулись и давай бомбы бросать… Вагоны загорелись, а когда вагоны потушили и все начали садиться в которые не сгорели, было очень тесно и с чемоданами не пускали. А мама не хотела чемодан бросать. Меня какая-то тетя подсадила на подножку, а потом я сам залез, а мама осталась. Там еще много людей осталось…

– А отец у тебя есть? – поинтересовался Чистов.

– Папа, еще когда мы с мамой уезжали, в Минске остался: ему нельзя было уезжать, он на заводе работал.

– Ну что ж, Вова, будем искать твоих родителей, – пообещал Чистов. А пока ты решил у Анны Сергеевны жить?

– И у бабушки, – добавил мальчик. – Она мне даже костюм постирала. – Смотрите, какой он чистый стал.

Чистов еще не успел выдать Вове хлебные талоны, как в комнату вошел новый посетитель.

– Разрешить, пожалоста!

Саянов, возмущенный этим вторжением, резко повернулся к вошедшему, но тут же и притих. Смуглолицый солдат с изуродованным правым ухом и рубцом на щеке, тот самый сосед Саянова по вагону, что расспрашивал ефрейтора о детдоме, теперь стоял рядом и разговаривал с Чистовым как со старым знакомым.

– Вы приехали, товарищ Мунтян, а я вам ответил, – будто в оправдание говорил Чистов.

– Дожидался бумагу – нету, отец сказал – ехать надо, самому дочку искать надо.

– Анна Сергеевна, – остановил Николаеву Чистов. – У вас хорошая память, может быть, вы поможете нам с товарищем Мунтяном отыскать его дочку. По всем данным девочка должна находиться в одном из детских домов нашей области, но вот у меня все ответы: Тамарочки Мунтян нет.

– Вовочка, пойди, там меня обожди. Николаева проводила мальчика в соседнюю комнату.

Лицо молодого отца оживилось, и он обратился к женщине:

– Пожалоста, вспоминай! Тамарочка Мунтян, бутылком разбитая ручка разрезал. Вот так ладошка, – и он указал на собственный рубец на правой щеке.

– Девочке в 1944 году было два года. Возможно, что она своей фамилии и не знала, – пояснил Чистов. – Жена товарища Мунтяна выехала с ребенком в Одессу, заболела…

– Помер жена. Больница написал – жена помер, а дочка Тамарочка больница ничего не писал.

Николаева озадаченно посмотрела на Мунтяна.

– Возможно ребенка удочерили, – подсказал Чистов, – но я никаких следов не нахожу.

– А если, действительно, у девочки уже есть приемные родители? Что же вы тогда, Алексей Яковлевич, намерены делать?

– Это зависит от отца.

И Чистов посмотрел на Мунтяна.

– Скажи, где дочка? Пожалоста, скажи, Тамарочка домой ехать будет. Дедушка, бабушка дома есть…

– Сейчас вам ничего не могу сказать, – отозвалась Николаева. – Вот посмотрю свои записи, подумаю, возможно, вспомню. Я зайду к вам, Алексей Яковлевич.

– Зайди, если сможешь, сегодня, – попросил Чистов. – Пороемся еще тут, в архивах…

– Хорошо, – ответила женщина и поспешила к выходу.

Пока Чистов и Мунтян договаривались о новой встрече, Саянов, утомленный ожиданием и раздираемый противоречивыми чувствами, подошел к открытому окну, выходившему на зеленую улицу с чистой, напоминающей паркет мостовой и молодыми акациями.

Отсюда он мог видеть сына, который, присев на край тротуара, что-то усердно приколачивал камнем. Малыш в синих трусиках и белой панаме, склонившись над Вадиком и заслонив его от отцовского взгляда, терпеливо дожидался окончания ремонта своей игрушки.

Вот малыш выпрямился и отступил, и Вадик, починив игрушечный автомобиль, начал проверять его в действии. Как добросовестный мастер, он еще раз потрогал прибитое колесико и проверил остальные, затем, вручая «машину» хозяину, с деловитостью старшего принялся объяснять ребенку, как надо пользоваться игрушкой, чтобы она больше не ломалась.

«Вот какой ты, оказывается!» – невольно удивился отец.

В эти несколько минут Саянов успел понять, что совершенно не знает своего сына.

Вадик с малышом довели «машину» до угла и повернули обратно.

Теперь мальчик мог заметить отца, и Саянов, будто напугавшись этого, шагнул от окна и чуть не столкнулся с Чистовым, который вместе с Мунтяном направлялся к двери.

Обескураженный собственным поведением, капитан-лейтенант торопливым движением рук достал портсигар и спички.

Увидев в дверях Чистова, зашумели в соседней комнате его очередные посетители, и Саянов понял: пора уходить.

Николай Николаевич взглянул на жену: она поджимала пересохшие губы и пальцы ее мяли и без того потертый ремешок сумочки, где он знал, лежат его старые письма. «Какая низость! – мысленно возмутился он. – Уличать друг друга письмами!»

И сознание собственного недостойного примера заставило его скомкать, не вынимая из кармана, письмо жены, которое он хотел сделать доказательством, что мать не справляется с Вадиком.

Проводив Мунтяна, Чистов снова заговорил с Саяновыми.

– Мне думается, дорогие товарищи, зря вы сюда пришли! Поспорили, поторопились. Хороший у вас мальчик, и причина, наверное, не в нем.

– Причина в женщине, – подсказала жена гневно.

– У вас есть новая семья? – поинтересовался Чистов.

– Пока нет, но скоро может быть…

– Не должно у вас быть другой семьи, молодой человек! А впрочем, не такой уж вы и молодой…

– Сорок один год, – снова подсказала Саянова.

Это «не такой уж вы молодой», как кнутом подстегнуло Саянова, а Чистов не унимался:

– Пожалуй, еще столько молодости и бодрости у судьбы не выпросишь! А, как знать, помирится ли новое счастье через каких-нибудь десяток лет с ушедшей молодостью. Иногда оно зло мстит за нашу запоздалую страсть.

– В ваших словах, товарищ Чистов, много правды, да и вообще я сегодня получил у вас хороший урок, спасибо!

– Ну, а если так, то не пора ли нам позвать Вадика?

– Пожалуй, пора, – согласился отец.

Он подошел к окну и окликнул сына.

– Ну, Вадик, как хочешь, а придется тебе ехать к папе, – сказал Чистов, когда вошел мальчик.

– А мама?

– О маме тебя решили спросить, – слукавил он. – Обойдетесь без мамы, она может остаться в Одессе.

– Без мамы я никуда не поеду, лучше в детдом, – решительно ответил мальчик и серьезно посмотрел на отца.

– Мы будем жить вместе, – виновато, будто стесняясь своих слов, объяснил отец.

Радостными зелеными огоньками засветились глаза мальчика. Он бросился к матери и по-детски обнял ее за шею.

– Итак, будущий штурман дальнего плавания, желаю тебе успеха!

Чистов, как взрослому, протянул Вадику руку.

– Только, как я узнаю, что ты станешь штурманом? – шутил он. – Ты мне можешь еще пригодиться. У меня, видишь ли, внук растет. Вдруг он тоже захочет стать штурманом, ты бы тогда ему рассказал все и, надеюсь, тоже помог бы?

Вадик понимал, что дядя шутит, но ему была приятна такая шутка.

– Будешь в Одессе, заходи обязательно, – и Чистов обнял мальчика на прощанье.

Чистов говорил это, не задумываясь о последствиях, а Вадик принял сказанное, как знак прочной и доброй дружбы.